На посту зампреда…

Ух, какие звучащие тени!

_{Всеволод Иванов}

Общепринятым среди ныне пишущих или упоминающих о деятельности Алексея Ивановича Рыкова является утверждение, что он в мае 1921 года был сразу назначен заместителем председателя Совнаркома РСФСР. Такое утверждение неправильно. Оно идёт от его биографических очерков 20-х годов, имевших преимущественно популяризаторский характер и в силу этого нередко нивелировавших события. В последующие десятилетия эти события просто не изучались, а переход Рыкова с должности председателя ВСНХ на пост заместителя Ленина замалчивался или же толковался, мягко говоря, своеобразно: смена руководства ВСНХ в мае 1921 года объяснялась тем, что Рыков-де допустил «грубые просчеты» в определении перспектив быстрого восстановления промышленности. Так что же, «провалившийся» руководитель был освобождён от работы в ВСНХ и одновременно ему было поручено возглавить, по существу, всю экономику страны?

А именно это и было ему поручено. 26 мая 1921 года президиум ВЦИК постановил: «Назначить тов. Рыкова заместителем председателя Совета труда и обороны с оставлением в Совнаркоме с правом решающего голоса»[24]. Две недели спустя, 8 июня, Рыков впервые председательствует как заместитель Ленина на заседании СТО, а 5 июля — и на заседании Совнаркома[25]. О его активном вхождении в повседневную работу этих органов свидетельствуют многочисленные ленинские деловые письма и записки к нему, относящиеся к лету — началу осени 1921 года.

На должности заместителя председателя СТО Алексей Иванович находился семь месяцев. 29 декабря 1921 года сессия ВЦИК, образованного IX Всероссийским съездом Советов (как уже упоминалось, это был последний съезд Советов, в котором участвовал Ленин), избрала Рыкова и Цюрупу заместителями председателя СНК РСФСР.

Но так ли уж важно уточнение, что Рыков, а позже и Цюрупа были сначала заместителями председателя СТО и только затем стали заместителями главы правительства? Это не просто уточнение и не только факт личной биографии Рыкова. Первоначальное введение должности заместителя Ленина по СТО отражает начало его поиска укрепления руководства высшим органом исполнительной власти. Надо полагать, эта проблема занимала внимание Ленина не один месяц и первоначально соответствующий «план созрел», как он сам выразился, в конце ноября 1921 года.

В то время Рыков по настоянию Владимира Ильича был отправлен для лечения в Германию. Поэтому «созревший план» был изложен в ленинском письме от 28 ноября Цюрупе, который должен был занять «на равных правах должность второго зампредСТО». Ленин следующим образом определил статус своих заместителей: «Решающий голос в СНК и в СТО; председательствование, при отсутствии председателя. Все права председателя СНК в отношении участия во всех коллегиях и учреждениях и (в числе этих прав) право давать подлежащие немедленному исполнению указания насчёт практической работы… по вопросам объединения и направления работы экономических наркоматов».

Два последних слова определяют направление работы ленинских заместителей, как оно мыслилось первоначально. Конкретизируя его, Ленин далее писал: «Задача — объединить на деле, подтянуть и улучшить экономическую работу в ЦЕЛОМ… Лично ознакомиться с особенностями и работой всех экономических наркомов и всех членов их коллегий и ряда (10 — 100) крупнейших работников местных и областных в этой области».

Несколько дней спустя, 1 декабря, Политбюро ЦК РКП (б) одобрило эти предложения и приняло постановление об утверждении Цюрупы вторым заместителем председателя СТО с освобождением от должности наркома продовольствия.

Через день Ленин сообщил об этом Рыкову в Германию, приложив к письму решение Политбюро о Цюрупе, а также свой набросок плана постановки работы обоих замов. «1-ый и 2-ой замы, как Вы увидите из этого плана, — писал он Рыкову, — должны развить новую работу. Мы решили пока, до Вашего приезда и до опыта с Цюрупой, не превращать этого плана в постановление. Сначала испытать и проверить практикой»[26].

Но жизнь распорядилась по-своему: она не дала времени на «испытание и проверку практикой». В канун нового, 1923 года страна впервые узнала о назначении заместителей Ленина. При этом Рыков и Цюрупа стали не замами по СТО, как сначала предполагалось, а — в соответствии с отмеченным выше постановлением сессии ВЦИК 29 декабря — заместителями председателя Совнаркома. Почему произошло такое изменение? Видимо, немаловажную роль в этом сыграло ухудшение здоровья Ленина на рубеже 1921–1922 годов. Решение Политбюро ЦК РКП (б) 31 декабря 1921 года о предоставлении Ленину шестинедельного отпуска в связи с болезнью по времени практически совпадает с избранием сессией ВЦИК заместителей председателя Совнаркома.

Вынужденный провести зиму 1921/22 года вне Москвы и имея разрешение Политбюро ЦК РКП (б) заниматься только «наиболее важными вопросами», Владимир Ильич к числу таких вопросов прежде всего отнёс коренное улучшение работы высших звеньев госаппарата.

В течение последних недель зимы он написал (с 24 января по 27 февраля) Цюрупе шесть писем, вошедших в Собрание его сочинений под общим названием «О перестройке работы СНК, СТО и Малого СНК». Коснёмся их содержания только в аспекте организации работы двух его заместителей. «Главное, по-моему, — указывал Ленин, характеризуя в целом работу высших госорганов, — перенести центр тяжести с писания декретов и приказов (глупим мы тут до идиотства) на выбор людей и проверку исполнения. В этом гвоздь… Вам и Рыкову надо немного времени уделить на это…» Обобщая все сказанное, он заключал: «Замы председателя СНКа тт. Рыков и Цюрупа должны всеми силами освобождать себя от мелочей и от комиссий; бороться против втягивания их (замов) в дела, подлежащие решению наркомами; уделять 2–3 часа в день, как минимум, для личного знакомства с ответственными работниками (не сановниками) важнейших (а потом и всех) наркоматов для проверки и подбора людей; использовать аппарат управдела СНК и часть членов Малого СНК, а равно Рабкрин, для проверки фактической работы и её успешности; словом, становиться практическими инструкторами государственной работы, каковых нам недостаёт больше всего».

Эта была целая программа деятельности Рыкова и Цюрупы, органически входившая в новую систему работы Совнаркома, которой его глава придавал важнейшее значение. И, точно чувствуя все более сжимающееся для него время, торопил с её внедрением. Хотелось бы, отмечал он в феврале, к приезду Рыкова наладить уже новую систему работы.

Весна 1922 года в отличие от предшествующей, предопределившей своим бесснежьем и ранним теплом страшную засуху, пришла в обильных снегопадах. Наталия Алексеевна Рыкова — ей шел тогда шестой год — хорошо помнит, как отец с матерью вместе с другими пассажирами, высыпавшими из вагонов, очищали от снега путь своему поезду, шедшему из Берлина в Москву.

Едва вернувшись домой, Рыков включился в текущую работу Совнаркома и СТО. «Беседовал с Цюрупой и Рыковым, — писал Ленин 21 марта. — Надеюсь, что работа пойдет хорошо»⁸³. Двумя днями позже он отметил, что они втроём готовят положение о новой постановке работы СНК и СТО «с наибольшей проверкой исполнения». 24 марта Рыков впервые после приезда из Германии ведёт заседание СТО, а 4 апреля председательствует в Совнаркоме.

Между двумя этими датами — событие большой важности, XI съезд РКП (б). Всю заключительную часть в последний раз сделанного им политотчета ЦК съезду В.И. Ленин посвятил рассмотрению «практической стороны вопроса о наших советских органах, высших учреждениях и отношении к ним партии». Какие же конкретные меры были в связи с этим определены?

«У нас создалось, — констатировал Ленин, — неправильное отношение между партией и советскими учреждениями, и на этот счет у нас полное единодушие». В самом верхнем этаже власти — Политбюро ЦК и Совнаркоме — сложилась практика, при которой решение многих вопросов, в том числе мелких, текущих, переносится из правительства в высший партийный орган, осложняя взаимосвязь их деятельности, разграничение функций. «Тут была также большая моя вина, — отметил Владимир Ильич, — так как многое по связи между Совнаркомом и Политбюро держалось персонально мною. А когда мне пришлось уйти [из-за болезни. — Д.Ш.], то оказалось, что два колеса не действуют сразу…»

В целях налаживания их взаимодействия съезду было предложено освободить Политбюро и ЦК от решения текущих государственных вопросов («мелочей») и одновременно повысить авторитет Совнаркома. Освобождая высшие партийные органы от решения вопросов чисто советского характера и внося максимум планомерности и отчетливости в деятельность советского аппарата, «необходимо, — указала резолюция съезда по докладу ЦК, — поднять и усилить деятельность СНК как органа систематического руководства и согласования работ всех органов государственного управления»⁸⁷.

