Владимир Владимирович Путин

Писать о человеке, деяния которого продолжаются, — большая смелость. Но я тут пишу не о своих героях, а о себе. А мои герои — это только свет, в котором меня легче увидеть.

Помню, тогда у власти в России был Борис Ельцин, наступила ранняя осень 1991 года, отшумели избирательные страсти, шумиха вокруг Горбачева, жизнь русских людей входила в более-менее стабильную полосу. И вот тогда, пользуясь моментом, к нам в гости приехала из Дубны моя школьная подруга Раиса Иващенко. Мы, конечно, не подозревали, что это последний ее самостоятельный приезд сюда. После этого она начнет набирать вес и вояжировать сама больше не сможет. Несколько раз ее еще привезет муж на машине, но и эти поездки закончатся в 2003 году.

Да, так тогда шел только 1991 год…

Мы с мужем жили на ул. Комсомольской в довольно симпатичной однокомнатной квартире с большой кухней, оборудованной под гостиную. Удобна эта квартира была не только высокими потолками, многими коридорами, телефоном, вторым этажом и балконом, но и близостью к центру города. Чтобы попасть туда, надо было с Комсомольской повернуть на улицу Короленко и пройти мимо Центрального Дома Быта, а дальше на углу лежал центральный проспект.

Так вот Дом Быта. Это было новое симпатичное заведение, с хорошими традициями, с достойным размахом работы, удобно устроенное внутри, укомплектованное прекрасными специалистами. Я любила туда заходить, что случалось не часто. Но, проходя мимо, всегда посматривала на его крыльцо. А тут, когда мы с Раисой просто вышли погулять в город, сам Бог велел посматривать по сторонам и искать приятных неожиданностей. И точно — у входной двери Дома Быта я заметила объявление, гласящее, что сюда приехала группа модельеров из Дома Моды Вячеслава Зайцева и проводит свои показы моды, лекции, мастер-классы для закройщиков и распродажу коллекции изделий. Как было не пойти?

— А я знакома с Вячеславом Зайцевым, — сообщила я Раисе по дороге.

— Шутишь? — сказала она. — Откуда?

— Мы с Юрой были в его заведении в мае 1984 года. На входе столкнулись с ним, он шел поправлять витрины. А потом подошел к нам и помог выбрать покупки: юбки мне и маме.

— Что значит — помог?

— Ну уделил внимание, окинул взглядом фигуру, видимо, определяя размер, потом расспросил о маме и вынес из кладовых то, что на стойках не висело. Я примерила — оно сразу подошло.

— Я живу рядом с Москвой, и то ни разу не… — начала ворчать Раиса, но в это время мы вошли в нужный отдел и опять натолкнулись на самого Вячеслава Зайцева.

Только теперь вокруг него толпилась куча народу. Все глядели ему в рот, а он что-то рассказывал, водил руками и улыбался. Затем подвел эту толпу к дальней стойке, которую за так просто и увидеть было нельзя, и начал снимать оттуда тремпели с изделиями и крутить их во все стороны, водя рукой то по вытачкам, то по бортам, то по другим деталям. Короче, явно проводил урок.

Рая, конечно, сразу замолчала и начала сквозь очки изучать зал.

Я же отошла в сторонку и отчаянно поджидала, когда ватага обучающихся у столичного мастера модельеров отойдет от заинтересовавшей меня стойки. Не без оснований я полагала, что, во-первых, коль эта стойка стоит в торговом зале, то изделия с нее продаются, то есть — выставлены на продажу. И во-вторых — коль Вячеслав Михайлович наводил там порядки, то это именно их изделия, что и является для меня привлекательным.

Так оно и получилось.

При первом же удобном случае я потянула Раису к той стойке, издали прикидывая, что мне подходит, и намечая, что стоит купить. Короче, я купила себе два теплых драповых костюма, годящихся для носки вместо демисезонного пальто. Один состоял из светло-серой юбки-годе с кожаной отделкой по шву оборки и роскошного бирюзового полупальто с дивными плечами и шикарными рукавами, очень модного! Я носила этот костюм и вместе и порознь, пока не сносила полностью. А второй костюм был из облегченного драпа красного цвета: ровная юбка и почти классический жакет, тоже бесконечно полюбившийся мне.

Рая тем временем тоже перебирала какие-то вещи, что-то снимала со стойки и прикладывала к себе… Она переживала трудности с выбором одежды из-за своих широченных бедер, правда красивых. Но вот одна из юбок, кажется, могла бы подойти ей, и тут на лице Раисы нарисовалось сожаление — я поняла, что у нее нет денег на покупку.

— Подходит? — спросила я.

— Наверное, надо мерить.

— Так меряй, у меня есть денежки. Это будет подарок тебе от меня.

— Правда? — Раиса сжала юбку в своих кукольных кулачках и притиснула к груди. В ее глазах засияла радость.

— Спрашиваешь! Конечно, правда.

В тот день нам не удалось погулять — нагруженные покупками, мы тут же вернулись домой и принялись обезьянничать перед зеркалами, примеряя купленное.

