Гастроли без Плисецкой
Между тем миновали еще три гастрольные поездки Большого: в Голландию, Грецию и Китай. Все три – без Майи Плисецкой.
Сюжет повторялся один и тот же. Балерине объявляли: «Вы включены в концертную группу», а… в последний момент в зарубежную поездку отправлялись другие. Аргументы выдвигались прежние: «на вас весь репертуар, в следующем месяце – важные высокие гости, москвичи хотят вас видеть…».
В голове невольно возникали разные подозрения. Сначала Майя Михайловна предположила, что виной всему театральные интрижки, связанные с завистью коллег. Видимо, не хотят подружки-балерины допустить ее мирового признания… То ли кто-то в самом театре против нее настроен, то ли еще выше – в Министерстве культуры.
Балерина решила действовать открыто и поговорить с директором театра (до сентября 1955-го им был Александр Анисимов). Тот замахал руками:
– Что вы, Майя Михайловна, что вы! Все вас любят. Ценят. Вы наша гордость. Тут злого умысла нет. Так уж получилось. В следующую поездку обязательно отправитесь. Я вам клятвенно обещаю…
– Все уже косятся, Александр Иванович, – ответила Плисецкая. – Мне не так и ехать хочется, как перед людьми неловко.
– Поедете, Майя Михайловна, непременно поедете…
Спустя какое-то время наметилась их с Кондратовым поездка в Швецию и Финляндию. Долгое, муторное оформление, бесконечные справки… До гастролей осталось два дня. Индийский саквояж Плисецкой уже собран.
За день до отъезда в репетиционный зал зашла Анна Цабель – в прошлом характерная солистка, которая больше прославилась на партийном поприще.
– Должна вас огорчить, – сказала она. – Паспорт не успели оформить. Вместо вас с Кондратовым поедет Стручкова. Раиса Степановна только что вернулась из заграничного турне, и документы у нее в порядке.
Сердце у балерины оборвалось. Скомкав репетицию, она ринулась домой, в Щепкинский переулок – звонить министру культуры. «Издевательство. Мерзавцы. Лгунишки!».
Через несколько дней Майю Михайловну принял тогдашний министр культуры Георгий Александров. Этот невзрачный тусклый человечек, как характеризует его балерина в своей книге, по слухам, был весьма неравнодушен к молодым артисткам… Георгий Федорович встал из-за стола к ней навстречу, внимательно выслушал.
– Это недоразумение. Зачем так нервничать? Вы – наша надежда. Все главы иностранных государств вашим талантом восторгаются. В обиду не дадим. Я вас видел в «Дон Кихоте» и горд, что человеческое тело способно выказать такую красоту и изящество…
Пользуясь случаем, балерина поведала министру не только про свои несостоявшиеся гастроли.
«Ничего не забыть… Мне и про зарплату надо ему сказать – ее так и не прибавили, получаю меньше всех. И про квартиру. Мои сверстники – Кондратов, Стручкова, оперные – получили раздольные отдельные квартиры в высотных сталинских домах (на Котельнической, у Красных ворот). А я все в Щепкинском ючусь», – размышляла она перед визитом.
После приема Плисецкая вышла обнадеженная, с хорошим настроением. Не так уж все безнадежно, министр обещал помочь. Все образуется.
Но… через четыре дня, в русле чистки руководящих рядов, Александрова сняли с должности – по причине якобы аморального образа жизни, гулянок с актрисами…
О том, что это вовсе не было слухами, свидетельствуют мемуары секретаря ЦК КПСС Дмитрия Шепилова: «Расследованием по письму в ЦК одной из оскорбленных матерей было установлено, что некий окололитературный и околотеатральный деятель организовал у себя на роскошной квартире «великосветский» дом терпимости. Он подбирал для него молодых привлекательных киноактрис, балерин, студенток и даже школьниц-старшеклассниц. Здесь и находили себе усладу Александров, его заместители Еголин, Кружков и некоторые другие».
Отныне министром стал бывший комсомольский секретарь Николай Михайлов. Судьба уже сводила с ним Плисецкую несколько раз на молодежных фестивалях. От этого ничего не добьешься, подумала она.
На приеме во французском посольстве посол воодушевленно сообщил балерине о приглашении в Париж.
