Миссия на Кубу

Только что мне пришло приглашение в Гавану – от кубинской Кинематографической Комиссии, – и мое сердце наполнил ужас. Поначалу-то я обрадовался, конечно, но потом навел кое-какие справки, и стало сильно не по себе. Страх и волнение все больше охватывали меня, просто парализовали Angst en Walging, как говорят голландцы. Чем больше вопросов я задавал, тем отвратительнее и ужасней становились ответы. Что поначалу выглядело сладчайшей идиллией, на глазах превращалось в гарантированный кошмарный опыт в самом темном брюхе жизни в тропиках. По всему выходило, что по возвращении домой меня поймают, арестуют и упрячут в тюрьму за измену Родине.

ПИСЬМО С КУБЫ

30 МАРТА 1999 ГОДА

Дорогая Джен!

Самолет назначили на 9:30, и я немного волновался. Надеюсь, ты обрадуешься, узнав, что на будущие две недели я перетаскиваю на Кубу весь свой рабочий стол, и все это бесплатно. Все четко организовано, и я собираюсь работать, как буйвол. Луна вошла в знак Венеры, и Мескалито прирастает ежедневно. Ночи стали угольно-черными, луны вообще нет, и виден только свет звезд. А когда идет дождь – то и вовсе полная темень. (Прошу срочно выслать мне в гостиницу «Националь» несколько карманных фонариков на литиевых батарейках в упаковке «Rolling Stone». Скажи Майку Гаю.)

Синоптики обещают на Кубе ясное утро, ливни во второй половине дня, а также очень темные ночи и сильный ветер. Самая погодка для тех, у кого найдутся литиевые фонарики, те самые, что способны выхватить из тьмы человека, находящегося на расстоянии в триста метров. Не каждый может похвастаться таким преимуществом. За этими немногими счастливцами – будущее. Sic semper Tyrannus[14], верно? Конечно. Это простой секрет, который победители передают из поколения в поколение, и мы вычислили его еще тридцать лет назад, и он (почти) никогда не подводил нас.

Вау! Кто еще в Журналистике может сделать такое заявление? Подумай об этом. Нам следует учредить ежегодную премию лучшему журналисту года и вручать ее на помпезной церемонии. Жюри будет состоять из таких блестящих экспертов, как Том, Хальберстам, я и Эд Брэдли.

Короче, ты поняла. Теперь вернемся на Кубу. Я улетаю через несколько часов, еще надо упаковать снаряжение для моего Переносного Озона, оно-то не запрещено, но видеть его таможенникам совершенно ни к чему… Именно так. Кажется, забыл сказать тебе, но я отныне начинаю заниматься Озоновым бизнесом, который на Кубе не очень-то развит. Я еще напишу об этом поподробней.

Кстати, я узнал тут, что Хемингуэй очень увлекался культом вуду, и благодаря Озону Кастро проживет еще пятьдесят лет… и что нынешний министр обороны Кубы Рамирес – тоже на Озоне и вообще большой его поклонник. Ой, да все они тут на Озоне.

Бобу Лаву

Rolling Stone

29 января 1999

от Хантера С. Томпсона

Бобби!

Люди, недавно посещавшие Кубу, посоветовали мне получить Журналистскую Визу, которая на острове очень и очень пригодится. Она – твой статус VIP. С ней ты допущен к кубинским политикам, она же дает тебе иммунитет против треклятого акта Хельмса – Бертона[15].

Иммунитет получают также те, кто привозит на Кубу «лекарства» под крышей фонда медицинской помощи «США – Латинская Америка» (members.aol.com/uslamaf).

Журналистская виза также легализует (и сильно упрощает) любые денежные трансакции с Кубой. Она дает право ездить на машине с Черными номерами, что весьма немаловажно. Или, может, это Желтые номера, но главное, чтобы тебя не тормозили на блокпостах, чтобы не приставали воры, сутенеры и дорожная полиция.

В любом случае я очень рассчитываю на твою помощь в получении всех необходимых документов, виз и необходимых справок, всего этого сора, без которого на Кубе не обойтись. Как рассказывает Майкл, кубинцы боятся даже заговаривать с иностранцами, из-за которых у них могут быть проблемы. Именно поэтому множество кубинцев сдают иностранцев в полицию, чуть что не так.

Ты уж не обижайся. Тем не менее я очень надеюсь, что ты все выяснишь и дашь мне знать при первой возможности. Ведь мы же профессионалы.

Спасибо,

Хантер.

ЗАПИСКА ИЗ НАЦИОНАЛЬНОГО ПИСЬМЕННОГО СТОЛА

20 ЯНВАРЯ 1999 ГОДА

ОТ ХАНТЕРА С. ТОМПСОНА, ПРОЖИВАЮЩЕГО В ОТЕЛЕ «НАЦИОНАЛЬ», ГАВАНА, КУБА 60606.

ДЖЕН, НЬЮ-ЙОРК СИТИ

Итак. Есть основания предполагать, что вскорости я стану жить по адресу, указанному выше. Скорее всего можно будет писать мне на адрес швейцарского посольства, а может, и в тюрьму острова Пиней, куда Кастро бросил бедных негодяев из Залива Свиней[16].

Кто знает, чем это все кончится. Ведь Куба – это такая политическая Дыра во времени, которая переполнена блядьми, дьяволами и полицейскими. Дыру, в которой нет Закона, и все, что ты делаешь, законно в лучшем случае наполовину.

Что-то типа Вашингтона, короче. Именно так. Кстати, изображения американских президентов очень популярны на Кубе в последнее время. Без них и колбасы не купишь. Мистер Билл особенно популярен среди жителей. Он – Доллар Билл, Мистер Денежный Мешок, и он собирается сделать многих людей богатыми.

Довольно об этом. Сейчас я хочу поведать тебе о своем задании в Гаване и о престранных и рискованных вещах, с которыми мне тут приходится иметь дело. (Ой, а вот это лучше бы вычеркнуть. На Кубе небезопасно употреблять слова «приходится» и «иметь дело». Стукнуть могут.)