О чем мы говорили вечером, когда пришел с работы Юра и был устроен торжественный ужин с «обмыванием» обновок? Знаю, что обсуждали публикации в последних номерах толстых художественных журналов. В те годы в них было много публицистики, причем весьма острой и бескомпромиссной — шла борьба западников со славянофилами, к которой мы были неравнодушны. Все это подпитывало тогдашнюю политику и подпитывалось от политики, этот конгломерат катился на простых людей, вышибая многих из понимания того, что происходит. Каждый участник полемики выливал на страницы печатных изданий свою правду и делал это до умопомрачения убедительно. И если читатель не понимал, с какой стороны лежит его интерес, если он утрачивал классовое чутье, то в результате терялся и порой переходил на сторону своих злейших врагов, отстаивал их идеи, которые были направлены на разрушение его же собственной жизни и взрастивших его ценностей.

Заблуждения эти случались повсеместно и повально. А мы с Юрием Семеновичем, по своей образовательной подготовке и возрастной прозорливости, уже понимали, к чему это приведет. Больно нам было от этого невыносимо, но сделать ничего нельзя было. Тупого человека никогда не сделать умным, ибо таково устройство его мозга. И лишь в очень редких случаях можно заблудшего вывести на путь истинный. По мнению Библии, благоприятные исходы составляют около одного процента от общего числа неправильных мнений. Но и ради этого одного процента Создатель полагал, что нельзя разрушать Содом и Гоморру. Так и мы — уповали на этот несчастный один процент! Но тщетно…

Результаты этого непонимания происходящих процессов мы наблюдаем сейчас, когда в обществе угробили нравственность и коллективизм; когда старикам перестали уступать место в общественном транспорте и необразованная молодежь глумится над ними, воруя и перепродавая их ордена и медали, осмеивая их подвиги и радения; когда уничтожены и извращены наши архивы; когда разрушены наши памятники и любые напоминания о нас. И после всего этого мы остались не только голыми и босыми, но и без истории, без предков, без земли и без достояния. Мы остались не людьми, а словно мусором, навеянным ветрами времени.

Мы, зрячие, и тогда понимающие, к чему клонится дело, теперь невольно и незаслуженно наравне с теми слепцами пожинаем плоды их недомыслия. А скажи же им тогда, что они неправы, что годиков через десять будут плакать от этого, так ведь не согласились бы!

Так и Раиса вдруг принялась защищать Ельцина, которого в контексте наших обсуждений обойти было нельзя. Едва мы заговорили о нем, едва упомянули о своем отношении к нему, как она проявила остервенение, что было сродни фанатизму человека, идущего за эмоционально заряженной толпой. Такой толпой в те годы были вышколенные американскими спецслужбами ельцинские горлопаны, якобы представляющие «народ», якобы его поддерживающий. Этих ряженных было не более двухсот-трехсот человек, но без них не обходилась ни одно массовое мероприятие. Их задачей было разжигать толпу подражателей и направлять ее в свои русла, а также распылять группки трезвомыслящих людей, пытающихся сражаться с ними.

Сейчас мне можно не описывать эти процессы, о них уже знает каждый. А тогда их понимали не все. Простые доверчивые люди эти уличные цирковые представления воспринимали всерьез, верили Ельцину, не видели в нем фигляра, предателя, вора и политического дегенерата. Короче, Раиса разобиделась на нас и ушла ночевать к сестре Валентине. Затем уехала, больше не повидавшись.

С тех пор мы перестали общаться. На долгих десять лет!

И вот в январе 2001 года не стало моего отца. Невероятно теплая зима после Крещения чуток побаловала нас морозами и снегом, затем сменилась дружной хорошей весной. Но мама ее не замечала, она тосковала и горевала, и ее нельзя было надолго оставлять одну. Какое-то время возле нее пожил правнук Алексей. Он, умелый к любой сельской работе, помог ей принять теленка от коровки, покрасил крышу, наличники на окнах и уехал.

Затем на весь май приехала я — сделать ремонт в доме: подклеить отпавшие обои в комнатах, покрасить полы, переклеить обои в коридоре и веранде и покрасить там все полностью. Особенно боролась я за живучесть входной двери, рассохшейся, покрывшейся большими щелями и пропускающей зимой ветер и холод. Я заталкивала в щели вату и ветошь, а сверху заклеивала их матерчатыми лентами. Потом красила. Получалось неплохо. Так же ремонтировала и полы, где появлялись щели.

После ремонта я обязательно шила маме новое платье, наряжала ее в него и мы ходили по гостям: к тете Гале Ермак, к дяде Грише Колодному и к дяде Жоре, папиному брату — к тем, к кому можно было прийти в любое время и без поводов. Больше таких знакомых уже не находилось. На то время мамины подруги и сослуживицы по работе в сельпо, бывшие фронтовички, тетя Нюра Трясак и тетя Таня Янченко, уже сильно болели — и сами редко выходили и гостям были бы, как мы полагали, не рады. Как позже оказалось, у обоих был рак…

Чтобы побывать у остальных знакомых, нужен был повод. Я раздумывала над ним, за счет чего бы нам расширить круг общения. Какой повод изобрести, чтобы мама могла ходить к большему числу людей и чтобы к ней приходили многие люди? Постепенно приходило понимание, что это можно сделать только через написание книги на темы местной жизни, куда бы были вовлечены многие славгородцы. Долго я подбиралась к теме, все никак не могла найти подходящую, обсуждала эту идею с мамой, пока однажды в разговоре с нею не вспомнила свое детство, сестер Столпаковых, погибшего Юрия Артемова… Но это было чуть позже, книгу о гибели линкора «Севастополь» я начала писать в июле 2001 года, а нынче был только май.

