Приложение «Я никогда не был столь близок к отчаянию»

Одной из особенностей существования диссидентского движения в СССР была постоянная и возраставшая с середины 1960-х годов солидарность с ним гуманитарного сообщества Запада. Проводниками этой солидарности зачастую становились самые известные западные интеллектуалы и деятели культуры. Одним из них был немецкий писатель Генрих Бёлль, Нобелевский лауреат 1972 года. Тема помощи репрессированным – одна из центральных в многолетней переписке Бёлля с его другом, переводчиком-германистом и писателем Львом Копелевым. Мы приводим одно из писем Копелева и его жены писательницы Раисы Орловой, посланное Бёллю и его жене Аннемари летом кризисного для советского диссидентства 1973 года. Перевод выполнен по изданию: Heinrich B?ll – Lew Kopelew. Briefwechsel 1962–1982. Herausgegeben von Elsbeth Zylla. G?ttingen: Steidl, 2011. Благодарим Марию Орлову за разрешение включить перевод этого письма в нашу книгу.

Лев Копелев и Раиса Орлова – Аннемари и Генриху Бёллю

Жуковка, 6-10 июня 1973 года

Дорогая Аннемари, дорогой Генрих,

уже много недель мы не получали от вас писем, а новости по слухам, из газет и понаслышке опровергают и противоречат друг другу. Однако теперь «совершенно точно», что в этом году вы не приедете. Так сказали господа из посольства. Поначалу это известие крайне нас огорчило; столь многие здесь надеются на возможность обсудить непосредственно с тобой все новые сложности нашей богатой на сложности жизни… но я так понимаю, ты не хочешь ехать в качестве президента PEN-клуба, это неизбежно повлекло бы за собой болезненные и, скорее всего, бесполезные конфронтации. Прекрасно понимаю. Но пожалуйста, приезжай как только сможешь, когда снова сможешь путешествовать как частное лицо. Ты встречаешь так много разных людей, и я легко могу представить, что большинство этих встреч в «открытых» странах куда интереснее и приятнее того, что мы в нашей, теперь уже наполовину открытой, но часто затянутой тучами и отягощенной все новыми горькими трудностями стране можем предложить…

Но ты уже достаточно хорошо нас знаешь, чтобы понимать и представить себе, насколько твои друзья здесь нуждаются в тебе, причем не только в твоей практической помощи, твоей поддержке – хотя для многих это всегда имело и имеет величайшее значение, в 1968 году ты решительным образом помог и мне. Тем, что я выжил в эти годы, я главным образом обязан именно тебе.

Что Анатолий Якобсон не попал в тюрьму, стал членом PEN-клуба, и что Бродский в США свободно и без опаски может говорить все глупости, что придут ему в голову, и что Максимов, несмотря на все то, что он напечатал (в самиздате), до настоящего времени избежал худшего, – все это результат прежде всего твоего участия, именно оно послужило решающим фактором, или же одним из самых решающих и эффективных.

Лев Копелев, Генрих Бёлль, Ефим Эткинд и Андрей Достоевский (внук писателя). Ленинград, 1962

Широко известно, чем обязан тебе, своему всегда готовому оказать деятельную помощь другу, Александр Солженицын, как и то, что именно ты писал и говорил в интервью о нем и его произведениях в самые критические времена. Несмотря на все это мы нуждаемся в твоем непосредственном присутствии, нам нужно говорить с тобой, по крайней мере, получить от тебя письма, чувствовать, что через тысячи километров мы слышим твой голос – как в твоем январском (!) письме самым радостным была возможность (тут Аннемари снова должна простить мою склонность к превосходным степеням) безо всякой спешки и суматохи, словно бы за бокалом вина, беседовать и думать вместе с тобой… Нам это необходимо и я безо всякого стеснения полагаю, что мы нуждаемся в этом куда больше прочих твоих друзей на всем белом свете; чемпионом по любви к Бёллю можно стать только здесь, этого никакой Бобби Фишер не оспорит…

Пожалуйста, иногда вспоминай об этом и пиши почаще <…> И приезжайте, пожалуйста, приезжайте снова, сколь возможно скоро, чем скорее, тем лучше!

