Немного о личном…

– Чтоб сохранить неприкосновенными созданные образы, артист должен появляться перед публикой лишь на сцене, а не в частной жизни, – говорила великая русская балерина Анна Павлова.

Похоже, что Майя Плисецкая старалась следовать этому завету. Конечно, все знали о ее браке с композитором Родионом Щедриным – браке, вполне благополучном и даже счастливом. Остальное было тайной за семью печатями, и не потому ли ходило столько разговоров вокруг и около личной жизни знаменитой балерины? Да только разговоры эти так и остались на уровне «вокруг и около», ибо фактов-то никаких!

Правда, еще в 1970-е по Москве ходили упорные слухи, что брак знаменитой балерины и композитора исключительно бумажный, что «Плисецкая ни одного мальчика из кордебалета мимо себя не пропускает», что живут они с мужем раздельно – он на даче, она – в московской квартире.

– Она была настолько эмоциональным человеком, что ей требовалась подпитка, – туманно утверждала одна из коллег Плисецкой, причем даже не работавшая в Большом театре. – Для вдохновения. В балетных кругах, конечно, ее за такое поведение осуждали…

– Всегда и везде Майя Михайловна говорила, что, кроме супруга Родиона Щедрина, не замечает других мужчин, – рассуждала в интервью «Экспресс-газете» другая балерина и актриса. – А на самом деле романы у нее были, начиная с Роберта Кеннеди и заканчивая одним моим одноклассником по балетному училищу.

О себе и своем собственном романе с двоюродным братом Плисецкой любительница пооткровенничать скромно умолчала…

Надо отметить, что находились «знающие» все о Плисецкой и за рубежом. Например, немецкий журналист Норберт Кухинке, одно время работавший в СССР в качестве корреспондента журнала «Шпигель». Читатели могут помнить его по роли чудаковатого профессора Билла Хансена в фильме «Осенний марафон».

Кухинке написал книгу о жизни советской культурной элиты, где выложил многое, что ему было известно. В том числе и о знаменитой балерине. В беседе со своим коллегой из «Экспресс-газеты» Норберт озвучил следующее, свалив в кучу разные «факты».

– Знаете, живи она с молодости на Западе, сейчас была бы миллионершей. Плисецкая в то время не высказывалась публично по поводу советской системы, но она ее не принимала. Кстати, в своей книге я написал далеко не все. Туда, к примеру, не вошло, что Майя была сексуально ориентированной женщиной (??? – Авт.). Об этом знали, но не говорили. У Плисецкой было много романов – от водителей до кинорежиссеров. Родион Щедрин закрывал на все глаза, лишь бы жена оставалась довольна.

Видимо, это о книге Норберта Кухинке столь зло и пренебрежительно писала Майя Михайловна?

«Бредни западного журналиста, накатавшего пухлую книжицу о невеселой советской жизни, где – мимоходом ни разу ни меня, ни Щедрина вблизи не встретивши, – с чьей-то грязной завидущей клеветнической пасти наболтавшего, что мы питаемся кремлевскими пайками и яствами: клевета. Плисецкая и Щедрин даже адреса этого райского учреждения не ведали. Свои “кремлевские пайки” мы покупали на московских рынках. Да кое-когда что перепадало в буфете Большого театра. Сказать завистнику, сальеришке, что Плисецкая плохо танцует, что Щедрин музыку пишет плохо – ненадежно: посмотрят, послушают – еще разуверятся, поймут, что мелконькая клевета это да зависть. А про пайки услышат, про истеблишмент – навострят свои заполитизированные ушки, на черное-белое вмиг все разделят, на семь пар чистых, семь пар нечистых – все так хорошо, удобно, складно по двум полочкам раскладывается: после телячьих ножек с отварной спаржей, запитых бутылкой доброго бургундского. Я, леди и джентльмены, известный советолог, просвещенный специалист по России (а сам-то провел в России каких-то несколько месяцев, по-русски ни слова не говорит, что надули в уши у клеветника на дому между борщом и котлетами по-киевски, в книжицу свою и тиснет)» (Майя Плисецкая. Тринадцать лет спустя).

«…Ни разу ни меня, ни Щедрина вблизи не встретивши…» – если это о Кухинке (а из пересказанного содержания книги явствует, что именно о нем), так это, мягко говоря, неправда: журналист, судя по его рассказам, не раз встречался с Плисецкой и ее мужем, бывал у них дома, общался с ними на разные темы. Свидетельством тому – фото, на котором запечатлена его беседа за столом с Майей Михайловной…

Председатель совета ветеранов Большого театра, многие годы проработавшая вместе с Плисецкой (была в свое время солисткой в характерных танцах), не раз делилась с прессой: в коллективе Большого якобы ни для кого не было секретом, что супруги часто находились на грани разрыва и Щедрин много раз уходил от Майи Михайловны. И только здравые доводы парткома (кто же будет танцевать в ваших, товарищ Щедрин, балетах и в каком театре?) возвращали взбунтовавшегося мужа «в семью». Но ни композитор, ни балерина никогда не выносили сор из избы и не откровенничали с журналистами ни о чем подобном.

Ив Сен-Лоран и Майя Плисецкая. 1971 г. Фотограф – Алан Дижон.

«Не люблю суеты. Ни на сцене, ни в жизни… Лишние слова тоже не нужны».

(Майя Плисецкая)

Такое достойное поведение этой супружеской пары кому-то может показаться непривычным и даже невероятным – мало ли вокруг обратных примеров? Но даже в своих книгах Майя Михайловна ни словом не обмолвилась о боли, причиненной ей мужем. В опубликованных мемуарах Марии Шелл немецкая актриса откровенно призналась: у нее был многолетний роман с русским композитором Родионом Щедриным. Из-за этого, якобы, она даже чуть было не покончила жизнь самоубийством.

Однажды Плисецкая на вопрос журналиста, приходилось ли ей ревновать мужа, коротко отрезала:

– Никогда. Повода не давал…

Но… эти неугомонные мемуаристы, они все вспоминают и вспоминают… В их числе – актриса Наталья Андрейченко, Мэри Поппинс российского кино, которая в журнале «Караван историй» поведала однажды о своей жизни с зарубежным мужем – знаменитым актером Максимилианом Шеллом. В том числе Наталья рассказала и о его сестре Марии Шелл, суперзвезде немецкого кинематографа 1950–1960-х гг. И хотя в этой истории не названы имена Щедрина и Плисецкой, но здесь, как говорится, все слишком прозрачно.

