Начало неведомой эры

И вот свершилось. Рок принял грёзы,

Вновь показал свою превратность:

Из круга жизни, из мира прозы

Мы вброшены в невероятность!

_{Валерий Брюсов}

И вновь — зыбкий рассвет, на листках календаря новый день, пятница, 27 октября (9 ноября). Российские календари доживали последние недели, исчисляемые по старому стилю. Опережая их реформу, новое уже вторглось в жизнь страны, неотвратимо заявив о себе провозглашением власти Советов, неуклонным выстукиванием на телеграфных лентах букв, образующих пока ещё совсем непривычное словосочетание: Совет Народных Комиссаров.

В тот день Рыков — на первом заседании правительства, открывшем свой смольненский период, как позже будут обозначены начальные месяцы его работы, предшествовавшие переезду в Москву. До середины ноября заседания Совнаркома не протоколировали. И это не от сумятицы или неорганизованности. Их не было. Было иное — необходимость оперативно решать сотни вопросов, малых и великих.

Они стремительной лавиной обрушились и на народного комиссара по внутренним делам. Рыков пробыл на этом посту совсем недолго, чуть больше недели, а если говорить точно, девять дней. Они стали совсем не лёгкими, надо было неотложно подготовить ряд важнейших декретов и вместе с тем брать в руки аппарат бывшего министерства внутренних дел, ломать его рутину, начинать создание советской государственности. Своего предшественника по министерству, 40-летнего меньшевика — юриста А.М. Никитина, Рыков хотя и не застал в должности первого после Февральской революции председателя Московского Совета (его в начале марта сменил Хинчук), но знал по деятельности начальника московской милиции, осуществлявшего конфискацию оружия у рабочих, требовавшего разоружения Красной гвардии.

Принципиально отличная позиция нового руководителя ведомства внутренних дел выявилась сразу. Немедленно, по телеграфу, был введён в действие декрет «О рабочей милиции».

«1. Все Советы рабочих и солдатских депутатов учреждают рабочую милицию.

2. Рабочая милиция находится всецело и исключительно в ведении Совета рабочих и солдатских депутатов.

3. Военные и гражданские власти обязаны содействовать вооружению рабочей милиции и снабжению её техническими силами, вплоть до снабжения её казённым оружием».

Рыков подписал его на следующий день после избрания в Совнарком 28 октября. По новому стилю эта дата приходится на 10 ноября. Она и теперь отмечается как День советской милиции, только на долгие годы «забылось», кто подписал декрет о её создании…

Другой декрет, подписанный в те дни рукой Алексея Ивановича, — «О передаче жилищ в ведение городов». «Городские самоуправления [вскоре введённые в структуру местных Советов. — Д-Ш.] имеют право на основании утверждаемых ими правил и норм вселять в имеющиеся жилые помещения граждан, нуждающихся в помещении или живущих в перенаселенных или опасных для здоровья квартирах». Тем самым было положено начало знаменитой в свое время «войне этажей» — переселению представителей городских низов из подвалов и трущоб в квартиры буржуазии и крупных чиновников, других зажиточных горожан.

Когда принимались эти, а также другие первые декреты и делались самые начальные шаги к повседневной советской работе, в газетах замелькало малоизвестное до того слово — Викжель. Непосредственно к Викжелю (эта аббревиатура означала: Всероссийский исполнительный комитет железнодорожного профсоюза) Алексей Иванович никогда никакого отношения не имел. Однако борьба, развернувшаяся в конце октября — начале ноября под прикрытием этой формально беспартийной организации, а на деле ставшей рупором различных антисоветских сил, прямо отразилась на позиции Рыкова в те дни, выявила его ещё не до конца изжитые представления о характере революционных событий и возможности блока с «революционной демократией».

29 октября (11 ноября), через два дня после окончания II съезда Советов, представители Викжеля выступили с заявлением во ВЦИК по вопросу о власти и одновременно разослали телеграмму «Всем, всем, всем»: «В стране нет власти… Образовавшийся в Петрограде Совет Народных Комиссаров, как опирающийся только на одну партию, не может встретить признания и опоры во всей стране». Выражая волю таившихся за ним сил, Викжель потребовал создания так называемого однородного социалистического правительства.

В тот же день на заседании ЦК, на котором Ленин отсутствовал, было единогласно принято: «ЦК признает необходимым расширение базы правительства и возможным изменение его состава». При проведении затем поименного голосования по вопросу «вхождения в правительство всех советских партий до народных социалистов» Рыков, голосовавший за такое вхождение, оказался среди меньшинства. Так обнаружилась «трещина между нами», как констатировал он, обращаясь к большинству ЦК на состоявшемся на следующий день заседании.

В последующие дни Рыков не сумел воспринять ленинскую критику сторонников переговоров об «однородном социалистическом правительстве»; он оказался среди тех, кто дал? по определению Владимира Ильича, запугать себя буржуазии. 4 (17) ноября Каменев, Рыков, Милютин, Зиновьев и Ногин вышли из состава ЦК РСДРП (б). Одновременно Ногин, Рыков, Милютин, Теодорович и Шляпников заявили на заседании ВЦИК, что «слагают с себя звание народных комиссаров»[10].

В тех конкретных условиях Ленин оценил их попытку навязать партии уклонение от власти как измену делу пролетариата. Эта кризисная ситуация развивалась в сложной обстановке. Накануне, 3 (16) ноября, под влиянием слухов о разрушениях в Московском Кремле, якобы происшедших во время взятия его революционными рабочими и солдатами, подал в отставку нарком просвещения А.В. Луначарский. Правда, убедившись в ложности таких сообщений, он тут же отказался от отставки. О сложности обстановки свидетельствует и недавно опубликованная запись беседы 6 (19) ноября только что ставшей в те дни наркомом общественного призрения (впоследствии наркомат социального обеспечения) Александры Коллонтай с Жаком Садулем. «Коллонтай, — отметил французский социалист, — сожалеет о неосмотрительном поступке Рыкова и ещё одного наркома, подавших в отставку. Они дезертируют с поля боя. Их поступок внесёт разлад в большевистские массы. Они сработали против революции. Что до неё лично, то она останется на своем посту, хотя у неё вызывают опасение взбалмошность, импульсивность, нервозность Троцкого и слишком теоретические тенденции Ленина. Она хотела бы привести своих товарищей к союзу с меньшевиками, необходимому для спасения революции».

Надо полагать, что сделанный шаг дался Рыкову совсем не легко, не менее трудно было убедительно объяснить восставшим массам свой выход на обочину революции в её решающие дни. Вездесущий Дж. Рид, выехавший 8 (21) ноября в Москву, в том числе и для того, чтобы лично убедиться в несостоятельности слухов о «кремлёвских разрушениях», вспоминает, что на одной из железнодорожных станций «увидел Ногина и Рыкова, отколовшихся комиссаров, которые возвращались в Москву для того, чтобы изложить свои жалобы перед собственным Советом».

Через пару дней, уже в Москве, Дж. Риду довелось присутствовать на одном из собраний, на котором обсуждался доклад Ногина и Рыкова об их выходе из правительства. Собрание проводилось в нынешнем Доме Союзов, и поначалу постепенно заполнявшийся Колонный зал был настроен вроде бы благодушно. Но атмосфера резко изменилась, как только стали прибывать представители рабочих районов.

Ногину, который выступал от себя и от Рыкова, пришлось туго. Его «стали осыпать, — свидетельствует Дж. Рид, — насмешками и бранью. Напрасно пытался он оправдаться, его не хотели слушать. Он оставил Совет Народных Комиссаров, он дезертировал со своего поста в самом разгаре боя!.. На трибуну поднялся взбешённый, неумолимо логичный Бухарин и разнес Ногина в пух и прах. Резолюция о поддержке Совета Народных Комиссаров собрала подавляющее большинство голосов. Так сказала свое слово Москва…» Коллонтай ошиблась, полагая, что отставка Рыкова, Ногина и других «внесёт разлад в большевистские массы». У неё напрасно вызывали опасения и «слишком теоретические тенденции Ленина». Они оказались вполне реалистическими, включая и данный эпизод, по поводу которого Владимир Ильич сразу уверенно заявил, что «московские рабочие массы не пойдут за Рыковым и Ногиным».

Суровый урок, полученный Рыковым в те ноябрьские недели, помог ему быстро осознать случившееся. 29 ноября (12 декабря) он последний раз упоминается в протоколах ЦК 1917 года. В тот день одним из пунктов порядка дня заседания ЦК стояло: заявление четверки. В соответствии с этим была рассмотрена просьба Рыкова, Каменева, Милютина и Ногина «об обратном приеме их в ЦК». По настоянию Ленина ответ был отрицательным.

В таком ответе проявилась не жёсткость, а убежденность основателя и руководителя партии, что просчет революционера должен быть исправлен не словом, а конкретными делами. Он верил в соратников по борьбе и, когда они допускали ошибки, не отсекал их от партии, давал им возможность работой подтвердить верность революции и Советской власти. Подобно тому как почти полтора десятилетия назад, при их первой встрече в женевском предместье, Ленин не ошибся в Рыкове, он не ошибся и теперь. Минует три года, и Ленин, мысленно вернувшись в неповторимую осень семнадцатого, отметит, что перед самой Октябрьской революцией и вскоре после неё ряд превосходных коммунистов «сделали ошибку, о которой у нас неохотно теперь вспоминают. Почему неохотно? Потому, что без особой надобности неправильно вспоминать такие ошибки, которые вполне исправлены». Эти виднейшие большевики и коммунисты, добавил Владимир Ильич, через несколько недель — самое большее через несколько месяцев — «увидели свою ошибку и вернулись на самые ответственные партийные и советские посты»³⁷.

Так оно и было. Менее чем через три месяца Рыков был вновь включён в состав правительства, на этот раз в качестве члена коллегии народного комиссариата продовольствия. Соответствующее решение Совнаркома об этом состоялось 15 февраля — уже по новому, григорианскому календарю, введённому в стране двумя неделями раньше. Новое появилось и в наименовании правительства: к уже ставшей обиходной аббревиатуре СНК добавилась ещё одна — РСФСР. В этом сокращении ёмкой формулировки — Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика — утвердилось с января 1918 года название нового государственного устройства большей части бывшей империи.

Рыкову, однако, в то время — в послеоктябрьские недели и первые недели 1918 года — пришлось заниматься не столько тем новым, большим и малым, что повседневно несла пролетарская революция, сколько оставшейся от старого проблемой, очень важной и резко обострившейся, — спасением от голода революционной Москвы. «Хлеба!» — это требование, явившееся одной из непосредственных причин февральского выступления масс, не было выполнено Временным правительством. Более того, контрреволюция стремилась использовать продовольственный кризис в политических целях, чтобы задушить пролетариат «костлявой рукой голода». Эта фраза миллионера Рябушинского, многократно воспроизводимая в школьных учебниках истории, примелькалась. А ведь она не была просто фразой. Победившая власть Советов обнаружила почти пустые продовольственные закрома революционных центров, особенно обеих столиц.

