Встреча со стихией

Смешно, конечно, писать в воспоминаниях о мимолетных уличных моментах, тем более, ничего не давших ни уму, ни сердцу. Но если они запомнились, значит, что-то символизировали, стали знаком какого-то перелома или периода в жизни. В данном случае встреча, о которой я хочу сказать, была чем-то вроде предвестника многих серьезных трудов, ждущих меня, и того, что скоро я расширю горизонты своих знакомств и интересов. Так оно в дальнейшем и вышло.

Весна 1977 года выдалась погожей. С той же мягкой повадкой она перетекла в последнюю стадию молодого лета. Подоспел светоносный июнь, его завершитель. И растаял тихо… Дальше по пути времен настали жара и зной зрелого, настоянного на солнце июля. Еще дальше — ждал август с первыми ночными прохладами и ранними закатами. Его я не любила, хотя кое-как принимала в душу из-за массового созревания фруктов и овощей, — тех явлений, которыми природа маскировала окончание жизненных циклов, начало ухода от нас тепла и света, овеваемого незаметно подступающими волнами грусти и прощания, предвестниками безотчетной тоски.

Но не только этими настроениями отличалось мое отношение к лету этого года, а и тем, что я понимала — это последние деньки моей спокойной жизни. Сейчас племянница Светлана окончила школу и будет поступать в вуз. Вот тут-то и начнется!

Несколько лет я руками и зубами держалась за работу в Днепропетровском химико-технологическом институте, где постоянно назначалась в состав экзаменационной комиссии по приему вступительных экзаменов. Держалась ради одного: чтобы быть ближе к коллегам из других вузов и иметь возможность помочь Светлане стать студенткой. Других перспектив эта работа мне дать не могла.

Итак, каждым днем лета я дорожила и наслаждалась, как особенной благодатью, как неповторимым подарком, драгоценным и последним перлом нынешнего сезона, только что отшумевшего цветениями акаций, лип и диких маслин по рощам... Еще летали в воздухе их последние лепестки, еще веяли над нами благостными, щемящими ароматами, словно не спешили они, отжившие срок, улечься на грунт и оттягивали час слияния с ним.

Прекрасная пора моей жизни — осознаваемо прекрасная, что неизмеримо ценнее! — уже сдали летнюю сессию студенты и нашли своих репетиторов выпускники школ, готовящиеся к вступительным испытаниям. На меня продолжал идти вал предложений, хоть я набрала себе новых клиентов, и уже вовсю занималась с ними. Среди них были и те, кто год назад потерпел фиаско…

В числе еще двоих человек, один из которых — Котляр Борис Давидович — был моим школьным учителем, я считалась лучшим репетиром города по математике. Соответственными были и цены, впрочем, вполне посильные для советского человека. Сложнее, с точки зрения клиентов, удавалось попасть ко мне, потому что я занималась не с каждым, а тщательно отбирала учеников. Причем, и самих учеников и их родителей предупреждала об этом заранее, при заключении сделки. Отбор делала так: с каждым, кто хотел брать у меня уроки, первые два-три занятия проводила индивидуально, а потом тупых чад отсеивала, честно и добросовестно объясняя родителям о бесперспективности обучения их математике. Остальных же, умных деток, разбивала на категории по способностям и занималась с ними уже в группах по восемь-десять человек.

И все равно все желающие попасть ко мне не могли. В самые насыщенные недели я занималась без выходных, начиная уроки с восьми утра и заканчивая в двенадцать часов ночи. Вспоминаю теперь и удивляюсь, как я выдерживала такой темп?! Бывало, до того зарабатывалась, что выйдя на кухню попить воды, брала в руки чашку и вместо компота наливала в нее суп из кастрюли...

Кстати, Света, окончившая ту же среднюю школу, что и я, приехала со Славгорода поступать в сельскохозяйственный институт с направлением из колхоза. Это дедушка с бабушкой постарались внучку подстраховать: выхлопотали ей и стипендию, и работу по получении диплома, и дополнительные льготы при конкурсном отборе в вуз.

Правда, она того стоила. У Светы были отличные способности к обучению, хорошая память и крепкие знания. А главное — были нужные качества, в частности, прилежание, так что волноваться вроде бы не стоило, но мало ли… Вот же не дали ей медали из-за учительницы украинского языка, чтоб ей пусто было, завидущей нечестивице. Конечно, у родных болело сердце за девочку, что ей так рано пришлось узнать на себе человеческую злобность.

