Глава XXX. Генерал де Голль посещает церковь Святого Людовика

Чтобы покончить с враждебностью в отношениях между Францией и СССР, генерал де Голль, возглавлявший французское временное правительство со штаб-квартирой в Касабланке, готовился к историческому визиту в Москву. Будучи настоятелем французской церкви Святого Людовика, я поехал на Курский вокзал приветствовать генерала, приезжающего в сопровождении министра иностранных дел Жоржа Бидо и пятнадцати официальных лиц. Среди них я был счастлив снова увидеть моего доброго друга Жана Лалуа, бывшего секретаря посольства в Москве, прекрасно знавшего русский язык.

Зная, что генерал — воцерковленный католик, в воскресный день его пребывания в Москве мы приготовились с честью принять его в церкви Святого Людовика как главу государства. На возвышении, покрытом ковром, напротив алтарной абсиды поставили кресло, с правой стороны установили кресло для господина Бидо, а слева для французского посланника. Заалтарный образ главного алтаря был украшен французским триколором. Мы приготовили лучшие из оставшихся одежд для торжественной службы и договорились с хором об исполнении песнопений торжественной Мессы. Кроме проповеди, вдохновленной библейскими чтениями первого воскресенья Адвента[186], нашей церкви, много раз подвергавшейся «ограблениям», больше нечего было предложить.

Демонстрируя свое щедрое гостеприимство, МИД предложил генералу гостевой дом, напичканный подслушивающими устройствами. Он вежливо отклонил предложение, ответив, что, поскольку у Франции есть в городе посольство, он намеревается остановиться в нем. К этому времени я вернулся в свое прежнее жилище, спальня де Голля находилась прямо над моей. В церкви все было вычищено, а и без того всегда чистое алтарное покрывало было заменено на новое, нам даже удалось по случаю раздобыть несколько живых цветов. Мы думали, что полностью готовы к приему, но оказалось, что Кремль так не считал. По-видимому, МИД хотел, чтобы гость получил самое благоприятное впечатление от посещения церкви Святого Людовика.

Надо предполагать, что Советы не хотели, чтобы генерал заметил какие-нибудь следы предыдущих опустошений. И накануне утреннего приезда знаменитого генерала развернулась кипучая деятельность. Без единого слова, знака или просьбы с моей стороны, со стороны попечительского совета или «французской миссии» в церкви спешно появились три бригады: плотников, слесарей и электриков. И хотя мы обычно были лишены электричества, в тот день его подключили, более того, из опасения, что наш дореволюционный подземный питающий кабель выйдет из строя, целая команда техников протянула к церкви воздушную линию. Советы считали, что должно быть много света, чтобы генерал мог читать свой молитвенник!

В церкви много лет работал старый бойлер, который неоднократно ремонтировался, но вырабатывал достаточно тепла, чтобы не дать нам всем замерзнуть. Он шипел, пищал, свистел, издавал другие шумы, не оставляя сомнений в том, что срок его службы подходит к концу, но мы не имели возможности заменить его только потому, что государство не хотело, чтобы у нас появился новый обогреватель. Чем более некомфортно и холодно было в церкви, тем считалось лучше для того, чтобы отбить охоту прихожан посещать богослужения. Но теперь все внезапно изменилось. Кремль хотел, чтобы де Голль, его свита и масса людей, пришедших в тот день в церковь, не испытывали ни малейшего дискомфорта. По этой причине вечером пришли люди и хорошо поработали с нашей печкой. Наложив многочисленные заплаты и затычки в стенах и истратив большую часть запаса наших дров, они так нагрели церковь, что в ней стало вполне комфортно.

Надо сказать, что на следующий год вследствие религиозного наступления Гитлера на оккупированной территории нам не только позволили, но нас даже поддержали в покупке нового обогревателя. А тогда аварийная команда за государственный счет дежурила целую ночь, раздувая пар и останавливая протечки из разрывов по всей поверхности нашей агонизирующей машины. Еще более захватывающим было прибытие огромного количества пиломатериалов, разгруженных перед церковью всего за три часа до торжественной Мессы. Они были предназначены для постройки новой ограды вдоль портика здания. Другие рабочие убирали обшивные доски, которыми мы прикрыли дыру в дубовой панели центральной двери во время пятого «ограбления». В большой спешке производилось устранение всех видимых следов осквернения, пережитых церковью Святого Людовика.

Генерал прибыл ровно в десять часов утра. Тотчас же исчезли плотники со своими инструментами, нигде не было видно остатков обшивных досок. Фасад церкви был вычищен и выглядел опрятно с новой оградой. В гораздо меньшем масштабе и с другой целью, но Советы сделали для церкви то же, что и для одного из зданий Лубянки, — за одну ночь устранили следы разрушения от бомбы, взорвавшейся в мирное время. Как и предписывалось по ритуалу в подобных случаях, одетый в альбу, столу и ризу, я вышел в центральный проход, чтобы приветствовать главу государства, предложить ему освященной воды и возглавить процессию на вход.