Да, так вот как-то возвращаемся мы с мамой из гостей. Идем не главной дорогой, а напрямик, через балку. Пересекаем футбольное поле и вижу я, что по дороге проехала машина, а в ней силуэты — ну точь-в-точь Леня Замримуха и Рая Иващенко. Говорю маме:

— Гляди, вот точно Рая с Леней поехали.

— Откуда они тут возьмутся? — отвечает мама. — У них тут уже нет никого, и ночевать им негде было бы. А уже почти вечер.

Ладно. Пришли мы домой, начали возиться в веранде, готовиться к вечернему чаепитию. Мама стоит у плиты, я кручусь возле нее, что-то рассказываю. Входная дверь тогда еще была с окнами, и я по привычке посматриваю туда, словно жду кого-то. Вдруг слышу — хлопнула дверь автомашины. Снова бросаю взгляд в окно, и вижу, что у наших ворот остановилась легковушка, оттуда вышла Рая, подошла в калитке и ищет крючок, чтобы ее открыть. Знает где искать — через верх руку завела на внутреннюю сторону и наклонилась, шарит рукой вполне где надо!

Я выскочила, когда она была уже на полдороге к веранде. Мы обнялись!

Тогда они в последний раз ночевали у нас в селе, недалеко от Раиного разоренного дома… Сколько было воспоминаний, сколько рассказов! Я помалкивала о нашей последней размолвке — зачем вспоминать, если все давно позади, ровнехонько десять лет миновало, и Рая первой приехала искать меня у мамы… Одного я не хотела — говорить о политике. Эти разговоры поддерживал папа, хотя мы и занимали с ним противоположные позиции, а мама ими не интересовалась.

Но Рая не смолчала. Улучила удобную минуту и сказала:

— Вы с Юрой правы были в отношении Ельцина. Обманулись мы в нем. А вот с Путиным нам повезло.

Видно, Раиса, как и в школе на уроках геометрии, старалась, вникала, размышляла, сравнивала — трудилась. А может, просто хотела знать мое мнение о Владимире Владимировиче, что было бы тоже понятно.

— Да, — сказала я. — Кажется, повезло.

Вот так мы с Раисой снова обрели былое единодушие и общение.

***

Наверное, и того хватило бы для моей благодарности Владимиру Владимировичу Путину, что он примирил меня со школьной подругой. Но дело пошло дальше...

Вскоре через знакомых меня пригласили для работы в книжных проектах Владимира Чередниченко: «Президентский рубеж», трехтомник о Леониде Кучме, и «Линия Путина», четырехтомник о Владимире Путине. Я согласилась, полагая так, что лишний опыт мне не повредит. Не буду здесь говорить о незавидной судьбе «литературного негра» и высказываться о художественных ценностях той мемуарной публицистики, что создает названный менеджер с помощью наемных писателей, скажу о другом. Волей-неволей, отображая в литературном произведении образы двух президентов, я присматривалась к ним, взвешивала их речи и поступки, отслеживала их качества, нравственность, последовательность, профессиональные способности. И попутно делала выводы.

Писать о Л. Кучме мне было легче. Я несколько раз видела его, правда издалека, на городских и областных партийно-хозяйственных активах в бытность его генеральным директором производственного объединения «Южный машиностроительный завод». Все же кое-какое впечатление оттуда получила. Это имело большое, даже неоценимое, значение при написании книг.

А вот к Владимиру Владимировичу Путину мне пришлось присматриваться пристальнее, изучать его мимику, голос, интонации, стиль речи, пластику жестов — все, что может пригодиться при описании событий с его участием; все, о чем можно сказать вскользь и тем дать точную подсказку читателю, как понимать написанное. И уж тем более пришлось вникать в смысл сказанного и несказанного им слова, в значение его умолчаний и пауз, научиться понимать мысли в его глазах, прочитывать в улыбке и полуулыбке то, на что он намекает.

С тех пор мне понятен этот человек настолько, что кажется — мы живем на одной волне. Только уровни разные — где он и где я… И я не удивляюсь, что даже враги отдают должное его размаху и глубине, знанию поднимаемых вопросов, их истолкованию, его логике и преданности своему делу, мужеству и стойкости, степени ответственности и безукоризненной мере во всем. Это божественная личность по масштабу и внутренней сути. И я рада, что психологически и ментально прикоснулась к ней, и благодарна тем, кто дал мне этот шанс, ибо без практической потребности не смогла бы духовно сродниться с нею, сплавиться в один сплав.