«Мы познакомились, когда Марии было уже под шестьдесят… Главная заводила семейных праздников, Мария следила, чтобы все держались вместе, иногда даже с перехлестом. Но порой вдруг пропадала, и казалось, из семьи вынимали душу – настолько мы привыкли к ее опеке. Все знали, что скрывается за такими исчезновениями: к Марии в очередной раз приехал ее русский возлюбленный, известный музыкант, назовем его Р.

Мы познакомились с Машей еще до свадьбы, она задаривала меня подарками, часто бывая в Москве проездом. Как я потом узнала – по пути в Литву, где Р. жил со своей законной женой, великой русской Артисткой. Артистка и Мария дружили. Не знаю как, но на Западе умеют общаться даже те, кто заключен в оковы любовного треугольника, причем общаться довольно искренне.

Я тоже знакома с этой великой актрисой, не перестаю любить ее по сей день. Для меня много значит вся ее семья. Я не вылезала из дома ее легендарной мамы, снимавшейся еще в немом кино, приятельствовала с братом, с которым мы работали на одном из фильмов. Над братом Артистки, любителем поесть, подшучивали, что у него в глазах одна колбаса стоит. Он соглашался: мать была репрессирована и родила его в лагере, они голодали…

После того как мы поженились, в Дегтярном шел перманентный ремонт, и Шелл попросил Р. помочь подыскать нам съемное жилье. Тот ответил жестко: «Я не бюро по аренде квартир». Максимилиан обалдел, ведь музыкант был почти членом семьи! Шелл говорил: «Я попросил Р. о помощи, зная, что он влиятельный человек. Хотел тебя защитить. А он повел себя так, как недопустимо между людьми».

И больше не хотел о музыканте слышать. А Мария верила, что они с любимым будут вместе.

– Это она сама вам рассказывала?

– Уже перед смертью. До того я никогда не расспрашивала ее об этом романе. Елки-палки, не могла лезть в душу к такой выдающейся женщине, тем более на тридцать лет старше! Но у нас были близкие отношения, честно говоря, я была в шоке, что она никогда не советовалась со мной. Поделись Маша раньше, сказала бы ей правду: «Даже не надейся, лучше сама отойди. Любовь тут ни при чем: брак музыканта и Артистки – из тех кармических союзов, на которых держится мир. Эта женщина во многом сделала этого мужчину, и их отношения надо уважать. Какие бы романы на стороне у обоих ни случались, он никогда жену не оставит». Но Р. обещал развестись и клялся в любви до гроба. В какой-то момент он уехал для окончательного разговора с женой, которая тогда жила в их доме в Испании. Обещал вернуться через пять дней, уже навсегда. И пропал – тоже навсегда. Спустя несколько лет, когда Максимилиан будет снимать документальный фильм «Моя сестра Мария», я спрошу у нее в кадре:

– Вы больше не виделись?

– Никогда. Он даже не позвонил.

Но Мария ждала. Ежедневные, написанные как под копирку строки ее дневника похожи на заклинания: «Все будет хорошо – он вернется. Оставайся позитивной. Нельзя терять надежду». Но надежда Машу оставила. Она отправила домработниц и секретарш на отдых, подготовила записку о том, что просит никого не винить, и выпила шестьдесят таблеток, которые применяют при бессоннице и анестезии. Вскоре этот препарат назовут «наркотиком изнасилования»: принявшие его жертвы ничего не помнят. Не знаю, где Мария эти таблетки раздобыла: выпить она могла, и жахнуть крепко, но без тени мрачного алкоголизма, а наркотиками и вовсе не увлекалась.

Маша хорошо подготовилась, не приняла в расчет только свою подругу Натали. Она была экстрасенсом и увидела Шелл лежащей в постели. А поняв, что уже два дня никто не отвечает на звонки, подняла тревогу. Когда мы с Максом попали в ее мюнхенский особняк, Мария была жива. Десять дней она пролежала в коме, но выкарабкалась. Все были счастливы, дни пошли прежней чередой, и первое время никто не подозревал, как сильно эта история повредила Машин рассудок».

В одном из интервью Щедрин подтвердил, что действительно дружил с семьей Шелл:

– Но когда с Марией случился душевный кризис, меня уже три месяца не было в Германии. Обо всем я узнал в Англии из газет. Так что в этом смысле у меня есть алиби.

Алиби – хорошая вещь, Родион Константинович…

«Где-то на сорок пятом году их совместной жизни он, наконец, ощутил себя полновластным хозяином и господином и наслаждался этим статусом, как крон-принц, получивший свою долгожданную корону, – рассказывал Сергей Николаевич. – На моей памяти Майя никогда ему не возражала. При всей своей природной строптивости и, как считалось, невыносимом характере она была на редкость послушной женой. По крайней мере, в то последнее десятилетие, которое я застал.

Другое дело, что по своему легкомыслию и простодушию она все время попадала в какие-то несуразные истории, которые Щедрину приходилось улаживать. Она была классической trouble woman. То она, не глядя, подмахивала свою подпись на контракте, из-за которого потом несколько лет приходилось судиться. То ее кидали очередные доброхоты-спонсоры, и Щедрин судорожно собирал деньги, чтобы расплатиться с кредиторами. А то на радость бульварным СМИ вдруг объявлялась некая лжедочь из Израиля. С ней тоже надо будет судиться, тряся разными экспертизами и справками, что Плисецкая никак не может быть ее матерью. Все это Щедрину приходилось брать на себя, доказывать, спорить, нервничать, срывать голос, нанимать адвокатов. Не говоря уже о практических и финансовых заботах, связанных с их непростой жизнью на три дома (был еще дом в Тракае, в Литве) и фактически на три страны».

«Некая лжедочь из Израиля» – отдельная история, на которой нам придется ненадолго остановиться.

Как мы знаем, Майя Михайловна в свое время не решилась родить ребенка и бросить сцену.

– Балет предусматривает помимо всего прочего замечательное телосложение и отличную физическую форму, – оправдывал жену Родион Щедрин. – После родов с любой женщиной происходят революционные изменения. Многие балерины потеряли свою профессию…

В 1999 году на Западе, а затем и в России наделала много шума история с «дочерью Майи Плисецкой» Юлией Глаговской, гражданкой Израиля. Все началось со статьи лондонского собкора «Московского комсомольца» Владимира Симонова «Здравствуйте, я дочь Майи Плисецкой». Сюжет этой истории был следующий.