«Бомба» – еще одно слово из запрещенных на Кубе. Равно как и «проститутки», «пистолеты» и «дурь».

ВОСКРЕСНЫЙ ВЕЧЕР ПОСЛЕ СУПЕРКУБКА,

31 ЯНВАРЯ 1999 ГОДА. ФЕРМА «СОВА»

Ситуация на Кубе ухудшается стремительно. Находясь на острове, трудно отделаться от ощущения, что ты вот-вот вляпаешься в историю. Некоторые сочтут меня параноиком, но понимали бы они чего в жизни. Уж умные-то люди знают, что паранойи не существует. О паранойе любят поговорить, как правило, идиоты. Действительность по большому счету всегда превосходит худшие ожидания и страхи.

Но в конце концов, я – бывалый гринго. Я понимаю, что иные задания связаны с опасностями, подставами и риском для жизни. Жадность и слабость человеческая неизбывны.

Так, вам быстро станет не до смеха, когда в незнакомой стране, где вы находитесь нелегально, у вас украдут вдруг паспорт и все деньги.

Ну и будет об этом. Поговорим о веселом. О победе и жертвенности. О тех, у кого есть чувство юмора, и о тех, у кого его нет.

КОМУ: ПОЛКОВНИКУ ДЕППУ, ЛОНДОН, 2 ФЕВРАЛЯ 1999 ГОДА.

ОТ КОГО: Д-Р Томпсон, ВУДИ КРИК

ТЕМА: ПУБЛИЧНЫЕ ПОРКИ, КОТОРЫЕ Я ЗНАЛ И ЛЮБИЛ

Вы молодец, полковник. Отлично поработали над вашим паблисити брутального парняги. Достаточно накидать по шее пяти-шести мерзавцам, и обложка «Time» у вас в кармане.

Может, заскочишь на КУБУ в эти выходные? Поможешь написать мне новую песню для местного дешевого ночного клуба под названием «Иисус ненавидел подбритую манду».

Давай в самом деле тусанем в ГАВАНЕ по-крупному. Будем хлестать абсент в шикарном люксе гостиницы «Националь». Пригласим 50 или 60 Прекрасных Людей на вечеринку в честь Че Гевары, угорим как положено. «ДЕПП АРЕСТОВАН И БРОШЕН В ТЮРЬМУ НА КУБЕ ПОСЛЕ ОРГИИ С ПРОСТИТУТКАМИ И ДРАКИ В ПЕНТХАУСЕ. АКТЕР ОТВЕРГАЕТ ОБВИНЕНИЯ В ГОСУДАРСТВЕННОЙ ИЗМЕНЕ».

А почему бы, собственно, и нет? У меня отличный номер с балконом, зарезервированный с 4 по 14 февраля. И связи имеются. Почему бы не подкинуть бульварным газетам слушок о том, что ты Сбежал на Кубу от британской юстиции? Для начала бросим им эту историю, а затем поразим всех НЕСЛЫХАННОЙ ОРГИЕЙ НА КУБЕ, подбросим пачку откровенных черно-белых фотографий, сделанных лично мной. Шокирующие, неопровержимые улики.

Все вполне осуществимо. Будет чего вспомнить на пенсии. «Сонная Лощина» дебютирует в первой тройке. Можешь мне поверить, в таких вещах я разбираюсь. Я так понимаю, ты уже закончил записывать альбом и уже скоро получишь 6666 фунтов (за вычетом моих десяти процентов) мелочью от EMI. Так или иначе, скоро улетаю на Кубу и жду твоего скорейшего ответа.

Док.

Меморандум моего отъезда на Кубу. Выучить наизусть и повторять каждый день…

Я ЕДУ НА КУБУ, ЧТОБЫ ВЫРАЗИТЬ УВАЖЕНИЕ КУБИНСКОМУ НАРОДУ И ПОБЛАГОДАРИТЬ ФИДЕЛЯ КАСТРО ЗА ЕГО ОТВАЖНУЮ БОРЬБУ И ВЕЛИЧИЕ ЕГО МЕЧТЫ. Но прежде всего я еду туда развлекаться. За Историями и за Смыслом… Помни об этом.

ВЕЧЕР СУББОТЫ, 27 МАРТА, 1999

ЗАПИСКИ

Сегодня не лучший день для поездки на Кубу.

Белый Дом снова сделался агрессивным, черт его побери.

(Теперь-то я все понимаю. Клинтон ведет себя, как охваченный продвинутым сифилистическим синдромом.)

Да, это не лучшее время для того, чтобы ездить на Кубу, обвинять собственное правительство в Нацизме. Совсем ни к чему, чтобы в ленте «Assosiated Press» появлялись твои цитаты следующего содержания: «Президент вступил в последнюю стадию Неизлечимого Сифилиса. Никаких других объяснений его поведению нет и быть не может. На заметку: позвоните моему старому другу Сэнди Бергеру[17] и спросите его, почему мы бомбим Югославию».

Десятки тысяч сербов устроили вчера беспорядки на Главном Вокзале в Нью-Йорке. Они размахивали плакатами, на которых значилось: «НАТО – нацисты!» В американских посольствах по всему миру приняты самые серьезные меры безопасности. В то же время президент Югославии призывает свой народ нанести удар по американским организациям, где бы они их ни встретили.

* * *

(5.33 утра в воскресенье)

Господи! Только что по CNN передали, что американское посольство в Москве обстреляли из двух гранатометов и одного калаша. Стрелок скрылся на белой машине. Кто бы это мог быть? Непонятно. Милиция хватает первых попавшихся…

Бомбардировщики «Стеллс» перешли звуковой барьер в небе над Белградом. Отважный стрелок уносится на белой машине. На границах Югославии концентрируются войска. На горизонте маячит третья мировая. Что и говорить, самый подходящий момент, чтобы поехать за границу с пересадками в нескольких аэропортах. Плевое дело…

Срань Господня! Это какое-то безумие. Только что спикер НАТО показался в телевизоре. Он начал нести какую-то несусветную лажу о Военных Преступлениях, Резне и Шквале Бомб на головы всех Разжигателей Войны, которые надеются избежать ответственности за массовые убийства ни в чем не повинных людей.