– Вас очень ждут. В успехе не сомневаюсь…
Но все разыгралось по обычным нотам: вместо Плисецкой в Париж отправили Ирину Тихомирнову.
«Идиотизм, фантасмагория ситуации в том, что меня по-прежнему продолжают ставить на все почетные – с посещением знатных иностранцев и наших правителей – спектакли. “Лебединое озеро”, ”Бахчисарайский фонтан”, ”Каменный цветок”, “Шурале”.
С каждым гостем орава сопровождающих – журналисты, бизнесмены, влиятельные политики, вести по миру вмиг разнесут. Каждый такой визит мелькает в “Новостях дня” (наша кинохроника), перед каждым сеансом художественного фильма крутят кусочки моих танцев во всю ширь Советской страны. Слава множится…
Теперь на все рауты меня уж обязательно зовут. А там похвалы и разговоры, разговоры, разговоры – почему Вы до сих пор к нам не выбрались, приезжайте, театр у нас хороший, публика Вас ждет, почему?.. А мне что отвечать?
…Эй, ты, племя молодое, незнакомое! Не подумай, что я зарапортовалась, преувеличиваю, выжила из ума. Вся наша жизнь той поры была гадостью, чудовищным абсурдом» («Я, Майя Плисецкая»).
Второй муж тети Миты, лихой спортсмен Гриша Левитин, гонявший в очкастом шлеме на ревущем мотоцикле по вертикальной стене, однажды вечером ошарашил Плисецкую:
– Один человек, из органов, шепнул мне вчера на ушко: знаменитая родственница твоя, балерина Майя, никогда никуда не поедет. Это уж точно. Запрет на нее наложен.
И очередное подтверждение сказанному. Осенью 1956-го Большой балет в полном составе должен отправиться в Англию с несколькими спектаклями. Среди них – «Лебединое озеро», в котором Майе Плисецкой нет равных.
В «Литературной газете» в середине июня того же года опубликована информация о турне Большого театра в Великобританию. Перечислены спектакли, сказано, что на гастроли едет труппа во главе с Галиной Улановой. И дальше – все, совершенно все фамилии солистов. Плисецкой в этом списке нет.
«Лондонский» вариант «Лебединого озера» создавался в расчете на Плисецкую, – подчеркивает Ольга Ковалик, автор книги о Г. Улановой. – Вдруг выяснилось, что ее отстранили от гастролей – несмотря на то, что в марте она получила звание народной артистки РСФСР и прекрасно зарекомендовала себя во время выступлений в ГДР, Польше, Венгрии. Конечно, Англия – страна «загнивающего капитализма», тут лучше перестраховаться, а Майя известна строптивым характером. Как бы чего не вышло!».
Звание народной артистки РСФСР действительно было присвоено Плисецкой в марте 1956 года.
В своем повествовании Майя Михайловна почему-то перескочила через это важное в ее жизни событие. Другое событие, как раз связанное с гастролями в Венгрии, не упомянуто вовсе: первое замужество. Между тем первым мужем Плисецкой стал знаменитый танцовщик Марис Лиепа. Он был младше балерины на одиннадцать лет. А познакомились они в Большом театре во время фестиваля латвийского искусства. Плисецкая искренне восхищалась этим блестящим, необыкновенным танцовщиком. И не только его искусством… Марис был не таким, как другие; выглядел и вел себя по-другому, как будто пришел из другого мира.
«Лиепу любили женщины, – рассказывает танцовщик Вячеслав Гордеев. – Он всегда выглядел по-западному: носил смокинг, манжеты белоснежной рубашки выступали из-под пиджака на два с половиной сантиметра, их украшали роскошные золотые запонки». И… он очень любил женщин, чему немало доказательств. Как было пройти мимо эффектной балерины из Большого театра?
То, что у них роман, было ясно каждому, кто видел их вместе. И когда Плисецкой предстояло выступить в Будапеште в марте 1956-го – якобы первый ее выезд за границу после длительного перерыва! – она захотела поехать туда с Лиепой в качестве партнера. Но в Министерстве культуры кандидатура Мариса почему-то не прошла. Тогда Плисецкая, недолго думая, расписалась с партнером. По другой версии, не выпускали за границу именно ее, а не Мариса. Как бы то ни было, на гастроли их отправили обоих после оформления отношений.
Правда, брак продлился недолго и был расторгнут… через три месяца.