В 1976 году почти одновременно в ленинградском роддоме (а точнее, в спецклинике КГБ) оказались две женщины: Майя Плисецкая и Людмила Глаговская, жена чекиста. Младенец чекиста родился мертвым, и отец его, по договоренности с врачами и Плисецкой, якобы тайно взял себе ребенка балерины.

Этот Борис Глаговский совершил подмену младенцев, не поставив жену в известность. Более того, он будто бы просил врачей скрыть от нее факт смерти их ребенка. Юлия Глаговская утверждала также, что ее приемный отец приходится Майе Михайловне каким-то дальним родственником по отцовской линии. Он был приставлен присматривать за артистами Большого театра, а тут такой случай: беременность Плисецкой. Никого в этой истории не смущало, что балерине шел уже 51-й год… Предположим, ей и правда довелось забеременеть в таком возрасте, чего ж не бывает. Но рожать? Неужели Майя Михайловна решилась на такое? И смогла выносить ребенка в свои годы? Невероятно!

«…она не просто не успела сделать аборт, а собралась рожать намеренно, по совету врачей: ей рекомендовали родить, чтобы восстановить гормональный баланс и продлить сценическую жизнь, – туманно поясняла Юлия. – О ребенке она не думала, роды были для нее медицинской процедурой».

Юлия с детских лет знала, что они с Майей Михайловной родственники. Помнила, что когда она была совсем маленькой (три – четыре года), отец надевал на нее красивое платье, завязывал пышный бант на голове, и они ехали в гости к… тете Майе, которая приезжала в Ленинград к другой тете – Эре. Как известно, родственница с таким именем в Ленинграде у Плисецкой точно была.

«Майя Михайловна мне очень нравилась, потому что “вкусно” пахла, – говорила Юлия Глаговская. – И еще потому, что учила играть на пианино – на басах изображала, что говорит Волк Красной Шапочке (это мне особенно нравилось)».

По этому рассказу выходит, что Плисецкая всегда знала, что Юлия – ее дочь, и даже виделась с ней, когда девочка была еще маленькой? Впрочем, по другому признанию Юлии, в ее детские годы виделись они с Майей Михайловной лишь однажды. И это не единственное противоречие в ее рассказах.

Майя Плисецкая и Родион Щедрин. 1962 г. Фотограф – Владимир Малышев.

«Я вам скажу без хвастовства: мне нечему завидовать. Господь дал мне способности и неплохие данные, в Большом театре я перетанцевала уйму балетов, у меня, похоже, мировая слава. И главное – у меня прекрасный муж, чего же мне еще желать?»

(Майя Плисецкая)

В 1990 году, когда Юле Глаговской исполнилось четырнадцать, она с приемными родителями, которые к тому времени уже состояли в разводе, уехала в Израиль, где позже поступила в академию танца учиться балету. Вот там в ее жизни и произошел неожиданный поворот, когда отец открыл ей имя ее настоящей матери…

«В день моего шестнадцатилетия (это было уже в Иерусалиме) он сказал, что хочет мне что-то важное открыть, – рассказывала Юлия. – И показал фото, где мы были сняты с Майей Михайловной. Я попросила его отдать фото мне, но он отказался. А маме сказал за столом: «Я тебе подарил дочь великой балерины, ты должна быть благодарна мне до конца своих дней». Пил он много в этот день, я была в шоке, мама плакала – вот такой получился день рождения. Уходя, отец обнял меня и прошептал: «А теперь забудь, доченька, все, что ты узнала. Видеться вам не надо, да и невозможно».

Так может, вся эта история и явилась результатом неумеренного возлияния Бориса Глаговского? Кто знает…

Спустя время Юля стала искать встречи с Майей Михайловной. Это ей удалось, несколько раз они виделись и даже общались. По словам Юлии, в 1996 году в Иерусалим приезжали артисты Большого театра. Был гала-концерт в Зале конгрессов, где Плисецкая танцевала своего знаменитого «Лебедя» (кстати, уже не работая в труппе Большого!). Пристроившись в очередь за автографами, Юлия подошла к ней. Майя Михайловна узнала ее и заплакала: «Милая, моя милая». Ответила на пару вопросов, а потом замкнулась и, поставив автограф на программке, отошла от «дочери».

Рассказ об этом же эпизоде в беседе с журналистом «Коммерсанта» звучал из уст Юлии уже несколько иначе:

– Мне удалось пройти к ней за кулисы. Только я хотела рот открыть, как она сама кинулась мне на шею: «Моя милая, моя милая, мне совершенно некогда сейчас!».

Согласимся, это совершенно иной вариант встречи. На многих видеозаписях Майя Михайловна, обращаясь к девочкам или девушкам, произносит это «моя милая». Это форма обращения дамы в возрасте к представительницам ее пола много моложе, не более.

В августе 1998 года, узнав о проведении конкурса «Майя», Глаговская отправилась в родной Ленинград.

– Майю Михайловну видела каждый день, а подойти не решалась. Но вот заключительный концерт в Октябрьском дворце. Я купила ей роскошную розу, надела шикарное светлое вечернее платье, туфли на высоченных каблуках, уложила волосы и пошла на главное в своей жизни свидание. Майя Михайловна сидела в пятом ряду, у прохода. Вижу, она поднимается и идет к выходу. Рядом Щедрин. Люди с программками за ними. Она остановилась, но не стала никому их подписывать. «Дай, думаю, просто пройду мимо и передам розу». Она меня хвать за подол, а как я очутилась на ее коленях – не помню. Обняла меня крепко-крепко, поцеловала куда-то в затылок, кожей я ощутила ее слезы. Я обхватила ее голову и выдохнула наконец давно рвущееся из сердца: «Мама! Мама!» Но тут возвратился Щедрин со свитой, и на этом свидание закончилось.

Тогда Юлия Глаговская вышла на Суламифь Мессерер, жившую в Лондоне, и по ее приглашению приехала к ней в гости.

