Спокойная беспокойная жизнь

У них началась спокойная жизнь.

В небольшой комнате, арендованной Гренделями для Поля и Галы на четвертом этаже того же дома, было неудобно маленькой Сесиль, и девочка большую часть суток проводила у бабушки. Мадам Грендель была рада, ведь после женитьбы сына чувствовала себя не очень-то нужной.

Все чаще Сесиль оставалась там на ночь и, конечно, днем, когда папа уходил на службу в контору, а мама на прогулку по магазинам или просто читала, удобно расположившись в кровати после обеда.

Галу часто упрекали (и упрекают) в плохом отношении к дочери.

Оно не плохое – никакое.

У Галы уже был один большой и требующий постоянного внимания ребенок – Поль, а как известно, матери не умеют делить свое внимание поровну, как бы ни старались. Все внимание Галы было безраздельно отдано мужу, потому она с легкостью перепоручила дочь свекрови (к тройному удовольствию).

Странно, что я пишу такие вещи вместо того, чтобы оправдываться?

Но почему все должны быть одинаковыми, плодить детей и испытывать к ним материнские чувства?

Мне не раз обещали, что в ответ я не получу дочерней поддержки от дочери. Но никто не поинтересовался, нужна ли она мне.

Я плохая мать?

А почему я должна быть хорошей?

И почему признавать это – преступление?

Хватит мерить всех по одним меркам. Я прекрасная мать своим мужьям – и первому, и второму. Этого вполне достаточно, они ГЕНИИ и тем ценны. А мою дочь воспитала ее бабушка.

Разве лучше, если бы я вытирала нос, водила за ручку и баюкала Сесиль вместо того, чтобы заботиться о Поле, а потом о Сальвадоре? Разве человечество больше выиграло бы, посвяти я себя домашнему хозяйству и дочери, но при этом не поддержи Элюара или Дали?

«Кукушка! Родила и подбросила ребенка бабушке!»

Сколько раз я слышала такие слова в свой адрес.

Забывают об одном: кукушка – птица особенная, только она уничтожает каких-то там жучков, с которыми остальные бороться неспособны. А жучки эти для кукушат вредны, потому у кукушки выбор невелик – либо кормить своих птенцов другими жучками, либо поручить кукушат чужим птицам, а себя посвятить тому, чего не могут делать остальные.

Так виновата ли кукушка в том, что подбрасывает яйца в чужие гнезда?

Я кукушка и тем горжусь.

Не поручи я дочь заботам бабушки, творчество Элюара дальше тоненьких книжечек, изданных на собственные средства, могло не пойти. И уж конечно, не было бы Сальвадора Дали, сюрреалиста Дали, его семья либо вынудила бы Сальвадора писать «как все», либо отправила бы в психиатрическую лечебницу.

Но об этом позже…

Итак, у Галы был любимый муж, был домашний уголок, где супруга можно ждать с работы, было вполне приличное материальное обеспечение, забота свекрови и прислуги, дочь, порученная заботам бабушки.

Французы, как и русские, различают любовь и секс. Одно необязательно сопутствует другому. У Галы и Поля любовь и занятия любовью были единым целым.

Заниматься сексом, чтобы потом, обессилев, читать друг другу стихи или делиться впечатлениями о прочитанной книге… Это ли не чудо? Многие ли семейные пары могут таким похвастать?

Гала, как и Поль, всегда любила читать. В Париже она делала это еще и под предлогом совершенствования своего французского. Но теперь книги занимали все свободное пространство, книги приносил Поль, Гала предпочитала тратить деньги на создание элегантных нарядов.

Она быстро поняла, что станет для мужа неинтересной, если не будет с ним на одном интеллектуальном уровне. Добиться такого можно, только постоянно читая.

Это тоже повод быть недовольной дочерью – у Сесиль не было такой тяги к книге. Позже она пыталась объяснить это тем, что родители не воспитали, но и нас с Полем вовсе не понуждали к чтению, однако мы сами к нему тянулись.

Негодная отговорка, просто Сесиль удалась в Гренделей, для которых чтение не представляло интереса.

Утром Поль спешил в контору к отцу (честно говоря, не очень-то спешил, просто был обязан там появляться), чтобы заняться «делом». Это дело состояло в… придумывании названий новым улицам и кварталам, землю под которые продавал Грендель-старший. На большее поэт Элюар был в бизнесе не способен.