Мы с мужем, со своей стороны, старались для нее. Правда, у себя поместить не могли, потому что жили с его родителями в двухкомнатной квартире, зато сняли для нее угол неподалеку, в нескольких кварталах вниз по горке от нас — в районе нового моста. И Света имела возможность приходить ко мне на уроки, а идя после уроков домой — прогуливаться по лучшим кварталам города, вживаясь в новую среду, в новое свое состояние.

Кстати сказать, в ту пору я чувствовала себя феноменально легко и уверенно, потому что была необыкновенно красивой и очень грациозной, еще с естественным цветом волос. И одевалась хорошо, добротно и со вкусом. Лучшие наряды появлялись у меня частью от мамы, которая покупала их в своей торговой сети, а частью изготавливались одной модной портнихой, чьи сын и дочь брали у меня дополнительные уроки по сопромату и теоретической механике. Эта портниха нахвалиться не могла моей фигурой и шила мне одежду с особым удовольствием и тщанием. Короче, я выглядела идеальной красоткой. И вот в таком виде ходила на зачеты и экзамены, которые помогала принимать профессорам, а потом гуляла по городу. Приятно ведь просто пройтись по улицам, никуда не спеша, если ты чувствуешь себя на высоте!

В обычные дни, отработав в аудиториях, я выходила через центральные двери и поворачивала направо, где рядом располагался Нагорный (в народе — Лагерный) рынок. Если пользоваться терминологией и образами Эмиля Золя, то «чревом Днепропетровска» была Озерка, центральный колхозный рынок, находящийся вблизи вокзала. А Нагорный рынок — это элитный, маленький, чистый, тихий уголок. И все там было свежее. А тем более в июле, когда всякие чудеса попадают на прилавок прямо с грядки или сада!

Всякий раз, если была возможность, я покупала одно и то же — свежую зелень: петрушку и укроп — несколько раз обходя по внешнему контуру П-образный прилавок, внутри которого спинами друг к другу стояли продавцы со своими корзинами. Зелень я впрок старалась не брать, чтобы не употреблять в еду вялой и потерявшей запах. А уж картофель-матушку, огурчики, кудрявую соблазнительную морковь, пастернак, капусту, ягоды — добирала по мере надобности, причем только здесь, на улице под навесами, где традиционно размещались настоящие земледельцы, производители. Вследствие этого выставленное у них изобилие было и свежее и ниже в цене.

Покупки я совершала по принципу: вначале выбирала понравившиеся дары полей, а потом смотрела на продавцов, решая, кому не жалко отдать деньги.

В тот раз я пришла на рынок не по пути с работы, а целевым порядком — у меня нашлось полчаса между занятиями, нечто вроде обеденного перерыва, и я решила использовать его, чтобы выскочить за пополнением холодильника. Я очень спешила, делала покупки без обычного изучения всего привезенного, брала не самое лучшее, а что подходило.

И вот мой взгляд, оторвавшись от продуктов, скользнул по шеренге продавцов и дальше за ними уперся в одно очень знакомое лицо, за которым остальные — размазались и потеряли краски, слившись в нечто сплошное, в неинтересный второй план. Напротив меня неожиданно прорисовалась Зинаида Кириенко, собственной персоной, медленно шедшая вдоль второго прилавка. Она была страшно сосредоточена, что-то деловито пробовала, к чему-то присматривалась, как будто покупала не килограмм-другой фруктов-овощей, а по меньшей мере корову. Видно было, что она — ответственная и прекрасная хозяйка дома, заботливая мать и жена.

Широкополая шляпа со слегка пригнутыми вниз боками достаточно надежно закрывала лицо, так что узнать ее можно было, только оказавшись друг против друга, как тут и получилось. Эта шляпа скрывала еще один недостаток актрисы — маленькую головку на длинной шее, не очень гармонировавшую в соединении с размашистыми плечами… Бросился в глаза яркий макияж, пятном выделившийся среди серизны окружения. Удивила еще одна деталь: при таком же росте, как и у меня, 165 сантиметров, актриса казалась высокой, причем не очень-то грациозной, что несмотря на скупость движений в ней упрямо улавливалось.

Зато мне понравилась ее естественность и сравнительная простота — о, я уже знала, как спесиво умеют держаться звезды.