– В Лондоне меня приняли, как царицу: четырехкомнатная квартира, приглашения на посещение «Ковент Гарден», экскурсии, вечерние семейные посиделки… – рассказывала Юлия. Похоже, Суламифь Михайловна признала ее. Почему не признать: есть ведь несомненное сходство с Майей, и к тому же девушка тоже левша, как ее племянница (что передается, якобы, от матери к дочери по наследству). Тетка Майи Плисецкой предполагала, что настоящим отцом Юлии являлся художник Большого театра Валерий Левенталь. Очевидно, в свое время до нее доходили какие-то слухи о возможном романе племянницы.

Но, судя по всему, сомнения относительно Юлии Глаговской посещали и ее.

– Я не знаю, – впоследствии скажет Суламифь Михайловна корреспонденту газеты «Коммерсант». – Юля выглядит слишком откровенной и чистой, чтобы врать, но не могу сказать, что они с Майей похожи прямо «ах».

Сама Майя Михайловна была уверена: за этой невероятной сказкой стояла именно Суламифь Мессерер: «Насолить мне – это мечта ее жизни». Ведь эта история являлась тайной до тех самых пор, пока ее не открыла журналистам тетя Плисецкой. Именно она изначально встретилась с корреспондентом «МК», все ему рассказала и показала фото Юлии.

– Когда вышла статья и ее перепечатали все израильские газеты, я свалилась с высокой температурой, охрипла, после чего полгода не могла говорить, – повествовала Юлия. – Никаких интервью никому не давала, считая, что это семейная тайна. Но дело обернулось именно против меня. Адвокат Плисецкой Кузнецов выразил сомнение в моей психической полноценности.

– Даже в бразильских сериалах такого не могли сочинить! – возмущался Родион Щедрин. – Наш адвокат делал запрос в больницу – в тот период никто из детей не умирал (как будто в то время не могли скрыть смерть новорожденного! – Авт.)… У Майи Михайловны есть заключение консилиума гинекологов Академии медицинских наук, заверяющее, что она никогда не рожала…

Мир полон сумасшедших и авантюристов. К нам несколько раз приходил человек и говорил Майе: «Я – ваш сын». Мужчина был старый, патлатый, весь в обносках… Майя Михайловна, выяснив, сколько ему лет, сказала: «В таком случае я родила вас в девять лет».

С израильской «дочерью» дело кончилось тем, что Плисецкая, воспользовавшись помощью известного московского адвоката Бориса Кузнецова, подала на «МК» в суд. «Опорочивание чести и достоинства Майи Михайловны заключается в том, что она, состоя в браке с Родионом Щедриным, изменила ему, родила девочку вне брака, скрыла это обстоятельство от мужа, по договоренности с Глаговским скрыла это обстоятельство от его жены, а также передала своего ребенка чужим людям», – утверждал адвокат. В итоге, по его словам, у читателей сложилось мнение, что у Майи Михайловны «присутствуют такие черты, как лживость, лицемерие и распущенность». А ведь материал был перепечатан многими изданиями за рубежом, ретранслирован телевидением и радиовещанием, помещен в Интернете. В итоге адвокат затребовал с ответчиков 500 тысяч долларов – «с учетом личности Майи Михайловны Плисецкой, характера и гнусности измышлений, а также учитывая нравственные страдания, причиненные ей». Платить газета и автор должны были поровну.

Суд иск удовлетворил, оценив моральный ущерб в… 45 тыс. рублей. Решение обжаловали обе стороны: истица была недовольна размером компенсации, ответчики настаивали, что статья написана со слов Суламифи Мессерер и Юлии Глаговской, а сама редакция тут ни при чем. Дело отправилось по инстанциям, а в итоге Майя Михайловна отсудила у газеты 18 тыс. рублей. Судебное разбирательство продолжалось два с лишним года…

Но ставить точку в борьбе за право называться дочерью знаменитой балерины претендентка никак не соглашалась. По ее словам, ученые гинекологи из Российской академии наук, осмотревшие Плисецкую и выдавшие ей справку, что она никогда в жизни не рожала, совершили преступление.

– Никакой гинеколог не может определить, рожала женщина или нет! Тем более это невозможно сделать, осматривая 72-летнюю Плисецкую!.. И вот еще что. Если моя мать согласилась на гинекологический осмотр, то почему же тогда она боится сдать капельку крови из пальчика для анализа ДНК?! – возмущалась г-жа Глаговская.

Иного мнения придерживаются медики Московского областного НИИ акушерства и гинекологии:

– Определить, рожала ли женщина или нет, не составляет труда. При визуальном осмотре можно установить даже факт беременности, имевший место десятки лет назад… Причем эти изменения организма не меняются до самой смерти и не зависят от срока давности беременности. Точность такого диагноза – 100 процентов!

Подтверждением сказанному может послужить и тот факт, что кроме вердикта отечественных гинекологов у балерины была справка от ее немецкого врача, где вывод значился тот же самый: Плисецкая никогда не рожала.

Глаговскую совершенно не смущало, что в момент ее рождения в Ленинграде Майя Плисецкая выступала на гастролях в Австралии, и тур там даже назывался «Майя Плисецкая. Большой балет».

– Я родилась недоношенной. А Матильда Феликсовна Кшесинская до восьмого месяца беременности тоже танцевала… – утверждала Юлия.

Такое сравнение мог сделать человек, ничего не знающий о балете. Во времена Кшесинской и танец был иным, не столь динамичным, и сценические балетные костюмы попышнее. В 1970-е скрыть 7-месячную беременность под лебединой пачкой или прозрачной юбочкой Кармен уже не представлялось возможным…

Видимо, Юлии очень хотелось быть дочерью Плисецкой, либо она настолько безоговорочно поверила этой истории и своему отцу. Чтобы доказать родство с балериной, Юлия даже отправилась в Киев к одной ученой даме, занимающейся наукой определения родства по энергетическому полю. Эта специалистка провела сравнение полей Плисецкой и Глаговской, и конечно, сказала о полной их идентичности – вероятно, родственницы. Не исключено, исследовательнице хорошо заплатили, чтобы срочно сделать анализ, и она прекрасно знала, чего хочет заказчица.

Надо признать, что внешне юная Глаговская действительно походила на знаменитую балерину… Но если, положим, Борис Глаговский, родственник Плисецкой, все-таки настоящий отец Юлии, тогда внешнее сходство с Майей Михайловной вполне объяснимо. И еще попутно один возникающий вопрос: если он не отец Юлии, чем объяснить его заботу о ней и после развода с женой? Ведь супруги Глаговские разошлись, когда Юле был всего год от рождения. Или за год он настолько преисполнился отцовскими чувствами к чужому ребенку?