– Можно не сомневаться, если бы в Югославии у власти находилось демократическое правительство, ничего подобного не произошло бы.

Что-что? Мы о чем тут говорим вообще? Кто послал бомбардировщики? Кто бомбит гражданские объекты в 10 000 километрах от Америки? Не отвечайте, дайте я сам угадаю. Это какая-то никому не известная, загадочная банда мерзавцев? Так?

Нет, его зовут не Милошевич… А Адольф Гитлер уже пятьдесят лет как мертв.

Мистер Джонс с улицы видит, что происходит нечто странное, но не понимает, что именно. Похоже на симптомы сифилиса. Безумие. Клинтон. И все такое…

Эти люди отличаются от остальных, Джек. Они учились в Йеле, играют в бридж и трахают друг друга.

Из разговорчиков о ЦРУ, Гавана.

* * *

Вот-вот. Так и говорили о цэрэушниках лет сорок назад, в те старые добрые времена, когда агенты ЦРУ во имя Национальной Безопасности скармливали друг другу ЛСД-25, чисто в экспериментальных целях. Планировалось сбросить бомбы с ЛСД на Москву и другие вражеские города, если бы началась третья мировая война. Вот откуда фраза «Разбомбить им мозги» попала в жаргон ЦРУ, совершенно секретная информация.

Но эксперименты вышли из-под контроля, третьей мировой не произошло – по крайней мере вышло все не так, как они планировали, – и фразу подзабыли, выбросив из секретной кодировки агентства.

Сейчас она снова входит в моду. Шпионы смеются, когда говорят друг другу за ленчем:

– Да, сэр, мы в Белграде бомбим им мозги как надо! Они могут убежать, но им некуда спрятаться.

Вот так и говорят цэрэушники.

Мы видели однажды, как три агента ЦРУ флиртовали друг с другом, как заматеревшие выпускники Йеля.

Мы видели их в VIP-зале международного аэропорта Майами. Самолет задержали на три часа, потому что кто-то позвонил и сказал, что аэропорт заминирован. Возникла даже легкая паника, но цэрэушники ее не поддержали, продолжая глушить виски. Я решил последовать их примеру – мне-то чего бояться? Во время паники лучше всего сидеть поближе к полиции, побольше смеяться и не обращать внимания на крики. А если на пол упадут деньги, то, прежде чем нагнуться за ними, надо сосчитать до трех. Ведь цэрэушники приучены стрелять по всем объектам, совершающим резкие движения или болтающим с барменом о бомбах.

* * *

Я убивал время в зале для курящих, как вдруг у противоположной стены увидел мужчину, махавшего мне рукой. Я сразу напрягся. В нашем деле увидеть странного человека в толпе отъезжающих, который тычет в тебя пальцем, – не самое лучшее предзнаменование. Многие люди, увидев такое, в следующую минуту порой уже оказывались в полицейском закутке с заломленными руками. Полиции достаточно и самого легкого подозрения в криминальной деятельности, чтобы бросить вас за решетку, что радикальным образом перекроит все ваши планы путешественника… Когда вяжут в аэропорту – это всегда хреново, но если речь идет о Майами, то это уже полный пиздец.

Я все еще надеялся, что мне удастся проигнорировать этого человека, когда заметил, что он пробирается к моему столику… Может, он просто надеется получить у меня автограф? В следующую секунду я ощутил его тяжелую руку на моем плече и услышал, как он грубо выкрикивает мое имя. Тут-то я и узнал его голос. Это был Руби, мой старый друг, богатый полицейский из Окленда. Он сказал, что ему надо обтяпать пару дел на Кубе, а также жениться на своей подруге.

– Я уже давно в нее влюблен, – сказал он.

Теперь он наконец был свободен. Его первая жена в Окленде добилась, чтобы все его счета заморозили.

Я сразу понял, что он в бегах и скрывается. Может, на первый взгляд он выглядел богатым и уверенным в себе, но его глаза говорили всю правду – этот человек убегает.

* * *

Кубу я хорошо знаю. Занимаюсь ею уже сорок лет. Я никогда не делал вид, что нейтрально отношусь к Кубе и не испытываю по ее поводу никаких эмоций. Помню, в 20 лет я умолял редактора «Louisville Courier Journal» послать меня на Кубу, чтобы я мог присоединиться к Фиделю в горах Сьерра-Маэстра и отсылать в газету известия о триумфе революции. Тогда я Верил. Я не был ни Марксистом, ни Коммунистом, ни тем более каким-нибудь провинциальным Сталинистом. Всего лишь журналистом на окладе. И редакторы не горели желанием оплачивать мне командировку на Кубу, чтобы я воевал там в горах плечом к плечу с партизанами Кастро.

CNN ПЕРЕДАЕТ ИЗ ГАВАНЫ,

15 ФЕВРАЛЯ 1999-ГО ГОДА

Кубинское правительство начало в понедельник кампанию по ужесточению ответственности за уголовные преступления и усилению борьбы с политическими противниками – коллаборационистами, сотрудничающими с американским правительством. Некоторые новые законы предусматривают смертную казнь и пожизненное заключение для преступников и диссидентов. Законы приняли после речи Фиделя Кастро, в которой он призвал объявить войну всплеску преступности, поразившему коммунистический остров.

«Существуют безответственные семьи, которые продают тела своих дочерей, и равнодушные соседи, считающие, что проституция – это самое обычное дело. Паразитам, которые надеются уйти от ответственности, пощады не будет».

Фидель Кастро, 5 января 1999 года

От Канкуна до Гаваны летишь практически по прямой через Мексиканский залив, дороги всей на шестьдесят шесть минут. На борту стюардесса с просоветски русыми волосами подает бесплатный ром и синтетические сандвичи с ветчиной и сыром. Это легкий полет, и невиновным обычно не о чем беспокоиться. К Гаване мы подлетали с праздничным настроением. Хайди заполняла бланки для получения визы, пока я тараторил на ломаном испанском со своим соседом, выясняя у него, сколько на Кубе стоит еда.