За такое участие в бизнесе папаша Грендель платил сыну неплохие деньги, кроме того, все расходы по дому на обе семьи тоже ложились на Гренделей. Свою зарплату Поль тратил на книги, себя и жену. Вернее, Галу, книги и себя, так верней.

У Галы теперь было если не все, то многое из желаемого – любвеобильный любимый муж, спокойная жизнь в достатке и возможность не перетруждать себя ничем. Грендели не забывали об их с Полем слабом здоровье, а потому не перегружали ничем.

Домашняя работа вызывает мигрень? Справимся без тебя.

Трудно гулять с дочкой? Погуляем сами.

Слабость и сонливость?

Отдохни, тебе нужно больше отдыхать.

Дорогая и бесполезная безделушка…

Это Галу вполне устраивало… некоторое время.

Отдыхала, читала, ждала возвращения мужа.

Все прекрасно и… скучно!

Оказалось, что спокойная беззаботная жизнь неимоверно скучна. Одиночество с книжкой в руке приятно только в определенных дозах.

Еще хуже стало, когда Поль связался с дадаистами.

Дада – новое течение в искусстве и жизни, все отрицающее, на все плюющее, все подвергающее разрушению. Отрицание ради отрицания.

«Дада» – так французы называют детскую лошадку-качалку. Никакого смысла в том, что течению дали такое название, нет, но дадаисты и не гнались за смыслом, совсем наоборот. Дадаизм зародился среди тех, кто прошел войну, видел бесполезную гибель товарищей, кто желал разрушить этот мир, чтобы кошмар не повторился.

Поль никогда разрушителем не был, это не его характер, но разочарованным в бессмысленности жизни был. А еще, думаю, ему очень хотелось почувствовать себя бунтарем, послушный маменькин сынок страстно желал свободы хотя бы в выражении своих чувств.

Много лет мадам Грендель диктовала своему «малышу» правила поведения, даже женившись и обзаведясь дочерью, он не стал свободным, на работе и дома его окружала все та же рутина. В Гале Поль нашел родственную душу, ее больше всего пугала перспектива превратиться в новую мадам Грендель.

Но к открытому бунту против семьи оба были не готовы, для этого требовалось бы с этой семьей порвать (что позже случилось с Дали). Разрыв с семьей означал бы необходимость самим зарабатывать на жизнь, а значит, все ту же работу и нудный быт.

Пока оба пытались освободиться от давления материального, от него не отрекаясь.

Иногда я задумывалась, что было бы, порви мы с семьей Гренделей окончательно.

Клеман Грендель был достаточно состоятельным уже тогда, чтобы обеспечивать наши невеликие прихоти, сами мы с Полем заработать не смогли бы, Элюар не Дали, да и я не была такой, какой стала с Сальвадором.

Подспудно чувствуя, что одной любовью сыт не будешь, мы терпели диктат Гренделей, который особенным диктатом и не был. Мадам и мсье по-прежнему обожали своего слабого здоровьем сына, содержали его и его супругу, воспитывали внучку и надеялись, что все как-то само собой образуется.

Это «образуется» означало, что Жежен станет хорошим помощником отцу, я – хорошей матерью и добропорядочной хозяйкой дома, мы будем зарабатывать и экономить, чтобы накопить на собственную безбедную старость и обеспечить будущее Сесиль – все то, чего я боялась больше всего.

Я страшно боялась, что жизненная программа Гренделей может затянуть, понятие «долг прежде всего» одержать верх.

В одном мы с мсье Гренделем были схожи, для него ценности располагались в таком порядке: мой малыш (то есть Жежен), я и моя семья, все остальные не в счет. Для меня тоже на первом месте был Поль, потом я, но мы и составляли эту самую семью.

И эта самая семья существовать пока без Гренделей не могла.

Я мечтала вырваться из тесного кружка обыденности и семьи, но как?

Поль тоже мечтал и попытался.

Стремление к бунту без бунта привело Поля к дадаистам.

Где-то там, на востоке, бунтовали по-настоящему, в России произошла революция, и обратного пути уже явно не было. Гала не понимала, что именно происходило на родине, но и не желала разбираться. Бунт – это всегда ужасно, опасно и непредсказуемо.

Но бунт бунту рознь, в Париже тоже бунтовали… против правил приличий.

Дадаисты устраивали выставки и представления, на которых плевались, говорили гадости, оскорбляли посетителей, читали бессмысленные стихи, демонстрировали бессмысленные картины.

Во всем в жизни есть смысл, даже в бессмыслице, потому что бессмыслица ведь такова только в точке зрения здравого смысла.