Ко времени ноябрьского возвращения Рыкова из Петрограда в Москву запасов муки в городе оставалось, при самой жёсткой экономии, на три-четыре дня. В лексиконе москвичей замелькало невесёлое словечко «четвертушка» — четверть фунта, сто граммов — такова была дневная норма выдачи хлеба на человека.

В те дни Рыков не только подвергся беспощадной критике за свое ноябрьское решение, но и получил ответственнейшее в тех условиях задание, свидетельствовавшее о вере партии и рабочих в его революционную энергию и волю. Он возглавил Московский продовольственный комитет и как комиссар по продовольствию немедленно выехал в южные районы, хлебную гущу страны.

Посланец рабочей Москвы проталкивал застрявшие на железнодорожных путях хлебные маршруты, организовывал новые в Туле, Орле, Тамбове, родном Поволжье. Он занимался продовольственными делами и вместе с тем оказывал помощь в укреплении власти местных Советов. «Советская неразбериха на юге во всем разгаре, — писал он с дороги в Москву. — Нет людей, нет ещё умения работать, а дела много, и самого ответственного. О том, что делается у нас на севере с отсутствием хлеба, здесь и понятия не имеют. По всем городам выдаётся по полтора фунта (600 граммов) хлеба в день на человека». Немалую работу провел Алексей Иванович в северных районах Украины. «Приехал сегодня в Харьков, — сообщал он в декабре, — и два состава хлеба выхлопотал для Москвы, стало немножечко легче».

«Немножечко легче» стало и с продовольственным снабжением Москвы, норма выдачи хлеба повысилась до 300 граммов. «В те тяжелые дни москвичи знали, кому они обязаны спасением от голодной смерти». Соответствует ли действительности такое утверждение в одной из современных нам статей, посвященных Рыкову? Думается, действительности — нет, цепко державшим нас стереотипным представлениям — да. Москвичи (если говорить о них в самом широком смысле) в значительной своей части, конечно, знали о Рыкове, чему немало способствовала газетная шумиха вокруг выхода его и других наркомов из правительства. Но вряд ли они связывали борьбу с продовольственным кризисом в городе в конце 1917 — начале 1918 года только с его фамилией. Не было этого и в рабочей среде, где Рыков был наиболее известен. Лично у него разговор на такую тему, если бы он возник, мог вызвать лишь ироническую усмешку: подобно почти всем старым большевикам, он был далёк от того, чтобы как- то выделять себя, и считал свою деятельность органической частью общей борьбы партии.

Не касаясь более вопросов продовольственного кризиса, ставшего одним из истоков вынужденных чрезвычайных мер, на которые уже в 1918 году пришлось пойти Советской власти, отметим, что связанная с ним деятельность Рыкова не ограничивалась только городской чертой Москвы. В первые послеоктябрьские месяцы в РСФСР сложились укрупненные административно-территориальные районы — областные объединения Советов. Одно из таких объединений образовали губернии Центральной промышленной области во главе с избранным в декабре 1917 года Московским областным Советом. В состав его исполкома в качестве комиссара продовольствия этого обширного региона вошёл и Рыков. Позже, в марте, в такой же должности (оставаясь членом коллегии Наркомпрода РСФСР) он был включён в созданный тогда Московский областной Совет Народных Комиссаров. Впрочем, находиться в нем Алексею Ивановичу довелось совсем недолго.

Рассказывают, что Ленин, узнав в первый день переезда в Москву о создании местного Совнаркома, в котором был даже свой «комиссар по иностранным делам» (литературовед В.М. Фриче), пришел в весёлое настроение. Смеясь, он рекомендовал поскорее ликвидировать эту нелепицу и сосредоточить все силы на действительном укреплении советской работы.

Налаживание этой трудной, повседневной работы становилось одной из важнейших задач. Вскоре, 31 марта 1918 года, ЦК РКП (б), обсуждая свою общую политику, констатировал, «что период завоевания власти кончился, идёт основное строительство», поэтому «необходимо привлекать к работе знающих, опытных, деловых людей».

На ближайшем заседании, 3 апреля, Совнарком РСФСР обсудил вопрос о назначении Рыкова на правах члена правительства председателем Высшего совета народного хозяйства — ВСНХ РСФСР. По имеющимся в литературе сведениям, его кандидатура была внесена Свердловым, являвшимся председателем ВЦИК и одновременно ведавшим организационной работой ЦК РКП (б), включая кадровые вопросы. Но несомненно, что замещение этого одного из самых значительных государственных постов предварительно согласовывалось с Лениным, а возможно, именно он и предложил кандидатуру Рыкова.

Протоколы заседаний ЦК РКП (б) весны 1918 года[11] позволяют более подробно рассмотреть новое назначение Рыкова. На заседании ЦК 4 апреля (следующем после упомянутого заседания 31 марта) первым был поставлен вопрос «распределения сил». Он касался только руководства ВСНХ. «Выяснено, — записано в этой связи в протоколе, — что Высший совет народного хозяйства не может развить широкой работы, пока во главе его не стоит достаточно сильный, энергичный человек, способный организатор. Единственным кандидатом на пост председателя СНХ является т. Рыков. Постановлено назначить т. Рыкова председателем, добившись от москвичей согласия на оставление Рыковым его работы по продовольствию в Московской области. Поручается т. Свердлову переговорить и с Рыковым, и с москвичами».

Это совершенно ясное, не вызывающее никаких иных толкований постановление ЦК дополнено в протоколе заседания резолюцией, которая, по существу, повторяет его текст. Почему появился такой дублирующий документ? Его подлинник написан рукой Свердлова: «К заседанию 4/IV-18 г. О Рыкове. Исходя из огромного значения ВСНХ, из крайней сложности налаживания его работы, из полной невозможности обойтись без назначения ответственного работника в ВСНХ, ЦК постановляет: назначить председателем ВСНХ т. Рыкова, сообщив об этом постановлении как т. Рыкову, так и тт. из Московского областного Совета, которым предложить немедленно освободить т. Рыкова от работы в области». Подлинник документа скреплен личными подписями Ленина, а также ещё четырех членов ЦК — Свердлова, Сталина, Троцкого и Сокольникова.

Приведенный текст не датирован. Не представляет, однако, труда установить, что он был подготовлен и подписан членами ЦК до 4 апреля. Также нетрудно заключить, что это было сделано к состоявшемуся накануне, 3 апреля, заседанию Совнаркома или сразу после него. Исходя из «крайней спешности налаживания работы» ВСНХ, Ленин и Свердлов загодя, не дожидаясь очередного заседания ЦК, обговорили с радом его членов выдвижение кандидатуры Рыкова и заручились их согласием и поддержкой (кстати, Троцкий и Сталин были одновременно и членами правительства). На следующий день после обсуждения 3 апреля рыковского назначения в Совнаркоме рассматриваемый документ был включён в протокол заседания ЦК, чем, на наш взгляд, и объясняется наличие в нем одновременно постановления и резолюции, повторяющих друг друга.

Рассматривая приведенные документы, нельзя не отметить содержащуюся в них высокую оценку личных и деловых качеств Рыкова. Указав на необходимость поставить во главе ВСНХ достаточно сильного, энергичного человека, способного организатора, ЦК подчеркнул, что единственным кандидатом на этот пост является Рыков. Такое твердое мнение о нем сложилось ещё в период подполья, окрепло в 1917 году и упрочилось в первые послеоктябрьские месяцы. Теперь, на расстоянии времени, как-то ослабленно воспринимается почти неимоверная крутизна поворотов судеб рыковского поколения революционеров. Всего лишь год назад бывший ссыльный-нарымчанин, ещё вчера подвластный полицейским чинам, вышел на привокзальную площадь митингующей, как и вся страна, Москвы. Он не затерялся на этих митингах, а нашёл свое место в служении революции. А может, и наоборот — это революция искала и находила нужных её свершениям людей.

Новый поворот в жизни Рыкова, твердо определивший характер его революционно-государственной деятельности, опять — уже в который раз — пришелся на весну. Одно из очарований этой поры, пожалуй, в том, что она всякий год приходит как бы внезапно и по-новому. Ну, а весне, звеневшей в 1918 году апрельскими ручьями, новизны было не занимать! То была первая весна Советской власти, которая, подавив контрреволюционные мятежи, прошла триумфальным шествием из конца в конец бывшей Российской империи. Только что заключённый Брестский мир, несмотря на все его тяготы, вырвал наконец миллионы солдат из раскисавших в талых снегах окопов мировой войны. Революция получила возможность взглянуть на свои мирные задачи.

В.И. Ленин назвал их очередными задачами Советской власти. Под таким заголовком в канун первого советского Первомая была опубликована его работа, рассматривавшая конкретные пути приступа к строительству новой жизни. «Мы, партия большевиков, — вдохновенно писал Ленин, — Россию убедили. Мы Россию отвоевали — у богатых для бедных, у эксплуататоров для трудящихся. Мы должны теперь Россией управлять».

Новый этап в жизни только что миновавшей свое первое полугодие Советской страны начинался в труднейших и сложнейших условиях. Впоследствии, анализируя события первого послеоктябрьского периода, Рыков отмечал, что перед установившейся в стране диктатурой пролетариата в форме Советской власти встали двоякого рода задачи: разрушительные и созидательные. «Октябрь, — говорил он, — имеет два лица, две стороны: одну, обращённую к прошлому, другую — к будущему. В начальный период Октябрьской революции на первый план, естественно, выдвигалась разрушительная программа, программа ликвидации войны, остатков монархии, разрушения старого государственного аппарата, упразднения сословий, привилегий, уничтожения национального гнёта». Но тогда же, подчеркивал Рыков, встала и задача создания нового, социалистического общества; «обе эти задачи мы должны были осуществлять одновременно».

Рождение нового в переплете с отторжением и разрушением старого создавало неимоверные трудности. Последние резко усугублялись хозяйственной разрухой, полным расстройством к октябрю 1917 года экономической жизни. Сразу после победы Советской власти её враги приняли все меры, чтобы расширить и углубить разруху. Они действовали не только упомянутой «костлявой рукой голода», но и стремились вызвать паралич всей государственной и хозяйственной деятельности. Теперь мало кто помнит первоначальное название карательного органа диктатуры пролетариата, созданного в конце 1917 года. А оно точно отражало одно из важнейших конкретных направлений развернувшейся тогда ожесточённой схватки: Всероссийская Чрезвычайная комиссия (ВЧК) по борьбе с контрреволюцией и саботажем.

Именно саботаж ускорил переход от рабочего контроля над производством и распределением к «красногвардейской», по определению Ленина, атаке на капитал. В ходе её Советская власть в короткий срок приступила к национализации банков, транспорта, внешней торговли, к весне 1918 года в руках пролетарского государства оказалось более 800 промышленных предприятий.

