ПОСАДКА «НА ШИЛО»

С высоты трехсот метров картина выглядела впечатляюще. Ещё полчаса назад морской буксир, неторопливо обогнув мыс Муостах, тянул по губе Буор — Хая длиннющий плот строевого леса, который с таким нетерпением ожидали строители поселка Тикси. А теперь внезапно разбушевавшийся шторм на наших глазах начинал растаскивать бревна. Из–под общего скрепляющего плот пояса безжалостные волны выхватывали отдельные связки, которые тут же рассыпались, рассеивались по всей бухте.

Помочь мы ничем не могли, конечно. «Мы» — экипаж «Каталины» под номером Н-481. Совсем недавно я был назначен командиром летающей лодки, моим инструктором–наставником стал Владимир Васильевич Мальков — один из тех, кто в 1944 году вместе с Мазуруком перегнал четыре гидросамолёта из Америки. Да и «Каталина», кажется, была той самой.

По заданию мы должны были проследить движение плота, а затем разыскать в Быковской протоке караван речных судов, которые по какой–то причине не выходили на радиосвязь. Теперь, сообщив о судьбе плота, мы развернулись на северо–запад и через залив Неелова направились к устью Быковской протоки, соединяющей бухту Тикси с Леной. Уже минут через пятнадцать мы увидели четыре колесных парохода, стоявшие без движения у северного берега протоки. Посоветовавшись, решили сесть у каравана и выяснить причину стоянки и радномолчания.

Никакого опыта полетов на гидросамолёте у меня ещё не было. Каждая посадка становилась для меня задачей со многими неизвестными. Владимир Васильевич, сидя на месте второго, как правило, не вмешивается в управление, но после окончания полетов критика его была уничтожающей.

На этот раз сели v каравана вполне благополучно. Подрулили к пологому берегу. К нам уже спешили двое моряков, один из которых оказался начальником каравана. Причиной их «молчания» оказались неверные радиоданные — они работали на другой частоте, нежели морпорт Тикси, а причиной стоянки был крепкий ветер, разгулявшийся в губе Буор — Хая. Они не рискнули туда идти, поскольку для плоскодонных речных пароходов — колесных (!). как в знаменитой кинокомедии «Волга — Волга», — даже небольшая видна была, конечно, смертельно опасна.

Мальков рассказал! начальнику каравана обстановку в губе, наш радист дал частоты. И, тепло попрощавшись, мы легли курсом на Тикси, уже предвкушая ужин в аэропортовской столовой.

— Командир, нам радиограмма! — подошел радист Степан Киселев.

«Борт Н-481, командиру, произвести посадку в дельте реки Яны у дизель–электрохода «Индигирка», взять на борт начальника морпорта Трусова и доставить его в Тикси. Начальник аэропорта Жаров».

Ничего не поделаешь — человек предполагает, а начальник располагает. Развернулись, взяли курс на устье Яны. Наш бортрадист уже связался с «Индигиркой», запросил погоду. Ответ не порадовал — сплошная облачность, видимость — около двух километров

Вскоре под нами начали появляться отдельные пятна тумана, а дельта Яны, как выяснилось, закрыта сплошь Высота верхней кромки — около двухсот пятидесяти метров.

Настроились на радиопровод «Индигирки», снизились до верхней кромки. По радио через микрофон я вызвал капитана:

— Индигирка! Я борт 481, как слышите? Прием.

— Слышу вас хорошо. Где вы?

— Идем на ваш привод, проход доложим. Трусов готов?

— Да, все готово. Ждём.

— Как сейчас видимость?

— Так же. Около мили. Облака низко сидят, но верхушки мачт видны.

На нашем американском самолете приборы, естественно, тоже американские: Был, в частности, и радиовысотомер. Тогда, в 1953 году, он все ещё оставался большой редкостью Я установил сигнализатор малых высот на отметку «двести футов» (шестьдесят метров, значит). Мачты у корабля высотой тридцать метров, так что на шестидесяти не зацепим.