Предполагая невозможность своего возвращения в ближайшее время к повседневной деятельности, В.И. Ленин подчеркнул, что «все надежды переносятся» на работу, которую будут вести его заместители — «т. Цюрупа, который немцами очищен, и т. Рыков, который ими совсем великолепно очищен». После этой дружеской шутки Владимир Ильич дал высокую оценку предшествующей государственной деятельности своих заместителей. «Если они вдвоём максимум внимания обратят на то, чтобы подтягивать наркоматы в смысле исполнения и ответственности, то тут, хотя и маленький, шаг мы сделаем. У нас 18 наркоматов, из них не менее 15-ти — никуда не годны, — найти везде [то есть для каждого наркомата. — Д-Ш.] хороших наркомов нельзя, дай бог, чтобы люди уделяли этому больше внимания».

Последняя фраза не лучшим образом характеризует положение в СНК. Но это не критика ради критики. Она указывает на необходимость повышения значимости Совнаркома, резкой активизации деятельности народных комиссаров, усиления их ответственности за свои ведомства, налаживания систематической проверки исполнений решений и всей государственной работы.

Вместе с тем Ленин внёс конкретное предложение по укреплению связи этой работы в её высшем звене с деятельностью руководящего партийного органа. «Тов. Рыков, — указал он, — должен быть членом бюро ЦК и членом Президиума ВЦИК, потому что между этими учреждениями должна быть связь, потому что без этой связи основные колеса иногда идут вхолостую». Как уже отмечалось, на IX съезде РКП (б) (весна 1920 года) Рыков вновь, после трехлетнего перерыва, был избран в ЦК партии и — на его первом послесъездовском пленуме — в Оргбюро ЦК. Теперь, в 1922 году, он стал по предложению В.И. Ленина членом Политбюро ЦК РКП (б) (наряду с этим оставаясь до лета 1924 года и членом Оргбюро)[27].

В составе этого высшего партийного органа ему предстояло работать свыше восьми лет, до конца 1930 года. Но сейчас отметим тот статус, который Рыков приобрел с 1922 года, после XI съезда партии. Будучи заместителем председателя СНК и СТО РСФСР, он одновременно являлся членом Политбюро и членом Оргбюро ЦК партии, а также членом Президиума ВЦИК. Таким образом, его деятельность обеспечивала как бы тройную связь — исполнительной (СНК и СТО) и законодательной (ВЦИК) власти с высшим партийным руководством — Политбюро и Оргбюро ЦК РКП (б). Заметим, что такое его положение (Цюрупа подобным статусом не обладал и был избран в ЦК только в 1923 году, на XII партсъезде) в известной степени предопределяло потенциальную возможность выдвижения в преемники главы Советского правительства.

В ближайшую декаду после окончания съезда Ленин завершил подготовку «Постановления о работе замов (заместителей председателя СНК и СТО)», которую вёл совместно с Цюрупой и Рыковым. Их основная деятельность должна была состоять в проверке фактического исполнения декретов, законов и постановлений, сокращении штатов совучреждений, в надзоре за упорядочением и упрощением делопроизводства в них, в борьбе с бюрократизмом и волокитой. Устанавливалось, что рассмотрение советских вопросов высшими государственными и партийными органами (Президиум ВЦИК, Полит- и Оргбюро ЦК партии и др.) должно происходить не иначе как с ведома и при участии замов. Документ детализировал работу последних и в заключение определил группы наркоматов, которые находились в ведении каждого из заместителей.

«Постановление» осталось документом внутреннего пользования, его знали в Политбюро ЦК РКП (б) и, надо полагать, руководители центральных учреждений и организаций. В конце следующего месяца — мая — в их адрес было разослано (секретно и лично) письмо Ленина, в котором он извещал, что уезжает в отпуск на несколько месяцев, указав, что текущие и срочные документы должны адресовываться его заместителям — Рыкову или Цюрупе.

За время четырехмесячного отсутствия Ленина (до начала октября) в составе его заместителей произошло изменение, точнее сказать, была официально оформлена деятельность Каменева в правительстве. 14 сентября 1922 года Президиум ВЦИК постановил назначить председателя Моссовета Л.Б.Каменева заместителем председателя СНК и СТО. Очевидно, отчасти это официальное назначение было связано с потребностью разгрузить других заместителей главы правительства, на плечи которых лёг большой объём работы. Недаром примерно в то же время Ленин отмечал, что Рыков «занят чрезмерно».

Но все же главное — не в «разгрузке», а в очень сложных и совсем не разовых подборе и расстановке людей, которые могли бы возглавить правительство, придать его деятельности необходимый авторитет в системе сложившегося партийногосударственного руководства. Выше приводилось признание Владимира Ильича на XI съезде партии, что стоило ему отойти из-за болезни от дел, как обнаружилось, что «два колеса» — Политбюро и Совнарком — «не действуют сразу». Не менее примечательно и его другое признание: «Найти везде хороших наркомов нельзя». Последнее обстоятельство также существенно сказывалось на одном из «колёс» системы руководства страной. Потому-то огромное внимание в 1921–1922 годах главы Советского правительства к организации работы своих заместителей не сводилось только к совершенствованию механизма высшего органа исполнительной власти (хотя это и было первостепенно важно); оно объяснялось также необходимостью подобрать людей, которые могли бы обеспечить высокий авторитет этого органа.

В советской литературе практически не упоминается о попытке Ленина привлечь осенью 1922 года к руководству правительством Троцкого. Между тем уже более двадцати лет имеется опубликованное документальное подтверждение этого. Согласно ему, в сентябре (то есть тогда же, когда произошло назначение Каменева) Ленин внёс в Политбюро ЦК предложение, чтобы Троцкого назначили заместителем председателя Совнаркома, и такое предложение было проголосовано. Как конкретно это происходило, пока неизвестно. По воспоминаниям Троцкого, у него с Лениным был по этому поводу специальный разговор, и, возможно, не один. Ленин, отметив, что в настоящее время имеется три его заместителя, далее, по изложению Троцкого, сказал: «Вы их знаете. Каменев, конечно, умный политик, но какой же он администратор? Цюрупа болен. Рыков, несомненно, администратор, но его придется вернуть на ВСНХ. Вам необходимо стать заместителем. Положение такое, что нам нужна радикальная личная перегруппировка». Как ни непривычно цитировать Ленина «по Троцкому», но все же отметим последнюю фразу. Не перекликается ли она с внутренним смыслом ленинского «Завещания»? Заметим, что и в данном случае Владимир Ильич не только не был озабочен тем, каким объёмом власти обладал Троцкий, но и предлагал ему ещё большую власть на посту заместителя председателя Совнаркома.

В быстро промчавшиеся недели осенне-зимнего перелома 1922 года, когда Владимир Ильич в последний раз работал в кремлёвском кабинете, проходили, естественно, и его систематические встречи с заместителями. В день его возвращения из Горок, 2 октября, среди тех, кто первым оказался в ленинском кабинете, был Рыков. Спустя более девяти недель, 12 декабря, он вместе с Каменевым и Цюрупой находился в числе тех, кто последним покинул кабинет Ленина, назавтра уже навсегда опустевший.

О чем они, вчетвером, говорили в тот день? Детали беседы неизвестны, но содержание и смысл её отражены в ленинских документах. В начале декабря Ленин счел необходимым возвратиться к вопросам организации работы своих заместителей. 4 декабря он составил предложения о распределении, а 6-го — и о порядке их работы". Это не были технические вопросы, в основе их лежала ленинская забота об авторитетности руководства правительством. Потому-то они и требовали нового осмысления коллективного — с самими заместителями — обсуждения.

Рыков, как и Каменев с Цюрупой, не мог, разумеется, даже отдалённо предполагать, что часовые стрелки неумолимо двигаются к окончанию их последней беседы с Владимиром Ильичем, которой суждено было так и остаться незавершённой. Не предполагал этого и Ленин, вынужденный на следующий день, 13 декабря, вместо встречи с Каменевым, Рыковым и Цюрупой обратиться к ним с письмом, в котором говорилось, что ввиду повторения болезни он должен отложить всякую политическую работу и возобновить отпуск и что подробности распределения работы между заместителями будут обсуждены при «непосредственном свидании».