Для Поля дадаисты словно порыв свежего воздуха. Он стал ходить на встречи, читать там свои стихи и сочинять новые в стиле дада. Элюар так и не стал настоящим дадаистом, кажется, даже не понял сути, для этого он слишком любил настоящую поэзию.

Гала почувствовала угрозу – муж отдалялся, конечно, он рассказывал о новых друзьях, о том, как проходили встречи, что говорилось и делалось, но это было слабое отражение. Гала почувствовала, что должна быть рядом с Полем, если не хочет потерять его.

Само отрицание ради отрицания ее интересовало мало, но допустить, чтобы Поля увели друзья, а она осталась в тесном мирке Гренделей, было нельзя.

Дадаисты считали себя мужской компанией, куда женщины не допускались, то есть запрета не было, но энтузиазма от присутствия тоже.

Женщины болтливы.

Женщины неспособны постигнуть суть дада.

Женщины озабочены только своими глупыми домашними делами.

Если они вырываются за пределы домашнего круга, то становятся эмансипе в худшем виде.

Женщины… это женщины!

Все, кроме последнего, Гала была готова опровергнуть.

Она всегда была молчаливой, суть дада постигла довольно быстро, хотя и об этом предпочитала молчать, никакими домашними делами озабочена не была, но и эмансипе не стала.

Гале удалось нащупать золотую середину, оставив из домашних забот только заботу о муже, и при этом вне дома, не став настоящей суфражисткой. И мадам Грендель, и суфражистки были для Галы одинаково неприемлемы. Удержавшись посередине, она сумела стать необыкновенной.

Мужское сообщество дада терпеть не могло Галу, но это ее мало волновало. Они просто боялись ее взгляда, ее молчания и ее необычности даже на фоне собственных отличий от остальных.

Полю нравилось, что жена столь необычна, он с удовольствием стал брать Галу на заседания. Неприятие компании дада Галу не смущало, для нее оставался главным Поль. Интуитивно чувствуя, что должна быть рядом со своим любимым мужчиной, Гала также чувствовала, что не должна уподобляться мадам Грендель, то есть не должна ни в чем ограничивать Поля.

Это оказалось не так-то просто.

Поль твердил, что для него существует только одна женщина – его Гала, и это было прекрасно.

Все изменилось, когда дадаисты Парижа расширили свой круг, сначала связавшись с Тцарой – румыном, объявившим себя отцом-основателем дадаизма. Тристана Тцару долго заманивали в Париж, а когда он наконец приехал, у дадистов началась новая жизнь.

Гала не сразу почувствовала угрозу.

Все начиналось прекрасно. Им с Полем очень нравился подход дадаизма к жизни – быть беззаботными, избегать любой обязательности, сторониться людей серьезных, скучных, быть поэтом, жить играючи… Кто будет обеспечивать эту жизнь-игру, конечно, не задумывались.

В среде дадаистов у Галы появились соперницы. Пока Поль не интересовался другими женщинами, но Гала невольно чувствовала себя неуютно рядом с некоторыми подругами дадаистов. Если в тесный мужской круг ее почти не допускали, то когда круг расширился и в него проникли другие женщины, стало только хуже.

Эти другие имели и умели то, чего не умела сама Гала и чего, возможно, не хватало в ней Полю.

Гала старательно делала вид, что не замечает особенностей женщин Анри Бретона – абсолютной свободы Жоржины или критического, цепкого ума Симоны. А еще легкого очарования Дениз. В самом существовании этих двух – Симоны и Дениз – Гала почувствовала настоящую опасность. Поль смотрел на Дениз влюбленными глазами, а об умении Симоны мыслить строго логически, о ее образованности, умении вести беседу с поистине мужской логикой вообще отзывался с восторгом:

– Представляешь, она объявила Бретону, что не дадаистка!

Хотелось спросить, что же в этом необычного, но Гала вдруг осознала, что сама бы вот так не смогла, поскольку подобное заявление из ее собственных уст означало изгнание из общества. А вот Симоне Бретон простил, они стали любовниками.

Гала была способна бросить вызов семье, обществу, но только чтобы заполучить любимого человека, от которого полностью зависела. Но просто бросать вызов или противопоставлять себя она не могла.

Я поняла это много позже.

Мне был нужен один-единственный мужчина, это оказалось моей границей, моим подобием мадам Грендель. Если другие ограничивали себя домом, семьей и бытом, то я Полем.

С первого дня я подчинила любимому человеку не только свои чувства, но и мышление. Толкая Поля вперед, я шла шаг в шаг следом, я поддерживала, настаивала, но вел он.