Рыков появился в ВСНХ, когда начальный, «красногвардейский» этап национализации был уже пройден. Свойственные этому этапу темпы отчуждения фабрик и заводов резко обгоняли процесс налаживания управления ими. Да и сам аппарат ВСНХ, растерявший немало сотрудников при переезде в Москву, как бы вернулся к своему зачаточному состоянию. Сохранилось свидетельство о начале работы Рыкова на новом посту: «Сотрудников нет. Ничего не убрано, не налажено. Всюду пыль, грязь. И вот среди этого беспорядка появляется Алексей Иванович Рыков в своем потертом пиджачке. Ко всему присматривается, обо всем расспрашивает…»

Не нужно думать, что в такие условия попал тогда только Рыков — в них находились и другие наркоматы. И всё-таки Рыкову фактически пришлось если не все, то почти все начинать сначала. Это даёт основание некоторым современным авторам утверждать, что, по существу, он создал ВСНХ. Так ли это? Так и в то же время не так. Почему «не так»?

Ко времени назначения Рыкова ВСНХ действовал уже более двенадцати недель. Подготовка к его созданию как единого общеэкономического центра началась ещё в ноябре 1917 года. После трехкратного обсуждения положения о нем ВЦИК утвердил положение и декретом от 1 (14) декабря учредил ВСНХ при СНК, а также его местные органы — советы народного хозяйства при областных, губернских и уездных Советах. Выступая на заседании ВЦИК 1 декабря, Ленин особо подчеркнул, что ВСНХ должен быть таким же боевым органом в экономике, каким СНК является в политике. Руководящему хозяйственному органу, следовательно, сразу придавалось особое значение. Его деятельность была призвана возглавить руководство народным хозяйством и вместе с тем обеспечить вовлечение трудящихся в управление предприятиями через фабзавкомы (слившиеся в 1918 году с профсоюзами).

Наделённый широкими функциями и полномочиями, ВСНХ уже в первые недели после создания становился инструментом преобразования хозяйственно-экономической жизни страны. Первоначально ведущую роль в руководстве им играли так называемые «левые коммунисты», а один из их видных представителей — старый большевик (с 1907 года), но на самом деле молодой, 30-летний Н. Осинский (В.В. Оболенский), — был перемещен с занимаемого им после победы Октябрьской революции поста управляющего Государственным банком и стал первым председателем ВСНХ. Наряду с ним в Мариинский дворец, где несколько месяцев назад начинало свою деятельность Временное правительство, а теперь расположился формирующийся ВСНХ, пришли другие видные большевики. В первый состав Бюро ВСНХ были включены лидеры «левых коммунистов» — Бухарин и В. Смирнов, а также Амосов, Антипов, Ларин, Ломов (Оппоков), Милютин, Савельев, Смидович, Сокольников, Чубарь и Шмидт. Не все они приняли активное участие в работе, а некоторые вскоре вообще отошли от неё, получив другие назначения. Недолго — всего несколько недель — пробыл председателем ВСНХ и Осинский. Эту должность он замещал до 20-х чисел марта 1918 года, когда «левые коммунисты», несогласные, как известно, с заключением Брестского мира, вышли из правительства.

Обычно только этим и объясняют происшедшую тогда смену руководства ВСНХ. Думается, такое объяснение недостаточно. Вопрос о налаживании деятельности высшего экономического органа не раз был в конце 1917 — начале 1918 года предметом обсуждения на заседаниях Совнаркома. При этом указывалось, что ВСНХ должен превратиться из дискуссионного органа в орган, практически руководящий экономикой, обеспечивающий согласованное и действенное управление ею. Ничуть не умаляя личность Н. Осинского — одного из активных участников революции и первых лет советского строительства, следует заметить, что, очевидно, его «левизна» в вопросах войны и мира порождала определённую позицию и во внутренних вопросах. Она, может, и была приемлема на этапе «красногвардейской атаки на капитал», но изжила себя, когда перед ВСНХ встала задача усилить, как было указано на заседании ЦК 4 апреля 1918 года, широкую работу.

В нашу задачу не входит рассмотрение деятельности ВСНХ. Мы коснулись здесь её начального периода отчасти для того, чтобы ответить на поставленный выше вопрос, но главное — для того, чтобы подчеркнуть неслучайность прихода Рыкова к руководству ВСНХ и именно весной 1918 года.

«Первый раз в мировой истории, — отмечал в разгаре той весны Ленин, — социалистическая партия успела закончить, в главных чертах, дело завоевания власти и подавления эксплуататоров, успела подойти вплотную к задаче управления. Надо, чтобы мы оказались достойными выполнителями этой труднейшей (и благороднейшей) задачи социалистического переворота».

Одним из таких «достойных выполнителей» и был призван стать Рыков. Апрель 1918 года положил начало более чем двенадцатилетнему периоду, в течение которого он так или иначе стоял у руля советской экономики. Это был отнюдь не однозначный период, о чем ещё не раз придется говорить. Но отметим, что уже в самом начале его Рыков заявил себя сторонником того пути социалистического строительства, который весной 1918 года смог только обозначиться, получив развитие в проведении экономической политики 20-х годов. Иначе говоря, он был сторонником определённой политической линии, и стоит задуматься над тем, какое это имело значение при его выдвижении весной 1918 года на пост руководителя народного хозяйства, а затем, через две весны, в 1921 году, при назначении заместителем Ленина сначала в СТО и чуть позже в Совнаркоме.

Обращаясь ныне к государственной деятельности Рыкова, его характеризуют преимущественно в одном аспекте — как выдающегося практика и незаурядного организатора. «Скажем прямо, — пишет в этой связи один из современных авторов, — в теоретическом его наследии нет разработок особо крупных и ярких». Что же, скажем в ответ не менее прямо: это наследие совершенно не изучено, оно до сих пор известно лишь очень фрагментарно и категорически судить о нем в целом, наверно, преждевременно. Конечно, Рыков не был теоретиком типа, скажем, Бухарина, Преображенского или того же Осинского. Но он стал крупнейшим политическим деятелем государственного масштаба, что подразумевает многое, в том числе и качества выдающегося организатора-практика, и незаурядность в теоретическом мышлении, и способность взять на себя ответственность за принятие и проведение решений, и ещё одну ответственность, точнее, меру её за последствия развития событий.

Недолгие девять дней, проведенные Рыковым осенью 1917 года в кресле (впрочем, было ли такое?) наркома по внутренним делам, явились, разумеется, всего лишь прикосновением к масштабной государственной деятельности. Её настоящая, большая школа началась только в апреле 1918 года, когда новый глава ВСНХ появился в здании этого ведомства, в его пыльных и грязных комнатах, как эмоционально засвидетельствовал впоследствии современник. Привести в порядок комнаты было нетрудно. Главное же, что обнаружил Рыков, обходя их, тот же современник зафиксировал предельно лаконично: «Сотрудников нет».

Конечно, какой-то минимум их был, но действенный аппарат ещё предстояло создать. Подбор людей, формирование кадров, способных вести повседневную деятельность ВСНХ, стали одной из первоочередных забот Рыкова. В решении этой задачи, несомненно, сказался многолетний опыт предшествующей школы профессионального революционера, навыки работы с людьми, представителями не только рабочей массы, но и других общественных слоев, особенно интеллигенции. Последнее обстоятельство имело немаловажное значение, решение «кадровой задачи» было не только делом неотложным, но и одним из сложнейших, связанным с необходимостью широкого привлечения к управлению экономической жизнью РСФСР старых специалистов. На уже упоминавшемся заседании ЦК РКП (б) 31 марта 1918 года, непосредственно предшествовавшем постановлению о назначении Рыкова руководителем ВСНХ, было указано: «Саботаж интеллигентских кругов сломлен, техники идут к нам, надо их использовать. В первый период завоевания мы не привлекали, не могли привлекать техников. Теперь положение изменилось, в этом смысле мы переживаем новый курс». Раскрывая его, Ленин отмечал в те дни, что для решения практических задач победившей Советской власти необходимо привлечь к содействию ей большое число представителей буржуазной интеллигенции, в особенности из числа тех, кто был занят практической работой организации крупнейшего производства.

Здесь прямо указан адрес первоочередного привлечения «техников» — управление народным хозяйством. Можно сказать, что Рыков был в числе тех большевистских руководителей, которые сумели приобрести немалый авторитет в кругах старой интеллигенции, сыграли выдающуюся роль в формировании кадров «спецов». Появление этого слова отразило вхождение в жизнь Советской республики старых специалистов, которое приобрело широкий характер. К концу 1919 года только в научно-техническом отделе ВСНХ работали или являлись консультантами и экспертами более 200 профессоров, 300 инженеров, почти 250 других квалифицированных «спецов».

Иногда образно говорят, что Красная Армия создавалась в 1918 году под огнём противника. На народнохозяйственном фронте огневой пальбы не было, но не было и резерва времени. В том числе и при создании штаба этого фронта — ВСНХ. Организация в короткий срок его повседневной работы, несомненно, связана с напряжённейшей деятельностью Рыкова. Она является не единственным, но серьезным свидетельством в пользу приведенного выше утверждения, что, по существу, он «создал ВСНХ». Но вместе с тем необходимо ещё раз повторить: неправильно сводить создание ВСНХ только к личной деятельности Рыкова. В такой невольной неправде — дань отжившим представлениям, своеобразное эхо авторитаризма, в корне неприемлемого для Рыкова, что через десять — двенадцать лет стало его трагедией, да и не только его…

Такая оговорка необходима: становление и развитие революционно-государственной деятельности Рыкова невозможно представить вне той системы коллективного руководства во главе с В.И. Лениным, которая сложилась в послеоктябрьский период. Приход Рыкова в ВСНХ положил начало его почти пятилетнему непосредственному если и не каждодневному, то, во всяком случае, постоянному общению с Владимиром Ильичем.

Глава Совнаркома начал работать в своем кремлёвском кабинете 19 марта 1918 года. Недели через две здесь начал бывать и новый глава ВСНХ. Тогда же его спокойный голос стал раздаваться и в соседней большой комнате — на заседаниях правительства.

Но конечно, баритон Рыкова стал привычен прежде всего сотрудникам и руководителям ВСНХ. В печати 20-х годов иногда воспроизводился рисунок Леонида Пастернака, относящийся ко времени гражданской войны. На нем Алексей Иванович ведёт заседание Президиума ВСНХ. Высшим руководящим органом последнего являлся Пленум — несколько десятков представителей ВЦИК, наркоматов, профсоюзов, кооперации и местных СНХ. Пленум избирал постоянно действующий Президиум ВСНХ из девяти человек, который вёл всю повседневную работу под руководством Рыкова.

Бюро ВСНХ, начавшее заседать в петроградском Мариинском дворце, вскоре после переезда в Москву было упразднено. В «Деловом дворе» — первом московском здании (на нынешней площади Ногина), построенном с применением каркасной конструкции, где со временем обосновался ВСНХ, — и проходили заседания его Президиума. В 1918–1920 годах в него, кроме А.И. Рыкова и его заместителей В.П. Милютина, А. Ломова (Г.И. Оппокова) и позже П.А. Богданова, в разное время входили: Г.Д. Вейнберг, Л.Я. Карпов, А.С. Киселёв, Л.Б. Красин, Ю. Ларин (М.А. Лурье), Ю.В. Ломоносов, В.П. Ногин, Я.Э. Рудзутак. С.П. Середа, В.М. Свердлов, В.М. Смирнов, Г.Я. Сокольников, Ф.Ф. Сыромолотов, В.Я. Чубарь, В.В. Шмидт, А.В. Шотман, Н.Б. Эйсмонт и др. Фамилии большинства их них неотъемлемы от истории первых советских лет. Это были незаурядные руководители, коллективная деятельность которых обеспечивала повседневную работу ВСНХ, была прочной опорой для Рыкова и вместе с тем объединялась и направлялась им.