Он приветливо кивал и непрерывно разглядывал свои руки, пока я теребил в руках свой бумажник. Затем он повернулся ко мне и спокойно проговорил: «Я не говорить английский. Я не хотеть американские доллары». Затем он вызвал стюардессу и быстро заговорил с ней по-испански, пока я нервно вслушивался, пытаясь понять хоть что-нибудь. Полет на Кубу – не самый уместный случай для споров о деньгах.

Наконец стюардесса посмотрела на меня и рассмеялась.

– Нет проблем, – сказала она. – Мы не можем принять ваши доллары. Обслуживание на нашем рейсе – бесплатное.

Другие пассажиры внимательно смотрели на нас. Стюардесса рассмеялась и пожала плечами.

– Не беспокойтесь, – сказал она мне. – Он вас просто не понял. Он подумал, что вы зачем-то хотите дать ему деньги.

– Да что вы, – быстро ответил я. – Речь шла всего лишь о сандвиче. Деньги не проблема для меня. У меня нет денег. Я – посол культуры.

Мое объяснение ее удовлетворило, она ушла. Я получил точные инструкции относительно того, за кого выдавать себя на Кубе, и у меня хватало рекомендательных писем.

– Вы здесь весьма знамениты, – сказал мне посол по телефону. – Ваш фильм о Лас-Вегасе хорошо приняли на Гаванском Кинофестивале, и вам предоставят дипломатический статус, который очень поможет. Главное – не привозите с собой наркотики.

– Не извольте беспокоиться, – заверил я его. – Этот фильм – голливудская пропаганда. Я давно уже не торчок. Завязал очень давно.

– Это хорошо, – отозвался он. – У послов культуры на Кубе много привилегий, но наркоманов арестовывают и сажают в тюрьму, иногда – пожизненно, и мы ничем не сможем вам помочь.

Я вспоминал этот разговор, когда мы подлетали к Кубе, но не испытывал никакого страха. Совершенно спокойный, я откинулся на спинку кресла. Я чувствовал, что на Кубе меня ожидает серьезная борьба с алкоголем, который там все еще легален. Я даже раздумывал над предложением стать официальным дистрибьютором абсента на острове, но этот проект находился в стадии разработки, а я никуда не спешил.

На Кубе меня ждала масса дел. В моем расписании значилась куча светских мероприятий. Ужин с послом, обед с министром культуры, раздача автографов в Институте Кино, участие в жюри на конкурсе Балета в Воде в гостинице «Националь». Рыбалка на марлина со Стариком на Море…

Список так разросся, что я уже попытался его чуть урезать, чтобы освободить время для неофициальных дел, ничуть не менее важных. Вероятно, меня ждали встречи с теми самыми людьми, которые подпадали под действие ужесточившихся законов против сутенеров, педерастов и коллаборационистов. Кроме того, через три дня ко мне прилетал Джонни Депп, и не приходилось сомневаться, что его визит также наделает шуму. Чтобы снимать фильм в Гаване, нам требовалось разрешение от правительства – не лучшее время, чтобы путаться с криминальным элементом.

Когда на горизонте показались огни города, стюардесса сказала, что пора пристегнуть ремни. Тут-то я и начал нервничать: решил сходить в уборную – побриться и почистить зубы перед посадкой. Встав, я услышал недовольное ворчание, но решил, что привести себя в порядок необходимо. Посол культуры должен всегда хорошо выглядеть и не дышать перегаром. Таковы правила игры.

Я нащупывал в сумке бритву, когда вдруг обнаружил кусок гашиша в своем несессере. Я запихнул его в щель за куском мыла из отеля «Фо Сизонс» в Нью-Йорке. Похоже, он пролежал там незамеченным многие месяцы или даже годы. Когда я понял, что у меня с собой гашиш, меня охватила слабость и головокружение. Лезвие выпало из моих пальцев, без сил я прислонился к оловянной дверце туалета, и в ту же секунду почувствовал стук стюардессы, а самолет определенно пошел на снижение. На долю секунды нахлынувшая паника парализовала меня, но потом инстинкт преступника победил, и я выпустил в несессер побольше пены для бритья. В результате на дне несессера образовалась отвратительная липкая дрянь, но и это не помогло. Кусок гашиша по-прежнему торчал, подобно черному айсбергу. Я попытался раздавить его, сделать как можно более плоским. Наконец мне надоела эта возня, я положил гашиш в карман пальто и постарался не думать о нем вовсе.

Вернувшись на место, я ничего не сказал Хайди о своей находке, опасаясь, что она тогда сразу с ума сойдет. Я поклялся ей, что не буду ничего таскать с собой (и она мне поверила). Ничего я не сказал и Майклу Халсбанду, нашему гиду, нью-йоркскому фотографу, которого приставили к нам в самый последний момент.

Я совершенно его не знал и поначалу относился к нему очень подозрительно. Как бы то ни было, он встретил нас в Канкуне и присосался, как пиявка… Тогда я и не предполагал, что отвязаться от него не удастся до самого конца поездки. С лица темноволосого коротышки Майкла никогда не сходила глупая улыбка серфера, а вдобавок он носил льняной полосатый плащ.

Он представился нам известным рок-фотографом и сразу попытался впарить мне подержанную камеру «Роллейфлекс». Он утверждал, что путешествует за свой счет. У Майкла находились наши рекомендательные письма от кубинского правительства и престижного Института Людвига, деваться нам было некуда.

Когда самолет заходил на посадку, я не счел нужным расстраивать его своей историей о внезапном обнаружении контрабанды в несессере. Немало людей оказались на Кубе за решеткой как раз потому, что слишком много болтали с кубинской милицией. Так что я просто пристегнул ремни и стал готовиться к пытке таможней.

Как только открылись двери, мы увидели кубинских милиционеров – с советскими автоматами наперевес и злыми собаками на поводках.

– Нам не о чем беспокоиться, – сказал я Хайди. – Мы прилетели в воюющее государство, так уж тут заведено. Не обращай внимания на этих фриков, они нас не побеспокоят. Мы ни в чем не повинны. Просто следуй за Халсбандом и ни о чем не думай.