На вопросы о причине разрыва дочь Лиепы Мария отвечает:
– Отец отшучивался: «Мы были женаты неделю. В начале недели Майя всем говорила: «Боже, какой Марис великолепный!». А в конце недели разочарованно повторяла: «Боже! Какой он ужасный!». Они были идеальными партнерами и, поженившись, видимо, решили, что будут идеальной парой. Но… не сошлись характерами.
Майя Плисецкая и Александр Годунов в балете «Гибель розы». 1978 г. Фотограф – Николай Демчук
Несмотря на развод, Марис, по рассказам коллег, всегда восхищался Плисецкой, для него не было лучше балерины на свете. Часто повторял, что от ее глаз могут загореться декорации, такой у нее темперамент. А она по-прежнему ценила его как партнера.
– Не знаю, сыграла ли в этом роль его женитьба на прима-балерине или нет, но в балетном мире Мариса считали выскочкой: провинциал, а еще выпендривается, – рассказывал о коллеге Вячеслав Гордеев. – Передразнивая его прибалтийский акцент, балетные звали Мариса на иностранный манер – Лиэпа! В этом было так много зависти…
Вот говорят, что в Советском Союзе секса не было. А Плисецкая его буквально источала, посылала чувственные волны в зал, где публика замирала в креслах. Всю жизнь Майя была очень темпераментной и привлекательной, от нее исходила уверенность в том, что она может себе позволить ответить на любой вызов. Эта удивительная женщина была абсолютно свободной в своих проявлениях. В театре ходили слухи о ее романах с партнерами по сцене. Не могу ничего утверждать и не могу ничего отрицать. Знаю одно: Марис Лиепа, проживший в браке с Плисецкой три месяца, не мог ее забыть всю жизнь.
Но вернемся к истории с несостоявшимися гастролями Майи Михайловны. Решительности ей было никогда не занимать, и балерина пошла, как говорится, на крайние меры. Вот как рассказано об этом в ее книге.
«Пишу на имя директора Чулаки ультимативное письмо. Если мой брат Александр Плисецкий будет исключен из английской поездки (про себя не упоминаю), то я прошу освободить меня от работы в Большом театре с такого-то числа. И уезжаю в отпуск.
Письмо, конечно, неумное, резкое, но пронзительное: неужто и брата – на шесть лет меня он моложе – через этот ад кромешный тоже поведут?..
Ясное дело, это истерика. Что я буду делать без балета? Кур разводить, капусту сажать? Но доведена я до отчаяния…
В полминутном телефонном разговоре Цабель сухо сообщает, что просьба моя удовлетворена. В театре я больше не работаю. Надо сдать пропуск.
Плохо дело.
Провожу август в Ленинграде. У двоюродной сестры Эры. Она всегда действовала на меня успокоительно, как валериановые капли.
Несколько раз вдоль и поперек Эрмитаж обошла. В пушкинском доме на Мойке, где поэт медленно угасал после смертельной дуэли, долгий час простояла. Сходила на могилу Вагановой. Обревелась, поплакалась ей…
В середине августа телеграммой меня вызывают в Москву. Со мной хочет говорить министр Михайлов. Поколебавшись, еду.
Но разговор был примирительный, не жесткий. Зачем я, дескать, условия ставлю. Брат – особый разговор. Надо забрать свое невежливое письмо обратно. И театру Вы необходимы…
Та же Цабель по-моему щепкинскому телефону, чуть я вошла на порог из министерства, оповещает, что с двадцатого августа начинаются предлондонские репетиции. Я должна быть в театре, я в нем работаю. Еду не еду, не ее дело, но репетировать надо.
В первый же день – вместо репетиций – многолюдное, горластое “совещание по поездке”. Меня буквально под руки, но как бы ненароком, на него заводят. Шепчут, хорошо бы, чтоб выступила. О чем? Надо дать оценку своему поведению. Ох, как любили большевики, чтобы каялись люди! Себя унижали, растаптывали…
Теперешний парторг театра, валторнист Полех, всегда в бабочке, напомаженный, мол, я – артист, говорящий первую речь, обрушивается на меня со всей партийной силой. И такая, и сякая, и разэдакая, с норовом, зазналась, позорю звание советской артистки.
Битые три часа ерунду говорят, меня обличают. Пусть выступит, требуют. Я губы сжала, молчу. К концу и вовсе ушла, надоели.