Надежда на него оказалась напрасной; подробности обсуждаемых вопросов так и остались необговоренными. Однако следует помнить, что в предшествующие месяцы, с конца 1921 года, Ленин составил почти два десятка документов, специально посвященных новой системе работы Совнаркома, деятельности его непосредственных руководителей. Письмо от 13 декабря явилось продолжением этого многомесячного обсуждения и содержало ряд связанных с ним рекомендаций. В одной из них, как уже говорилось, Ленин предложил своим заместителям при распределении между собой обязанностей учесть, что для председательствования, контроля за правильностью формулировок и т. д. «больше подходит т. Каменев, тогда как функции чисто административные свойственны Цюрупе и Рыкову».

Письмо от 13 декабря не было последним обращением Ленина к Каменеву, Рыкову и Цюрупе. Через два дня, 16 декабря, уже после того, как он сообщил в Политбюро, что «кончил теперь ликвидацию своих дел», Н.К. Крупская записывает ещё одно «письмо замам», касающееся главным образом ряда конкретных уточнений, но вместе с тем ещё раз подчеркивающее необходимость того, «чтобы работа всех трех замов велась согласованно».

Беседу в кремлёвском кабинете на исходе короткого зимнего дня 12 декабря и последовавшие за ней два письма Ленина своим заместителям отделяют от того момента, когда он начал диктовать «Завещание», всего лишь несколько дней. Уже простое сопоставление этих, почти не разделенных во времени событий заставляет задуматься о возможной близости связанных с ними раздумий Ленина. Недаром в научной литературе последнего времени промелькнуло утверждение, что ленинская оценка деловых качеств Каменева, Рыкова и Цюрупы может рассматриваться как прообраз тех личных характеристик, которые Ленин дал в «Завещании». Это утверждение не лишено основания. Оно же позволяет понять, почему в «Завещании» не упомянуты ближайшие помощники Ленина в правительстве — Рыков и Цюрупа; что же касается Каменева, то, хотя он и был ранее рекомендован для ведения заседаний Совнаркома, Ленин счел нужным отметить неслучайность его «октябрьского эпизода». Понятие «председательствование», употребленное Лениным в письме от 13 декабря, не было синонимом главы правительства, руководство которым должны были согласованно осуществлять все три заместителя председателя СНК и СТО.

Считая обоснованным приведенное выше утверждение, ещё раз подчеркнем, что, на наш взгляд, действительное единство той неустанной ленинской деятельности по повышению авторитета Совнаркома, которая так резко оборвалась в середине декабря 1922 года, с «Завещанием» глубже, нежели уровень просто ряда личных характеристик, как бы ни были они важны. Вспомним вновь образное упоминание о «двух колёсах» высшей власти в стране, прозвучавшее в ленинском докладе на XI съезде партии. Тогда, на съезде, Ленин уделил основное внимание одному из них, приводящему в действие государственный механизм. И это закономерно, так как отвечало важнейшей потребности времени — поднять и усилить деятельность Советского правительства как высшего органа государственного управления.

Но не нужно забывать, что тогда же прозвучала и ленинская тревога, «что два колеса не действуют сразу». Несомненно, Владимир Ильич понимал, что их связь обеспечивалась его авторитетом руководителя партии и одновременно главы Советского правительства. Его постепенный вынужденный отход от повседневного руководства и непосредственной партийно-государственной работы сказался, однако, не только на этой связи, но и на механизме действия её фактически главного «колеса» — высшего партийного звена, ЦК и его органов.

Переходя к краткому и опять-таки по необходимости суженному, а значит, и искусственно ограниченному рассмотрению этой в действительности большой и сложной проблемы, отметим, что к началу 20-х годов избирался не один высший партийный орган, ответственный только перед съездом, а два: наряду с ЦК существовала Центральная контрольная комиссия (ЦКК, первоначально КК). На IX конференции РКП (б) (сентябрь 1920 года) докладчик по вопросу об очередных задачах партийного строительства Г.Е. Зиновьев внёс предложение (понятно, это не было только его личным предложением), «чтобы в партии был создан особый орган, который можно назвать Контрольной Комиссией или судом коммунистической чести». Такой орган «должен быть своего рода чисто партийной инспекцией». Предложение было принято. Вместе с тем при его обсуждении А.И. Рыков высказал характерную для него точку зрения: «Нам надо добиться того, чтобы Коммунистическая партия, члены её не только не имели привилегий, но чтобы каждый коммунист знал, что мы так же по тому же суду [то есть по общим для всех советских граждан законам. — Д.Ш.] отвечаем за свои злоупотребления, даже больше, чем спецы».

До 1923 года в состав ЦКК и местных контрольных комиссий избиралось 5–7 членов и 2–3 кандидата. Невелик был и количественный состав Центрального Комитета РКП (б)[28]

В отличие от ЦКК он к началу 20-х годов накопил немалый опыт деятельности в условиях диктатуры пролетариата, заняв в её системе важнейшее место. «Ни один важный политический или организационный вопрос, — отмечал Ленин в 1920 году, — не решается ни одним государственным учреждением в нашей республике без руководящих указаний Цека партии». Общеизвестно, что ЦК — высший коллективный руководящий орган партии между её съездами. Последние в 1917–1925 годах собирались ежегодно (VI–XIV съезды). Ежегодно, таким образом, рассматривались политотчеты ЦК; до XI съезда их делал Ленин, на XII–XIII — Зиновьев, на XIV — Сталин. Кроме того, обсуждались орготчеты ЦК; на VIII съезде с ним выступал Зиновьев, на IX–X — Крестинский, на XI — Молотов, на XII–XIII — Сталин, на XIV — Молотов. Соответственно ежегодно избирался и состав ЦК партии.

Каков был его состав, избранный на XI съезде РКП (б), когда Ленин последний раз принимал участие в выдвижении кандидатов в ЦК и тайном голосовании? Результаты последнего были объявлены на заключительном, вечернем заседании съезда 2 апреля 1922 года. На с.314 приведена таблица с перечнем всех избранных 27 членов и 19 кандидатов в члены ЦК[29]. В ней пять разделов. Первый фиксирует время вступления в большевистскую партию, второй показывает, на каких съездах и конференциях данный член или кандидат в члены ЦК ранее, то есть до XI съезда, уже избирался в высший партийный орган, третий отражает формирование органов ЦК после XI съезда. В четвертом разделе отмечены партсъезды 1923–1939 годов, на которых указанный в таблице коммунист избирался в ЦК, и, наконец, пятый раздел даёт справку о конечной судьбе большинства из тех, кто входил в 1922 году в ЦК.

Понятно, эти разделы выделены по определённому принципу, который позволяет, как ныне модно говорить, смоделировать некоторые процессы в самом верхнем слое партии, её руководящем звене. Как и на предоктябрьском, VI съезде, оно было образовано практически полностью из представителей старой большевистской гвардии. Вместе с тем анализ таблицы показывает, что за послеоктябрьские годы произошел значительный приток в ЦК новых сил. Из 46 членов и кандидатов в члены ЦК 1922 года шесть избирались в высший партийный орган ещё в дореволюционные годы, двенадцать — накануне Октября, но абсолютное большинство, две трети, вошло в него в послеоктябрьский период. Особенно значительно приток новых сил обнаружился в 1920–1922 годах, когда в ЦК были впервые избраны Андреев, Ворошилов, Куйбышев, Молотов, Рудзутак, Фрунзе, Чубарь, Киров, Микоян, Пятаков и другие руководители, выдвинувшиеся в годы гражданской войны, отражения интервенции и перехода к мирной жизни.

Этот процесс, естественно, продолжался и в последующие годы. Тем не менее большинство членов ЦК 1922 года ещё почти полтора десятилетия будет находиться, как это видно из четвертого раздела таблицы, в руководстве партии. Следует также учитывать, что некоторые товарищи, избранные в 1922 году в ЦК (Куйбышев, Коротков, Ярославский, Гусев, Кривов, Лебедь и др.), затем входили в ЦКК, оставаясь, таким образом, в высших партийных органах. Что касается зафиксированного в таблице заметного снижения удельного веса чекистов рассматриваемого состава в составах ЦК, избиравшихся на последующих шести (XII–XVII) съездах, то оно было вызвано не столько уменьшением их абсолютной численности (хотя по тем или иным причинам происходившим), сколько возрастанием от съезда к съезду общего числа членов и кандидатов в члены ЦК.