Пилоты эскадрильи «Нормандия» рассаживали прибывших в определенном порядке; торжественная Месса проходила при необычном стечении народа. После чтения Евангелия генералу было предложено поцеловать Миссал, проповедь читалась, конечно, на французском языке. Вся церемония проходила в спокойной благочестивой атмосфере, не нарушаемая криками, обычно сопровождаемыми службу. На следующее утро внешняя электропроводка была снята и электричество снова отключено. Мы продолжали латать наш паровой нагреватель, но ограду разрешили оставить! После этой исторической церемонии в посольстве Франции был дан прием в честь генерала: пригласили почти всех, кроме меня. Первый раз за одиннадцать лет моего пребывания в России меня исключили из списка приглашенных. Я остался в церкви, принимая обычных посетителей в ризнице. Приехав в посольство, я заперся в моей квартире и принялся приводить в порядок церковный архив. Перед самым началом приема ко мне в дверь постучал один из дворецких, сказав, что лично генерал просит меня присоединиться к гостям в зале.

Де Голль проявил любезность и внимание, заметив, что меня нет в зале, и обратил внимание посланника на этот факт. Тот выразил удивление, утверждая, что мое имя присутствовало в списке приглашенных гостей. Генерал де Голль выказал мне еще большее уважение, приказав, чтобы шампанское не разносили до тех пор, пока я не появлюсь среди гостей. Я поднялся наверх, чтобы засвидетельствовать мое почтение высокому гостю, который проявил большой интерес к положению дел в Москве и изъявил желание побеседовать со мной. Он задал мне важные и глубокие вопросы. Я был счастлив, что мой опыт проживания в этой стране мог ему пригодиться. Но только мы начали говорить, как появился работник французской миссии и умышленно встал между нами, очевидно, чтобы помешать нашей беседе. Министр иностранных дел также хотел поговорить со мной, но ему не дали возможности.

Подобные случаи встречались не один раз. Например, когда в 1943 году Москву посетил государственный секретарь США. Я отправился в Спасо-Хаус выразить ему почтение и свои наилучшие пожелания, но мне ответили, что госсекретарь нездоров и не может встретиться со мной. В посольстве я сообщил, что, если госсекретарь захочет увидеть меня, я почту за честь. И чтобы не было накладок, я сообщил, когда бываю занят в церкви, ведь я не мог в ожидании возможного приглашения закрыть церковь. В последующие дни в посольстве мне сказали, что госсекретарь хотел меня видеть, но меня не было! Неужели мне не могли позвонить или послать за мной домой? Но факт состоял в том, что госсекретарь приехал и уехал, а я так и не повидал его.

То же самое произошло, когда в Москву приехал Дуайт Эйзенхауэр. По-моему, на встречу с главнокомандующим объединенными силами были приглашены все американцы, жившие тогда в столице, кроме американского католического капеллана. Я никогда не рассказывал об этих случаях и сейчас пишу об этом не из чувства горечи и ущемленного самолюбия. Я просто привожу еще один пример странного военного психоза США, о котором я упомянул ранее, рассказывая о побоище в Катынском лесу. Обычно люди не возражают, чтобы им сообщили о пожаре в их доме. Именно об этом я и хотел сказать людям, на которых возложена ответственность за безопасность нашей страны.

Невероятный парадокс состоял в том, что, пока я находился в России, у НКВД было непоколебимое убеждение, будто я связан с военной, экономической, общественной и другими разведками США! Такова была советская оценка моей религиозной деятельности, которая связывала меня с отважными и многострадальными русскими людьми. Некоторые американские официальные лица считали, что после роспуска Коминтерна можно было больше не опасаться за распространение лидерства Кремля на весь мир. Однако исчезновение Коминтерна не означало, что захватническая политика коммунизма перестала отравлять мир псевдофилософией материалистического учения.

За год до роспуска Коминтерна в Москву с кратким визитом приехал влиятельный представитель президента в ранге чрезвычайного посла. В то время товары по ленд-лизу в невероятном количестве наводнили страну, по этому случаю советская пресса открыто восхваляла президента Рузвельта и его миссию в Москве. Однако на закрытых заседаниях эту же самую миссию тайно называли американскими шпионами, сующими нос во внутренние дела Советского Союза. Русские, вынужденные присутствовать на этих закрытых заседаниях, рассказывали мне о том, что советские лидеры действительно думают о США. Они испытывали стыд, но считали своим долгом поставить меня в известность.

Директор ФБР Эдгар Гувер с убийственной ясностью писал о сомнительных делах этих «мастеров обмана». Книга генерала Джона Дина «Странный альянс» проливает свет на то, как неслыханно вели себя в то время наши «доблестные союзники».

Благодаря моему особому положению я был в курсе того, чего никто не знал, но меня лишили возможности рассказать об этом тем, кто должен был остановить интриги, связанные с распространением коммунизма по всему миру. Однако эта ситуация, умело скрываемая под маской внешних приличий, объясняет определенную реакцию на «судебный процесс», в котором я в последний год моего пребывания в Москве был вынужден участвовать в качестве обвиняемого. Этот случай заслуживает внимания.