Но две полные сценические репетиции ”Лебединого” провожу. Перед началом третьей – опять Цабель:
– Репетирует Карельская. Вы не едете. Это решено» («Я, Майя Плисецкая»).
Конечно, читать это все горько и обидно – обидно за балерину, достояние и гордость нашего искусства, которая своими успехами на сцене заслуживала совсем другого отношения. Не хамского, по крайней мере.
Римма Карельская, будучи на пару лет младше Плисецкой, пришла в Большой в 1946-м так же после Московского хореографического училища. Была она девочкой из Калуги, с довольно деревенским, небалетным личиком. В театре Карельской повезло: она попала в класс Марины Семеновой, отличного педагога, которая исправила многие недостатки в танце своей ученицы. Сделав неплохую карьеру в Большом и став солисткой балетной труппы, Карельская между тем танцевала не столь много заглавных партий – гораздо чаще ей доверяли вторые. От некоторых ролей она, по ее собственному признанию, сама решительно отказывалась по причине страха перед высокими и сложными поддержками, преследующего ее с училища. По этой причине участие в некоторых балетах современного репертуара (таких как «Каменный цветок», «Ромео и Джульетта», «Легенда о любви», «Спартак») для нее было невозможным.
На гастроли в Англию в 1956-м Римма Карельская поехала, имея в послужном списке, в отличие от Плисецкой, лишь две главные партии – Одетту-Одиллию и Раймонду. Звания заслуженной артистки РСФСР, а тем более народной, как у Плисецкой, у нее тогда еще не было. Эти звания Карельская получила много позже, в 1960-е годы, так и не став в итоге народной артисткой СССР. То есть по всему выходило, что это птица, так сказать, более низкого полета, чем прима Плисецкая. Что совершенно соотносится с тем, что мы видим на кадрах кинозаписей с ее участием. Да, эта балерина с хорошей школой отличалась чистотой исполнения, но до яркой индивидуальности и артистичности Плисецкой, ее особенного блеска ей было далеко. Позднее Римма Клавдиевна стала замечательным балетмейстером-репетитором и послужила Большому театру на этом поприще вплоть до 2007 года.
Что касается нашей героини, то часть труппы Большого пробовала вступиться за нее в той давней истории с английскими гастролями. Коллективное письмо в защиту Майи Плисецкой с просьбой включить ее в гастрольную поездку в числе прочих подписали Галина Уланова, дирижер Юрий Файер. Оно не возымело действия…
«До того затравили, – признавалась много позже Майя Михайловна в своей книге, – что я ни дня тогда без мысли о самоубийстве не жила. Какую только дорогу на тот свет предпочесть, раздумывала…
Читатель пожмет плечами: подумаешь, шесть лет за границу не выпускали. Да и только. Делов-то. Расхныкалась, слабонервная. В тюрьму не посадили, танцевать не запрещали, на приемы звали, титулами жаловали, заработок был, одевалась по моде… Чего еще надо?..
Не хочу быть рабыней… Когда приглашают в гости и мне это интересно, – пойти хочу, поехать, полететь… Голову гнуть не хочу и не буду. Не для этого родилась…»
И действительно не гнула голову. В тот памятный 1956 год, когда Большой театр успешно открыл лондонский сезон, в Москве кроме Плисецкой осталась внушительная команда невыездных: кто с женой не вовремя разошелся, кто смелый анекдот рассказал, на кого соседи «стукнули»… Ну не столь важно. Между тем в Лондоне с нетерпением ожидали именно Плисецкую. Балерину во избежание скандала объявили… больной. Ей постоянно звонили из английского посольства, справлялись о здоровье и даже предлагали помощь…
И Майя Михайловна решила продемонстрировать миру, как на самом деле «болеют» советские артисты. Собрав оставшуюся труппу, она предложила показать «Лебединое озеро» в Москве. Почему бы нет? Недальновидные театральные чиновники дали на это свое согласие. Правда, после этого балерине неожиданно позвонила сама Екатерина Алексеевна Фурцева – будущий министр культуры, а тогда – член Политбюро:
– Майя, нам надо повидаться, посоветоваться. По-женски. Ваш завтрашний спектакль обсудить. Приходите ко мне к пяти сегодня. На первый подъезд ЦК, на Старую площадь. Пропуск вам выписан. Не забудьте паспорт взять. До встречи.