Алексей Иванович непосредственно руководил ВСНХ РСФСР свыше трех лет — до конца мая 1921 года. С образованием на бывшей территории Российской империи советских республик организовывалось и управление их народным хозяйством. При этом в одних их них учреждались республиканские СНХ, работавшие под руководством ВСНХ РСФСР, в других такие органы не создавались — их функции выполнял уполномоченный ВСНХ РСФСР при правительстве данной республики. Таким образом, Рыков возглавил подлинно высший орган, являвшийся высшим в масштабах всей страны в соответствии с исторически сложившимся народнохозяйственным единством.

Он был последовательным сторонником укрепления и развития такого единства на основе принципов и завоеваний революции. Рассматривая в 1919 году экономические отношения между «советскими государствами», то есть республиками, он отмечал, что термин «независимость» по отношению к ним распространяется главным образом на их национальнокультурную жизнь. Но, являясь сторонником экономического единства всей страны, Рыков вместе с тем активно поддерживал создание федерации равноправных советских республик. Выступая тогда же, в 1919 году, при обсуждении новой программы партии на VIII съезде РКП (б), он подчеркивал: «Ясное дело, что интересы нации, интересы языка, религии, культуры и т. д. мы ни в коем случае и ни при каких условиях подавлять не будем». Эти слова, произнесенные в полемике с противниками федерации, выражали четкий подход, направленный на уничтожение национальных привилегий, полное равноправие народов, их сближение на основе федеративного устройства страны по советскому типу.

Весной 1918 года Рыков, так сказать, приняв все хозяйство бывшей империи, вместе с тем возглавил орган, обладавший поначалу чрезвычайной широтой функций. Если говорить коротко, ВСНХ того времени ведал организацией всего народного хозяйства и финансов. Он регулировал экономическую жизнь страны, объединял работу местных СНХ и экономических наркоматов, занимался вопросами промышленности, транспорта, торговли, отчасти и сельского хозяйства. Нельзя забывать, что эта деятельность развертывалась в условиях продолжавшейся национализации. На её втором этапе (весна — начало лета 1918 года) стали обобществляться целые отрасли промышленности — нефтяная, сахарная, транспортного машиностроения и др. Всего на этом этапе было национализировано свыше 1200 фабрик и заводов, других предприятий.

Порой называют и другие цифры. Но главное в данном случае не в уточнении их, а в том, чтобы ещё раз подчеркнуть, что Рыков возглавил руководство ВСНХ на этапе, когда основное внимание переносилось на закрепление завоёванных позиций в экономике страны, организацию ведения нового, советского народного хозяйства. Это была сложнейшая позитивная задача, трудности решения которой мы нередко затушёвываем односторонне пафосной оценкой процесса национализации, сосредоточивая все внимание на роли в ней лишь передовой части трудящихся. А ведь было и иное. Люди старшего поколения помнят незамысловатую песенку о том, как «пришел восемнадцатый год и по винтику, по кирпичику растащили огромный завод». Революция разбудила не только созидательное творчество масс, но и их стихийно-негативные действия, без преодоления которых было невозможно созидание новой жизни.

Новый председатель ВСНХ стал одним их тех соратников Ленина, которые весной 1918 года полностью восприняли его программу очередных задач Советской власти, направленную на борьбу за организованность, дисциплину, повышение производительности, внедрение всенародного учета и контроля, осуществление экономических методов управления народным хозяйством. Такое восприятие не было ни автоматическим, ни случайным. Рыков являл собой тип большевика, для которого созидательная деятельность в революции была основной, и это его качество ярко выявилось уже в первые послеоктябрьские месяцы.

Но конечно, легко сказать или написать «созидательная деятельность». Ведь в реальности она соседствовала с одновременной ломкой привычных форм, продиралась сквозь неизбежный при этом хаос и требовала исключительного напряжения сил, способности наладить совершенно новое дело, вести работу в неординарных условиях. Происходило это не разом, первые десять — двенадцать недель пребывания Рыкова в ВСНХ ушли на то, чтобы овладеть ситуацией, создать и укрепить организационные предпосылки налаживания народного хозяйства. Естественно, что одной из главных задач председателя ВСНХ стало, как уже отмечалось, обеспечение функционирования центрального аппарата, превращение его в подлинный орган руководства экономической жизнью.

Это была, однако, лишь часть задачи создания такого руководства, решение которой требовало действий не только «сверху», но и «снизу». Поэтому в поле зрения Рыкова сразу вошли вопросы деятельности местных экономических органов. «Было бы бессмысленно думать, — подчеркивал он в те дни, — что, организовав центр в Москве, можно управлять всей промышленностью». Нужно, убежденно считал Рыков, «распределить функции, определить, кто и что решает, что может решать область, что — уезд, что — центр».

В ряде промышленных центров СНХ начали создаваться ещё на этапе «красногвардейской атаки на капитал». Однако большинство местных — губернских, а затем и уездных совнархозов сформировалось уже при Рыкове, в апреле — июне 1918 года. Наряду с этими местными народнохозяйственными органами в тот период действовали и более укрупненные районные (областные) СНХ, ведавшие организацией, регулированием и планированием хозяйства экономических районов, охватывавших территорию двух-трех, а то и двенадцати — пятнадцати губерний.

С точки зрения Рыкова, это была не просто система органов среднего и низшего уровня, «подпиравшая» ВСНХ, но и звенья, обеспечивавшие тесную практическую связь народнохозяйственной деятельности с работой губернских и уездных Советов, фабзавкомов и профсоюзов, а через них — с широкими слоями трудящихся. Именно налаживание такой связи, приступ к реализации через неё, посредством её, экономических задач диктатуры пролетариата и стало одним из основных направлений начального периода работы Рыкова в ВСНХ.

В известной мере итог этого периода подвел I Всероссийский съезд Советов народного хозяйства, работавший в Москве в конце мая — начале июня 1918 года. Его проведению придавалось большое значение. За три дня до съезда в Кремле под руководством Ленина и Рыкова собрался Президиум ВСНХ, определивший повестку предстоявших заседаний: экономические последствия Брестского договора; экономическое положение России и экономическая политика; о деятельности ВСНХ; о финансовом положении и госбюджете; внешняя торговля; о Комитете госсооружений; доклады с мест.

26 мая свыше 250 делегатов съезда заполнили зал второго Дома Советов (бывший большой ресторанный зал «Метрополя»), где обычно в то время заседал революционный парламент того времени — ВЦИК. Теперь здесь собрался другой своеобразный парламент, в котором было представлено 5 районных (областных), 30 губернских и значительное число уездных совнархозов, а также отделы ВСНХ, профсоюзы и фаб- завкомы.

Съезд открыл Рыков, предоставивший первое слово главе Советского правительства. На Высший совет народного хозяйства, сразу подчеркнул Владимир Ильич, «легла теперь одна из трудных и одна их самых благодарных задач. Нет никакого сомнения, что чем дальше будут двигаться завоевания Октябрьской революции, чем глубже пойдет этот переворот, который начат ею, чем прочнее будут закладываться основы завоевания социалистической революции и упрочение социалистического строя, тем больше, тем выше будет становиться роль советов народного хозяйства, которым предстоит одним только из всех государственных учреждений сохранить за собой прочное место, которое будет тем более прочно, чем ближе мы будем к установлению социалистического порядка, чем меньше будет надобности в аппарате чисто административном, в аппарате, ведающем собственно только управлением».

Так виделась в ту пору деятельность высшего советского экономического органа, проводящего демократический централизм в области хозяйственной жизни. В связи с последним следует коснуться обсуждения на съезде «Положения об управлении национализированным предприятием». Вопреки «левым коммунистам» (В.М. Смирнов, В.Н. Андронников и др.), настаивавшим на подчинении предприятий только местным органам, комиссия съезда, в которую от СНК вошёл Ленин, а от ВСНХ — Рыков и Вейнберг, обеспечила принятие большинством делегатов «Положения», согласно которому фабрично-заводские управления формировались ВСНХ и его районными (областными) органами, а также профессионально организованными рабочими данного предприятия, включали в свой состав специалистов.

Разрабатывая вместе с Лениным это «централистское» положение, Рыков выступал за централизм, понимаемый в «действительно демократическом смысле», который «предполагает в первый раз историей созданную возможность полного и беспрепятственного развития не только местных особенностей, но и местного почина, местной инициативы, разнообразия путей, приемов и средств движения к общей цели», требует «счета денег», использования финансовых рычагов учета и контроля, госкапиталистических форм экономики и т. п. Такой подход является, пожалуй, одной из важных характеристик позиции Рыкова в период развертывания его деятельности во главе ВСНХ весной и в начале лета 1918 года.

Именно тогда, на I Всероссийском съезде Советов народного хозяйства, выступая с докладом о деятельности ВСНХ, Рыков произнес приведенные в предшествующей главе слова о том, что русскому рабочему выпало на долю необычное счастье быть авангардом и застрельщиком социалистического переворота. И тут же подчеркнул: «Но это — не только счастье, но и громадная тяжелая обязанность…»

Примечательно, что это положение, по существу, открывает томики собрания статей и речей А.И. Рыкова, изданные десяток лет спустя[12]. Среди них самый объёмистый — первый, относящийся ко времени 1918–1920 годов. Его материалы отражают героизм, сложность и противоречивость начального периода жизни Советской страны.

Весна 1918 года, вселявшая надежды на возможность приступа к мирному строительству нового общества, оказалась на деле преддверием событий, «в грозе и тревоге» которых, говоря крылатыми словами песни, первый послеоктябрьский год остался в памяти народной как «боевой восемнадцатый год» и ушел в историю «по военной дороге». По такой дороге были вынуждены торить свой путь первопроходцы пролетарской революции и в девятнадцатом году, и в двадцатом…

Это огненное трехлетие вошло в наши учебники истории как период гражданской войны и империалистической интервенции. Нельзя, однако, не заметить, что в некоторых публицистических работах последних лет органическая связь широкомасштабного развертывания гражданской войны с интервенцией каким-то образом, невольно или вольно, как бы «исчезла». Вместе с тем отошло на второй план едва ли не определяющее значение внешних сил. К тому же бытующая до сих пор с времён «Краткого курса» нелепая формулировка «иностранная интервенция» (как будто вторжение извне может быть «отечественным»!) заслоняет подлинное определение последней, которая может иметь различные формы — и вооружённую, и экономическую, и политическую, и идеологическую и т. д. Если вдуматься, все эти формы так или иначе были применены международным империализмом после победы Октября против Страны Советов.