Конечно, хотелось рассмотреть все детальнее, и как пошит белый костюмчик и какая у нее обувь, но она заметила мой взгляд и ниже наклонила голову. Я поспешила домой. У двери уже стояли две девочки — на звонок им не открыли и они ждали меня.

Занятие проходило обычно — умные мои детки соревновались друг с другом в решении задач, с коварством подобранных мною. Защищая результаты, те, кого я спрашивала о них, звонко обосновывали избранный метод и тут же доказывали используемые в нем теоремы. Мне надо было научить их не только знаниям, но и умению ориентироваться и держаться в беседе с не очень дружественным собеседником, не зажиматься от его возможной недоброжелательности, быстро распознавать подвохи и оставаться невозмутимым в любой ситуации. На своих занятиях, зная условия и атмосферу конкурсного экзамена, я все это моделировала.

Немного мешала жара, хотя она уже прошла дневной пик. В комнату по-прежнему лилось много света, но ветерок, идущий от открытого окна с Октябрьской площади, рекой обтекал нас, дальше бежал через коридор и столовую, там выходил во двор через открытую дверь лоджии и неплохо освежал всю квартиру. Может, кое-кто и назвал бы это сквозняком, но нам эти потоки воздуха были приятны, мы купались в них, радовались им, напитывались от них энергией. Тем более что лоджия выходит во двор с тенистым сквером, где воздух всегда прохладнее и чище, чем на Октябрьской площади.

Вдруг стало заметно, что в комнате, где мы располагались, потемнело. Это с южным-то окном?! Значит, к городу подбирались осадки. Я взглянула на часы — было 16-00. Если это нормальный летний дождь, то он продлится недолго, и пока мы к половине пятого закончим занятие, погода снова восстановится. Ну темнеет — и ладно, для нас дорога каждая минута, нам надо делать свое дело. И мы снова склонились над бумагами.

Вскоре мы снова отвлеклись от работы — на этот раз стуком капель об оконное стекло. По нему угадывалось, что капли падали крупные и частые. Ударяясь о преграду, они пищали и хлюпали от досады, что их полет закончился таким итогом.

— Ого! — сказала Лена Деева, девочка, с которой Света сейчас вместе жила на квартире.

Света и остальные дети помалкивали, не отвлекаясь от записей. А Костя Петраков веселым голосом успокоил Лену:

— Это «ого!» продлится недолго. Лето ведь!

Мы переглянулись и снова зарылись в алгебры-геометрии.

Наконец занятие закончилось, мне пора была делать пятиминутный перерыв, чтобы выпроводить эту группу учеников и встретить новую. Но дождь продолжался, эти дети не торопились выйти под его струи, и новая группа задерживалась по тем же причинам. Нервничая, я выскочила на лоджию, чтобы изучить внешнюю обстановку. Надо сказать, что это произошло вовремя, потому что там открылась страшная картина: вода, озером стоящая на более низком полу лоджии, от дождя все прибывала и начала во все концы переливаться через край. С невероятным шумом она стекала вниз через прутья ограждения, но также с веселым бурлением устремилась в столовую. Потекли ее первые пенные ручейки…

Это была катастрофа! Перекрытия в нашем довоенном доме, кое-как латанном-перелатанном после бомбежек, оставляли желать лучшего, и пролитая на пол вода запросто проникала на потолки нижних этажей. А за этим следовали скандалы, никому не нужные.

— Ой, у нас потоп! — закричала я, хватаясь за тряпки и пытаясь подтереть пол в столовой. — Помогите!

Прибежали все дети, засидевшиеся и не упускающие момента размяться, смело шагнули на затопленную лоджию. Девочки принялись выбирать воду горстями и выливать в попавшиеся под руку емкости, а мальчишки с помощью веников и совков просто сметали ее вниз.

Не помню, кто сказал, что на свете нет ничего страшнее встречи лицом к лицу с Создателем. Так вот это был именно такой случай, если понимать, что мы созданы земными стихиями.

Сообща мы усмирили дождь, в той его части, что проник к нам на лоджию. Да и за ее пределами стало тише, ветер переменил направление летящих вниз струй, перестал забивать воду в нашу сторону, да и интенсивность дождя уменьшилась. Еще через четверть часа он совсем прекратился и дети, хохоча и радуясь свежести, вышли от меня.

— Тетя Люба, я сейчас еду к маме, — предупредила меня Света. — За новыми платьями. Завтра вернусь.