Владимир Владимирович Путин вручает Майе Плисецкой орден «За заслуги перед Отечеством» I степени. 2006 г.

Сама Майя Плисецкая считала всю эту историю смехотворной.

– Чистой воды авантюризм, который кто-то финансирует, – сказала она журналистке из «Коммерсанта» Татьяне Кузнецовой. – Пусть анализ на ДНК сделают матери и дочери Глаговским. Они же под рукой. А моей крови на всех аферистов не хватит.

В свою очередь Татьяна Кузнецова процитировала в «Коммерсанте» гневные слова Юлии Глаговской: «Что мне, в дураках теперь оставаться? Мессереры это начали, а я доведу до конца. Я ее поставлю на место. Ни одна справка еще от десяти гинекологов не поможет, и Австралия тоже не поможет».

Большего саморазоблачения невозможно было и представить!

Позднее адвокат Плисецкой Борис Кузнецов обнародовал некоторые материалы прошедшего суда, на котором, судя по всему, его собственная доказательная база была более чем основательной:

«Прошу приобщить ответ из Управления кадров УФСБ России, что Борис Григорьевич Глаговский в органах КГБ, ЧК, НКВД, МГБ, ОГПУ не числится. Прошу также приобщить справку, что Глаговский Борис Григорьевич работал инженером по снабжению автобазы Ленинградского облисполкома, до отъезда в Израиль…

Прошу приобщить ответ из родильного дома № 13 города Санкт-Петербурга, что Людмила Глаговская родила 1 сентября 1976 года здоровую доношенную девочку, а Плисецкая в этом роддоме ни на родах и ни на лечении не находилась.

Прошу приобщить к материалам дела документы, подтверждающие, что Майя Михайловна Плисецкая… танцевала на гастролях в Австралии.

В материалы дела легли приказы, список труппы, гастрольный план, афиши, программки, буклеты, газетные отчеты в зарубежной и советской прессе, которые бесспорно доказывали, что с 26 июня по 6 августа 1976 года Майя Михайловна Плисецкая танцевала для австралийских зрителей».

В итоге 3 декабря 2002 года редакция «Московского комсомольца» вынуждена была извиниться перед балериной в лице редактора газеты:

«МК» с необдуманной поспешностью опубликовал 28 января 1999 года присланную из Лондона статью В. Симонова «Здравствуйте, дочь Майи Плисецкой!», в которой без тени сомнения миф некоей молодой особы Юлии Глаговской, проживающей в Израиле, преподносился как неопровержимый факт.

Автор статьи увлекся выигрышной сенсационностью «жареного» вымысла очередной «дочери лейтенанта Шмидта». К сожалению, сотрудник газеты, готовивший материал к публикации, не обратил внимания на зыбкость, юридическую и биологическую безграмотность доказательств господина Симонова. Состоялся суд, своим решением обязавший «МК» напечатать опровержение. Однако опубликованное 30 мая 2002 года опровержение, увы, содержало стилевые несуразности, в частности возможность двойственного толкования заключительных строк о том, что «МК» не может опровергнуть само существование Ю. Глаговской с ее мистификацией: еще ничего не достигнув в балете, она попыталась соединить себя с великой балериной.

Глубокочтимая Майя Михайловна, приносим Вам извинения за причиненную Вам боль.

Главный редактор «МК» Павел Гусев.

Но некоторые моменты этой загадочной истории до сих пор вызывают вопросы. Куда подевался сам Борис Глаговский, заваривший всю эту кашу, и почему о нем не вспоминали в суде в качестве свидетеля? Может быть, покинул этот свет с чувством исполненного долга? Но об этом тоже не упоминалось.

И на что надеялись дамы Глаговские, когда настаивали на анализе ДНК для Майи Плисецкой? Какого результата они ожидали, если, положим, им было доподлинно известно, что Юлия – не дочь балерины? Или, может, рассчитывали повлиять на результат анализа с помощью связей и крупных сумм?

– Люди должны жить так, как живут на Западе, то есть нормально жить, нормально работать, зарабатывать деньги, – делилась своими мыслями Майя Михайловна. – Для меня правильный образ жизни – в Америке и еще больше в Германии, где все логично, где законы работают на то, чтобы человек жил спокойно и хорошо.

Сказанное рано или поздно, но воплотилось в жизнь.

Многие годы Плисецкая с мужем прожили в Мюнхене, по свидетельству друзей – на съемной квартире. По рассказам, за много лет у них так и не появилось здесь своего собственного дома, но супруги не считали это главным. «Вы же видели, мы снимаем квартиру, – говорила журналистам Майя Михайловна. – Это, как в старину говорили, меблированные комнаты. Нас это устраивает. Есть женщина, которая в нашем доме моет лестницу; заодно один раз в неделю убирает у нас. Продукты покупаем сами». Кто готовил – осталось за кадром.

Телеведущая и жена известного дирижера Сати Спивакова, которая была в дружбе с Плисецкой и Щедриным, рассказывала: «Скромная обстановка, масса книг и нот, на кухне – клееночка в желтую клетку. Быт Майю, в принципе, никогда не волновал…»

Плисецкая оставалась довольно скромной в своих запросах. Не волновали ее и бриллианты, столь любимые другими звездами.

– Вот Галя Вишневская разные бриллиантовые люстры в ушах обожала. И носила с удовольствием, насверкалась ими всласть, – говорила она. – А мне недавно Щедрин купил самые простые пластиковые часы с черным циферблатом и большими белыми цифрами, чтобы глаза не ломать, и счастливее меня не было никого.

Есть, конечно, и другие свидетельства. Например, это, от танцовщика Виктора Барыкина:

– Она невероятная женщина. Одевалась превосходно всегда. Как никто в Большом театре. Очень любила французских модельеров. Прибавьте к ее туалету и редкие украшения. Серьги, броши, кольца, кулоны – все только из драгоценных камней. Помню, во время репетиции «Кармен» она пришла и грустно так говорит: «Потеряла бриллиантовую сережку»… Так вот мы с ребятами, другими артистами, вместо того чтобы репетировать, искали пропажу. В результате все же нашли. Она очень обрадовалась!