Другие пассажиры хранили молчание, когда мы вышли из самолета и оказались в длинном тупиковом коридоре, обитом белым кафелем. Наконец мы подошли к паспортному контролю, и тут некоторых людей из очереди стали выдергивать мрачные ребята в черных костюмах… Халсбанда тоже выдернули. Когда я все это увидел, меня охватила паника, но я попытался взять себя в руки и только смотрел перед собой, ухмыляясь, будто ничего особенного не происходило. Остальные пассажиры, стоявшие в очереди, вели себя в точности так же. Никто не хотел замечать странные вещи, и поэтому их просто игнорировали. Что, в конце концов, такого особенного происходит? В любом аэропорту мира полиция выдергивает людей из очереди, а мы ведь прибыли в одну из последних оставшихся коммунистических стран на Земле.

Следующей вызвали Хайди. Я увидел, как Халсбанд вытряхивал свои карманы и что-то лепетал пограничникам, пока те его обыскивали. Так мы оказались в разных концах помещения. Кубинцы очень серьезно относятся к вопросу безопасности в своих аэропортах. Допрашивали и обыскивали по одному.

В этот момент мне пришла в голову идея убежать из этой чертовой очереди. Но не тут-то было – со всех сторон нас окружали милиционеры с собаками, а наш багаж покуда не привезли. Я осмотрелся и увидел, что единственное место, куда мог бы присесть человек, которому вдруг стало плохо, находилось как раз у того устрашающего закутка, где милиционеры допрашивали подозреваемых пассажиров. Там как раз стоял мой сосед по самолету.

Туда-то я и пошел. Главное правило поведения в аэропортах таково: если уж у вас рыльце в пушку, держитесь поближе к полиции. Никогда не пытайтесь от нее убежать.

Милиционеры подозрительно покосились на меня, когда я уселся рядом с ними, но ничего не сказали.

«Да-а, – подумал я, – доигрались». Я снял шляпу, скинул с нее огромного черного паука, затем закурил сигарету.

Люди из Института Людвига уже ждали нас за кордоном, но мы не могли с ними даже поговорить. Все остальные пассажиры уже благополучно вышли из здания аэропорта, а нас все еще мурыжили. Мы попали под подозрение, словно люди с Острова Дьявола. Солдаты внимательно обыскивали мои чемоданы от Кевлара, тщательно перебирая предмет за предметом, а Хайди увели в комнату с рентгеном.

Мое первое ощущение настоящей опасности накатило, когда я услышал звук разбитого стекла из зоны досмотра. Этот звук ни с чем не спутаешь, так разбивает стекло каучуковый молоток, куда бы ты им ни вмазал. Не тот юмор, с которым ты обычно хочешь прибыть в Коммунистическую военную зону.

Я мог видеть их за своим плечом, но пытался не обращать внимания. Солдаты демонстрировали друг другу молоток, и наконец один из них засмеялся. «Слава тебе, Господи, – подумал я, – по крайней мере у этих людей есть извращенное чувство юмора…» Они также смеялись при виде Выкидного Ножа, наличие которого Хайди объясняла, приставляя его к своей груди.

Я находился в замешательстве от «теплого» приема, оказанного нам в аэропорту, да и ребятам из Института было не по себе. Нас встречали высокопоставленные сотрудники из отдела культурного обмена Института Людвига, немецкого фонда, сеющего на Кубе разумное, доброе и вечное. Они пользуются авторитетом в Гаване и не привыкли к тому, чтобы их гостей задерживали и перетряхивали в аэропорту. Когда мы-таки получили свой багаж, в зале прилета оставались только полицейские, которых я уже знал поименно. Они угрюмо смотрели нам вслед, когда мы уезжали в темноту, в направлении Гаваны. Я не мог избавиться от неприятного ощущения, что мы видим их не в последний раз.

Наш хозяин, фамильярный парень по имени Хельмо, постарался развеять осадок от неприятного приключения в аэропорту. После допроса Халсбанд перенес истерику средней степени, а Хайди все еще плакала. Чтобы расслабиться, мне потребовалось выпить целую бутылку рома.

Жизнь стала относительно сносной, когда мы наконец подъехали по длинной, усаженной пальмами аллее к гостинице «Националь». Издалека отель показался мне отдаленно знакомым. Никогда прежде я не был в Гаване и даже не мечтал оказаться здесь; но зато я хорошо знаю отель «Брейкерс» в Палм-Бич, а отель «Националь» выглядит в точности так же. На входе в отель нас встречали бдительные носильщики, здорово смахивающие на своих коллег из «Брейкерс». Даже воздух напоминал освежающий бриз в Палм-Бич: та же опьяняющая смесь соленого воздуха, романтики и загадки. Гигантский холл, лифты – все в точности, как в «Брейкерс». Единственным отличием оказалось то, что нас сразу препроводили к специальному лифту и отвезли в апартаменты с видом на океан на шестом этаже.

Я всегда ненавидел «Брейкерс» и, признаться, «Националь» тоже с первого взгляда невзлюбил. Так уж повелось – не переношу заведения, которые красуются в туристических проспектах. В отели я приезжаю по делам, а не для того, чтобы отдыхать и развлекаться. Иногда, впрочем, кроме отдыха и развлечений, ничего не происходит, но не всякий же раз. Мне кажется, что дела есть дела; и самое важное в отелях – чтобы тебя никто не парил, свежие устрицы подавали вовремя, а телефоны работали исправно.

Когда мы приехали, бар на террасе «Националя» пустовал. Бармен пристально взглянул на нас, но ничего не сказал. Стены покрывали фото американских знаменитостей 50 – 60-х: черно-белые фото Фрэнка Синатры, Эррола Флинна и Авы Гарднер, а также политические знаменитости, такие, как Уинстон Черчилль и Мейер Лански[18].