Не снижаясь, над облаками, прошли по радиоприводу точно над кораблем — стрелка радиокомпаса повернулась на сто восемьдесят градусов. Затем выполнили стандартный разворот и с курсом на радио–привод со снижением вошли в облака. Зажглась зеленая лампочка радиовысотомера — высота немногим более шестидесяти метров. Идем в облаках, вода не просматривается, пилотирую по приборам. Зажглась жёлтая лампочка — высота «шестьдесят», ничего не вижу. «Где же их два километра видимости? У них сплошной туман!» — рассуждаю про себя. Только не снижаться, впереди мачты! По времени корабль уже должен быть под нами… Да! Стрелка радиокомпаса повернулась на сто восемьдесят градусов, но ни воды, ни «Индигирки» мы так и не увидели.

Набираю высоту, выходим из облачности на двухстах пятидесяти метрах. В наушниках голос капитана:

— Прошли над нами. Вас слышали, но не видели. Я отвечаю грубовато, нервно.

— Сами понимаете, ниже шестидесяти не можем. Боюсь вам мачты повредить, а себе сделать дырку в днище лодки. О посадке в таком тумане и думать нечего.

Капитан полностью сохраняет выдержку:

— Понял, понял. Вот тут Трусов спрашивает, далеко ли туман распространяется на юг по Яне? Если вы неподалеку сядете, он к вам выйдет на катере.

— Точно сказать не могу, километров тридцать–сорок. Дойдём до кромки — сообщим. Будьте на связи.

Набрав шестьсот метров, мы взяли курс на юго–запад, вдоль русла реки, и вскоре увидели разорванную кромку тумана. По замеру штурмана Андрея Шумскию, получилось тридцать пять километров от судна. Сообщили на «Индигирку», Трусов пообещал быть через три–четыре часа.

— Ну, давай, Саша, выбирай сам место для по садки, — предложил Мальков. — А если что не так — подскажу

Река в этом месте была достаточно широка, прямой её участок составляет более трех километров. Вес это нас вполне устраивало, смущало другое — полное безветрие, штиль. Я читал и слышал рассказы, что зеркальная водная поверхность усложняет определение высоты при посадке. Были случаи, когда летчики, ошибаясь, подходили под углом и, не успев выровнять машину, в лучшем случае терпели аварию. Я помню слова американского летчика–писателя Ассена Джорданова (его книга «Ваши крылья» была очень популярна до войны): «Вода мягка до тех пор, пока о нее не ударишься»…

Место для посадки мы уже выбрали — вблизи двух домиков, стоящих на берегу. Там даже «пристань» была (небольшие мостки). Снижаюсь с посадочным курсом, придерживаясь середины реки. Высота — семьдесят метров, уменьшаю скорость снижения до полуметра в секунду.

Вот тут Мальков не утерпел, взял управление, подвернул самолет ближе к берегу:

— При «зеркале», Саша, высоту можно определить только по линии берега. Вот и держись как можно ближе к нему. А на середине реки можем костей не собрать. Ладно, теперь держусь ближе к берегу. Радиовысотомер отсчитывает пятьдесят, сорок, двадцать метров. Контролирую высоту по берегу. Он в моем поле зрения, почти рядом Пятнадцать, десять, пять, три. Чувствую еле заметное торможение. Это первый редан днища лодки коснулся зеркала реки.

Надо сказать, что на днище есть три выступа — три редана. На первый редан очень приятно приводняться, а со стороны очень приятно смотреть на такую посадку. Самолет, почт прекратив снижение, несется над водой, а когда острие редана касается поверхности, то появляются два белых водяных «уса» Лодка Красиво глиссирует, замедляя свои бег, и постепенно опускается до уровня ватерлинии.

Вот и сейчас почувствовав касание, я медленно прибираю рычаги газа, которые свисают с потолка пилотской кабины. Становится слышно приятое шуршание воды. И лодка, пробежав около полукилометра. Плавно опускается и воды Яны.

