М.А. Кастрен: «зачинатель, опередивший продолжателей»

В Петербургском отделении архива Академии наук сохранилось дело «о путешествии доктора Александровского университета М. Кастрена в Северную Сибирь для производства этнографических и лингвистических исследований» – одно из свидетельств о трудном и прекрасном подвиге во имя науки.

Матиас-Александр Кастрен, безнадежно больной туберкулезом, 11 лет провел в тундрах Лапландии, Печорского края и в Сибири. Он изучал «язык, нравы, религию, обычаи, образ жизни и прочие этнографические отношения» народов Европейского и Енисейского Севера.

В 1838 г. Кастрен отправился в финскую Лапландию, входившую в состав Русского государства. Самым северным пунктом, где он побывал, было небольшое поселение Усть-Иоки, откуда он направился в Кемь по бурной реке, на которой родился и вырос.

Вернувшись из Лапландии в Гельсингфорс, Кастрен узнал, что Петербургская академия наук собирается по проекту биолога, академика Карла Бэра снарядить экспедицию в Северную Сибирь, в состав которой он предполагает включить специалиста для исследования «наречий и этнографических отношений» народов. Однако проект Бэра был отложен, и Кастрен в 1839 г. занялся изучением Карелии.

В конце 1841 г. ученый направился в русскую Лапландию, в которой, по его словам, проживало 1844 лапландца. В марте 1842 г. он прибыл в Колу, откуда отправился на остров Кильдин, чтобы изучить наречия лапландцев и русских, живущих в Коле и ее окрестностях. По словам Кастрена, в Кольском уезде было 26 русских деревень, все население которых занималось ловлей рыбы, лишь три семейства возделывали землю.

Затем через Кандалакшу он направился в город Кемь, где прожил до 19 мая, а затем в Соловецкий монастырь и 30 мая достиг Архангельска. Однако он не задержался в этом северном городе. Он решил плыть через Белое море к лапландцам, живущим на Терском берегу.

Сначала суденышко попало в полосу штилей, а затем внезапно разразился шторм. Потерялся якорь, и судно оказалось во власти ветра и волн.

Попытка зайти в устье одной из рек на западном берегу Белого моря не удалась, и суденышку пришлось искать спасения у Зимних гор. Кастрен, по совету матросов, высадился на берег и возвратился в Архангельск. Один из ненцев вызвался быть и его слугой и учителем «самоедского языка». Они вместе провели остаток лета в деревне Уйма в 17 верстах от Архангельска. Осенью Кастрен снова собрался в путь, тем более что сенат Финляндии ассигновал для его научных изысканий 1000 рублей, а Петербургская академия наук предложила возглавить экспедицию в Сибирь, но он попросил отсрочку, считая необходимым изучить «язык и этнографию европейских самоедов и тем облегчить их дальнейшее изучение в Сибири».

19 декабря 1842 г. он вышел из Мезени, посетил Сомжу, Несь, потом пересек Канинскую тундру и сделал продолжительную остановку в селе Пеше, где продолжал изучать ненецкий язык, обряды, обычаи, промыслы. Путешествуя по тундре, он узнал от ненцев, что многие русские и зырянские купцы «всеми неправдами и даже явным грабежом завладели стадами самоедских оленей и мало-помалу сделались почти полновластными господами всей этой страны».

И хотя царское правительство издало в 1835 г. устав об управлении самоедами, притеснения «продолжались по-прежнему»: реже в виде явного грабежа, но зато чаще под более утонченной «формой обмана». Он предлагал установить военные посты в Сомже, Пустозерске, Ижме и в ряде других мест «для наблюдения за порядком и благолепием».

В феврале 1843 г. Кастрен был в Индиге и вскоре достиг Пустозерска, который ему показался одним из самых пустынных мест на земном шаре. Он не мог представить, что увидит места еще более печальные и более суровые.

В Пустозерске Кастрен мог каждый день беседовать с ненцами, которые приезжали сюда. Он расспрашивал об обычаях и жизни в тундре. Затем Кастрен, посетив по дороге Усть-Цильму, уехал в Ижму, где прожил до второй половины июня 1843 г., откуда предпринял путешествие в Колву.

Больной Кастрен остался в Колве, где с ним виделся купец В.Н. Латкин. В Колве исследователь составил «Зырянскую грамматику», которая явилась важным вкладом в изучение финно-угорских языков.