Очень странно – увидеть всех этих людей вместе в это время и в этом месте. На пустой террасе бара отеля «Националь» я впервые услышал историю Арти Даймонда, отсидевшего в «Синг-Синге»[19] и запугавшего всю тюрьму, откусив ухо у главаря местной банды, обозвавшего его петухом. Этот рассказ, вызывающий в уме образ Майка Тайсона, нам неторопливо поведал бывалый урка из Нью-Йорка, который в свое время выступал на чемпионате мира по боксу в среднем весе одновременно с расцветом карьеры Тайсона, еще не воспринимавшего поступок Арти Даймонда слишком серьезно.

Мы сидели на террасе за плетеным шатким столиком, с которого то и дело что-то падало или проливалось каждый раз, когда веял бриз. Одинокий официант шнырял с подносом, уставленным ромом и черным кубинским кофе.

* * *

Можно узнать массу интересного, просто прогуливаясь перед «Националем». Публика – сплошь преступники, иностранцы и прекрасные женщины со специфическими планами на вечер. В Гаване, в особенности у лучшей гостиницы страны, славящейся своим гостеприимством, никто не является тем, за кого себя выдает.

Набережная Маликон – это длинный широкий бульвар, протянувшийся через всю Гавану. Вода у берега – очень грязная, но уже в миле от берега, где протекает Гольфстрим, течение быстрое, а вода – чистая. На горизонте не видать ни одного острова. Между Гаваной и Ки Уэст[20] нет ничего, кроме 150 километров глубокой воды и шести миллионов акул. Некоторые ездят в Мексиканский залив развлекаться, но таких немного. Тем более ночью тут не до развлечений – воду бороздят крупные морские лайнеры, рыбацкие катера, еле держащиеся на воде посудины, а порой – и человеческие скелеты.

Маликон – совсем другое дело. На бульваре кипит жизнь: по нему бродят влюбленные, такси снуют туда-сюда, а под фонарями собираются группки хулиганов, которые улюлюкают вслед проезжающим машинам и кидают рыбьи головы крокодилам, молнией выпрыгивающим из воды, стоит им почуять свежее мясо. Кубинские крокодилы славятся своей силой и жестокостью. Такой крокодильчик, дай ему волю, может в один прием проглотить маленького мальчика и две упаковки по шесть бутылок пива в придачу на запивку.

* * *

Билла Клинтона связывает с Кубой длинная и неприятная история. Все началось в 1980 году с депортацией из Мариэля, когда Кастро очистил свою страну от «диссидентов», выслав 125 000 «беженцев» на Ки Уэст в течение считанных недель. Их посадили на корабли и отправили в США в лагеря для перемещенных лиц под Майами, где многие из них нашли работу и жилье, ассимилировавшись в огромной и процветающей антикастровской кубинской общине. Впрочем, не менее 50 000 из них оказались закоренелыми преступниками, которые не собирались вливаться в дружное американское общество, но и обратно на Кубу отправить их не могли – политические беженцы как-никак. В результате их заковали в тяжелые кандалы и распределили по государственным тюрьмам самого строго режима, таким, как «Денберри», «Ломпок» и «Марион». Там они немедленно принялись терроризировать остальных заключенных, а также охранников и надзирателей. То были ужасные люди, подлейшие из подлых, опасные и неконтролируемые.

Приблизительно 18 000 этих преступников оказались в военной тюрьме в Форт Чаффи, штат Арканзас. Молодой и амбициозный губернатор Уильям Джефферсон Клинтон, к слову сказать, высказывался решительно против их размещения – как раз в эти месяцы шла избирательная кампания. Его противник-республиканец, равно как и каждая газета в Арканзасе критиковали Клинтона за то, что он допустил это отребье в самый центр штата. Билл, в свою очередь, валил все на Джимми Картера, который предал его, прислав подонков в Форт Чаффи, не проинформировав предварительно и не заручившись его согласием.

Незадолго до губернаторских выборов в Форте Чаффи произошел массовый побег заключенных, в результате которого семь тысяч особо опасных преступников, этих так называемых беженцев, оказались на свободе. Вооруженные мачете кубинские бандиты в безумии носились по улицам, и национальной гвардии потребовались тонны слезоточивого газа и три дня кровавых рукопашных схваток, прежде чем сопротивление удалось подавить.

Избирателей эта история, конечно, не порадовала. Клинтон потерпел сокрушительное поражение на выборах и с позором выехал из губернаторской резиденции. Между прочим, единственные выборы, которые Клинтон проиграл. Он подождал два года, баллотировался снова и на этот раз уже выиграл. Остальное вам известно. Но можно не сомневаться – он уже никогда не забыл кошмара, который ему устроили кубинцы на пару с Джимми Картером.

* * *

Скэггс соображал быстро и не спрашивал чужого мнения. Он владел тремя яхтами на причале «Хемингуэй» и охотно соглашался с тем, что он приехал на Кубу, чтобы развлекаться и сорить деньгами. Довольно смело для современной Гаваны, где правительство борется со всем тем, что так дорого Скэггсу. Но все это ему по барабану.

– У меня все документы в порядке, – объяснял он, пока мы неслись по набережной Маликон на огромной скорости в новом серебристом кабриолете Z28, а «Rolling Stones» надрывались из колонок. – Полицейские здесь все коммунисты. Следует помнить об этом, – добавил он. – Они примитивны, но совсем не глупы. Их не проведешь. Только сегодня по дороге в твою гостиницу меня арестовывали три раза.

– Что? – спросил я. – Три раза? За один день? Господи, Скэггс, это же страшно. Может, сегодня лучше не соваться на улицу?

– Ни о чем не беспокойся, – сказал он. – Они знают, что мои документы в порядке. Сдается, все дело в том, что они в восторге от моей машины. Им нравится лапать ее, пока идет проверка документов.

Скэггс – праздный джентльмен из Арканзаса, человек, живущий легкой жизнью, и хороший друг Билла Клинтона вдобавок. Я знаю его уже много лет и считаю честным и неплохим человеком. Хотя Арканзас наложил на него свой отпечаток и есть в нем что-то дикое и наглое. Он может в любой момент затеять ссору и выхватить из-за пазухи обрез. Скэггс – красивый мужчина с обходительными манерами и талантом грамотно размещать выгодные инвестиции.

Куба как раз представляла собой превосходное поле для инвестиций, но его дружба с президентом Америки несколько осложняла ситуацию.