Но перейду к более общим проблемам, за которыми последуют и конкретные просьбы о помощи. Оттепель во внешней политике, медовый месяц Москвы и Бонна, как и надвигающееся политико-экономическое братство с Дядей Сэмом <…> приведет во внутренней политике к новым волнам холода, которые, правда, куда хитроумнее прежнего будут завуалированы «либеральными» жестами. Так, например, на Украине выносят все новые и новые жестокие приговоры – литераторы Иван Дзюба – пять лет лагерей, семь лет ссылки; Иван Светличный – семь лет тюрьмы и лагерей, пять лет ссылки, Євген Сверстюк то же; первые двое были в списке кандидатов в PEN-клуб (как и двое переводчиков, Микола Лукаш, переводчик «Фауста», и Григорий Кочур – переводчик Бодлера, Шиллера, Рильке; они еще на свободе, но Лукаш уже исключен из Союза писателей). Генерал Григоренко уже четыре года в одиночной палате в сумасшедшем доме, он наполовину ослеп, Буковский жестоко страдает, это называется «голодная диета», тяжелый труд, изоляция…

В то же время нескольким сотням человек разрешили выезд в Израиль – или же, под этим предлогом, куда-то еще. Синявскому пообещали, что он с семьей поедет во Францию.

Пётр Якир и Виктор Красин, – два мелкотравчатых «предводителя диссидентства», которым искусные тактики из госбезопасности с помощью жадных до сенсаций зарубежных корреспондентов и легковерных юных искателей правды помогли занять эту роль, – теперь активно каются, проклинают ошибки, которые совершили они и их друзья, – практически деморализуют всех, кто пытался действовать коллективно и избежать конформизма. Если последует процесс, то есть если не будут выполнены обещания, с помощью которых их склонили к капитуляции, это будет отвратительное, постыдное разбирательство, к которому постараются привлечь и прочую, да и какую только можно оппозицию.

В этих случаях пыток не было, как не было и «химического», т. е. гипнотического воздействия, все как обычно; покаяние и отречение ото всех взамен на свободу или краткосрочную ссылку, а иначе – тюрьма и колония строгого режима на много лет, выбор такой: «ваши коллеги Чалидзе, Есенин-Вольпин, Медведев и прочие развлекаются на западе, а вы должны за них страдать?!» Чтобы противостоять таким испытаниям, нужно иметь характер, идеалы, определенную моральную (нравственную) основу и уважать самого себя; у этих персонажей ничего этого нет. Да и откуда бы? Дети из высокопоставленных семей (Якир – сын генерала Гражданской войны, начальника военного округа, родители Красина – старые партийные функционеры), после ареста родителей они «воспитывались» в лагерях среди криминалитета, выучили там звериные «законы беззакония». В хрущевские годы они рассчитывали сделать карьеру как анти-сталинисты, кичились своей биографией, а потом прибились к оппозиции.

Они не были наемными агентами, как некоторые думали раньше и говорят сейчас, но люди из госбезопасности, действительно, искусно ими манипулировали, намеренно прибегая к помощи настоящих провокаторов и непреднамеренно – охочих до сенсаций зарубежных корреспондентов и доверенных лиц, охотно видевших в них отважных предводителей и громогласно славивших их перед «мировой общественностью» как уважаемых основателей нового «демократического движения». И госбезопасность этот раунд выиграла: жалобный отказ этих «диссидентов», предавших и втянувших в эту грязь еще и несколько друзей, дискредитирует и все понятия и идеалы, за которые они выступали, – права человека, демократия, толерантность, свобода слова и прессы – «посмотрите сами, кто выступал за все это, сами видите, что они делали это за деньги (из-за рубежа), что все, что они проповедовали, лишь пустая болтовня или коварная ложь» и так далее и тому подобное… Именно таким способом хотят добиться того, чтобы все забыли действительно страдающих Амальрика, Григоренко, Буковского.

Многие из бывших «сочувствующих», либерально настроенных интеллигентов теперь позволяют себя таким вот образом отвлечь. Проще говоря, у нас невозможна какая-либо оппозиция, ей манипулирует государство до полного вырождения; некоторые уезжают за границу, другие – в тюрьму, а те, кто не хочет – или не может – эмигрировать, больше не верят, что есть цели и идеалы, ради которых можно пожертвовать свободой, несколько приземленным существованием с семьей, новой квартирой, дачей, с видом на турпоездки в Париж, Рим или, на худой конец, Будапешт, Софию, спокойным досугом у телевизора или же воплощением мечты, собственным автомобилем!!! И в лучшем случае – честным трудом, плодотворной работой в науке, технике, литературе, искусстве, образовании…

Мы постепенно превращаемся в общество потребления, в некоторых слоях уже в него превратились, не став при этом обществом высоких достижений, не говоря уж о правовом государстве и демократических свободах. Все, что происходит у нас в последние годы и месяцы, безоглядно-прагматическая политика внешней торговли и соответственно крайне активные дипломатические действия и ориентированная на эскпорт и рекламу активность определенных «заслуживающих доверия» функционеров в области культуры – с некоторыми из них ты лично знаком, они сумели втереться в доверие и к твоим коллегам – и в то же время изгнание из издательств, редакций, университетов и так далее всех, кто хотя бы вызывает подозрения в свободомыслии, циничная коррупция других, например, когда-то столь бурно вольнодумствующего Евгения Евтушенко, ставшего теперь закадычным другом редактора «Огонька» [Анатолия] Софронова, едва ли не открытого фашиста и главы издательства, автора стихов и пьес, еще много лет назад прославившегося как бесталанный, абсолютно необразованный, но тем более бессовестный и готовый на все успешный сталинист.