Такое возрастание началось именно после 1922 года, и XI съезд оказался последним, который избрал относительно небольшое число членов ЦК, что в свою очередь в последний раз определило одну из своеобразных черт первых послеоктябрьских ЦК — значительная часть их составов входила в формируемые ими органы повседневного партийного руководства. Как свидетельствуют данные третьего раздела таблицы, подавляющее большинство членов ЦК 1922 года (16 из 27) было избрано в Политбюро, Оргбюро или секретарями ЦК.

К той поре — а она совпала и с избранием Рыкова в Политбюро — эти подотчетные ЦК органы вступили в четвертый год своей деятельности. Каждому из них при создании в 1919 году были поручены вполне определённые функции. Решение безотлагательных политических проблем и вопросов входило в компетенцию Политбюро, а ведение всей организационной работы партии возлагалось на Оргбюро, один из членов которого — Е.Д. Стасова поначалу выполняла обязанности ответственного секретаря. Год спустя IX съезд партии поручил ЦК выделить из своего состава трех постоянно работающих секретарей ЦК и передать в их ведение «текущие вопросы организационного и исполнительного характера, сохранив за Оргбюро из 5 членов ЦК общее руководство организационной работой ЦК».

Таким образом, в самом высшем звене партийного руководства появилась должность постоянно работающего секретаря ЦК. После IX съезда партии, в 1920–1921 годах, секретарями ЦК стали Н.Н. Крестинский, Е.А. Преображенский и Л.П. Серебряков. Они же были избраны в Оргбюро, в которое, кроме них, вошли Рыков (напомним, он был тогда председателем ВСНХ и Чрезвычайным уполномоченным Совета обороны), а также Сталин, являвшийся одновременно, как и Крестинский, членом Политбюро.

Два года спустя, критикуя высказанное на XI съезде партии предложение создать ещё один орган ЦК — Экономбюро и отметив, что принятие его сведет насмарку усилия по разделению партийной и советской работы, Ленин говорил: «Тов. Преображенский предлагает будто хорошую схему: с одной стороны — Политбюро, затем — Экономбюро, Оргбюро. Но гладко это только на бумаге… Чем у нас отличается Оргбюро от Политбюро? Ведь нельзя точно разграничить, какой вопрос политический и какой организационный. Любой политический вопрос может быть организационным, и наоборот. И только установленная практика, что из Оргбюро можно перенести в Политбюро любой вопрос, дала возможность правильно наладить работу ЦК… Нельзя механически отделить политическое от организационного. Политика ведётся через людей…»

Именно в подборе их Ленин, по его словам, видел в то время гвоздь положения. И эту работу он связывал в немалой мере с деятельностью Секретариата ЦК. «Власть у Цека громадна, — отмечал он незадолго до XI партсъезда. — Возможности — гигантские. Распределяем 200–400 тысяч партработников, а через них тысячи и тысячи беспартийных. И это гигантское коммунистическое дело вдрызг изгажено тупым бюрократизмом!.. Вам надо себя избавить от мелочей (свалить их на помов и помпомов) и заняться целиком делом политсекретаря и заведующего направлением работы по организации, учету и т. д.»

Пространные цитаты не лучший способ обращения к читателю. И всё-таки порой они неизбежны. В приведенных ленинских отрывках важны для понимания последующего по крайней мере четыре момента. Прежде всего — указание на взаимосвязь политической и организационной работы ЦК. Затем — констатация наличия громадной власти и гигантских возможностей у последнего, а если конкретизировать, то у его Секретариата, включая и подчиненный ему аппарат (кстати, в то время он именовался не обобщённо аппаратом ЦК, а именно аппаратом Секретариата ЦК). Далее — крайнее недовольство и связанная с ним беспощадно суровая оценка Лениным деятельности Секретариата. И наконец — краткое, но четкое определение им обязанности политсекретаря (запомним этот термин): избавление от мелочей и сосредоточенность на направлении организационной работы.

Второй из только что приведенных отрывков извлечён из письма Ленина Молотову, который вместе с В.М. Михайловым и Ем. Ярославским сменил в марте 1921 года Крестин- ского и двух других предшествующих секретарей ЦК. Весной 1920 года аппарат Секретариата насчитывал около ста пятидесяти человек, год спустя — до шестисот, которые работали в ряде отделов (учетно-распределительном, организационноинструкторском, по работе в деревне, пропаганды и агитации и т. д.) и в управлении делами Секретариата ЦК.

Молотов — ему шел тридцать первый год — одновременно с избранием секретарем ЦК стал кандидатом в члены Политбюро и членом Оргбюро. Он явился, пожалуй, первым партийным работником самого высшего ранга, который полностью перешел только на аппаратную должность (его предшественник Крестинский совмещал обязанности секретаря ЦК с работой наркома финансов). Первые два года после своего образования в 1920 году Секретариат ЦК действовал коллегиально, хотя Крестинский, а затем Молотов, входившие в состав Политбюро, занимали в нем до некоторой степени ведущее положение. Они же, как отмечалось, выступали с орг- отчетами ЦК на партсъездах; такой отчет был сделан Молотовым и на XI съезде. Именно после него в организации работы Секретариата ЦК произошло изменение, которому поначалу почти никто не придал особого значения.

4 апреля 1922 года, через два дня после окончания съезда и на следующий день после организационного пленума ЦК, «Правда» опубликовала извещение: «К сведению организаций и членов РКП. Избранный XI съездом РКП Центральный Комитет утвердил Секретариат ЦК РКП в составе: т. Сталина (генеральный секретарь), т. Молотова и т. Куйбышева». Далее говорилось о порядке приема посетителей вновь избранными секретарями и назывался известный нам адрес ЦК — Воздвиженка, 5. Извещение было подписано секретарем ЦК Сталиным.

Ровно через девять месяцев, день в день, 4 января 1923 года, Ленин продиктовал Фотиевой знаменитое добавление к своему «Завещанию», в котором предложил переместить Сталина с должности генерального секретаря ЦК партии.

Естественно, что рассмотрение обстоятельств его прихода на эту должность, с которого началось, как теперь понятно, непосредственное движение к захвату им авторитарной власти, привлекает в последние годы внимание исследователей. При этом уже высказан ряд важных суждений, в том числе и о роли таких членов Политбюро ЦК, как Каменев и Зиновьев, в назначении генсека и упрочении его положения.

Коснёмся только одного связанного с этой проблематикой аспекта, остающегося как бы в тени. В докладе на XI съезде РКП (б), а затем через несколько месяцев в выступлении на пленуме Моссовета 20 ноября 1922 года Ленин упомянул о перегрузке Каменева работой. В последнем случае такое упоминание понятно. Каменев, будучи председателем Моссовета, за несколько недель перед тем стал одновременно заместителем главы правительства, и на нем, по выражению Ленина, оказалось внезапно два воза. Но тогда о какой тройной работе Каменева говорил Владимир Ильич ранее, на XI партсъезде?

Чтобы ответить на это, нужно вновь вернуться к концу 1921 — началу 1922 года, когда болезнь впервые заставила руководителя партии и правительства на много недель отойти от повседневной работы. Именно в это время председательствующим в Политбюро Ленин оставил вместо себя Каменева (кроме них, членами Политбюро тогда были Зиновьев, Сталин и Троцкий). Но Каменеву фактически пришлось вести и работу по Совнаркому, так как Рыков и Цюрупа были нездоровы, перенесли хирургические операции, о которых упоминалось на XI партсъезде. Отсюда и тройная его работа: в Политбюро, в правительстве и в Моссовете.

Вместе с тем зимой 1921/22 года произошло ещё одно формально пока не зафиксированное перераспределение обязанностей внутри пятерки членов Политбюро. Деятельность Сталина стала все более сосредоточиваться на работе Секретариата ЦК. Недаром он был единственным из этой пятерки, кто постоянно (с 1919 года) входил и в Оргбюро, осуществляющее общее руководство Секретариатом ЦК. Надо полагать, что, пока секретарями ЦК были Крестинский, Преображенский и Серебряков, способные отстаивать позиции даже и перед Лениным, возможности вторжения Сталина в их дела были невелики, если не ничтожны.

Иным стало положение теперь. Каменев с его тройной нагрузкой мог только способствовать сосредоточению Сталина на организационно-партийной работе. Что касается 30-летне- го Молотова, то он, хотя и входил в 1916–1917 годах в Русское бюро ЦК РСДРП (б), по существу, только сейчас делал первые шаги в высшем партийном руководстве. Случайно или не случайно, но они были совершены под воздействием Сталина, и это определило характер всей последующей деятельности Молотова. Так начал складываться политический тандем, в котором Молотов сразу принял на себя вторую роль, до поры скрывшую его подлинное значение в сталинском продвижении к захвату власти.