– За последние пять лет на меня три или четыре раза заводили дело в Америке, приходилось иметь дело с присяжными. Для начала они принялись прослушивать мои телефоны; затем за мною стали следить, куда бы я ни шел; люди, которых я знал всю жизнь, стали меня избегать. Я уехал из города в какой-то медвежий угол, но и это не помогло. Тогда я и решил: нет, я уже слишком стар для подобных штучек; купил эту долбаную яхту и уехал на Кубу.

* * *

Причал «Хемингуэй» в пригородах Гаваны стал одним из тех вражьих притонов, которые закрыли сразу после выхода указа о борьбе с тлетворным влиянием Запада. Прекратились вечеринки на борту яхт у облупленных набережных. Кубинкам больше не разрешали заходить на территорию причала, а если местные и заходили туда, то они обычно носили полицейскую форму. Так выглядела бы Касабланка, если бы нацисты установили там Новый Порядок. Эрнест Хемингуэй просто бы прифигел.

Мы потеряли кучу времени, плутая по узким полутемным улочкам, покрытым гравием, что тянутся вдоль всего причала. О старых добрых днях довоенного декаданса напоминают лишь несколько сохранившихся больших яхт. Суровая борьба с проституцией нанесла непоправимый урон вечериночному угару Гаваны, и тех немногих, кто продолжил жить на яхтах, ожидает теперь участь шпионов и извращенцев. Моего друга Скэггса из Литл-Рока арестовывали четыре раза только в тот день, когда мы с ним повстречались. Полиция приходила трижды в ту ночь, которую мы провели на его яхте, стараясь расслабиться за просмотром новостей о войне по телевизору. Скэггс вопреки запретам прятал его у себя на камбузе.

Мы сидели за столом из тикового дерева в капитанской кабине его яхты производства «Грэнд Бэнкс», когда по телевизору передали, что югославы взяли в плен американских солдат. Это была одна из тех сцен, которые отпечатываются в твоей памяти на всю оставшуюся жизнь – люди рыдают и кричат в Техасе с ужасом в глазах, соседи разражаются словесным поносом на лужайках перед своими домами под пытливым взглядом многих телекамер, и собаки облаивают телевизионщиков.

Скэггс стукнул кулаком по столу и заорал:

– ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ДЕРЬМО-ТО КАКОЕ ДЕПРЕССИВНОЕ! ЭТИХ НАШИХ ВОЕННЫХ-УБЛЮДКОВ НАДО РАССТРЕЛЯТЬ ЗАВТРА ЖЕ УТРОМ!

– Что? – отозвался я. – Возьми себя в руки, Скэггс. Их нельзя расстреливать, они же военнопленные.

– Ерунда, – сказал он. – Они – шпионы. Их надо Поставить К Стенке. Только так удастся привлечь внимание президента.

Я обомлел. Скэггс всегда бескомпромиссно поддерживал Клинтона, а Скэггсова жена – ярая противница смертной казни. Каждый год она два или три раза ездит в Вашингтон – лоббирует борьбу с полицейским произволом. От него как-то не ожидаешь услышать призывы расстрелять американских военнопленных. Но в тот вечер его жена не сидела вместе с нами на Кубе, и он мог не сдерживаться.

– Сукин сын зашел в этот раз слишком далеко, – пояснил Скэггс. – Он думает, что может сбрасывать килотонные бомбы на каждого, кто не отдает ему честь.

Он возмущенно покачал головой и отрубил несколько кусков льда ножом для колки.

– Президент не сумасшедший, он просто глуп. Я это давно уже понял, еще когда собирал деньги на его проклятые бесконечные предвыборные кампании.

Яхта задрожала у нас под ногами, когда Скэггс спрыгнул в трюм, где у него стоял музыкальный центр.

– К чертовой матери! – гаркнул он. – Давай-ка лучше послушаем Сонни Бой Уильямсона.

Я почувствовал дрожь во всем теле, когда громыхнул усилитель. Звук у него работал что надо, все так и подскочили; Хайди даже попыталась встать, но ее снесло обратно. Музыка превратила каждую уключину, каждую деревянную деталь яхты в подобие своеобразного микрофона; настоящий шок наступал каждый раз, когда Сонни Бой брал струну G. Cтаканы звенели на столе.

Музыка играла так громко, а новости о Войне были настолько ужасающими, что нам потребовалось время, чтобы понять, что кто-то стучится в заднюю дверь. Оказалось, пришел полицейский, попенять нам на шум. Скэггс отвел его в сторонку, а мы направились в каюту сосать исступленно наши «Кохибас». Ни мы, ни Скэггс не совершали никаких преступлений и не хранили запрещенных веществ, но полицейские тем не менее внимательно следили за нами, а это не добавляет спокойствия, и особенно – за границей.

* * *

Мы ждали в аэропорту Рэя, известного также как полковник Депп, моего личного телохранителя и международного тур-менеджера из Лондона, когда я услышал этот незабываемый вой электродрели, который доносился из-за закрытой двери, расположенной рядом с багажным конвейером. Судя по звуку, дрель впивалась во что-то мягкое, и мне даже показалось, что я догадываюсь, во что это она впивается – ведь мой собственный чемодан просверлили минимум раз пять, когда мы прилетели сюда два дня назад. Пять аккуратных маленьких дырочек, просверленных под пятью разными углами. Я знал, что теперь пришла очередь Рэя, и ждать нам еще долго.

Халсбанд неуклюже осел на своем стуле и заказал еще четыре «мохито»[21], пока Хайди ходила взад-вперед. Рэй все не выходил, и мы могли только догадываться, что там у него происходит. Если уж в этой стране принялись просверливать ваш багаж, следует приготовиться к тому, что в следующие несколько часов придется порядком понервничать. Для начала вашу сумку пометят не предвещающей ровным счетом ничего хорошего красной надписью ХХХ, затем ее тщательно обыщут и проверят. Вам постоянно будут задавать вопросы об одном и том же: «Почему у вас с собой красные сигареты? Вы носите вставные зубы? Пройдите со мной к рентгену. Почему вы сюда приехали? Что вы носите в той зубной щетке? Ваша мать родилась в Алжире? Кто ваш личный зубной врач? Почему вы такой нервный?»