Тень черного крыла интервенции, её хищные и кровавые когти, рвавшие российские земли, являются своеобразной и характерной чертой гражданской войны 1918–1920 годов. «Вначале Октябрь, — отмечал Рыков, — сравнительно мало обеспокоил международную буржуазию. Капиталистический мир считал, что Октябрьская революция есть только краткий эпизод, историческое «недоразумение». Явился-де какой-то Ленин — новый Пугачев или Стенька Разин, — устроил «бунт» в Петрограде и в Москве. Они рассчитывали, что этот «бунт» будет в короткое время ликвидирован, но затем, когда оказалось, что это не маленький «бунт», а начало большого международного «бунта», буржуазия прибегла к интервенции для подавления Октябрьской революции».

Развернувшаяся с лета 1918 года широкая борьба на фронтах с интервентами и внутренней контрреволюцией определила в качестве главной и решающей задачи вооружённую защиту завоеваний Октября, превращение Страны Советов в единый военный лагерь. Это непосредственно сказалось и на всей её народнохозяйственной жизни, повлекло за собой практически сплошную национализацию промышленности.

Можно с уверенностью утверждать, что Рыков как председатель ВСНХ такую меру в 1918 году не предусматривал и больше того — не мог предполагать её в ближайшем будущем. Это совсем не значит, что он считал процесс обобществления средств производства уже исчерпанным. Сразу после окончания I Всероссийского съезда Советов народного хозяйства при его активном участии был подготовлен и 28 июня 1918 года принят Декрет об изъятии из частной собственности крупной промышленности. Декрет положил начало третьему этапу национализации, в ходе которого вся крупная капиталистическая собственность на средства производства, а также значительная часть средних предприятий оказались к весне 1919 года в руках Советского государства и его хозяйственных органов.

Казалось, национализация дошла до предельной черты. Тем не менее с лета 1919 года её темпы стали резко возрастать, что диктовалось суровой необходимостью в тягчайших условиях войны мобилизовать все ресурсы. В 1920 году Рыков подписал постановление ВСНХ, по которому вслед за крупными и средними предприятиями были национализированы практически все мелкие промышленные заведения. К исходу того года в ведении государства оказалось в общем итоге свыше 37 тыс. различных — крупных, средних и мелких — объектов промышленного производства.

Не представляет сомнения, что без национализации промышленности было невозможно создание социалистического уклада в экономике страны. Но вместе с тем нельзя не видеть, что в чрезвычайной обстановке превращения страны в 1918–1920 годах в единый военный лагерь она приобрела, по существу, всеобъемлющие масштабы, создававшие в том числе и почву для возникновения иллюзий относительно возможности «прямого прорыва» к коммунизму.

Не будем гадать, в какой мере мог разделять такие иллюзии Рыков. Вместе с тем подчеркнем его сурово реалистическую оценку резкого изменения военно-политического положения Советской страны в результате интервенции и широкого развертывания с лета 1918 года гражданской войны, непреклонную решимость и волю в обеспечении защиты Октября. В начале того лета Рыков выступил, как только что отмечалось, за управление народным хозяйством на основе централизма, понимаемого в «действительно демократическом смысле». Несколько месяцев спустя руководитель ВСНХ был вынужден в корне изменить эту позицию.

Весной 1919 года, в канун решающих сражений с армиями Колчака, Деникина, Юденича, на заседании ВЦИК был заслушан его доклад «О положении промышленности». В условиях нарастающей борьбы на фронтах, голода и разрухи в тылу Рыков бескомпромиссно высказался за установление в стране экономической диктатуры, которая не считалась бы с интересами отдельных групп и лиц, а, мобилизовав все ресурсы на захваченной врагами территории, использовала их там, где они нужны были прежде всего.

Конечно же, такое решение далось нелегко и пришло не сразу; оно вырабатывалось в тяжелейшей ситуации, диктовавшей установление жёсткого экономического режима и строжайшей дисциплины. «Мы не можем жить в данное время без принуждения, — заявил Рыков, выражая чрезвычайность возникшего положения. — Необходимо заставить лодыря и тунеядца под страхом кары работать на рабочих и крестьян, чтобы спасти их от голода и нищеты». Чрезвычайность положения диктовала и «применение отдельных черт из жизни армии» в ведении народного хозяйства, организации его управления.

Одним из основных проявлений этого в системе ВСНХ стал главкизм — управление народным хозяйством в годы гражданской войны и интервенции посредством главных комитетов (главков), характеризовавшееся строжайшей централизацией руководства предприятиями и другими звеньями народного хозяйства. Главкизм… Милитаризация труда… Всеобщая трудовая повинность… Продразверстка… Эти и некоторые другие суровые понятия прочно связаны в исторической памяти с объединительным для них понятием, возникшим в конце гражданской войны, едва ли не в 1920 году, — «военный коммунизм».

Но, строго говоря, первоначально появление главков и центров в системе ВСНХ было вызвано внутренними потребностями перестройки деятельности этого органа в связи с существенным изменением его функций в 1918–1920 годах. По мере нарастания национализации он из общеэкономического органа с широкими полномочиями стал превращаться в орган руководства только промышленностью. Этот процесс начался со второй половины 1918 года, когда ВСНХ был освобождён от планирования и регулирования народного хозяйства в целом, а созданный в конце ноября того года Совет рабочей и крестьянской обороны принял на себя согласование деятельности всех отраслей и общее управление ими. В 1920 году ВСНХ окончательно сложился как исключительно промышленный наркомат.

Такое сужение функций ВСНХ отнюдь не означало «облегчение» деятельности его председателя, а введение жёсткого централизма — игнорирование им работы местных совнархозов, превращение их в чисто технических исполнителей диктаторской воли центра. Примечательно, что вопрос о введении новой структуры ВСНХ был коллективно обсуждён на II Всероссийском съезде Советов народного хозяйства (декабрь 1918 года), который признал необходимым проводить жёсткую централизацию управления промышленностью, создавать главки и центры ВСНХ по управлению отдельными отраслями экономики. Следующий Всероссийский съезд Советов народного хозяйства проходил в начале 1920 года в преддверии так называемой второй (первая была весной 1918 года) мирной передышки. По инициативе Рыкова съезд, подчеркнув значение централизации управления народным хозяйством, вместе с тем предоставил местным совнархозам право большей хозяйственной самостоятельности. Экономическая диктатура, жёсткая централизация были всегда для Алексея Ивановича только вынужденными, временными мерами, и, когда суровость времени хотя бы частично ослабевала, он стремился ослабить и диктат центра в пользу развития местной инициативы.

Рыков был постоянно связан с совнархозами всей страны, выезжал, как позже стали говорить, на места, общался с сотнями и тысячами практических работников, действовавших в губерниях и национальных районах. Вот лаконичное свидетельство результатов одной из его поездок в начале 1920 года в только что освобождённые от деникинцев южные районы страны: «Явившись следствием поездки т. Рыкова, работа по первоначальному налаживанию государственного хозяйственного аппарата Донской области и Северного Кавказа развивается». Далее в документе говорится, что в соответствии с практическими рекомендациями председателя ВСНХ она идёт по трем направлениям: организационному, выработке производственных программ и выяснению запасов как товаров, так и сырья.

Конечно, немало сил Алексея Ивановича уходило на непосредственное руководство центральными органами ВСНХ. В 1920 году в их системе насчитывалось свыше 70 различных главков, центров, производственных отделов и секций. Основные звенья этой системы — 52 главка и центра — функционально подразделялись на два вида: по отраслям (Главнефть, Главметалл, Центромедь и т. п.) и по типу продукции (Главгвоздь, Главспичка и т. п.). Деятельность каждого из них подчинялась соответствующему производственному отделу, а позже — непосредственно Президиуму ВСНХ. Естественно, что глава Президиума Рыков повседневно вникал в их деятельность, решал сотни вопросов, связывал воедино этот сложнейший управленческо-хозяйственный механизм.

Это был гигантский, напряжённейший и часто круглосуточный труд. Некоторое представление о нем даёт недавно опубликованное описание подготовки Рыковым решения одного из (бесчисленно многих!) вопросов. Воспользуемся этим описанием. Чтобы вынести в один из обычных дней суждение о целесообразности предложения Химического отдела, председатель ВСНХ должен был загодя (чаще ночью, так как днём шли другие дела) изучить месячные сообщения почти тридцати секций и главков — шамотного, спичечного, табачного, кости, крахмала, масла, красок и лаков, бумаги, шиферного, кожевенного, стройматериалов, химической основы, химико-древесного, цементного, спирта, сахара, жиров, щетины, москательного, механического, электрохимического, взрывчатых веществ, анилина, фармацевтических заводов, резины, стекла. Этот перечень, способный от простого его чтения вызвать головную боль, умышленно приведен здесь без сокращений. Уже сам по себе он свидетельствует об объёме работы председателя ВСНХ. А ведь Рыков должен был не просто ознакомиться с отчетами и вникнуть в них, но и выработать определённое мнение по тому или иному вопросу, обеспечить его поддержку на заседании Президиума ВСНХ, дать соответствующие поручения и проверить их исполнение. Все это требовало приобретения хотя бы минимума профессиональных знаний, консультаций со специалистами и т. д. И все это — лишь частица каждосуточного напряжения, решения массы дел, заседаний правительства и иных заседаний, встреч с людьми и пр. и пр.

Это напряжение месяцами физически «поддерживалось» скудным пайком, почти таким же, какой получала вся трудовая Москва, горячим чаем, порой морковным, и в лучшем случае с сахарином. Но разве не так же жил Ленин и другие «кремлёвские руководители»[13]? Известно, что народный комиссар продовольствия Александр Дмитриевич Цюрупа заболел в то время именно от хронического недоедания. Оно, в сочетании с огромным переутомлением, тяжело сказалось к началу 20-х годов и на здоровье Рыкова и привело к нескольким хирургическим операциям.,

Судя по всему, он, полностью поглощенный делами, не придавал никакого значения тому, что работает на износ. Отмечая в начале 1921 года, что «Алексей Иванович производит впечатление совсем больного человека», Ленин следом добавил: «А не лечится толком. Это безобразие. Хищение казённого имущества совершенно недопустимое»[14]. Ленинские слова были обращены к жене Рыкова Нине Семеновне. И не случайно, Владимиру Ильичу и всем другим, близко знавшим Рыковых, была известна дружеская слаженность их взаимоотношений. Рано осиротевший, а позже годами живший скитальческой жизнью революционера-нелегала, Алексей Иванович очень дорожил теплой и сердечной атмосферой своей семьи, заботой и вниманием Нины Семеновны, не только жены, но и единомышленника.

В конце 1917 года Рыковы наконец получили свое первое жильё и, уместив на извозчичьей пролетке все нажитое имущество, перебрались в центр Москвы, в Кисловский переулок (ныне ул. Семашко). Однако прожили они здесь недолго — менее года.