Вечером Плисецкую встретила в своем кабинете миловидная, статная женщина средних лет с усталой улыбкой, аккуратно причесанная и в строгом сером костюме.
В дальнейшем они не раз пересекутся, эти две знаменитые представительницы советской эпохи, не раз будут говорить по душам. «Ее нельзя писать одной краской. Черной. У Екатерины Алексеевны – множество оттенков», – заметит в своей книге Плисецкая.
– Так вот вы какая, наша прославленная балерина… – сказала Фурцева.
Они проговорили часа полтора – обо всем на свете, по словам Майи Михайловны.
Но главная нить разговора прослеживалась четко: необходимо что-то сделать эдакое, чтобы завтра не было успеха.
– Я могу, Екатерина Алексеевна, только одно, – ответила балерина. – Не танцевать вовсе…
Но у Фурцевой был наготове иной план.
– Вы должны обзвонить всех своих поклонниц и поклонников, – сказала она. – Объяснить, что будет иностранная пресса. Возможна политическая провокация. Это во вред нашей с вами социалистической Родине…
Екатерина Алексеевна Фурцева (1910–1974) – советский государственный и партийный деятель. Первый секретарь Московского городского комитета КПСС (1954–1957). Член Президиума ЦК КПСС (1957–1961). Секретарь ЦК КПСС (1956–1960). Министр культуры СССР (1960–1974)
– Могу не танцевать, Екатерина Алексеевна… – упрямо повторила балерина.
…Такого громкого успеха «Лебединого» не было больше ни разу ни до того «опального» спектакля, ни после, свидетельствовали очевидцы. После закрытия занавеса началось настоящее светопреставление. Зал аплодировал стоя. Люди в штатском оттаскивали громко выкрикивающих «браво» от барьеров лож, выталкивали в фойе. Зрители бурно сопротивлялись…
«Большего успеха в ”Лебедином” на мою долю за жизнь не выпадало. Может, лишь в далекой Аргентине было позднее что-то схожее. Но без политической окраски. Тамошняя публика царски щедра на овации…
С самого начала, на мой выход – после прыжка, когда я в первой лебединой позе в четвертой позиции застываю (стоп-кадр), – зал взорвался экстатическими приветственными аплодисментами. Сквозь их водопад проникали слога криков: ”…ра-а-во”, ”ави-и-и-иссимо”. Что-то еще на “А” и ”О”…
Добрую минуту, а то и две (бездвижная минута в театре – целая вечность) – застыла, пальцем не пошевельну. Аплодисменты, крики – вот это да! – усиливаются. Наконец оживаю, подымаюсь. Пошел спектакль…
После адажио выходила «на поклон» шесть раз. После вариации – четыре. И дальше весь балет такие же цифры (по дневнику их привожу). Я совсем не устала, даже потинки не выпало, так как отдыхала на поклонах всласть, восстанавливая дыхание до самого нормального. А что было в конце актов и после последнего закрытия занавеса – описать невозможно. Шквал. Шторм. Извержение Везувия.
То, чего опасались власти, – произошло. Демон-страци-я!!» («Я, Майя Плисецкая»).
На следующее утро Плисецкую опять вызвала Фурцева. Она была в ярости, но умело сдерживалась.
– Что же вы, Майя, слово свое не сдержали, – упрекнула она балерину. – Не поговорили с поклонниками…
– А я вам этого не обещала, Екатерина Алексеевна. Вам почудилось…
А потом начался театр абсурда. Следующий спектакль, 16 октября, строго запретили. Но… Приехал премьер-министр Японии. Что показать высокопоставленному гостю? Конечно, «Лебединое» с Плисецкой! Снова оглушительный успех. Через день прибыл король Афганистана, потом еще кто-то… Невыездная прима продолжала радовать своим высоким искусством важных столичных гостей.
В конце мая уже 1958-го балетная труппа отправится на десять недель в Париж, Брюссель, Мюнхен и Гамбург. В гастрольную поездку будут включены 150 человек. Директор Большого театра Михаил Чулаки в интервью корреспонденту «Известий» четко выстроит табель о рангах: «Из балерин я назову в первую очередь Галину Уланову, Ольгу Лепешинскую, Раису Стручкову; из танцоров Юрия Кондратова, Владимира Преображенского, Юрия Жданова, Александра Лапаури…»
Все? Да, все. Майя Плисецкая опять не названа среди первых, и на этих важных гастролях ее не было вместе с труппой, со всеми ее перечисленными партнерами.