Осадка у нас чуть–чуть больше метра, можно подойти прямо к берегу. Причал остался позади нас, я даю газ левому мотору — лодка послушно разворачивается вправо. Подруливаю к берегу. Борис Кудряшов, наш бортмеханик, уже стоит в блистерном отсеке и плов по команде выбросить плавучие якоря. А штурман открыл свой люк и держит наготове небольшой донный якорь, чтобы зацепиться за берег. Скорость подхода минимальная: когда до берега остается десятка полтора метров, выключаю моторы. И самолет, двигаясь по инерции, мягко утыкается в илистый берег. Штурман выбрасывает якорь, спрыгивает сам и вдавливает его поглубже в мягкий грунт Приехали..

Полярная авиация всегда привлекала меня тем, что здесь не бывает двух полетов, похожих один на другой. То ты занимаешься ледовой разведкой для моряков, то перебрасываешь грузы для геологов или вылетаешь и срочный санрейс. Садишься на ледяное поле, на кочковатую тундру или на сумасшедший склон горы, на который и сесть–то, кажется, невозможно.

Метеорологическая обстановка в Арктике меняется зачастую мгновенно — туманы, обледенения, то снег, то дождь. Иногда полет бывает настолько сложен, что от членов экипажа требуется и находчивость, и мужество, чтобы выйти победителями из создавшегося положения. А в другой раз любуешься безмятежно проплывающей внизу картиной: горы, речки, озера, ледяные поля, тундра с пасущимися стадами оленей. В таких полетах забываются все перенесенные трудности, хотя и знаешь, что и сейчас, в любую минуту ты должен быть готов ко всему — ко встрече с туманом, к обледенению, к нежданной остановке мотора… никогда не знаешь, куда приведет тебя летная судьба.

Вот и сегодня. Предполагали ужинать и ночевать в родном аэропорту; задание с утра — посмотреть, где плот, где речные суда. Но пришлось лететь в устье Яны, чтобы доставить в Тикси Трусова. Здесь намеревались сесть у корабля, однако изменилась метеорологическая обстановка, и сели где–то на Яне.

Из–за мысочка тем временем появляется лодка, а в ней председатель рыболовецкого Колхоза якут Петр Кубахов и с ним два молодых рыбака. На дне лодки трепыхаются знаменитые сибирские муксуны, и через пару часов мы уже вкушаем настоящую рыбацкую уху. Михаил Михайлович Трусов прибыл с «Индигирки» нескоро и начал было с извинений. Но, увидев наши сытые, отдохнувшие физиономии, сразу успокоился.

Взлетели, сделали круг над гостеприимными рыбаками, взяли курс на Тикси. Расстояние всего двести шестьдесят километров, но погода меняется действительно «как в Арктике». В районе Яны солнечно и тихо, а в районе Тикси штормит Ветер, судя по белым гребешкам волн, — не менее пяти–шести баллов Высота волны уже больше метра, так что посадка на первый редан исключена Выражаясь на жаргоне морских летчиков, придется садиться «на шило».

Картина тоже впечатляющая (если со стороны смотреть). Гидросамолёт, подходя к водной поверхности, высоко задирает нос и касается очередной волны своей хвостовой частью, третьим реданом — «шилом» Затем плюхается животом и зарывается носом в очередную волну, которая перекатывает через весь корпус лодки. Для наблюдателя это настоящее зрелище, что и говорить. Но мне предстояло самому выполнить посадку «на шило», да к тому же впервые в жизни.

Диспетчер аэропорта решил снять с себя ответственность:

— Посадку разрешаю… на ваше усмотрение… Вам виднее…

Помимо всего прочего меня беспокоят и бревна, разбросанные по всей акватории. С высоты ею метров просматриваю место для посадки, но за гребнями волн можно и не увидеть отдельное бревно.