С переездом Советского правительства в Москву Ленин и другие крупные руководители, как уже отмечалось, поселились в Кремле. По какой-то причине Рыковы перебрались сюда позже многих других, осенью 1918 года. Возможно, непосредственно это было связано с тем, что Я.М. Свердлов, получив квартиру в первом этаже Детской половины Большого Кремлёвского дворца (БКД), предложил Алексею Ивановичу занять три комнаты в этой квартире. Так образовалась своеобразная «кремлёвская коммуналка» на две семьи, навсегда связавшая дружбой их дочерей.

…Семьдесят лет спустя солнечным летним днём на малолюдной кремлёвской Коммунистической улице, бывшей Дворцовой, пролегающей в своем начале между западным торцом БКД и фасадом здания Оружейной палаты, можно было увидеть небольшую группу сотрудников Музеев Кремля, внимательно слушавших двух пожилых женщин.

— Наши окна, — вспоминала Наталия Алексеевна Рыкова, — выходили во внутренний двор БКД, там стояла прелестная церквушка Спаса на Бору, снесенная, кажется, в 30-е годы. А вот эти окна — комнаты Свердловых. В одной из них через несколько месяцев после нашего переезда в Кремль скончался после внезапной и недолгой болезни Яков Михайлович. Отец всегда горевал по поводу его преждевременной гибели.

— Позже, — вступила в разговор Вера Яковлевна Свердлова, — одну из наших комнат мама, Клавдия Тимофеевна Новгородцева, отдала Рыковым. Вон те два окна — там был домашний кабинет моего отца, а потом Алексея Ивановича.

— Как все здесь изменилось, — продолжает Наталия Алексеевна. — В годы нашего детства эта улица была выложена булыжником, по ней пролегали трамвайные рельсы, приходили платформы с дровами, поленницы которых громоздились по всем углам. Наши комнаты были большими, но зимой мы в них порядочно мёрзли — приходилось экономить дрова… Дома почти не готовили, бегали с кастрюлями в общую для всех кремлёвскую столовую.

— Не было не только продуктов, — замечает Вера Яковлевна, — но и некому было готовить. Ведь и Клавдия Тимофеевна, и Нина Семеновна были постоянно заняты на работе[15]. Конечно, они заботились о семье, о всех нас. Нина Семеновна одинаково ровно относилась ко всем детям, никогда не выделяла среди них свою дочь Наталочку. К ней можно было прийти в любое время и с любым вопросом. Всегда можно было ей довериться.

Наталия Алексеевна возвращается к ранним детским воспоминаниям.

— А помнишь, Вера, как-то теплым летним вечером мы сидели с тобой, свесив ноги с подоконника, и из лоскуточков мастерили платьица для кукол. В это время из-за угла Большого дворца появились Ленин и мой отец. Владимир Ильич остановился у нашего подоконника и что-то с добрым смехом говорил нам.

— Нет, не помню…

Для двух тогдашних девчушек такая встреча была обыденной повседневностью их пока ещё маленького мирка, и надо ли удивляться, что память Веры Яковлевны не сохранила этот эпизод. Но о многом из того сурового времени девчушки просто даже и не догадывались.

Ведь именно здесь, в Детской половине БКД, правда до переезда в неё семей Свердлова и Рыкова, содержалась в полуподвальной комнате правая эсерка Фанни Каплан, стрелявшая 30 августа 1918 года во Владимира Ильича. Отсюда четыре дня спустя комендант Кремля, бывший балтийский матрос Павел Мальков, вывел её в последний путь.

Рыков был в числе тех руководителей, которые, с болью восприняв известие о покушении на вождя революции, не растерялись, проявив волю в сохранении в этот тяжелый момент дисциплины и порядка, организации бесперебойной государственной деятельности. В литературе середины 20-х годов промелькнуло утверждение, что Рыков в те тревожные недели был назван возможным заместителем Ленина в Совнаркоме[16]. Вероятно, именно на этом основании некоторые современные авторы заключили, что «во время болезни после ранения Владимира Ильича на посту председателя Совнаркома его заменял Рыков». Документальных подтверждений тому пока нет, и только выявление их может подтвердить или опровергнуть это утверждение.

Но как бы то ни было, несомненно, что за короткое время Рыков стал одним из видных деятелей Советского правительства, авторитетным народнохозяйственным руководителем. Его работа в ВСНХ в 1918–1921 и 1923 годах начинает сейчас постепенно привлекать внимание на исследовательском уровне, и здесь уже в ближайшие годы можно ждать появления содержательных работ.

Но вне поля зрения специалистов все ещё остаётся его военная деятельность, особенно ярко выявившаяся в 1919–1920 годах. Конечно, Рыков никогда не был военачальником, он был «сугубо гражданским» человеком, ни дня не стоявшим в армейском строю. Вместе с тем его вклад в вооружённую защиту Советской страны оказался настолько значителен, что он был награждён боевым орденом Красного Знамени[17].

Военная деятельность Рыкова была тесно взаимосвязана с его работой в ВСНХ и являлась как бы важнейшим ответвлением этой работы, которое постепенно приобрело в значительной мере самостоятельный характер.

Уже летом 1918 года Рыков и другие руководители ВСНХ были серьезно озабочены организацией материально-технического обеспечения борьбы на фронтах. По их предложению 16 августа 1918 года Совнарком постановил образовать при ВСНХ (с участием ВЦСПС) Чрезвычайную комиссию по производству предметов военного снаряжения. Ей было поручено обеспечение военного производства и контроль за выполнением армейских заказов. Комиссия не случайно получила наименование Чрезвычайной, её решения были обязательны для всех предприятий и учреждений. Возглавил комиссию член Президиума ВСНХ Л.Б. Красин, который еженедельно отчитывался о проделанной оборонной работе Совнаркому и ВСНХ.

Комиссия просуществовала недолго — менее трех месяцев, и не потому, что работала неудовлетворительно. Быстро разросшиеся масштабы вооружённой борьбы потребовали реорганизовать её и создать ещё более авторитетный орган.

В связи с этим 2 ноября 1918 года при ВСНХ была учреждена Чрезвычайная комиссия по снабжению Красной Армии — Чрезкомснаб. В неё, во-первых, вошёл более широкий круг представителей — от ВЦИК, ВСНХ, ВЦСПС и Наркомвоена, во-вторых, значительно усилились её полномочия и функции, в-третьих, она получила возможность создать собственные местные органы в лице окружных чрезкомснабов и губернских уполномоченных. Эту комиссию, как и предшествующую, возглавил Л.Б. Красин, однако, оставаясь членом Президиума ВСНХ, он с созданием Совета рабоче-крестьянской обороны одновременно стал и его членом. Этому высшему чрезвычайному органу (точнее, так называемому Малому Совету обороны) была непосредственно подчинена и комиссия.

Чрезкомснаб сыграл свою роль в мобилизации ресурсов для обеспечения боевых действий Красной Армии. Однако бешеный накал борьбы на фронтах летом 1919 года, когда, по определению Ленина, наступил один из самых критических, по всей вероятности даже самый критический момент социалистической революции, властно вызвал необходимость объединения всего дела военного снабжения не на коллегиальной основе, а в одних руках.

3 июля состоялся пленум ЦК РКП (б). Среди других первоочередных вопросов он обсудил необходимость централизации снабжения армии. Пленум постановил: «Немедленно объединить всю организацию снабжения армии. Техническое проведение поручить одному лицу (члену Реввоенсовета Республики А.И. Рыкову), который получает диктаторские полномочия в области снабжения армии»[18].

Это решение в нашей исторической литературе до послед-. них лет не только не анализировали — о нем и не упоминали. Между тем оно примечательно. В критический момент жизни страны ЦК партии пошел на беспрецедентный, смелый шаг — выдал диктаторский мандат, хотя и распространявшийся только на определённую сферу жизни страны, но фактически дававший его обладателю неограниченные полномочия в тылу советских армий. Такой мандат ЦК мог выдать лишь человеку, облечённому его полным доверием, исходя из твердой уверенности, что этот человек сделает все, чтобы реализовать полученные права только в интересах дела, и никогда не использует их в каких-либо сторонних политических или иных целях.

Не является ли это одной из убедительных характеристик политического облика большевика Рыкова, его морально- нравственных качеств?

Отметим, что, получая мандат на организацию снабжения армии, Рыков вместе с тем остался на одном из высших государственных постов — председателем ВСНХ, и это усиливало концентрацию предоставленной ему власти. Однако такая концентрация была в интересах обороны страны — в одних руках сосредоточивалось управление экономикой, прежде всего промышленностью, и организация снабжения армии.

Одновременно Алексей Иванович получил ещё одно высокое назначение — стал членом Революционного Военного совета Республики (РВСР), осуществлявшего непосредственное руководство армией и флотом, а также всеми учреждениями военного и морского ведомств.

В качестве члена Реввоенсовета Республики Рыков был уже назван в процитированном выше постановлении ЦК партии. Однако формально такое назначение состоялось несколькими днями позже. 8 июля 1919 года была проведена ре-» организация РВСР (впервые образованного в сентябре 1918 года). Чтобы сделать работу этого высшего военного органа более гибкой и оперативной, его состав был сокращен до шести членов. Ими стали: Л.Д. Троцкий (председатель), Э.М, Склянский (заместитель председателя), С.И. Гусев, С.С. Каменев (главком), А.И. Рыков, И.Т. Смилга.

На следующий день, 9 июля, постановление ЦК о предоставлении Рыкову диктаторских полномочий было реализовано принятием декрета ВЦИК «Об изменении в организации дела снабжения Красной Армии», опубликованного затем в газете «Известия». Этим декретом Рыков назначался на вновь учрежденный пост Чрезвычайного уполномоченного Совета рабоче-крестьянской обороны по снабжению Красной Армии и Красного Флота. В обращение вошла ещё одна аббревиатура — Чусоснабарм. Однако из-за того, что её было трудно произносить, употребляли и другую, сокращенную, — ЧУСО, чрезвычайный уполномоченный Совета обороны.

Согласно декрету ВЦИК, в подчинение ЧУСО были переданы все органы снабжения наркомвоенмора, а также центральные и местные органы Чрезкомснаба и Центрвоензага (Центрального отдела военных заготовок). При этом Рыкову было дано право переформировывать подведомственные учреждения, объединять параллельные и ликвидировать излишние органы, назначать и смещать любых должностных лиц, имеющих отношение к материально-техническому снабжению армии.

В уже упомянутом томике статей и речей Рыкова приведен примечательный документ тех дней: «Настоящим приказываю никаких проектов реорганизации не разрабатывать и с таковыми ко мне не являться, а, напротив, сосредоточить все внимание на усилении работы ныне существующих органов Красного фронта». Не ломая в спешке уже сложившееся, Рыков в кратчайший срок сумел в корне изменить всю работу, подобрать и расставить энергичных и знающих людей. ЧУСО образовал собственный аппарат (к 1921 году он насчитывал около 500 человек), его представители действовали во многих районах страны. При командовании фронтов и армий были созданы управления уполномоченных ЧУСО, а в губерниях, на территории которых находились фронты, — его инспекции. «В пределах каждого фронта и подчиненных фронту губерний, — говорилось в приказе Рыкова от 20 августа 1919 года, — все органы снабжения подчиняются уполномоченному. Он направляет, согласует и контролирует их деятельность в соответствии с планом и директивами центра».