— Хорошо, — ответила я.

Светина мама, моя сестра, жила в тридцати километрах от города, в Новоалександровке, куда через каждые полчаса ходили рейсовые автобусы. Вот только, чтобы сесть в них, надо было ехать на автовокзал (еще старый, что лежал практически через дорогу от железнодорожного вокзала).

Следующая группа учеников так и не появилась… Я пошла на кухню.

В начале седьмого вернулся с работы муж. Его институт лежал в двух кварталах от дома в сторону Днепра, около монумента Славы. Дорога с горки, на которой стоит наш дом, к институту шла под уклон, но без низин, так что дожди во все сезоны сбегали в Днепр, нигде не задерживаясь. Не удивительно, что он ничего не заметил, — прошел по омытому чистому городу, дыша прохладой.

К его приходу я успела приготовить хороший свежий ужин. Затем мы вышли на прогулку, подышать свежим воздухом.

Да, асфальт был еще везде мокрым. Но удивило меня не это, а его состояние. Я заметила, что на нем появились изрядные промоины в местах, где раньше были трещины или мелкие крошения. В промоинах стояла вода, четко обозначая их края. Да не был раньше наш асфальт так изрыт! Ямы, ямы… шага ступить некуда…

А на остальной территории лежала распластанная, размазанная по плоскости трава — явно откуда-то принесенная сильным потоком, который пригладил, прижал ее тут к тверди, а сам ушел восвояси. Трава была странная, похожая на ту, что растет в речных заводях… Не знаю, откуда она могла тут взяться, только что упасть с неба.

Вторым потрясением было то, что снизу, со стороны центра города, шла беспрерывная толпа людей — полностью мокрых и босых, с мокрыми волосами. Обувь они несли в руках. Мне, сельскому человеку, это было не в диковину — мы так и делали в селе: дабы не портить туфли на наших хлябях, мы после дождя снимали их и несли в руках, меся босиком размокшие грунты. Но в городе так не ходили! Тут не было вязкой грязи…

— Чего это они все разулись? — с недоумением повернулась я к Юре.

— Не знаю…

И только на следующий день мы узнали, что произошло в низинных районах города. Да и Света, добирающаяся на вокзал пешком, едва не погибла в водоворотах. Она рассказывала, что ее спасло только умение плавать. А многих затягивало в омуты, возникшие там, где потоком воды были сорваны канализационные люки. Правда, официальных сведений о погибших не было, видимо, людей успевали спасать, но положение было угрожающим.

Вот что писала пресса:

"Катастрофа 1977 г. укоренилась в памяти тысяч днепропетровцев и стала невиданной за всю вторую половину XX века. 28 июля 1977 г. город захлестнул сильнейший ливень, продолжавшийся всего два часа. Этого времени хватило, чтобы полностью затопить нижнюю часть города. Интересно, что в общих чертах наводнение 1977 г. аналогично бедствию 1891 г. Уровень воды в центре составлял до полутора метров. Здесь были затоплены все полуподвальные помещения. Десятки улиц лишились асфальтового покрытия. По свидетельствам очевидцев, на проспекте Карла Маркса, в районе ЦУМа, слой грязи составлял несколько десятков сантиметров. Особо запоминающуюся картину представляла территория перед въездом на Новый мост. Десятки машин, стоявших тут, были затоплены почти по самую крышу, все они завязли в тоннах грязи. Не удалось избежать и человеческих жертв. Согласно слухам, циркулирующим и сегодня, нескольких людей затянуло в канализационные люки. К сожалению, точные данные неизвестны. В местной прессе опубликовали лишь… репортажи о субботниках по расчистке города".

Или вот в другой редакции:

«В 1977 году большая вода вернулась в Днепропетровск. 28 июля ливень продолжительностью всего в два часа полностью затопил нижнюю часть города. По историческим сведениям, уровень воды составлял полтора метра. Ходили слухи, что в тот день погибло немало людей: якобы, когда ливень начался, горожане стали прятаться в подземные переходы, да там и утонули. Однако официальной информации о погибших в тот день нет. Свидетели рассказывают, что вода по улицам шла рекой, телефонные будки бились током, а на Озерке апельсины плавали вперемешку с деньгами. Кстати, центральный рынок страдал от наводнений с момента своего основания в 1885 году, и неспроста. Раньше, оказывается, на этом месте было… болото.