Еще несколько лет назад Евтушенко клялся, что представляет скорее его антипод, а сегодня он не только его собутыльник, но и печатается у него в журнале и ездит от редакции в Японию и другие экзотические страны в качестве специального корреспондента. Прежние друзья Евтушенко, которых ты видел у него дома – это был едва ли не последний раз, когда они там были – больше с ним не здороваются, говорят о нем с отвращением и непримиримым презрением.

Это лишь один из примеров диссимиляции, разобщенности, пустившей плоды во многих областях общественной жизни – новые аресты, новая волна эмиграции (на Ближний Восток и Дальний Запад), возобновленная охота за «подлинными» сокровищами и радостями жизни, обострившаяся, но совершенно бездуховная, исключительно формальная «идеологическая» бдительность, вновь и вновь подпитываемая растущими националистическими и шовинистическими настроениями, антирусскими, антисемитскими, антикитайскими, антинегроидными, антиарабскими… При этом к немцам (западным) и американцам отношение куда лучше, чем когда-либо. Пресса, телевидение и «люди на улице» в этом ближе друг другу, чем в других вопросах.

Но перейду к литературной жизни. Из Союза писателей исключили еще несколько известных литераторов – как и четыре года назад, когда исключали Алекса [Солженицына], были некоторые протесты или, по крайней мере, «вопросительное недоумение» (например, у Евтушенко). В прошлом году исключили Александра Галича, Наума Коржавина (очень хороший лирик), Миколу Лукаша, Ивана Дзюбу, Ивана Свитличного (Украина, см. выше), [Бориса] Чичибабина, поэта из Харькова, а Владимиру Максимову и Виктору Некрасову пригрозили исключением (особенно Максимову), и никому нет до этого дела. Да и что говорить об исключении, если молчат об арестах и заключении в сумасшедших домах?..

Что вообще еще можно сделать? Я никогда не был столь близок к отчаянию, как в последние месяцы и годы, я прекрасно всех понимаю, особенно молодых, кто хочет отсюда уехать, «сами копайтесь в этой грязи», кто ни во что больше не верит и ни на что не надеется… Но мы – Рая и я и большинство наших друзей – не можем ни разделить эти чувства, ни порвать с этой землей, этим воздухом, в котором звучит наш язык, с землей, в которой похоронены наши друзья, с улицами этого проклятого, и все же незаменимого города, пусть он будет переполнен воняющими машинами и унылой, безликой застройкой – и с нашей милой Жуковкой, с дубами, липами, березами, елями и соснами на берегу Москвы-реки, мы едва ли не каждое дерево тут знаем «лично», они росли на наших глазах, под ними мы пережили столько радостных и печальных часов… Мы должны жить здесь и здесь умереть, потому что родину не выбирают (и не меняют), как и мать, какой бы она ни была…

Генрих Бёлль, Аннемари Бёлль, Лев Копелев. Кельн, 1984

Я говорю все это не как всеобщий «объективный закон», я знаю и почитаю некоторых великих «бездомных» – Герцена, Рильке, Пикассо, Набокова… но для нас, для меня это именно так. Ты знаешь, как мы любим Тбилиси – год без поездки в Тбилиси это «пустой» год, так мы говорим… Но трех-четырех недель в Тбилиси или Крыму достаточно, чтобы мы начали тосковать по Москве… Пока ты молод, куда легче менять города и окрестности; я время от времени с ностальгией вспоминаю о Киеве и Харькове, где прошли мое детство и юность, но возвращаться не хочу… На фронте, в заключении и лагерях я мечтал, во сне и наяву, о Москве… Я все еще не оставил надежды съездить в Германию – это абсурд, всю жизнь писать, размышлять о немецкой поэзии, немецкой истории и при этом один-единственный раз побывать на несколько дней в Веймаре, дважды в Восточном Берлине, и никогда – западнее Эльбы. Но переехать в Германию, – пусть она мне знакома и ближе прочих стран, – переехать я бы смог только в случае выбора: «бежать или за решетку»…

Однако письмо и так уже слишком длинное, надеюсь, тебе хватило терпения и доброты дочитать до этого места, потому что теперь черед неизбежных просьб.