Конечно, не обходилось без трудностей, трений и даже конфликтов, преодоления амбиций армейского командования, в том числе и высшего. Не этим ли объясняется, что Рыков всего лишь два месяца являлся членом Реввоенсовета Республики? Обладая полной самостоятельностью в решении вопросов снабжения армии, он вместе с тем оказался в рамках этого высшего военного органа отчасти подчиненным его председателю Троцкому и даже Склянскому, нередко замещавшему последнего. В сентябре 1919 года эта ложная ситуация была ликвидирована. Рыкова освободили от обязанностей члена РВСР. Он вошёл в чрезвычайный советский орган — стал, наряду с Троцким, членом Совета рабоче-крестьянской обороны. Это укрепило значение ЧУСО, усилило его координацию военного снабжения с общехозяйственной жизнью страны.

В том же месяце Рыков подписал приказ об учреждении Совета военной промышленности, которому было подчинено почти 60 военных заводов. Во главе Совета Алексей Иванович поставил хорошо известного ему по ВСНХ инженера-большевика П.А. Богданова. Действуя совместно, привлекая специалистов, они сумели наладить снабжение сырьем и топливом оборонных предприятий, усилить их людскими ресурсами, обеспечить максимально возможный по тому времени выпуск продукции.

Рыков не раз выезжал на Тульский, Ижевский, Симбирский и другие оружейные заводы. Вообще личный поезд ЧУСО в те тревожные месяцы почти не покидал прифронтовые районы, а по мере разгрома врага продвигался в освобождённые районы. Здесь Рыков, не разделяя свои обязанности и председателя ВСНХ, и Чрезвычайного уполномоченного Совета обороны, активно включался в восстановление Советской власти, налаживание пострадавшего от войны хозяйства.

Просматривая сейчас выходивший в 1919–1921 годах «Бюллетень Чрезвычайного уполномоченного Совета обороны по снабжению Красной Армии», поражаешься многообразию сделанного: борьба за увеличение выпуска оружия и одновременно сбор и строгий учет трофейных винтовок, орудий, боеприпасов; тщательное обследование всех военных складов (ещё времён первой мировой) и организация мастерских по производству экипировки для кавалерии — ведь без уздечек, седел и шашек лозунг «Пролетарий, на коня!», хоть его и провозгласил сам Троцкий, нельзя было осуществить.

Такие перечни больших и малых, а то и совсем вроде бы незначительных (но жизненно необходимых в своей совокупности) дел ЧУСО можно продолжать долго. Не будем идеализировать степень снабженности Красной Армии, однако самое необходимое, а точнее, максимально достижимое в тех условиях было обеспечено. Те сверхчрезвычайные меры, которые были приняты ЦК партии и правительством с лета 1919 года по снабжению армии, в целом себя оправдали. Ленин отметил это лаконичной фразой: «Рыков, когда работал в Чусоснабарме, сумел подтянуть дело, и дело шло»[19].

Деятельность Рыкова во главе ВСНХ и на посту Чрезвычайного уполномоченного Совета обороны — главные вехи его первых послеоктябрьских лет. Вместе с тем он активно участвовал во всей общественно-политической жизни страны, был делегатом IV–VIII Всероссийских съедов Советов (1918–1920), избирался в составы ВЦИК, входил в руководящие органы ВЦСПС, был членом правления Всероссийского хозяйственного центра рабочей кооперации, руководил рядом государственных комиссий и т. д. Не нужно удивляться обилию и разнообразию выполнявшихся им поручений. Это было свойственно тогда всем руководящим работникам, которые были на счету, и круг их деятельности порой становился безграничным, что требовало полной самоотдачи и огромных усилий.

На IX съезде РКП (б) (весна 1920 года) Алексей Иванович вновь — после своей ноябрьской отставки 1917 года — был избран членом ЦК партии, а на состоявшемся затем пленуме последнего — членом его Оргбюро. Возвращение Рыкова в высшие партийные органы совпало со временем, когда забрезжили признаки, что движение в неведомое, начатое в семнадцатом, постепенно минует свой драматически-кровавый период…

Субботний день 6 ноября 1920 года был в Москве по-осеннему хмурым. Предвечерние сумерки наползли рано, как бы увеличивая своей мглой громаду здания Большого театра. Скудно был освещён и его зал. Подача электроэнергии уже давно почти катастрофически сократилась. Когда шесть недель спустя на сцене этого же зала зажглись лампочки огромной карты плана электрификации России (ГОЭЛРО), представленного VIII Всероссийскому съезду Советов, то, чтобы обеспечить питание этих, в общем-то, немногих лампочек, была отключена чуть ли не вся энергосеть города.

И все же после промозглой осенней мглы ноябрьских улиц едва отапливавшийся и слабо освещённый зал театра казался уютным. Его заполняли люди в рабочих куртках, пальто, шинелях. Члены Московского Совета, городского комитета партии, совета профсоюзов собрались на совместное торжественное заседание, чтобы отметить третью годовщину пролетарской революции. Но вот гул зала перекрыли аплодисменты. Председатель Моссовета Л.Б. Каменев, помедлив, пока разберутся со стульями в президиуме — здесь сверкнуло пенсне Л.Д. Троцкого, скинул с плеч шинель Ф.Э. Дзержинский, о чем-то разговаривая с А.И. Рыковым, рассаживаются секретари ЦК партии Н.Н. Крестинский, Е.А. Преображенский, Л.П. Серебряков, руководитель профсоюзов М.П. Томский, редактор «Правды» Н.И. Бухарин и другие, — предоставил слово Владимиру Ильичу Ленину.

Когда на верхних ярусах замолкли последние хлопки, Ленин начал свое выступление с характеристики главного итога первого советского трехлетия: «Сегодня мы можем праздновать нашу победу. При неслыханных трудностях жизни, при неслыханных усилиях наших врагов, мы все же победили… Это является гигантской победой, в которую раньше никто бы из нас не поверил». И, точно желая утвердить эту мысль, он с новой силой повторил её:

— Три года тому назад, когда мы сидели в Смольном, восстание петроградских рабочих показало нам, что оно более единодушно, чем мы могли ожидать, но, если бы в ту ночь нам сказали, что через три года будет то, что есть сейчас, будет вот эта наша победа, — никто, даже самый заядлый оптимист, этому не поверил бы.

— Мы тогда знали, — продолжал Ленин, — что наша победа будет прочной победой только тогда, когда наше дело победит весь мир, потому что мы и начали наше дело исключительно в расчете на мировую революцию.

Не делая паузы, выступающий завершил свою мысль:

— Империалистическая война изменила все формы, в которых мы жили до сих пор, и нам не дано было знать, в какие формы выльется борьба, которая затянулась значительно дольше, чем можно было ожидать. Теперь после трех лет, оказывается, что мы неизмеримо сильнее, чем были до этого, но всемирная буржуазия тоже ещё очень сильна, и, несмотря на то, что она неизмеримо сильнее нас, все же можно сказать, что мы победили.

В соответствии со сложившимися в нашей исторической литературе представлениями (а может, лучше сказать стереотипами?) эти ленинские слова, кстати, весьма редко приводимые, подвели первые итоги окончания периода гражданской войны и интервенции 1918–1920 годов. Но если вдуматься, их значение шире и глубже, они, в сущности, относятся к целой исторической эпохе.

Великой борьбой 1917–1920 годов назвал эту эпоху Ленин, имея в виду весь процесс всемирно-исторического развития, в эпицентр которого выдвинулась пролетарская революция в России. Она начиналась «исключительно в расчете на мировую революцию», и, как видится теперь, по прошествии десятилетий, прогноз возможности последней (по крайней мере для некоторых европейских стран) был небезоснователен. Недаром вера в неё захватила широкие массы не только в России, но и на какой-то период определённые социальные слои за её пределами, о чем мы ныне нередко забываем.

В силу целого ряда причин указанная возможность не пробила себе дорогу, была, так сказать, заглушена, а затем, в начале 20-х годов, и погашена другими альтернативами мирового развития. Однако эта несостоявшаяся революция имела поистине всемирно-исторические последствия. Не будем сейчас касаться капиталистических стран и их тогдашних колоний или полуколоний, заметим лишь, что современный капитализм возник не только из успехов научно-технического прогресса, но и в силу обнаружившейся его способности адекватно реагировать на социальные потрясения, мощным импульсом которых стали Великая борьба 1917–1920 годов и появление на развалинах Российской империи первого во всемирной истории рабоче-крестьянского государства.

Его возникновение (именно как пролетарского государства) является, на наш взгляд, результатом сложного, диалектически противоречивого взаимодействия указанной потенциальной тенденции (или возможности, альтернативы) мирового развития и внутренних, то есть собственно российских, общественных процессов, на протяжении длительного времени неотвратимо подводивших огромную и разноликую империю к всеобщему мощному социальному взрыву, действительно великой по своим масштабам, глубине и детонирующей силе революционной бури.

Поскольку это наше «теоретическое отвлечение» связано с сугубо практической и относительно узкой задачей — общей характеристикой времени Рыкова и деятельности его поколения революционеров, — ограничимся констатацией приведенного положения. Следует, однако, подчеркнуть, что первая составляющая названного взаимодействия сохраняла свою силу не только в 1917-м и ближайшие гады, но своеобразно сказалась в дальнейшем. Немалое время сохранявшаяся у некоторых высших руководителей партии и страны надежда на возможность «мировой революции» (председатель Исполкома Коминтерна Г.Е. Зиновьев даже прогнозировал её «точную дату» — 1927 год) серьезно сказывалась на проведении разработанной Лениным в начале 20-х годов политики мирного сосуществования, порождала определённый дуализм во внешних сношениях, способствовала известной изоляции единственного в мире Советского государства и проявлению сталинской автаркии 30-х — начала 50-х годов.

Что касается другой составляющей — общественного (социально-экономического, культурного, национального и т. д.) развития Российской империи к 1917 году, — то её едва ли не исключительное воздействие на последующие катаклизмы российской революции вряд ли могут вызывать сомнение. Именно она в значительной мере определила характер и специфику Великой борьбы 1917–1920 годов в конкретных условиях России, что привело к началу завязывания тогда ряда «узлов», в последующие десятилетия превратившихся, в общем-то, в единый «узел» взаимосвязанных противоречий нашего развития, который, как мы понимаем сегодня, развязать совсем не просто.

Поэтому об эпохе 1917–1920 годов здесь надо сказать чуть подробнее — именно тогда стало формироваться многое из того, что затем постоянно будет сказываться на деятельности Рыкова, когда он встанет во главе Советского правительства.

Сейчас порой можно встретить утверждения о «преждевременности» пролетарской революции в России, якобы изначально, а значит, органически присущих ей негативных чертах и т. п. Как это ни парадоксально, они в какой-то степени порождены нашей исторической литературой, наиболее обильной именно о времени 1917–1920 годов и вместе с тем почти сплошь односторонней в освещении и анализе этого времени.