Иду вдоль северного берега Быковского полуострова, выполняю четвертый разворот. Волнуюсь, сердце бьётся учащенно — первый раз на такую волну…

Но спокойный, ободряющий взгляд Малькова вселяет в меня уверенность. Над перешейком полуострова болтанка. Правой рукой держу сектор газа, а левой энергично шурую штурвалом, убирая крены. Володя помогает. Пройдя перешеек, убираю газ обоим моторам, теперь и правая рука на штурвале. Белые гребни волн все ближе и ближе. Внимание! Не опоздать добрать штурвал! Если коснешься волны первым реданом, то неизбежен скачок машины («барс»), который усложнит посадку. А если выберешь штурвал заранее, слишком высоко, то можно потерять скорость и плюхнуться, как курица. То и другое нежелательно, надо пилотировать точно.

Чувствую, что Володя помогает — штурвал пошел энергичнее «на себя». Нос самолета уже задрался непривычно высоко. Внимание!.. Чувствую физически, как третий редан цепляется за гребень волны, нос сразу же энергично опускается и… На какой–то момент ничего не видно, по ветровому стеклу льется вода. Нырнули… Крепко держу штурвал на себя, оглядываюсь на Малькова — тот улыбается, показывая большой палец левой руки. Мое лицо не выражает, наверное, восторга. Ладно, все уже позади, кажется. Включаю стеклоочиститель, стало виднее. Все!.. Ап нет, не все. Очередной гребень волны прокатился по носу, заливая стекла, и… Я инстинктивно пригнулся: огромный торец бревна нацелился на нас из очередной волны. Не помню, как успел среагировать — дал полностью правую ногу, отвернул. Удара не последовало, бревно проскочило, не зацепив, между левым поплавком и винтом. А могло ведь случиться непоправимое, как в кинофильме «Волга — Волга», когда «топляк» пробил днище корабля и поднял артиста Володина к потолку каюты. Там смешно, но одно дело — кино…

Каждая очередная волна заливает ветровые стекла, а то и накрывает полностью. Все люки у нас задраены, закрыты герметично, словно на подводной лодке. Только теперь начинаю понимать, насколько труднее быть морским летчиком. На сухопутном аэродроме безразлично: есть ветер, нет ветра — аэродром ровный. А на воде… Я уже убедился на Яне, что отсутствие ветра, «зеркало» — своя опасность — трудно определить высоту при посадке. В сильный же ветер сесть нелегко, а взлететь и вовсе невозможно. Во время войны Матвей Ильич Козлов — один из лучших гидристов полярной авиации — совершил посадку в жестокий шторм, спасая людей с потопленного фашистами парохода «Марина Раскова». Сел с трудом, рискуя жизнью, только благодаря высочайшему умению. А взлететь не мог, пришлось ему рулить к острову Белому. Около десяти часов в самолете по морю плыли… Вот и получается: в воздухе ты летчик, а на воде должен быть моряком…

Обычная наша стоянка — плот у берега. Но в такой ветер в него не зайдёшь, придется становиться посередине бухты, «на бочку». Я хочу развернуться, чтобы подойти к ней (она сзади). Но Мальков пресекает мою попытку:

— Саша! Это бесполезно. Нас всегда, как флюгер, будет разворачивать носом к ветру. Проще дрейфовать, пусть нас ветер поднесет хвостом. А как «бочку» проскочим, потом к ней и подойдем на моторах…

Через полчаса мы зацепились за «бочку», а затем ещё шесть часов дожидались катера, который должен был доставить нас на берег. Катер тоже дожидался, когда стихнет ветер, станет волна поменьше. А мы эти шесть часов болтались на волнах, нашу «Каталину» таскало ветром из стороны в сторону, как флюгер на крыше…

На берегу Мальков хлопнул меня по плечу:

— Ну, понял, что такое посадка «на шило»?

— Как не понять.

— Тогда осталось только морскую науку освоить, не считай себя морским летчиком!