Нутром чувствовала, что так нельзя, что стоит Полю разлюбить или хотя бы изменить, и вся моя жизнь полетит к черту, но поделать с собой ничего не могла. Мне был нужен один-единственный мужчина. Даже если бы это не был Поль.

Дадаисты проповедовали свободу во всем, в том числе и от брачных уз. Брак – это оковы, кандалы, это скучно. К чему подчиняться?

Вот с этим Гала согласиться не могла. Их с Полем брак должен быть прочным, любое увлечение мужа другой женщиной грозит бедой.

О возможности собственной измены Гала даже не помышляла.

Когда в воздухе просто запахло угрозой измены (Поль увлекся Дениз, как и остальные участники их общества), Гала постаралась увезти мужа подальше от опасности. Это было нетрудно, они просто уехали отдыхать.

Отдых привел их к Максу Эрнсту.

Вернее, с Максом и его более чем странным творчеством дадаисты познакомились раньше, еще в Париже.

Он был бош, то есть немец, к тому же участвовавший в войне (позже Поль и Макс выяснили, что во время недолгого пребывания Поля на фронте невольно оказались по разные стороны, то есть буквально могли убить друг друга!). Париж уже не первый год жил мирно, но бошей терпеть не мог.

Но дадаисты решили устроить выставку дадаиста-боша.

Такой плевок и скандал!

В мае 1921 года Париж познакомился с новым скандальным художником.

Галы с Полем в Париже не было, потому они услышали о невероятном успехе (то есть скандале) от друзей.

Это был дадаизм в высшем проявлении, Макс Эрнст отрицал все, в том числе и живопись. На выставку он прислал свои коллажи – подобие почтовых открыток, на которые наклеены вырезки из старых журналов, газет, книг, учебников вплоть до словарей, и все это снабжено бессмысленными надписями.

Не будь знакомства Элюаров с Максом Эрнстом, неизвестно, как позже Гала восприняла бы живопись Дали. Но все случилось, как случилось.

Выставка дадаистов вызвала страшный скандал, посетители плевались и ругались, даже требовали назад заплаченные за вход деньги, хотя их предупреждали, что это нечто непривычное. Программа выставки гласила: в 22 часа – кенгуру, в 22.30 – высокая частота, 23.00 – раздача сюрпризов, 23.30 – интимные отношения.

Что за кенгуру или частота, не объяснялось.

Возможно, посетителей больше привлекла последняя часть, но то, что они увидели, ошарашило. Дадаисты встречали их воплями, беззастенчивыми приставаниями и безобразными комментариями, балаганный фарс превзошел все ожидания (или опасения).

Немногие дождались обещанных интимных отношений, большинство ограничилось бы созерцанием собственно коллажей Эрнста, если бы им дали такую возможность. Нет, коллажи никуда не делись, их внимательно разглядывали, кто снисходительно улыбаясь, мол, шутник этот автор, кто откровенно ругая – Эрнст не художник, наклеивать вырезки на картон может любой ребенок, кто возмущаясь.

Но сюрпризом оказалось отключение света и прочие фокусы, а также объявление Тристана Тцара, что он подсыпал в один из стаканов большую дозу слабительного.

Главное, к чему привела выставка для самого Макса Эрнста, – всеобщее убеждение, что он совсем не художник и ни на что не способен. Удивить дурацкими подписями и криво наклеенными вырезками Париж невозможно.

А еще результатом выставки оказался развал сообщества дадаистов. Часть горячо поддержала выставленные «шедевры» и устроенный балаган, другая посчитала, что приглашение боша и праздник в честь его творений – явная глупость.

Самого Эрнста на выставке не было (может, и хорошо, он мог оказаться пострадавшим), его не выпускали из страны после ареста. Арест тоже был связан со скандальным мероприятием, но дома, в Германии.

Эрнст и его супруга Роза-Лу пригласили согласных с художником дадаистов вместе отдохнуть в Тироле. Поль, пропустивший все интересное в Париже, решил, что им с Галой стоит поехать. Но пока они раздумывали, собравшаяся там компания разъехалась.

Закончилось все тем, что супруги Элюар отправились в гости к Максу Эрнсту в Кельн.

Закончилось, чтобы начать новый этап в жизни всех троих, приведший к развалу семьи Элюаров, семьи Эрнстов и вообще краху всего, что создавалось долгие годы. Этот развал получился долгим, к тому же чтобы появилось новое, должно умереть (или рухнуть) старое.