Получается, Майя Михайловна разбиралась в украшениях, и они все-таки у нее были.

«В новом веке Плисецкая переселилась в Мюнхен, лето проводила в Литве, часто наведывалась в Петербург, где маэстро Гергиев включил в репертуар Мариинки много опер и балетов Щедрина, – сообщала читателям корреспондент «Коммерсанта» Татьяна Кузнецова. – В Москву она приезжала на свои юбилеи и другие важные даты – и они превращались в очередной триумф балерины: Майя Плисецкая непременно появлялась на сцене – каждый раз в новом образе».

По словам Майи Михайловны, «земной шарик стал маленький, поезжай, куда хочешь, работай, где хочешь». Всем доступно…

Мюнхен, с его педантизмом, страстью к порядку и четкому расписанию, в качестве города проживания идеально подходил Щедрину. А Плисецкой? Однажды ее молодой друг, журналист Сергей Николаевич спросил ее, почему из всех городов они выбрали именно Мюнхен.

– Там лучшее в мире нотное издательство, – ответила Майя Михайловна.

– Что ж получается, вы там живете из-за… нот?!

– Но это так важно для Родиона Константиновича! – ответила Плисецкая.

– В Германии я живу в течение года менее пяти месяцев, – подтвердил Родион Щедрин в одном из интервью. – И все мои истоки, все мое существо – конечно, российское. Коэффициент полезного действия сейчас в России страшно низок. Много времени тратится впустую. Звонки, переговоры, факсы туда-сюда… И ничего. Просто потерянный день. Без всякой пользы. Опять наша российская говорильня… И Майе Михайловне здесь было трудно, не считая всех обид, которые ей были нанесены. Для того чтобы заниматься своим делом, сподручнее находиться за границей, оттуда легче ездить!

Оказалось, из Мюнхена им было проще ездить и в свой дом в Литве… Майя Михайловна с Родионом Константиновичем очень любили встречать Новый год именно там, у камина в своем уютном литовском доме. Казалось, для них это самое романтическое место на земле, где они были рядом, вместе, несмотря на былые, реальные или мнимые, внутренние разногласия. Романтизма неизменно добавляли лебеди, всякий раз прилетавшие на озеро возле их дома.

– Лебеди появляются, как только мы приезжаем, – удивлялась балерина. – Это какая-то мистика или предзнаменование! Однажды один с рыжей головой приплыл. Успели заснять для подтверждения невероятного. Есть цветное фото. За сколько-то километров от нас есть место, где зимой теплая вода. Лебеди там зимуют. Однажды приехали мы встречать Новый год, вышли на терраску и видим: боже мой, летят 14 лебедей! Стая опустилась около плотика, покружила в нашей воде, лебеди подвигали головками, помахали крыльями. Думала, что я брежу. Фантастика! И Родион, и наша Наташа, которая содержит дом, видели этот чудодейственный визит… Погостили лебеди недолго, снялись и улетели.

«Целью моей жизни всегда был танец. И эта цель достигнута».

(Майя Плисецкая)

Конечно, многие тогда считали, что Плисецкая и Щедрин навсегда покинули Россию…

– Мы – граждане России, у нас российские паспорта, – поясняла балерина. – А в Мюнхене у Родиона Константиновича договор со всемирно известным издательством «Шотт». Поэтому мы здесь. Здесь изданы все произведения Щедрина. И главное – исполняются. Это тоже великое дело. Исполняют самые лучшие музыканты, лучшие дирижеры, лучшие оркестры, лучшие солисты поют. А если бы мы жили на авторские гонорары в Москве, мы были бы нищие. Здесь же с авторским правом все нормально, платят по-немецки аккуратно.

Упоминание о возможной нищете – конечно, не более чем эмоциональное преувеличение. Что и говорить: неповторимая Майя к тому времени давно достигла (и слава Богу!) того жизненного уровня, при котором порой, как бы это помягче выразиться, сытый голодного не разумеет. Ее непонимающие высказывания в прессе о нищете и трудном существовании большинства россиян свидетельствовали именно об этом:

«Все время – дайте. Требуем от всех все. Дайте нам пенсии, зарплату, квартиру. Страна тебе ничего не должна, она у тебя ничего не одалживала (да неужели? А здоровье многих ветеранов, потерянное в годы Великой Отечественной? А труд учителей и врачей, инженеров и проч., получающих мизерные зарплаты и пенсии? – Авт.). – Мне так надоело это слышать!.. Я не вижу бедственного положения ни в чем. Ни в спорте, ни в балете. И поют в опере замечательно. Другое дело – все действительно разбегаются туда, где больше платят».

Относилось ли сказанное к ней самой? Думается, высокая оплата творческого труда не имела для Плисецкой принципиально большого значения. Главной была все-таки возможность появляться на сцене… Невзирая на годы.

Однажды Майя Михайловна получила факс от итальянского менеджера, работавшего на Мориса Бежара. Хореограф приглашал ее в Геную на закрытие фестиваля танца, который проводила его труппа. Плисецкой предстояло выступить вместе с самим Бежаром и знаменитой итальянской балериной Карлой Фраччи в балете-импровизации на сюжет пьесы Жан-Поля Сартра «За закрытой дверью».

О том, что придется исполнять импровизацию по пьесе Сартра, Майя Михайловна узнала только по приезде в Геную. Причем театральных костюмов не планировалось: все трое должны были одеться в то, что оказалось с собой в личном гардеробе. Но главным было не это, а крайне содержательный сюжет этого действа, от участия в котором Плисецкой, навсегда зачарованной изощренными бежаровскими фантазиями, и не пришло в голову отказаться. А хореограф, похоже, упивался возможностью использовать в своих околобалетных опусах звезду такого уровня, как Плисецкая. Не важно, что слишком возрастную. Скорее всего, собственно танец там был опять не столь и важен…

«Бежар поинтересовался, каких цветов туалеты я привезла с собой. Цвет моего туалета Бежар выбрал черный. А Карла Фраччи облачилась в платье белое, кружевное. Сам творец был в черных брюках и черной водолазке – как обычно он появлялся на публике.