Но, понятно, реорганизация Секретариата ЦК после XI съезда партии была вызвана не политическими манёврами Сталина, наоборот, он воспользовался её назревшей необходимостью в своих целях.

Поставленная в резолюции XI съезда РКП (б) задача провести разграничение между текущей работой партии и работой советских органов, между партийным аппаратом и аппаратом Советов имела отнюдь не односторонний характер. Её решение требовало не только повышения роли Совнаркома и всех советских органов, но и совершенствования партийной работы, не исключая высшего звена — ЦК, его Политбюро и Оргбюро, а также подчиненной им деятельности Секретариата. Резкое усложнение, да и просто возрастание объёма его работы требовали усиления руководства им и даже определённой централизации.

Указание на необходимость этого имеется в цитированном отрывке ленинского письма к Молотову. Там же содержится упоминание о «политсекретаре». Почему это или же употреблявшееся ранее название «ответственный секретарь» не было использовано весной 1922 года при учреждении должности генерального секретаря ЦК — неизвестно. Во всяком случае, последнее словосочетание было не ново. Так, Рудзутак ещё за два года до того являлся генеральным секретарем ВЦСПС. Не исключено, что тогда название этой должности было заимствовано из зарубежной профсоюзной традиции, что, впрочем, не так уж и важно.

Несоизмеримо важнее вопрос о подборе кандидатуры на должность генерального секретаря ЦК. В литературе последних лет называется несколько видных партийцев, с которыми Ленин, возможно, вёл переговоры по этому поводу. Однако документальных подтверждений тому нет. В качестве одного из недокументированных свидетельств упомянем рассказ сына тогдашнего председателя ВЦСПС (а после XI съезда партии и члена Политбюро ЦК) М.П. Томского о том, что, по словам отца, Ленин дважды советовался с ним, предлагая выдвинуть его кандидатуру на пост секретаря ЦК. Томский отклонил это предложение, считая, что он полезнее партии не на аппаратной работе, а в гуще масс.

Насколько точно данное и другие подобные свидетельства, можно только гадать. Но все же они заставляют предположить, что определённый обмен мнениями имел место и, возможно, была даже борьба. Кстати, не ею ли объясняется, что на некоторых бюллетенях по выборам членов ЦК на XI съезде против фамилий Сталина, Молотова и Куйбышева были сделаны пометки с пожеланиями утвердить их секретарями ЦК?

Вместе с тем все это совсем не значит, что назначение Сталина произошло вопреки воле и желанию Ленина. В ряде современных работ особо подчеркивается, что кандидатура Сталина была названа на пленуме ЦК Каменевым. Это, конечно, немаловажно, но не нужно забывать, что такое выдвижение, кем бы оно ни было предложено, не могло произойти без согласия Ленина. Не нужно забывать и того, что ещё в апреле 1917 года именно Ленин поддержал избрание Сталина в ЦК, охарактеризовав его как хорошего работника[30]. В последующие пять лет Ленин, несомненно, лучше узнал Сталина, в том числе его негативные качества. Имели ли они значение для Владимира Ильича? Несомненно, имели.

Но ведь кандидатуру Сталина выдвигали весной 1922 года не на пост лидера партии, как это теперь нередко невольно воспринимается, а только на должность руководителя организационной работы её ЦК. И не более… Именно исходя их этого, Владимир Ильич всего лишь за пять дней до пленума ЦК благожелательно отозвался о Сталине после того, как Преображенский в своем выступлении на XI съезде подверг его критике за то, что он, являясь членом Политбюро и Оргбюро, ряда комиссий ЦК, одновременно взял на себя руководство ещё и двумя наркоматами.

В день пленума, 3 апреля 1922 года, Ленин написал проект постановления ЦК «Об организации работы Секретариата».

Порой о нем упоминают лишь в связи с содержащимся в нем указанием о необходимости разгрузки Сталина от советской работы. На наш взгляд, это документ большой важности, в чем-то по своему значению напоминающий ленинские документы, адресованные его заместителям по Совнаркому. В нем указывалось на необходимость «принять за правило, что никакой работы, кроме действительно принципиально руководящей, секретари [ЦК. — Д-Ш.] не должны возлагать на себя лично…». Передавая частные дела своему аппарату, они должны сосредоточиться на общих вопросах организационной работы, направлять её, обеспечить принципиальное руководство ею. Собственно, здесь с новой силой было повторено цитированное выше ленинское положение о деятельности политсекретаря, оформленного теперь в должности генсека, как вскоре стали называть эту должность в среде партийных руководителей. Все это очерчивало немалый круг вопросов, подлежащий ведению секретарей ЦК, но вместе с тем вписанный — это следует особенно подчеркнуть — в более значительное поле компетенции Политбюро и Оргбюро и, если сказать категоричнее, полностью подчиненный ему.

В последнее время не раз отмечалось, что должность генсека первоначально не имела того особого, лидирующего значения, которое она приобрела позже. Таковой она, можно полагать, и осталась бы в системе партийно-государственного руководства, возглавляемого лично Лениным. Но в том-то и дело, что реорганизация Секретариата ЦК в 1922 году, вызванная реальными потребностями совершенствования одного из центральных партийных органов, происходила в условиях его вынужденного отхода от повседневного руководства партией и страной.

Ещё зимой 1921/22 года Каменев, как мы видели, был оставлен Лениным председательствовать на заседаниях Политбюро; одновременно такую работу ему пришлось вести и в Совнаркоме. Эти же обязанности (в какой-то мере, так сказать, слепок повседневного ленинского руководства) были возложены на него и с конца мая 1922 года, когда Владимир Ильич уехал в многомесячный отпуск и был вынужден из-за первого инсульта оставаться в Горках до середины осени.

Факты эти общеизвестны. Но есть обстоятельства, связанные с ними, которые как-то выпадают из поля зрения исследователей. Вспомним ленинское положение о необходимости сочетания двух типов руководителей: одного, способного охватывать широкую действительность, привлекать людей, то есть вести коллективную работу, и другого — его помощника, наделённого администраторскими качествами.

Не относится ли это и к той ситуации в высшем партийногосударственном руководстве, которая возникла весной 1922 года? Ленин, несомненно, ценил определённые возможности Каменева, иначе он не поручил бы ему замещать председательствующего в Политбюро, Но учитывал и его недостатки. «Каменев, конечно, умный политик, — заметил он в упомянутом разговоре с Троцким, — но какой же он администратор?» Именно таким «административным помощником» и был призван, как представляется, стать Сталин.

Есть ещё одно обстоятельство, которое важно отметить: факты свидетельствуют, что Ленин не хотел нарушать то соотношение высшего партийного и государственного руководства, которое сложилось к 1922 году. На XI съезде партии было высказано (в частности, в выступлении Преображенского) мнение о том, что Ленин не только фактически, но и организационно должен стать руководителем партии, проще говоря, занять в ней высший пост. Ленин в своем заключительном слове оставил это без внимания. Можно догадываться, что вождь партии был за сохранение коллегиального руководства, равенство членов Политбюро и вместе с тем за высокое значение поста главы правительства. Потому-то председательствовавший в Политбюро (в отсутствие Ленина) Каменев и был затем оформлен заместителем председателя Совнаркома. Тем более что в этой должности он оказался надёжно организационно «подкреплен» другим членом Политбюро — Рыковым.

Таким образом, внутри Политбюро сложились две своеобразные «связки»: по линии повседневного партийного руководства — Каменев и Сталин, по линии руководства правительством — Каменев и Рыков. Последствия их возникновения оказались в корне различными. Вторая их них, в значительной мере в силу высоких личных качеств Рыкова, отсутствия у него амбициозных притязаний на лидерство, никогда не вызывала тревогу у Ленина, больше того, вплоть до своего последнего рабочего дня пользовалась у него полным доверием.

Совсем иной оказалась ситуация в другой «связке». Сталин совсем не был похож на Рыкова. И в общем-то, в этом нет ничего необычного. Но он был не схож с ним, как, впрочем, и с многими другими старыми большевиками, именно в том качестве, которое в данной ситуации стало определяющим, — в своем стремлении к авторитарности, неограниченной личной власти.