Вода тем июльским днем сошла в большинстве районов уже к вечеру. И вот тут жители поняли, что ливень — это еще не самое страшное, что преподнесла им природа. Улицы превратились в месиво: ил лежал вперемешку с мусором и сорванным асфальтом, и если на Карла Маркса всю эту "красоту" быстро убрали, то прилегающие улицы еще долго стояли в грязи. Но и это было не самым катастрофическим. На дорогах стояли (а кое-где даже висели на заборах) автомобили, пришедшие в непригодность. Из подвалов магазинов выносили испорченные товары. А несколько одноэтажных домов в районе книжного рынка стихия настолько разрушила, что людей пришлось отселить».

Автор этих репортажей (думается мне, он не был очевидцем этих событий и писал с чужих слов. Так не будем называть его имени, спасибо уже за то, что благодаря ему в Сети вообще остались сведения о них), конечно, по-журналистски недобросовестен — где-то сгущает краски и преувеличивает, а то не пишет того, что было реально.

Дождевые тучи имели такие параметры (протяженность, мощь и скорость продвижения), что дольше получаса над одним местом не изливались. Возможно, в целом променад дождя над городом и составлял два часа, но это не то, как если бы он все два часа лил над всей его площадью. Тогда бы и Днепропетровск смыло в реку.

Дальше автор алармистски намекает, что официальная статистика скрыла правду об имевших место жертвах. Да не было жертв! Как можно было бы их скрыть, если бы их хоронили, во всех концах родные, соседи и сотрудники погибших, очевидцы церемоний и сопричастные им лица начали о них рассказывать?! Такое не скроешь, слухи обуздать невозможно. Но никаких слухов не циркулировало.

А вот ущерб, нанесенный городу и людям, был гораздо ощутимее, чем описано в отрывках. В результате затопления был выведен со строя огромнейший массив жилого фонда. Старая часть города, застроенная одно-двухэтажными домами на глине, так называемыми «екатерининками», лишилась жилья. Не стало также жилья, расположенного в подвальных и цокольных помещениях более крепких домов, а в низинных районах оно пропало и на первых этажах. Возникла критическая ситуация, убийственная для бюджета, — людей на время ремонтов квартир переселяли в гостиницы, которые дорого стоили. Но ремонты задерживались, потому что насквозь промокшие стены плохо высыхали. От гостиниц приходилось отказываться и перевозить людей в рабочие общежития, в школы, в спортивные залы… Люди возмущались и выражали недовольство, возникали конфликты.

Но ведь им еще надо было возместить потерю имущества, необходимых вещей, теплой одежды! Конечно, помогали трудовые коллективы, но это была лишь часть того, что требовалось.

Практически половина пострадавших квартир была невосстановима. В таком случае жильцам вообще требовались новые квартиры. Их предоставление, ввиду непредвиденности события, задерживалось, а ведь шла осень и детям надо было определяться в школу. А куда, в какую? Люди нервничали, обивали чиновничьи пороги, чего-то требовали… Причем, новые квартиры предоставляли там, где их строили, — на отдаленных жилмассивах. А как не хотели туда ехать те, кто родился и вырос в центре города!

Многие, очень многие семьи больше не вышли на тот уровень жизни, который имели до наводнения. Я знала таких. Так что разбитые машины, поваленные телефонные будки и плавающие апельсины — это пустяки.

И все же к осени город залечил раны, отремонтировал проездные пути и тротуары, вычистил осевший на улицах ил. Неправду пишет автор, что эти работы проводились только в центре города. Их производили массово по все территории, потому что тут были задействованы крупные предприятия, работающие широким фронтом, а не в час по столовой ложке. После ремонтов город стал еще лучше, чище и светлее.

А Света на первом же экзамене, к которому я никак не могла приложить руку, потому что это была география, получила пятерку. И дальше все у нее пошло прекрасно. Светины хорошие знания обратили на себя внимание деканата и ее изначально назначили старостой группы…

В конце лета мы через институт, где работал Юрий Семенович, купили кооперативную квартиру на «Парусе». Это было очень далеко от прежнего дома, а значит, и от наших мест работы. Но муж мог с этим мириться, ибо работал в дневное время. А мне, в большинстве своем работающей на вечернем факультете, ездить по пустырям в полночь было опасно. И я перешла на работу во ВНИИмехчермет.

Вот такие ассоциации связаны со встречей с Зинаидой Кириенко.