C. Е. Лец Лец Станислав Ежи

Родился 6 марта 1909 года во Львове, входившем тогда в состав Австро-Венгерской империи. Сын барона Бенона де Туш-Лец. Немецкое Letzt означает «последний», а «Лец» в переводе с древнееврейского – «паяц, шут»; Туш означает «тень», но эту часть фамилии писатель впоследствии отбросил.

Начальное образование получал в австрийской столице, так как наступление генерала Брусилова в 1915 году заставило мать с сыном уехать в Вену. Лец любил называть себя «последним личным подданным императора Франца-Иосифа». Но аттестат зрелости Станислав получал уже во львовской евангелической школе в 1927 году, после чего изучал юриспруденцию и филологию в университете Яна Казимежа во Львове.

Умение облечь мысль в лаконичную и хлёсткую фразу – главное искусство, которым Лец овладел в жизни. Поэтому поэзия взяла верх над ожидавшейся карьерой адвоката. В 1933 году вышел первый поэтический сборник Леца – «Краски», где заключительное стихотворение было посвящено Сергею Есенину.

Не всё в его творчестве нравилось полиции и цензуре: его музами были пережитая война, чувство социальной справедливости и стремление к защите достоинства человека и его прав. Не раз закрывались организованные им или сотрудничающие с ним издательства во Львове, Варшаве, Лодзи.

Предшественницами знаменитых «Непричёсанных мыслей» Станислава Ежи Леца были «фрашки» (польская разновидность стихотворной миниатюры-эпиграммы, культивируемая с XVI века). У Леца они выглядели так:

Гораздо легче расширить фронт,

Чем умственный горизонт.

Толкинен

Для расширения ума надо одолеть сильнейшего противника – себя.

В 1945 году, поселившись в Лодзи, Лец вместе с друзьями – поэтом Леоном Пастернаком и художником-карикатуристом Ежи Зарубой – возродил издание популярнейшего юмористического журнала «Шпильки».

Побывал он и в статусе дипломата: в 1946 году был направлен в качестве атташе по вопросам культуры политической миссии Польской Республики в Вену, где продолжал писать сатирические стихи.

Объяснение собственного творчества в устах самого Леца звучало следующим образом: «Я хотел сказать миру только одно новое слово, но так как не сумел этого – сделался писателем».

Бред? Но ведь новый!

Толкинен

Для современного сознания новый бред – всего лишь «следующая серия». Зачем же останавливаться, если «процесс уже пошёл»?

Были две возможности: либо встать на их платформу, либо повиснуть над ней.

Толкинен

Главное – не повеситься на верхнем уровне и не разбиться о нижний.

В каждом веке есть своё средневековье.

Толкинен

Дополним: не всякая середина – золотая.

Верю, что когда-нибудь придёт конец органической жизни. Но не организационной!

Толкинен

Многие верят, что с концом органической жизни всё организационное только начинается!

Вначале было Слово. Только потом наступило Молчание.

Толкинен

От Великого Слова и не такое бывает…

И Молчание призвано – как изнанка Слова – вечно служить для способных его расслышать знаком этого изначального Слова.

Говорят: «Это мертво!» И убивают это.

Толкинен

Словом-ярлыком можно убить. Вначале – в сознании легковерных, идущих на поводу у автора ярлыка: «ЭТОГО нет в нашем сознании, значит, ЭТОГО нет вообще». Но если ЭТО может жить и вне мыслей тех, кто судит, то мертвы и сами представления осуждающих.

Умерщвление, подобно красоте в глазах смотрящего, находится прежде всего в уме судящего. Умерщвлению действием предшествует умерщвление суждением: в его корне – неспособность увидеть жизнь живого.

И в начале некоторых песен вместо скрипичного ключа стал параграф.

Толкинен

Ещё Пифагор заметил: музыка – та же арифметика, только в звуках. И по меньшей мере со времён античности известно, как сильно музыка влияет на настроение, может мобилизовать или, напротив, парализовать волю. Такой детерминизм, подкреплённый математическим расчётом, может легко соблазнить политиков и бюрократов начать партию со своих директив.

Не следует извлекать выводы из грязи.

Толкинен

Из грязи извлекаются только князи.

Оптимизм и пессимизм расходятся только в определении точной даты конца света.

Толкинен

Только по отношению к одному и тому же объекту оптимизм и пессимизм могут заявить о себе и друг о друге – то есть их существование взаимообусловлено. Конец света невозможно трактовать, не привлекая понятия «бесконечность». А в приложении к ней оптимизм и пессимизм не просто расходятся – они в ней растворяются.

Признания, что мир прекрасен, больше всего ждут от меня те, кто делает его для меня отвратительным.

Толкинен

Разновидность обмана – создать отвратительную среду и убедить, что человеку лучшего даже не найти.

Что хромает, то идёт.

Толкинен

Любое действие хоть чем-то сигнализирует о своём наличии. Только бездействие может существовать и втихую.

Девицы и дамы, к мужчинам вы слишком суровы.

Их цели прозрачны не больше, чем ваши покровы.

Толкинен

Сегодняшний харрасмент по-американски – самая яркая тому иллюстрация.