Правда, директор театра не назвал в статье и уже упоминавшуюся здесь Римму Карельскую. Между тем она отправилась на гастроли в числе прочих и снискала немалый успех во Франции.
«Двойная роль Одетты-Одиллии в исполнении Риммы Карельской отличалась высокой сценичностью, завершенностью движений, особенно подчеркнутых в наиболее важных сценах спектакля. Балерина покорила публику, доказав еще раз, что виртуозность не исключает актерского мастерства», – так писали о ней в Париже после показанного Большим театром «Лебединого озера». Более того: Карельская получила медаль Парижской академии танца за исполнение партии Одетты. Не к тому, что незаслуженно… Но разве не справедливей было бы, чтобы на гастролях эту партию танцевала та балерина, которая на весь мир прославила ее исполнением русский балет, – Майя Плисецкая? И чтобы медаль Парижской академии досталась именно ей? Разве не следовало нашей стране показывать за рубежом самое лучшее и яркое в искусстве, чем мы владели? Нет ответа…
«До апреля пятьдесят девятого меня никуда не выпускали, – утверждала Майя Михайловна в своей книге. – Я продолжала писать то гневные, то жалостливые письма-прошения, но все они остались без ответа. Все. Все…»
Но… в том же июне 1958-го балерина будет представлять советский балет в Чехословакии. Так все-таки зарубежные поездки у нее бывали?
Ответ будет положительным.
Как правило, Плисецкая ездила на молодежные фестивали и декады искусства преимущественно в соцстраны. Но эти выступления нельзя не забыть, не вычеркнуть из книги прошлого – они были.
Вспомним о том, что балерина выступала на Первом Всемирном фестивале молодежи и студентов в Праге в июле-августе 1947 года.
В августе-сентябре 1949-го она участвовала во Втором Всемирном фестивале молодежи и студентов в Будапеште.
В августе 1951-го – участие в Третьем Всемирном фестивале молодежи и студентов в Берлине.
В ноябре того же года – участие в месячнике советско-германской дружбы в ГДР.
В июле 1952-го – гастроли в Польше с группой артистов балета Большого театра во время месячника советско-польской дружбы.
В январе-марте 1954-го – уже упомянутые нами гастроли в Индии.
В марте 1956-го – гастроли в Будапеште во время месячника советско-венгерской дружбы.
В июне 1958-го – гастроли в Чехословакии.
В апреле-мае 1959-го – гастроли уже в США и Канаде.
В октябре того же года – гастроли в Китайской Народной Республике.
И так далее.
А как же фраза балерины о том, что до апреля 1959-го ее никуда не выпускали – судя по названной дате, до гастролей в США и Канаде? Или остальное не в счет? Курица не птица, Болгария не заграница – была такая поговорка в советские времена. А как же все журналистские упоминания о «невыездной балерине»?
«В 1953 году Плисецкая стала “невыездной”: ”мешали” репрессированный отец и родственники за границей, – писали в одном издании. – Да и за самой немало «грехов» водилось: говорит лишнее, вольнодумствует, политикой партии тяготится, платье вызывающее надела – не может советская балерина в таком декольте ходить… Парадокс состоял в том, что всех именитых иностранных гостей непременно вели на ”Лебединое озеро” с Плисецкой в главной партии, но из страны ее никуда не выпускали».
«Ставка в Большом была сделана на Уланову, – охотно вторили в другом СМИ. – Да, зал взрывался аплодисментами, когда Плисецкая выходила на сцену. Но она была беспрецедентно для балета высокая (164 см), длинноногая. Плюс репрессированный отец, сосланная в Казахстан мать, родственники за границей и «пятый пункт» в паспорте. Да, всех заморских гостей вели на “Лебединое” с Плисецкой, но из страны ее никуда не выпускали, и не то что о мировой славе – даже о возможности быть признанной коллегами за рубежом и речи быть не могло».