1) Прошу, очень прошу тебя и всех в PEN’е, кто изо всех сил нам здесь помогает, ускорить прием в национальные PEN-клубы, прежде всего, литераторов в опасном положении (Максимов, Галич, Лукаш, Кочур, Некрасов, Коржавин).

NB Чтобы все выглядело объективно, в списке должны быть и нейтральные имена, Вознесенский, Симонов, Шагинян, Григорий Марков; не забудьте и тех, кому на данный момент, кажется, ничего не угрожает (Алекс Солженицын, Лидия Чуковская, Окуджава и я) – всем нам, однако, после [подписания СССР] Конвенции [по авторским правам] снова может прийтись несладко. Но прежде всего, пожалуйста, не оставляйте вашего общественного и (доверительно-)лоббистского участия в судьбах арестованных – Григоренко, Амальрика, Буковского, Дзюбы, Свитличного и прочих. Пожалуйста, объясни всем; сейчас есть реальная возможность – какой никогда прежде не было!!! – эффективно воздействовать на здешние учреждения из-за рубежа дружеским, но неослабевающим давлением. Нужно только, чтобы в этом приняло участие больше «знаменитостей», политиков, промышленников, художников, журналистов, литераторов, ученых… и они не ограничатся разовым упоминанием, но снова и снова, снова и снова будут поднимать этот вопрос, говорить об этом, писать, просить, требовать, рекомендовать – великодушие, толерантность, гуманность и прочее суть лучшая основа для общественного доверия, все это свидетельствует о силе, надежности, вовлеченности и т. д.

2) Пожалуйста, воспользуйся дружественным на данный момент расположением правительства к ФРГ для publicity нашим действительно хорошим писателям – не позволяйте нашим функционерам навязывать вашим издательствам труды коррумпированных писак; сегодня чисто деловые соображения и контакты могут действительно помочь хорошим и именно потому нелюбимым у нас авторам – может быть, с ними как с «товаром на экспорт» будут обращаться лучше. Это в первую очередь касается Василия Белова, Василя Быкова, Федора Абрамова, Булата Окуджавы. Андрея Битова, Владимира Войновича, Анатолия Рыбакова, Юрия Трифонова, Валентина Распутина, Александра Шарова, Виктора Некрасова, Николая Дубова, Юрия Домбровского, Фазиля Искандера, Бориса Можаева, Чингиза Айтматова – список латышских, эстонских, литовских, грузинских, армянских и других авторов составлю позже (в следующем письме), здесь же назову лишь латыша Альберта Белса (проза), молдаванина Иона Друцэ (проза и драма).

3) В настоящий момент даже приглашение для нас от тебя имело бы успех. Если бы оно было поддержано каким-то важным дипломатическим лицом – тем более.

4) Все, пусть даже символические регалии от западно-германских культурных организаций – университетов, академий, институтов, издательств, обществ как общество Гёте, Гессе, Гейне, Бюхнера и прочих – могли бы в высшей степени пригодиться нашим критикам и эссеистам, изучающим литературу и театр, прежде всего молодым, например Сергею Аверинцеву, Ирине Роднянской, Резо Каралашвили, а также Юрию Архипову, Н. Харитонову, а также более опытным германистам, кого по «идеологическим» причинам притесняют, это Нодар Какабадзе, Дзидра Кальниня (Рига-Воронеж), Илья Фрадкин, Нина Павлова, Борис Зингерман и опять же твой покорный слуга, а также тем, кому приходится лучше нашего, но кого все-таки принижают, как, например, Арсения Гулыгу, Ефима Эткинда, Альберта Карельского.

Вот такие просьбы, прошу не обижайся, что я вновь обременяю тебя нашими заботами и страданиями, но в Европе, да и во всем мире, действительно нет больше никого, к кому мы могли бы обратиться за помощью в таком объеме, без обиняков и рассчитывая на поддержку.

Я пишу это письмо уже несколько дней, поэтому оно вышло несколько бесформенным и с повторами. Но нужно ставить точку. <…>

NB Игорь Голомшток, который сейчас в Лондоне, очень хороший, достойный полного доверия человек, один из лучших друзей Синявского и Бориса [Биргера] – пожалуйста, помогите ему с этими планами, несколько строк от Генриха в качестве вступления к монографии о Биргере лучше чего бы то ни было!

Будьте здоровы! Пишите!!! Обнимаем,

искренне Ваши Рая + Лев

Все друзья передают привет!

Перевод с немецкого Александра Чехова