Правильный ответ на все эти вопросы: нет, нет и все тут. В противном случае непоследовательность может стоить вам десяти лет в кубинской тюрьме. Никогда не будьте непоследовательными. Если вы уже ответили таможеннику, что ваша мать работала зубным врачом в Алжире, то вы должны в точности так же ответить и второй раз. Не меняйте в ваших ответах ничего, в противном случае вы вляпаетесь в неприятную историю. Я знал, что у Рэя с собой целый чемодан самых разных подарков, начиная с абсента и биноклей ночного видения и кончая ювелирными изделиями с нацистской и эсэсовской символикой. Он также вез с собой из Европы дефицитные на Кубе лекарства, эксклюзивные восточные веера ручной работы, он провозил несколько тысяч долларов, парфюмерию, видеокамеры, порнографию и дорогое оборудование для татуировки. Он выглядел как международный Сутенер, которому глубоко начхать на все законы этого мира. Если бы его багаж стали обыскивать, то он бы попал по-крупному.

На телевизионном экране в зале аэропорта кубинский оркестр пел «Гуантанамеру», но нам было совсем не до музыки.

– Похоже, нам придется возвращаться в город без Рэя, – прошептал я Халсбанду. – Его сейчас вполне могут взять.

Халсбанд выглядел испуганным и быстро допил свой «мохито».

– Да не думай ты о копах, – сказал он мне. – В этой стране все милиционеры. У Рэя все будет в порядке. Он – пуленепробиваемый парень.

Как раз в этот момент в аэропорту погас свет, и все замолчали. Я почувствовал, как кто-то крепко сжал мою руку, и услышал стон Хайди: «О Господи, Господи…»

И тут перед нами возник Рэй. Он незаметно проскользнул через таможенный контроль, когда погас свет и толпа туристов-параноиков впала в панику. Мы мгновенно оплатили счет в баре и, не говоря ни слова, бросились к ожидавшему нас белому «лимузину». Государственный террор ощущается на Кубе на каждом шагу, поэтому умные люди сматываются при первых же его признаках. Если начинается паника, то следует крепко сжать в руках бумажник и спокойно ИДТИ к ближайшему выходу, но ни в коем случае не бежать. В подобных ситуациях женщины всегда хватаются за свои кошельки и стараются не проявлять ни малейших признаков страха, но вести себя достойно не так-то просто, если вы находитесь в заграничном аэропорту, кишащем извращенцами, ворами, шпионами и коммунистической милицией.

А для побега из этого проклятого аэропорта сложно найти что-либо менее подходящее, чем полностью убитый 49-летний «кадиллак» с подержанным Югославским двигателем под капотом.

* * *

Когда я сейчас думаю о Кубе, я вспоминаю набережную Маликон ночью, Рослых Копов, разъезжающих под моим балконом в гостинице «Националь» на блестящих черных мотоциклах, контролирующих дорожное движение и выслеживающих сутенеров и коллаборационистов, обвиняемых в связях с тлетворным Западом… Я вспоминаю сводки теленовостей с Войны, непрекращающуюся болтовню Кристиан Аманпур, корреспондента CNN в Албании, Дэна Ратера, с нетерпением ожидающего очередной налет на Белград, и обошедшие экраны всего мира взятые в плен американцы, с оборванными тряпками на голове, запекшейся черной кровью на глазах и дергающимися от страха скулами. Я вспоминаю круглосуточные выпуски новостей по обоим телевизорам в наших гостиничных апартаментах, вспоминаю, как люди с разными политическими взглядами возбужденно бегали туда-сюда и передавали друг другу новости и слухи. Каждый день мы проглатывали 30 или 40 бутербродов с какой-то странной колбасой и 40 ковшиков дефицитного на Кубе мороженого. Время от времени позванивали телефоны, иногда они просто звонили, а на другом конце слышалось глухое молчание. Те немногочисленные новости, которые доходили до нас по телефону, казались сфальсифицированными и устрашающими. То США должны были сбросить на Гавану атомную бомбу, то бомбы, начиненные напалмом и нервно-паралитическим газом, или забросать город гранатами с начинкой из вшей. Кто-то позвонил из Хьюстона и сообщил, что прошлой ночью взорвали ворота американского посольства. Юрист из Швеции, бороздящий Карибское море на декадентской яхте под названием «Власть белой расы», сказал, что слышал по своему коротковолновому радио, что Клинтон официально объявил войну Кубе.

Все это оказалось ложью, но правда попадет на Кубу очень не скоро. Как бы то ни было, кубинская военизированная милиция была приведена в состояние повышенной боевой готовности, улицы были очищены от дегенератов и других нежелательных элементов, которым может взбрести в голову купаться голыми в порту.

* * *

На Кубе за нами постоянно и неотрывно следили. С нами обращались как с богатыми военнопленными. В наших гостиничных номерах установили «жучки», наш багаж просверливали в аэропорту, копы слонялись по коридорам гостиницы, и у них был ключ от каждого сейфа отеля.

На Кубе серьезно взялись за Наркотики, Проституцию и Взрывчатку. Кубинцам остается только ухмыляться и танцевать сальсу, пока они стоят в очереди за чем-нибудь. А на Кубе вы все время стоите в очереди, даже если хотите взять такси. Правительство острова разрешает только танцевать и тратить доллары, все остальное преследуется по закону.

Дегенераты вышли на Кубе из моды. Все люди, подозреваемые в «коллаборационизме» с посольством США, считаются дегенератами. Вот так – ни больше ни меньше! В военизированных странах всем приходится непросто – а уж тем более Врагам. А Враг – это мы, как мы сразу поняли на Кубе. Тут не попляшешь. Хотите увидеть привидение – посмотрите в зеркало. У кубинцев совсем по-другому воспринимают Американский Век, нежели мы. И если исходить из того, что овечки попадают в рай, а козы – в ад, то нам во всей этой истории отведена роль страшных и отвратительных коз.