По замыслу Мориса, состоя с ним в связи, я тайно была влюблена в белоснежную Карлу Фраччи. Мне надлежало выказать пластикой свое влечение к другой женщине. Бежар просил меня страстно, но скрытно обвивать ее тело под белоснежным покровом, трогать ее груди. Сам он играл при этом ревность и беспокойство (немножко вариант из личной жизни писателя Бунина). А вкратце да в сути наш эротический треугольник был таков: Бежара тянуло ко мне, меня к Фраччи, а Фраччи к Бежару…

Затея удалась. Публика следила за нашими любовными перипетиями с напряжением. Мы долго кланялись. А газеты поместили фотографии нашей троицы, снятой на премьере, на самых видных местах…» (Майя Плисецкая. Тринадцать лет спустя).

Да уж, напряженной публике не позавидуешь…

На следующее утром Бежар, явно удовлетворенный успехом фестиваля, сымпровизировал для послушной исполнительницы новую миниатюру. Это и был номер «Ave Майя», с которым Майя Плисецкая появится на сцене Большого театра 20 ноября 2000 года во время своего юбилейного концерта. Этот же номер она исполнит на открытии фестиваля, посвященного 70-летию Родиона Щедрина, в декабре 2002 года.

– Майя приехала в Геную, где мы гастролировали, и просила Бежара поставить номер для ее юбилейного гала-концерта, – рассказывал брат балерины Азарий Плисецкий. – А Бежар был очень занят репетициями своего нового балета. Майя его умоляла, тем более что она выбрала музыку, привезла с собой кассету с Аве Марией Шуберта. Бежару тут же пришла в голову идея: «Пусть это будет Аве Майя! И пусть Азарий поставит видеокамеру, тогда я сымпровизирую что-нибудь. Но один раз, второй раз я уже не смогу». Мы завели эту музыку, и он стал импровизировать с двумя веерами в японском стиле, который он так хорошо знает. Бежар понимал, что больших технических трудностей он Майе не может дать. Он просто ходил, перегибался, клал веера на пол, обходил их, поднимал и закончил изысканным поклоном с этими веерами. Майя взяла с собой кассету и разучила, скорее, импровизировала по-своему по импровизации Бежара. А потом танцевала и бисировала этот номер на своем юбилейном гала-концерте, а также с успехом повторяла его в нескольких странах.

Есть что-то притягивающе завораживающее в движении двух вееров (видеозаписи сохранили для нас этот своеобразный номер). Трепеща в руках Плисецкой, они поворачиваются к зрителям то красной, то белой стороной, изменчивые, как наша жизнь. И балерина выглядит воплощением легенды о самой себе, живой легенды. Семенящие шажки на невероятно высоких каблуках призваны напомнить о былых пуантах… Завершив миниатюру с веерами и положив их на пол, она под горячие аплодисменты зрителей делает несколько па, напоминающих о ее блистательной Кармен. Все в прошлом… Кроме возгласов «браво», слышимых из зрительного зала – они, как всегда, неизменны.

Высокие каблуки однажды привели Плисецкую к неожиданной травме (впрочем, бывают ли ожидаемые?). Беда случилась в Риме, во время проведения балетного конкурса, на котором Майя Михайловна председательствовала, и прямо в день ее рождения 20 ноября 2003 года: возле отеля она в своих новых туфлях на тонких и высоких каблуках поскользнулась на влажной после дождя мощеной мостовой и… упала. Послышался громкий хруст, нестерпимая боль… Разорваны связки колена, того самого, что болело у нее с детства. На сей раз – больница, операция (все это, заметим, не в дальнем зарубежье – в Литве), затем некоторое время – передвижение на костылях, потом ходьба с помощью палки… Но опять – победа над болезнью!

Эта история с порванными связками заставила балерину прекратить ежедневные занятия у балетного станка. Прежде она занималась не меньше 45 минут каждый день…

В 2005-м – очередной юбилей Плисецкой: ее 80-летие в Кремлевском дворце, поставленное Алексеем Ратманским и Дмитрием Черняковым.

– Должна сказать: я счастлива, что дожила до того, что можно все делать и задуманное воплотить, – признавалась Майя Михайловна. – 20 ноября в Кремлевском дворце будет вечер в мою честь. Увижу на сцене все то, о чем я даже не смела мечтать. Правда, я еще не о всех сюрпризах знаю, держат в секрете. Но мне достаточно, что будет мой любимый брейк-данс Da Boogie Crew. Это же настоящая новинка. Будут китайские шаолиньские монахи-акробаты, такое даже во сне не могло прийти в голову! А еще прославленный ансамбль Моисеева. Рада увидеть Хоакина Кортеса, испанского танцовщика, со своей труппой, молодых солистов Большого, Мариинского, Королевского балета. О танцовщицах-кореянках можно сказать «ах!». Наши замечательные звезды – Полина Симеонова, танцовщики из Аргентины, Бразилии, Англии… Дрожу от нетерпения. Для этого вечера мне прислал три платья Жан-Поль Готье – на выбор. В одном я появлюсь на этом вечере.

Все прошло, как и было задумано устроителями юбилея. «Дон Кихот», от которого, пожалуй, оставлена только знакомая музыка, с участием мировых звезд балета в самых разных партиях – своеобразный балетный капустник. Конечно, и Светлана Захарова, и Диана Вишнева тоже приглашены.

– Из нынешних петербургских звезд она одна из совсем немногих кажется мне танцовщицей самой первой величины, – скажет Плисецкая о Вишневой.

Тибетские монахи, танцующие капельдинерши и сама юбилярша в главной роли. Вновь – бежаровский номер с веерами: кажется, что белая их сторона вдруг оборачивается красной. Или красная – белой?.. Аплодисменты, как всегда, горячи и продолжительны, и Бежар тут ни при чем: они адресованы великой балерине и ее завидному долголетию на сцене. Что бы она ни исполняла…

В свой юбилейный день Майя Михайловна получила неожиданное поздравление от российского президента. Вот как об этом она рассказала сама в своей второй книге:

«В середине дня 20 ноября 2005 года заверещал наш мобильник. Мы ехали с Родионом в машине по запруженной тысячами автомобилей московской улице. Родион передал мне трубку: это тебя. Неожиданно я услышала голос Путина:

– Майя Михайловна, поздравляю вас с днем рождения. И с орденом “За заслуги перед Отечеством” первой степени. Звоню я вам из Токио. К сожалению, не смогу быть вечером на вашем юбилейном празднике.