Вот уже более полувека, с той поры как с печатных машин был снят первый тираж «Краткого курса», мы рассматриваем события 1917–1920 годов, в сущности, по единой (с теми или иными модификациями) схеме: период подготовки Великой Октябрьской социалистической революции (весна — осень 1917 года), период победы Великой Октябрьской социалистической революции (октябрь — ноябрь 1917 года), период упрочения Советской власти (конец 1917 — весна 1918 года), период гражданской войны и интервенции, нередко, как отмечалось, добавляя «иностранной» (лето 1918–1920 год, иногда этот период продлевается до весны 1921 и даже до 1922 года). Повторим ещё раз: эта общая схема имеет те или иные варианты, что, однако, не меняет её сущности.

А сущность её — в односторонности, видении всех многообразных и противоречивых событий только в одном ракурсе и вольном или невольном «подчинении» их лишь одной проблеме — истории установления и утверждения Советской власти. Бесспорно, это центральная проблема той эпохи. Однако абсолютизация и искусственное вычленение её привели к тому, что мы рассматриваем всю эту многогранную эпоху, сидя, образно говоря, лишь на одной стороне баррикад, а если и касаемся проблем «другой стороны», то видим их опять же с точки своего сидения. Да, баррикады были, но они не раз перестраивались, менялись группировки сил, на которые действовали многообразные факторы, видоизменяя ход событий, диктуя и навязывая свою волю и тем, кто сидел на «нашей стороне» баррикад.

Представляется, что пришла пора разработки действительно всеобщей и целостной в своем многоцветий картины той переломной эпохи российской истории, выявления новых ракурсов взгляда на неё и синтеза всех соткавших её противоречивых событий.

Один из таких ракурсов может быть, по нашему мнению, определён на основе практически не применяемого в исторической литературе ленинского методологического положения о том, что эпоха 1917–1920 годов являлась для России эпохой гражданских войн, то есть наивысшего обострения борьбы общественных классов, в ходе которой решался с оружием в руках вопрос об экономических условиях их существования. Действительно, вся эта эпоха представляет собой серию, а лучше сказать, почти непрерывную цепь гражданских войн, в каждой их которых изменялась расстановка и соотношение социальных сил, цели, задачи и формы их борьбы, степень и методы иностранного вмешательства в схватку общественных классов, основной линией которой стало столкновение буржуазии и пролетариата.

Если рассматривать события именно так, то Февральская революция 1917 года предстает как реализация предсказанной большевиками неизбежности превращения империалистической войны в гражданскую. Эта гражданская война была непродолжительной и завершилась свержением самодержавия. Однако уже в ней был заложен зародыш будущих схваток, быстро вызревавший в непрестанных революционных кризисах лета и осени 1917 года. Таких кризисов, если их рассмотрение не ограничивать только политическими кризисами Временного правительства, было не три, а по крайней мере пять. Предпоследним из них стал корниловский мятеж, подведший страну к черте новой гражданской войны, являвшийся фактически попыткой буржуазии начать её, последним — общенациональный кризис осени 1917 года, на гребне которого победила пролетарская революция.

В ответ на это отброшенные от власти классы развязали сразу после Октября открытую гражданскую войну, которая в три-четыре месяца оказалась победной для Советов. Вместе с тем именно в то время началось прямое иностранное вмешательство во внутренние дела Советской страны. Вооружённая борьба внутренней контрреволюции превратилась в спутницу интервенции, без которой она была бы обречена на быстрое затухание.

Эта комбинация внешних и внутренних антисоветских сил определила затем новую, наиболее ожесточённую и длительную схватку, которую и принято выделять как период гражданской войны и интервенции. Здесь тоже были свои этапы и социальные перегруппировки, острейшие коллизии.

Понятно, что этот набросок гражданских войн 1917–1920 годов по необходимости не то что краток, а лишь обозначен. В представлении большинства современников они не отделялись одна от другой, были сплошной гражданской войной, тягчайшей порой без пауз и «передышек». Мы справедливо говорим, что революция — это праздник для угнетенных и эксплуатируемых. А для населения всей более чем 150-миллионной страны, социально многоликого и многонационального? «Не было времени на земле страшнее», — сказал о тех годах Иван Бунин, классик русской литературы. Максим Горький, который на рубеже столетий звал революционную бурю и даже заклинал, чтобы она грянула сильнее, ужаснулся, когда революция свершилась. Его потрясла, отметил Ромен Роллан, её неизбежная жестокость.

Да, эпоха гражданских войн оказалась ужасной во многих своих конкретных проявлениях, ожесточённости и жестокости, проявленных с обеих сторон. И наверное, никогда не установить, где больше погибло виноватых и безвинных. Скажем, в деникинской контрразведке или в действовавших чуть севернее прифронтовых органах «чрезвычайки»?

Экстремальность событий не могла не сказаться и на характере начальных шагов Советской власти, проявлении наиболее жёстких сторон диктатуры пролетариата. Экстремальность обстановки сказалась и на постепенном складывании системы чрезвычайных, вынужденных мер, в совокупности определивших своеобразие экономической политики пролетарского государства в 1918–1920 годах, которая получила название «военного коммунизма». Вряд ли можно признать состоятельными нет-нет да и появляющиеся суждения, что эта политика была изначально присуща пролетарскому государству. Выше, говоря о начальном этапе деятельности Рыкова во главе ВСНХ, было отмечено, что в первые месяцы после Октября Советское правительство начало приступ к строительству новой жизни на совсем иной, нежели «военно-коммунистическая», основе. И только позже оно было вынуждено перейти к чрезвычайным мерам.

«Система военного коммунизма, — считал Рыков, — соответствовала тому времени, когда необходимо было бросить все силы и все ресурсы на дело непосредственной защиты пролетарской власти, непосредственной защиты пролетарского Советского государства. Политика военного коммунизма себя оправдала в том смысле, что дала необходимую победу над классовым врагом, без которой невозможно было социалистическое строительство».

Будучи Чрезвычайным уполномоченным Совета обороны и председателем ВСНХ, Рыков являлся одним из проводников этой политики. Но вряд ли идеализировал её.

Своеобразно и в общем точно охарактеризовал позицию Рыкова в самые трудные моменты борьбы с интервентами и белогвардейцами Троцкий. Выступая на IX съезде РКП (б) за централизацию управления, он говорил: «Товарищ Рыков у нас известный сторонник, защитник, провозгласитель и охранитель коллегиального начала. Вы почитайте статьи товарища Рыкова, это почти что ода в честь коллегиального начала. И какое там презрение к нам, сторонникам приближения к единоначалию в области хозяйственного управления!» Это восклицание Троцкий сопроводил под смех и аплодисменты зала призывом судить о Рыкове «не по словам, а по делам его»: «Когда, не без моего участия, товарищ Рыков назначался диктатором военного снабжения, в минуту, когда нам грозила полная гибель, когда у нас каждый патрон был на счету и мы претерпевали поражения за отсутствием патронов, — товарищ Рыков прекрасно справился со своей задачей! — то он поставил первым условием проведение… единоначалия». Здесь по залу вновь прокатились смех вперемешку с аплодисментами, и оратор продолжил: «Рыкову был подчинен весь аппарат совнархоза, целиком. Чусоснабарм являлся диктатором. Он посылал своих особых уполномоченных в отдельные районы, подчиняя им воензаги и губсовнархозы, и на местах все трещало, но это было необходимо, Эти рыковские уполномоченные… на заводах и фабриках, где были расхлябанные коллегии, проводили единоначалие, а благодаря этому товарищ Рыков имел досуг и писал статьи в пользу коллегиальности».

Понятно, относительно досуга Рыкова Троцкий сказал, чтобы усилить впечатление от критики взглядов своего оппонента. Но в целом приведенное высказывание примечательно. То было суровое, тягчайшее время, когда Ленин, говоря о пролетарской демократии, не раз добавлял, что «диктатура есть власть, опирающаяся непосредственно на насилие».

Нынешнее общественное внимание к истории сменившей «военный коммунизм» новой экономической политики (нэп) вызвало дискуссию среди обществоведов о том, как формировалась эта политика, которая, конечно, не сложилась разом весной 1921 года; её выработка шла не коротким и не простым путем. В этой связи отметим, что Рыков наряду с Каменевым и членом Президиума ВСНХ Лариным, а также некоторыми руководителями наркомпрода ещё во второй половине 1918 года выступал против установления продовольственной диктатуры, этого своеобразного краеугольного камня политики «военного коммунизма». Менее чем через полтора года проходивший под руководством Рыкова III Всероссийский съезд Советов народного хозяйства принял предложение Ларина упразднить продразверстку и установить натуральный налог. Это «забегание вперёд» стоило Ларину санкции ЦК, лишившей его места члена Президиума ВСНХ. Не обошлось, очевидно, без неприятностей и для Рыкова.

Как уже говорилось, на том же съезде были приняты меры по некоторому ослаблению жёсткой централизации управления народным хозяйством и предоставлена определённая самостоятельность местным совнархозам. Это произошло в начале 1920 года, а в конце его, когда победа в вооружённой борьбе с интервентами и белогвардейцами уже вполне определилась, Алексей Иванович, выступая на VIII Всероссийском съезде Советов с докладом о положении промышленности и мерах её восстановления, внёс предложение принять резолюцию о децентрализации управления предприятиями.

Пойдя в свое время на создание системы главкизма, председатель ВСНХ видел её серьезные изъяны. Он быстро обнаружил почти неизбежно связанные с ней злоупотребления на почве «гипертрофии, — как подчеркивал он, — централизованных форм управления». Эти злоупотребления приобрели характер «крупного экономического фактора, отрицательное значение которого далеко превышает злоупотребления отдельных лиц», так как он способствует бюрократизации всего управленческого аппарата. «Для меня является совершенно несомненным, — говорил Рыков в середине 20-х годов, — что созданная нами со времени Октябрьской революции система управления хозяйством не вполне соответствует новым задачам». Эта система, отмечал он, возникла «в условиях гражданской войны и растущего разрушения» и в условиях мирного строительства не может быть приемлемой, ибо «покоится на такой централизации, которая исходит из недоверия к каждому нижестоящему звену»[20]. Вызванная войной централизация с переходом к нэпу подвергалась ломке, но оказалась живучей…

Крутой поворот к новой экономической политике, начавшийся после X съезда РКП (б), не застал Алексея Ивановича врасплох. Он убежденно считал, что эта политика «вводится твердо и на долгий срок». Такое его убеждение полностью совпадало с мнением Ленина.

Вскоре, в мае 1921 года, прошел последний под руководством Рыкова IV Всероссийский съезд Советов народного хозяйства. Председателем ВСНХ стал П.А. Богданов.

В жизни Рыкова начиналась новая полоса, наиболее тесно и непосредственно связанная с государственной деятельностью Ленина. Она продолжалась до трагических дней последней декады января 1924 года…