4 сентября Кастрен отправился в свое «азиатское путешествие», надеясь вместе с зырянами, русскими и ненцами добраться до Обдорска. 23 октября он впервые увидел Урал.

29 октября Кастрен благополучно переправился через Обь и вскоре был в Обдорске. Впоследствии ученый вспоминал, что это скитание по тундрам и горам, рекам и скалам сопровождалось такими трудностями и лишениями, каких он не испытывал в прежних путешествиях.

Из Обдорска Кастрен должен был по побережью Северного Ледовитого океана пробираться к устью Енисея. Однако обострение туберкулеза заставило его вернуться в Петербург, куда он прибыл в марте 1844 г.

В то время как Кастрен путешествовал по Европейскому Северу, Академия наук добилась ассигнований из государственного казначейства 13 тысяч рублей на Сибирскую экспедицию. Из них три тысячи выделялись «лингвисту-этнографу для изучения языков, нравов и обычаев обитающих в тех странах мало известных племен». Одновременно этому ученому поручалось собирать «надежные сведения о городах и селениях, реках и озерах, ручьях и горных системах» и обогащать «географическо-топографические сведения» об этих «столь мало еще поныне известных местах».

Первоначально этнографическая поездка задумывалась как самостоятельная часть путешествия А.Ф. Миддендорфа в Сибирь. Академия не очень верила, что будет утвержден раздел сметы на этнографические работы, и поэтому попросила на них мизерную сумму. Однако, к изумлению ученых, последовало «высочайшее утверждение», и тут-то стало очевидным: трех тысяч рублей может едва хватить на покрытие половины расходов на поездку этнографа в Западную Сибирь.

Еще когда Кастрен был в Печорском крае и на Обском Севере, ученые Академии попытались пополнить кассу предстоящего путешествия, которое, по их убеждению, должно дать «самые отрадные для науки результаты». Так, директор Азиатского музея передал в распоряжение экспедиции 2500 рублей. Предполагалось, что экспедицию возглавит академик Шегрен. Однако Шегрен предложил кандидатуру Кастрена, заявив, что отвечает за молодого ученого «как за самого себя».

Когда деньги были собраны и утверждена инструкция, выяснилось, что избранный руководитель заболел и вернулся на родину. Академия не изменила своего решения. Она терпеливо ждала и впоследствии не пожалела об этом. После полугодового лечения в родной Финляндии Кастрен почувствовал себя настолько здоровым, что мог отправиться в Сибирь.

М.А. Кастрен

Летом 1846 г. Кастрен посетил Енисейский Север, где его поразило «бедственное положение и остяков и русских, находившихся в нищете и прикрывавших свою наготу пестрыми лохмотьями».

По его убеждению, обнищание жителей вызвано развитием золотодобывающей промышленности в сопредельных, более южных районах. Кастрен посетил Туруханск, Зимовье Плахина, Хантайку, Дудинку. Последнюю остановку на пути к северу он сделал в Зимовье Толстый Нос в ноябре 1846 г.

Изучив наречия ненцев Енисейского Севера, Кастрен направился в Туруханск; сгорая от желания как можно скорее достичь города, где недолгие часы, но все же сияло солнце, он ехал днем и ночью.

11 января 1847 г. Кастрен вернулся в Туруханск, откуда больной направился в Енисейск и дальше в Юго-Восточную Сибирь. В очерке «Енисей в своем течении от Енисейска до Ледовитого моря» Кастрен не только описал реку с ее притоками, берегами и окружающими горами, но и остановился на границе распространения лесов. Особенно подробно описаны породы рыб, обитающих в Енисее, и способы их лова. Главное внимание он уделил народам Енисейского Севера: остякам, тунгусам и русским.

Кроме исключительно богатого материала о финно-угорских и ненецких языках. Кастрен доставил массу сведений о быте, промыслах, творчестве народов Европейского, Обского и Енисейского Севера.

«В великой и сложной науке, – писал в 1927 г. известный ученый В.Г. Тан-Богораз, – в ее разделе, относящемся к Северной Евразии, Кастрен занимает место, единственное в своем роде. Он был началом движения, первым биением творческой жизни. Это исходный путь, откуда разошлись многие и разные пути. Но по этим различным путям он шел одновременно и сам, и так далеко зашел, что мы, вышедшие после него на столетие, до сих пор не можем догнать его. Это зачинатель, опередивший продолжателей. Его человеческий образ сияет кристальной чистотой, его научные работы доныне не превзойдены».