– Я знаю, Владимир Владимирович, вы работаете двадцать пять часов в сутки, – говорю в ответ.

– Хотел бы меньше. Не выходит.

Так из далекого Токио из уст президента пришла ко мне весть о высокой награде. Теперь я кавалер трех орденов “За заслуги перед Отечеством”. Третьей, Второй и Первой степеней. И первая женщина в России, увенчанная торжественным орденом Первой степени (с обратной стороны выгравирована цифра 10)» (Майя Плисецкая. Тринадцать лет спустя).

В 2000-е годы различные престижные премии присуждались Плисецкой даже чаще, чем в то время, когда она танцевала: премии «Триумф» и «Российский Национальный Олимп» (обе в 2000-м), «Национальная гордость России» (2003), премия Принца Астурийского (2005, Испания), Международная Императорская премия Японии (2006), премия имени Витторио де Сика (Италия) «за беспрецедентную карьеру и выдающиеся заслуги в области танца» (2009), премия журнала «Балет» «Душа танца» в номинации «Легенда» (2009), Международная премия за развитие и укрепление гуманитарных связей в странах Балтийского региона «Балтийская звезда» (Министерство культуры и массовых коммуникаций РФ, Союз театральных деятелей РФ, комитет по культуре правительства Санкт-Петербурга, 2013), театральная премия «Золотая маска» (2015) – за выдающийся вклад в развитие театрального искусства. Это – помимо орденов и медалей. Нет сомнений, что ее 90-летие в 2015-м было бы широко отмечено во всем мире с участием самой балерины. Обидно, что этого не случилось…

– Мечтаю об одном – чтобы Щедрин побольше пожил, – сказала балерина в одном из интервью. – Без него жизнь для меня теряет интерес…

Видимо, Майя Михайловна почему-то опасалась, что в последние годы может остаться одна, без мужа. Теперь можно сказать, что и эта мечта ее осуществилась…

– Ничего не предвещало страшной беды, – делился с журналистами Родион Константинович, вспоминая роковой день 2 мая 2015 года. – В апреле мы были в России. Сначала в Петербурге, в Мариинке, на моем премьерном «Левше». Майя даже на банкете вместе со всеми сидела до 5 утра, была веселой. Все говорила, как бы дотянуть этот год – до юбилея.

Потом приехали в Москву, всякие тут дела были. В том числе по грядущему юбилею. Вернулись в Мюнхен. Сходили накануне на футбол, она очень любила бывать на стадионе. И вдруг схватило сердце. Поехали в клинику. Врачи делали все возможное. Я приехал на второй день с надеждой, что сделают операцию и все будет хорошо. Но, к великому сожалению…

Два дня у Майи было суровое лицо, боль мучила. И вдруг напоследок мягко улыбнулась. Я спросил ее: «Ты меня узнаешь?» – «Я тебя обожаю!» – ответила Маюша. И улыбнулась так красиво, как умела только она.

– Я никогда в жизни не слышал, что у Майи болело сердце, – признавался давний поклонник и друг балерины Игорь Пальчицкий. – Знаю, что у нее ноги болели, со зрением было не очень. Но как они проморгали сердце? Я даже не могу этого себе представить. Ведь у балетных крайне редко бывают проблемы с сердцем. У них либо суставы, либо онкология, либо еще что-то, но чтобы вот так от сердца и в одночасье? У меня шок до сих пор.

Майя Михайловна оставила завещание: тела их с мужем после смерти кремировать, и когда наступит час ухода из жизни того из них, кто проживет дольше, или в случае их одновременной смерти, оба праха соединить воедино и развеять над Россией. Она не хотела никаких речей и пышных прощаний, и Родион Щедрин сообщил об этом Большому театру.

Реакция россиян на это завещание оказалась неоднозначной. Звучали и такие возгласы: «И зачем нам прах ее над Россией? Где жила, пусть там и остается».

Люди бывают жестоки даже к тем, кто уже ушел…

Но слов глубокого сожаления со всех концов мира звучало в эти майские дни гораздо больше. Соболезнования в связи со смертью Плисецкой выразил и бывший министр культуры России Михаил Швыдкой. «Мне всегда казалось, что Плисецкая будет жить вечно. Мы готовились отмечать ее 90-летие. Она была великой балериной, великой актрисой, великой женщиной, великой женой – ее брак с Родионом Щедриным был образцовым явлением семейного счастья», – передал слова Швыдкого «Интерфакс».

– Мы обязательно в этот день сделаем вечер, теперь уже, к сожалению, посвященный ее памяти, – пообещал Генеральный директор Большого театра Владимир Урин.

Слово свое в театре сдержали.

Майя Михайловна Плисецкая была кремирована в интимном семейном кругу в пригороде Мюнхена в мае 2015 года.

Последним заветом кажется голос великой балерины, звучащий со страниц ее книги:

«Я и жила. Себе говорю – честно. Ни детей, ни старцев, ни меньших братьев наших – зверье – не обижала. Друзей не предавала. Долги возвращала. Добро помнила и помню.

Никому никогда не завидовала. Своим делом жила. Балетом жила. Другого ничего в жизни я делать толком и не умела.

Мало только сделала. Куда больше могла. Но и на том спасибо. Спасибо природе своей, что выдюжила, не сломалась, не сдалась…» («Я, Майя Плисецкая»).

– Я желаю нашим российским людям хорошо жить. Трудное желание. Очень тяжело это. Но это мое желание. Чтобы вы хорошо жили, – говорила Майя Плисецкая.

Для поклонников со всего мира она навсегда останется легендой, недостижимым идеалом балерины и незаурядной личностью. Неповторимой Майей…

Ушло ее время – сложное, порой наивное, но во многом прекрасное. И в Большой театр вряд ли когда-то придут письма, подобные этому:

«Прима-балерине Большого балета и всего мира Плисецкой.

Мы, американцы, любим Вас и приветствуем Вас как посла доброй воли от Вашего народа к нашему.

Желаю Вам жить до «ста лет молодости» и помогать нашим двум странам лучше понимать друг друга».

Сандаловый профиль Плисецкой

Взошел над земной суетой.

Над чьей-то безликостью светской

Над хитростью

И добротой.

Осенняя Лебедь в полете.

Чем выше –

Тем ярче видна.

– Ну, как вы внизу там живете?

Какие у вас времена?

Андрей Дементьев