Свободное поведение Майи Михайловны и стремление ярко и красиво одеться действительно имели место, но разве это могло повлиять на разрешение властей бывать на зарубежных гастролях? Выглядит смешно даже для того строгого времени в отношении морали. Беспрецедентно высокая для балета? Да такая ли уж высокая, 164 см? Цифра, между прочим, неточная. Майя Михайловна, отвечая на вопрос о росте, называла 165 см. Во множестве источников – 167 см. У Галины Улановой, опять же, рост был 165 см, и никому в голову не приходило называть ее «беспрецедентно высокой для балета». Длинные ноги балерины так же не могли стать препятствием для гастрольной поездки. Репрессированный отец и сосланная в Казахстан мать – факты далекого прошлого, и за окном стояли уже не сталинские времена. Пятый пункт в паспорте – намек на еврейское происхождение? Но помилуйте, господа журналисты, в Большом театре разве не было других талантливых артистов той же национальности, которым сие отнюдь не мешало ездить за рубеж в гастрольные поездки? И не только в Большом…
Из страны Майю Плисецкую все-таки выпускали, как мы только что убедились, и мировая слава у нее была уже тогда.
– Она, конечно, завоевала в свое время мир… – подтверждает давний поклонник и друг балерины Игорь Пальчицкий. – В воспоминаниях она пишет, что ее никуда не пускали. Но это не совсем так: она ездила в Прагу, в Будапешт, в Индии была… Ее не пускали в капстраны. Но мне кажется, что причина заключалась в том, что Галина Уланова в тот момент уже сходила с дистанции, а Майя наступала ей на пятки – поэтому ее старались не допустить. Я не утверждаю, но мне так кажется… В то время театром руководил Леонид Михайлович Лавровский, а он был очень предан Галине Сергеевне.
Слова о непризнании коллегами за рубежом не стоит и комментировать, настолько они абсурдны и не соответствуют действительности. А вот что на самом деле играло большую роль – упомянутые вскользь родственники за границей. И не просто родственники… Двоюродный брат балерины Стенли Плезент был в США человеком, близким к определенным кругам. Когда в 1961-м Джон Кеннеди стал очередным президентом Америки, Плезент вошел в его команду в Белом доме в качестве советника по юридическим вопросам. Для нашей госбезопасности тех лет эти обстоятельства являлись более чем серьезными (думается, и сегодня в этом ничего не изменилось).
Майя Плисецкая с Рудольфом Нуреевым и Майклом Эджли. Сидней. 1977 г.
– В администрации Кеннеди он был главным юристом USIA (Информационного агентства США), отвечая за его связь с Конгрессом и Белым домом, – уточняет Азарий Мессерер. – Для русского уха USIA звучит почти как CIA (ЦРУ), и его двоюродные сестра и братья Плисецкие – Майя, Азарий и Александр, впервые встретившие Стэнли в 1962 году во время гастролей Большого театра, приняли эту новость настороженно. Стэнли пришлось им объяснять, что к ЦРУ и разведке он не имеет отношения и что его агентство, в частности, организует за рубежом гастроли известных артистов, чтобы познакомить мир с достижениями американской культуры.
Здесь кроется маленькая неточность: Майя Плисецкая впервые встретилась со своим братом Стенли Плезентом не в 1962-м, а в 1959 году, во время гастролей Большого театра в США.
Еще один существенный момент – реальные связи балерины с иностранцами. Дружеские, любовные – не суть важно. Вот интересная цитата из «Экспресс-газеты»:
«Уже после смерти балерины британский еженедельник “Daily Mail“ шокировал читателей выдержками из якобы секретных документов. Там говорилось о любовной связи Плисецкой с еще одним иностранцем – дипломатом Джоном Морганом, работавшим в посольстве Англии в Москве, а впоследствии занявшим пост посла своей страны в Южной Корее и Польше. В одной из докладных записок будто бы сообщалось, что британец возил приму в лимузине в лес, где они и предавались любовным утехам. Но для истинных поклонников Майи Михайловны эта “мировая сенсация“ не стала открытием. В автобиографии суперзвезда заметила, что общалась с Морганом всего дважды и только в присутствии третьих лиц. По ее словам, за каждым шагом следили кагэбэшники, поэтому ничего предосудительного и быть не могло. Впрочем, первая жена Моргана после его смерти рассказала журналистам, что ей было хорошо известно о связи благоверного с балериной. Было это еще до брака с ней»[2].
Но было ли то или не было ничего – впереди балерину ждала главная встреча в судьбе, настоящая любовь и роман на всю жизнь…