Теперь порой пишут, что оно зародилось у него чуть ли не с детства, во всяком случае смолоду. Конечно, личность не формируется разом, но ясно, что до 1917–1918 годов его амбиции были ограниченны. За короткое время к началу 20-х годов он сумел стать одним из высших партийных и государственных руководителей, досконально знавшим механизм сложившегося управления страной. Однако до поры он был не просто «одним из» самых высших руководителей, но и принадлежал как бы ко второму их ряду. Последнее обстоятельство, сколь это ни парадоксально, оказалось для него благоприятным, отвело от него внимание, прикрыло, в том числе поначалу и от ленинского взгляда, его маневрирование на пути к власти.

Важнейшим этапом на нем стало обретение должности генсека, которое открыло по крайней мере две реальные перспективы: во-первых, овладения функциональными органами партии, во-вторых, значительного укрепления своего положения в её высшем звене. Действительно, Сталин получил под свое начало не только Секретариат ЦК с его аппаратом, но и во все возрастающей мере Оргбюро, то есть два из трех органов ЦК партии. Это не могло не усилить его значение и в Политбюро, тем более что из всех его членов он стал единственным, кто по своей должности занимался исключительно партийными делами. Вскоре после утверждения генсеком он был освобождён от обязанностей наркома рабоче-крестьянской инспекции, а затем — от Наркомнаца и полностью сосредоточился на работе в ЦК.

Уже летом и осенью 1922 года его голос на заседаниях Политбюро и пленумах ЦК стал звучать несколько иначе, нежели раньше. И думается, что ещё до возвращения из Горок 2 октября 1922 года Ленин начал это подмечать. Не подметил ли это затем и Троцкий? Если так, то его отказ принять пост заместителя председателя Совнаркома можно объяснить в том числе и осознанием начавшегося изменения расстановки сил внутри Политбюро. Не говорил ли он об этом с Лениным, что стало одним из поводов для размышлений последнего об опасности отношений между Сталиным и Троцким для устойчивости ЦК? До диктовки «Завещания» никаких открытых конфликтов между Сталиным как генсеком и Троцким неизвестно, и их отношения, далёкие от какой-либо близости, были внешне сдержанными.

Сталин начал активно действовать не только в «верхах», но и в самом Секретариате ЦК, уделяя особое внимание прежде всего его кадровой деятельности. Здесь с приходом в июле 1922 года на должности заведующего организационноинструкторским, а затем организационно-распределительным отделом ЦК Кагановича появился ещё один, наряду с Молотовым, лично и полностью преданный ему многолетний сподвижник. Уже в 1923 году Каганович стал кандидатом в члены ЦК, а в 1924 году — секретарем ЦК и членом его Оргбюро. Молотов и Каганович были не единственными, кто в том, 1922, способствовал сосредоточению власти в руках Сталина. Здесь стоит ещё раз вспомнить состав ЦК, избранный на XI партсьезде. Андреев, Ворошилов, Мануильский, Микоян, член ЦКК Шкирятов и другие… Личная подпорка Сталина каждым их них по отдельности, может, и не сыграла бы тогда значительной роли, но все вместе они способствовали зарождению зловещей групповщины, которая на деле оказалась опаснее фракционности и в последующей внутрипартийной борьбе сыграла самую недобрую роль.

Сказанное никак не умаляет действий самого Сталина. Начав лето 1922 года вторым в той «связке», о которой шла речь, он уже к осени фактически занял в ней если пока и не полностью ведущее, то, во всяком случае, равное положение, хотя формально все оставалось по-прежнему. И если уж говорить о политической недальновидности и даже попустительстве Каменева в отношении авторитарности Сталина, то они наиболее значительно проявились именно в те месяцы, когда отсутствовал Ленин. При этом наряду с другими факторами сказался и субъективный — личные черты самого Каменева.

Фамилия Каменева в отличие от десятилетиями почти не упоминавшейся фамилии Рыкова никогда не была «изъята». Больше того, она становилась известна со школьных лет, и не одно поколение старшеклассников знало: «А, это тот, что выступил против Октябрьской революции!» К сожалению, и в работах историков оценка жизненного пути этого большевика была, в сущности, не выше.

И сегодня его фамилия в наших представлениях о первом советском десятилетии как бы склеилась с другой — Зиновьев. Между тем он являл собой иной тип человека, нежели последний. Каменева отличала не только внешняя, но и внутренняя интеллигентность, мягкость и даже некоторая уступчивость в общении. Скорее всего, ему импонировало нахождение в самом первом ряду высших руководителей, и он не претендовал на большее. То, что мы называем «культом личности», ему было, вне всяких сомнений, чуждо.

Раскрытие политической биографии Каменева невозможно без ещё предстоящего глубокого анализа его взаимоотношений с Лениным. Они впервые встретились в 1902 году в Париже. Это оказалось для 19-летнего бывшего студента Московского университета Л.Розенфельда (вскоре он взял партийный и литературный псевдоним — Юрий Каменев) определяющим. Он становится профессиональным революционером-большевиком, ведёт нелегальную работу в Закавказье и других районах страны, участвует в революции 1905–1907 годов, постоянно общается с Лениным, в 1913 году работает под его руководством в Кракове. В начале мировой войны Каменев попал в сибирскую ссылку, откуда его вызволила Февральская революция.

Так случилось, что весть о ней он встретил вместе со Сталиным. Пути политической ссылки свели их в те недели в небольшом сибирском городке Ачинске. Каменев ни за что не поверил бы, если бы кто-нибудь сказал, что Коба (возможно, знакомый ему как один из рядовых подпольщиков ещё по работе в Закавказье в 1904–1905 годах), с которым они будут единомышленниками по многим вопросам вплоть до середины 20-х годов, заставит его ещё раз повидать Ачинск по дороге в минусинскую ссылку, а потом беспощадно расправится с ним.

Будущий генсек расчетливо сделал одну из своих основных ставок на личные отношения с Каменевым, который в 1917 — начале 20-х годов стал крупной политической фигурой, одним из наиболее видных большевиков.

Здесь нет необходимости вновь говорить о серьезных расхождениях весной и осенью 1917 года между Каменевым и Лениным. Гораздо важнее подчеркнуть, что это не нарушило их отношений. Как уже отмечалось, в 1918 году Каменев был выдвинут на пост председателя Моссовета — сегодня политическое значение этого поста воспринимается иначе, нежели в первые послеоктябрьские годы. В то время посты председателей Московского и Петроградского (его занимал Зиновьев) Советов принадлежали к числу ключевых. В следующем, 1919 году с образованием Политбюро ЦК РКП (б) Каменев сразу был избран его членом, в отличие, кстати, от Зиновьева, который первоначально, в 1919–1920 годах, являлся только кандидатом в члены этого высшего партийного органа.

Есть ещё одна сторона, о которой в нашей исторической литературе не принято говорить, а потому она совсем не изучена, — это личные взаимоотношения в среде высших руководителей. Каменев ещё до революции 1905 года женился на Ольге Бронштейн, родной сестре Троцкого. Был ли он по этой причине особенно близок с последним? Судя по всему, нет. Зато близость к семье Ульяновых, в том числе и особенно на рубеже 20-х годов, несомненно, была, и это обстоятельство по-своему характеризует его личность.

Каменев — эта действительно крупная и вместе с тем противоречивая фигура в политической жизни тех лет — по многим своим качествам, казалось бы, вписывался в систему коллективного руководства, однако в нем проявились и черты политиканства. В сочетании с его мягкотелостью и податливостью они немало способствовали тому, что Сталин сумел превратиться в 1922 году из его помощника в едва ли не ведущего в их «связке».

В короткие девять недель, в свое последнее возвращение к работе в октябре — декабре 1922 года, Ленин немало сделал для совершенствования совнаркомовской «связки» в Политбюро, то есть Каменева — Рыкова (разумеется, и с учетом деятельности Цюрупы, хотя и не входившего тогда в ЦК). Изменить положение в другой «связке» и осуществить перемещение Сталина с должности генсека он просто не успел из-за второго инсульта.

Теперь иногда утверждают, что Ленин, точно определив в «Завещании» опасность сосредоточения власти Сталиным и отношений между ним и Троцким, недооценил назревавший конфликт последнего с частью членов ЦК, и особенно с Зиновьевым и Каменевым. Думается, это не совсем так. Ленин с его проницательностью не мог не видеть такую возможность, и, более того, «Завещание» было также направлено на то, чтобы избежать её.

В этом документе есть положение, которое, как представляется, все ещё глубоко не осмыслено. Говоря о неслучайности «октябрьского эпизода» Зиновьева и Каменева, Ленин вместе с тем указал, что этот эпизод так же мало может быть поставлен им в вину лично, как небольшевизм Троцкому. Обычно отмечают, что Ленин имел в виду объективную обусловленность их политических позиций интересами определённых общественных слоев. Такое понимание в принципе верно.

Но если рассматривать это ленинское указание не изолированно, а в единстве с предшествующим текстом, в котором содержатся характеристики личных качеств, то выявляется и его отсекающий смысл. Оно явно отделяет то, что ставится в вину лично (сосредоточение необъятной власти Сталиным, а также негативные качества Троцкого), от того, что так ставиться не может (политические позиции Зиновьева, Каменева и Троцкого). Тем самым Ленин оттенил вопрос о сосредоточении личной власти как главной опасности, угрожающей устойчивости ЦК, и вместе с тем постарался предотвратить развертывание борьбы Зиновьева и Каменева с Троцким на основе критики его небольшевизма, который, как специально отмечено в «Завещании», не следует, подобно и «октябрьскому эпизоду», ставить в личную вину.

Не было ли все это стремлением сориентировать двух членов Политбюро, и прежде всего Зиновьева, на главную опасность, возникшую в ЦК? Притом не просто сориентировать, а сделать это с учетом необходимости нейтрализации другой опасности — зреющего соперничества Зиновьева с Троцким.

Зиновьев был, пожалуй, в числе людей, наиболее близких основателю и вождю партии. Такое утверждение сегодня звучит непривычно. Тем не менее современники воспринимали Зиновьева именно как одного «из ближайших сотрудников и учеников тов. Ленина». Эти слова взяты из его биографического очерка тех лет. Как и Рыков, Зиновьев — он был двумя годами моложе — впервые увидел Ленина в женевском предместье Сешерон, и тоже в 1903 году. Но революционные судьбы Рыкова и Зиновьева сложились по-разному. В отличие от Рыкова Зиновьев всего лишь около двух лет находился на нелегальной работе в России. Затем, в 1908 году, он приехал в Женеву к Ленину и с этого времени почти десять лет работал бок о бок с ним, под его непосредственным началом. С ним вернулся в Россию и с ним же скрывался в Разливе бурным летом 1917 года.

Став в первые недели после победы пролетарской революции председателем Петросовета, Зиновьев с переездом Советского правительства в Москву фактически возглавил этот важнейший район страны. Сохранился словесный набросок его портрета того времени, сделанный попавшим к нему на прием Федором Шаляпиным: «В кожаном костюме, бритый, среднего роста, с интеллигентным лбом и шевелюрой музыканта». Завязавшуюся беседу он, по утверждению Шаляпина, прерывал телефонными разговорами: «С ними церемониться не надо… Принять самые суровые меры… Эта сволочь не стоит даже хорошей пули…» Можно усомниться, конечно, что в присутствии посетителя Зиновьев частил такими телефонными командами. Но все же запись великого артиста примечательна; она по-своему характеризует эпоху и её людей, восприятие петроградского руководителя определёнными общественными слоями.

Немалое время глава Петросовета проводил в Москве. Весной 1919 года здесь состоялся учредительный конгресс III, Коммунистического Интернационала. Избрание Зиновьева председателем Исполкома Коминтерна, а с 1921 года — и членом Политбюро ЦК РКП (б) укрепило его положение ближайшего соратника Ленина, но вместе с тем и сыграло свою роль в пренебрежительной недооценке им значительного усиления Сталина на посту генсека.

Зиновьев был, в общем-то, незаурядным человеком, но, как кажется, не выдержавшим испытания властью. Со временем у него проявились претензии на «вождизм», амбициозность, склонность к проявлениям жестокости и неразборчивости в достижении целей. И все же нет серьезных и убедительных оснований предполагать, что в первой половине 20-х годов он стремился к утверждению «культа своей личности» в том смысле, как мы понимаем это явление сегодня. Сознавая, что никто из ленинских соратников не может заменить вождя, он был в принципе сторонником коллективного руководства, однако проявлял все более возрастающие претензии на то, чтобы играть в нем особую, даже исключительную роль.

Примерно к тому же, но со своих позиций, со своими претензиями на «вождизм» и непомерными амбициями стремился и Троцкий. Рыков познакомился с ним ещё в 1905 году, когда он, став одним из руководителей Петербургского Совета рабочих депутатов, впервые широко заявил о себе в революционной борьбе. Вряд ли они встречались в последующие двенадцать лет, живя и действуя, образно говоря, в разных плоскостях — территориальной и политической: Троцкий находился вне России, в эмиграции, и был чужд большевикам. 1917 год вновь свел их — в составе предоктябрьского ЦК РСДРП (б) и затем первого Советского правительства. Наиболее часто им приходилось общаться в 1918 — начале 20-х годов. Но никакого сближения между ними не произошло, да и не могло произойти. Левацкая позиция Троцкого была совершенно неприемлема для Рыкова, а «вождистские» притязания в корне противоречили твердым взглядам последнего на партийную демократию и принципы коллективного руководства.

Эти принципы Рыков решительно подтвердил на первом же после резкого обострения болезни Ленина пленуме ЦК (январь 1923 года), заявив, что в Политбюро каждый его член голосует по убеждению, а при решении вопросов складываются различные большинства, для получения которых «нужны только убедительные деловые и принципиальные аргументы». Сказанное Рыковым стоит запомнить; он повторит почти то же самое шесть лет спустя во время борьбы со сталинским авторитаризмом.

Но пока прорисовывающиеся черты последнего отчетливо увидел только Ленин. Нужно признать, что Рыков не был исключением среди высших руководителей, которые не поняли значения рекомендаций «Завещания», да и некоторые указания, содержавшиеся в последних работах Ленина. Иначе чем объяснить его подпись, стоявшую наряду с подписями ещё десяти членов Политбюро и Оргбюро ЦК, под разосланным в конце января 1923 года циркулярным письмом во все губко- мы партии, в котором недвусмысленно давалось понять, что публикующиеся ленинские статьи — всего лишь замётки вождя, продиктованные в условиях его болезни?

Это циркулярное письмо подписал и Троцкий. Два месяца спустя Рыков вместе с членами и кандидатами в члены Политбюро подписал другое беспрецедентное письмо. На этот раз оно было адресовано пленуму ЦК партии и содержало критику ряда действий и позиций Троцкого. Хотя письмо подчеркивало необходимость «полного единодушия и единства», оно свидетельствовало о начале раскола в ЦК, причем именно в том направлении, которое уводило в сторону от главной опасности, грозившей его устойчивости.

Захваченный личным соперничеством с Троцким, Зиновьев при полной поддержке Каменева игнорировал точное ленинское указание, что не их отношения с Троцким, а отношения сосредоточившего власть Сталина с последним представляют главную угрозу раскола в высшем звене партии и коллективного руководства. Они сблокировались со Сталиным, который под их прикрытием и их руками начал борьбу с Троцким.

Не вдаваясь в перипетии этой нараставшей борьбы, за которую Троцкий несёт ничуть не меньшую ответственность, чем его соперники, подчеркнем, что она быстро втянула в себя все высшее руководство и основную часть старой партийной гвардии. Недавно достоянием широких читательских кругов стали данные о создании в 1924 году в ходе борьбы с Троцким и его сторонниками секретного от партии (!) руководящего коллектива. Он был образован на совещании группы членов ЦК (Зиновьев, Каменев, Сталин, Рыков, Томский, Бухарин, Рудзутак, Калинин, Ворошилов, Микоян, Каганович, Орджоникидзе, Петровский, Куйбышев, Угланов и некоторые другие), выделившем из своей среды исполнительный орган — «семерку» (все члены Политбюро, кроме, разумеется, Троцкого, а также председатель ЦКК(!) Куйбышев), которой было поручено фактическое руководство ЦК.

В этих условиях Зиновьев и Каменев при активном участии Сталина возглавили идейную борьбу с троцкизмом, в ходе которой на определённый период была достигнута консолидация основного ядра ЦК партии. Вместе с тем осуществлялись и угрожающие для него политические манёвры. В мае 1924 года, за пять дней до открытия XIII съезда РКП (б) — первого после кончины Ленина, Н.К.Крупская передала «Письмо к съезду» и другие материалы Комиссии ЦК по приему ленинских документов, членами которой были Зиновьев, Каменев, Сталин и др. В результате их закулисного маневрирования съезд лишь «ознакомился» (путем чтения по делегациям) с последней волей Ленина. Сталин остался на посту генсека, в руководстве ЦК сохранилось положение, которое, как считали Зиновьев и Каменев, обеспечивает им лидерство в партии.

Их «октябрьский эпизод», как и считал Ленин, действительно оказался не случайностью. Он своеобразно повторился, но, так сказать, с другим знаком. В 1917 году Зиновьев и Каменев апеллировали к широкой непартийной аудитории; сейчас они, напротив, скрыли от партии и не выполнили важнейшие указания её вождя.

Ложный шаг вызвал и другие неверные шаги, в том числе и такие, которые поначалу могли показаться малозначительными. Ещё в начале 20-х годов на картах страны появилось два населённых пункта с одинаковым названием — Троцк (первый из них ныне — Чапаевск, второй — Гатчина). Теперь, в 1924 году, Елизаветград переименован в Зиновьевск, почти одновременно «исчезает» Юзовка и появляется Сталино (с 1961 года — Донецк), а в следующем году — и Сталинград (ранее Царицын, ныне Волгоград). В этих первых переименованиях (потом, как известно, они покатятся снежным комом)[31] по-своему проявился «вождизм», открывавший путь к авторитарной власти.

Её симптомы не заставили себя ждать. Ещё летом 1923 года на неофициальном «пещерном заседании» (оно проходило в пещере близ Кисловодска), в котором, кроме Зиновьева, участвовали М.В. Фрунзе, М.М. Лашевич, Г.Е. Евдокимов, Г.К. Орджоникидзе и некоторые другие члены ЦК, было отмечено усиление руководимых Сталиным Секретариата и Оргбюро ЦК партии. В результате принятого компромисса в Оргбюро были введены от Политбюро Зиновьев, Троцкий и Бухарин. Однако никто из них, по признанию Зиновьева, не только не принял участия в текущей работе Оргбюро, но и не явился ни на одно его заседание.

И это тоже штрих, характеризующий как Троцкого, так и Зиновьева. В ближайшие месяцы после идейного разгрома Троцкого и его сторонников на январском пленуме ЦК 1925 года, осудившем их за ревизию большевизма и попытку подменить ленинизм троцкизмом, произошло то, что подспудно уже зрело, — последовал ещё один раскол в партийном руководстве, образовалась так называемая «новая оппозиция» во главе с Зиновьевым и Каменевым.

«Игра в вождизм» первого из них и политиканство второго не позволили им в решающий момент на XIV съезде ВКП(б) (декабрь 1925 года) открыто признать перед партией свою принципиальную ошибку в вопросе о ленинском «Завещании». Каменев, который на предшествующем съезде сделал все, чтобы сохранить вопреки воле Ленина пост генсека за Сталиным, теперь был вынужден заявить со съездовской трибуны, что он «против того, чтобы делать “вождя”».

— Именно потому, что я неоднократно говорил это т. Сталину лично, именно потому, что я неоднократно говорил группе товарищей-ленинцев, я повторяю это на съезде: я пришел к убеждению, что тов. Сталин не может выполнять роль объединителя большевистского штаба.

Стенографическая запись того, что последовало после этих слов, исполнена драматизма. Едва они были произнесены, в зале раздались крики: «Неверно! Чепуха! Вот оно в чем дело! Раскрыли карты! Мы не дадим вам командных высот! Сталина! Сталина!» Делегаты встают и приветствуют тов. Сталина, бесстрастно констатирует стенограмма. Далее в ней говорится, что поднявшийся со своего места один из руководителей ленинградской парторганизации, Г.Е. Евдокимов, в ответ на эти выкрики бросает в зал: «Да здравствует РКП! Ура! Ура!.. Да здравствует ЦК нашей партии! Ура!.. Партия превыше всего! Правильно!..» Его призывы также были встречены бурными аплодисментами, делегаты вновь встают. Но в их приветствия в честь партии и ЦК опять врываются крики: «Да здравствует тов. Сталин!!!» «Бурные, продолжительные, — записывают стенографистки, — аплодисменты, крики «Ура!». Шум».

Неизвестно, что думал в этот момент Каменев, стоя на трибуне перед бушующим залом. Но сознавал ли он, что сказанные им слова правды о Сталине сводились на нет его активным выступлением совместно с Зиновьевым и другими участниками «новой оппозиции» против линии партии в социалистическом строительстве, в разработке которой он ранее принимал участие? Такое маневрирование не могло встретить поддержку большинства делегатов, тем более что оно не сопровождалось честным признанием Зиновьевым и Каменевым собственной грубой политической ошибки, непринципиального отношения к ленинскому «Завещанию».

В совпадении дат и чисел есть порой какая-то магия, и их чисто случайное сочетание невольно обретает некую символику. Только что приведенные каменевские слова прозвучали ровно двадцать три месяца спустя после того, как морозным вечером 21 января 1924 года из Кремля выехали автосани, направившиеся по заснеженному шоссе на Горки, к ещё не уложенному в гроб телу Ленина.

Заметим также, что они прозвучали в день рождения Сталина — 21 декабря. Тогда, в конце 1925 года, ему, а несколькими неделями раньше и его одногодку Троцкому исполнилось сорок шесть. Пройдет четыре года, и свою круглую дату каждый из них встретит по-разному. Троцкий в 1929 году пересечет советские территориальные воды и высадится изгнанником на турецком островке. Для Сталина тот год станет воистину «годом великого перелома» — окончательного развала им Политбюро, сформированного при Ленине, и самоутверждения «рулевым большевизма».

Автосани, мчавшиеся в ночь 21 января 1924 года, безнадёжно запоздавшая речь Каменева 21 декабря 1925 года, газета «Правда» за 21 декабря 1929 года с передовой статьей «Сталин» и шлейфом славословящих его статей и приветствий… Три 21-х календарных числа…

В начале их — январское, когда, как помнит читатель, под брезентовым верхом автосаней рядом с Бухариным, Томским, Калининым тесно прижались друг к другу Зиновьев, Каменев и Сталин. Менее двух лет потребовалось, чтобы соединительное «и» в перечне этой тройки разом исчезло. Это коснулось не только их судеб, но и судеб партии и страны. Напомним ещё раз, что нельзя сводить внутрипартийную борьбу тех лет только к соперничеству партийных лидеров. Но вместе с тем невозможно не видеть и столкновения личных амбиций — чрезмерно хватающего самоуверенностью Троцкого, Зиновьева и Каменева с неслучайностью их «октябрьского эпизода», хитро и коварно маневрирующего Сталина…

Борьба с Троцким в 1923–1924 годах, выступление «новой оппозиции» Зиновьева и Каменева в конце 1925 года и поражение её на XIV съезде ВКП (б) стали основными вехами свершившегося раскола в высшем звене партийного руководства, что создавало новые возможности для дальнейшего утверждения власти Сталина. Некоторые авторы, главным образом западные, даже считают XIV съезд партии рубежом её оформления. Думается, что это неоправданное суждение.

Выступая на съезде, Рыков выразил настроение многих делегатов, заявив, что «общий интерес партии заключается в том, чтобы Сталина, Зиновьева, Рыкова, Каменева и всех нас запрячь в одну запряжку». Затем он убежденно отметил, что «никогда и ни перед кем, ни перед Сталиным, ни перед Каменевым, ни перед кем-либо другим, партия на коленях не стояла и не станет». Его слова делегаты встретили аплодисментами и криками: «Правильно!»

Следует отметить, что в исторической литературе в 60 — 70-е годы, в том числе и зарубежной, высказывалось предположение об участии Рыкова (а возможно, и Бухарина) в 1925 или 1926 годах в разрабатывавшемся тогда плане устранения Сталина с поста генсека и замены его Дзержинским. Ничего, кроме факта такого упоминания, сказать об этом сейчас нельзя. Но в общем-то, причастность к «заговору» как-то не вяжется с представлениями о личности Рыкова, да и Бухарина, которые никогда не принимали участия в подобных «мероприятиях», что, возможно, оказалось для них трагическим, когда позже они вступили в борьбу с большим мастером последних…

Вместе с тем это пока малодостоверное утверждение по-своему отражает и действительно достоверное — резкое повышение к середине 20-х годов личного авторитета Рыкова в партии и стране. Именно ему ЦК поручил выступить с речами при открытии и завершении работы XIV партсъезда. Только двух руководителей — его и Сталина — делегаты съезда встречали продолжительными овациями, встав со своих мест. Рост популярности Рыкова был не случаен. Кончался второй год его работы на посту красного премьер-министра. Не забудем, однако, что такое образное выражение вряд ли было тогда приемлемо. Максимализм эпохи, когда даже рукопожатия были объявлены его некоторыми ревнителями пережитком «проклятого прошлого», шел обок с её суровостью…