Глава 28 “Не забудьте это имя и будьте очень осторожны!”

Глава 28

“Не забудьте это имя и будьте очень осторожны!”

“В один из зимних холодных и мрачных петербургских дней… я сидел над каким-то курсом, – рассказывает Кавтарадзе, студент Петербургского университета, преподававший сестрам Аллилуевым математику. – Раздался стук в дверь, и в комнату вошел Сталин… <…> Я знал, что он находился в ссылке. С обычным веселым и приветливым выражением лица, несмотря на трескучий мороз, в демисезонном пальто, он… не раздеваясь, сказал: “Я у тебя некоторое время побуду”. <…> “Я немного отдохну… Я сейчас из Москвы. <…>. В Москве на вокзале я заметил слежку, и… когда я вышел здесь из вагона, увидел того же самого шпика… Сейчас он торчит на улице”.

“Дело было ясно и серьезно”, – пишет Кавтарадзе. Они ждали до темноты. Кавтарадзе решил, что выход только один: Сталину придется одеться в женское платье. Он достал несколько платьев, а Сталин примерил их – но маскировка была заметна. “Я имел возможность тут же достать женскую одежду, – вспоминал Кавтарадзе, – но преображение Сталина в женщину было совершенно безнадежно”.

Сталин заметил: шпик “сразу не взял, видимо, хочет проследить”. “Я пока прилягу”.

– Да, поспи. Может быть, он не выдержит мороза. Как армия Наполеона, – пошутил Кавтарадзе.

– Выдержит, – заверил Сосо, лег спать и проспал весь день. Но, когда они вышли на улицу, агент был тут как тут.

– Походим пока, – предложил Сосо.

Он проголодался, поэтому друзья зашли в ресторан Федорова, но филер поспел и туда.

– Черт возьми! – выругался Сталин. – Как из-под земли появляется!

Мимо проезжал “лихач”. Сталин остановил его, вскочил в сани и “понесся стрелой”, но шпик сел в следующие. Началась погоня – сани друг за другом мчались по Литейному проспекту. Когда явочная квартира была уже недалеко, Сталин выпрыгнул в сугроб, и снег облепил его с ног до головы. Перед самым его носом “промчались охранники, догоняя пустые сани”[145].

“Через три дня Сталин, переодетый в форму студента военно-медицинской академии, вышел из своего убежища…” В тот год это была основная его петербургская маскировка. Он остался в городе где-то на неделю. Сталин получил новое задание – превратить еженедельную большевистскую газету “Звезда” в ежедневную “Правду”.

Сталина привели на квартиру к Татьяне Словатинской – образованной, красивой 33-летней большевичке. Она была сиротой, занималась самообразованием, училась в консерватории и была поклонницей Шаляпина. Подпольный агент Ленина Елена Стасова научила ее составлять шифры. Татьяна была замужем за революционером-евреем по фамилии Лурье, у них было двое детей. Она часто укрывала у себя беглых большевиков – один из них привел “кавказца с партийной кличкой Василий”; “примерно с неделю он жил с нами”.

“Василий” (новый псевдоним Сталина) ей поначалу не понравился. “Он показался мне сперва слишком серьезным, замкнутым и стеснительным. <…> С трудом я настояла, чтоб он спал с большой комнате и с б?льшими удобствами. Уходя на работу, я каждый раз просила его обедать с детьми, оставляла соответствующие указания работнице[146]. Примерно с неделю он жил с нами. Я как связист ПК выполняла и его поручения…” Сталин сделал ее своей секретаршей перед выборами в Думу. Словатинская была женщиной вполне раскрепощенной, в духе ранних феминисток. Он завел роман с “милой, дорогой Татьяной” – об этом было “известно” советским вождям.

Иногда Сталин приходил к Аллилуевым. Анне Аллилуевой та зима в Северной Венеции запомнилась “снежными сугробами, морозами, ледяной санной дорожкой”. “Выехали на улицы украшенные лентами, звенящие колокольчиками и бубенцами низкие финские саночки. <…> Коренастые лошадки… несли по укатанной дорожке смеющихся седоков”. Анна и ее младшая сестра Надя прилипли к окнам – они мечтали покататься на санях. И тут появился Сосо: “А ну, кто хочет прокатиться на вейке? Живо одевайтесь, поедем сейчас же!” Девочки пришли в восторг. “Мы все вскочили с радостными восклицаниями, – рассказывает Анна. – <…> Нам предлагают прокатиться… И кто приглашает – Коба, Coco!” – тот, чьи статьи они с интересом читали. Теперь девочки узнали его получше: “Обычно молчаливый и сдержанный, он часто по-молодому смеется и шутит, рассказывает забавные истории. Он любит подмечать смешные черточки у людей и передает их так, что, слушая, люди хохочут”. Но в этот раз он спешил.

“Все, все одевайтесь!.. Все поедем”, – Сосо торопил Надю, Федю и работницу Феню надевать шубы.

На улице Сосо подозвал кучера: “Прокатишь!”

Сталин был в хорошем настроении. “Каждое слово вызывает смех. Сосо хохочет с нами… <…> Санки скользят по Сампсониевскому проспекту, проезжают мимо станции, откуда паровичок везет пассажиров…” Вдруг Сосо спрыгнул с саней, вспомнив о конспирации: “Стоп! Я здесь сойду. А вы езжайте обратно”. И большевик-Макавити скрылся на платформе. В самом ли деле он хотел порадовать детей – или устроил все это, чтобы отвязаться от шпика?

Сосо вновь исчез. Полиция потеряла его след, но угадала, что вскоре он должен появиться на Кавказе¹.

16 марта 1912 года двойной агент Фикус доложил, что Сталин вернулся в Тифлис, где остановился у учительницы пения, преподававшей в школе Общества учительниц. Заведовала школой строгая Елена Стасова[147]. Хозяйке было велено “не спрашивать имени гостя”, но Сталин, который, вероятно, скучал по дому, пел с ней грузинские песни.

Сосо встретился со своим другом – ловеласом и членом ЦК Спандаряном – и со Стасовой. Он навестил сына Якова, которого Сванидзе растили как своего вместе с другими детьми. Чета Монаселидзе была поражена бесчувственностью Сталина. Как писала Сашико, ее племянник, которого мать оставила сиротой, фактически рос и без отца. Сосо не задержался в Тифлисе надолго – он отправился в Батум, а затем в Баку².

Там опять шла охота на предателей: меньшевики расследовали деятельность Спандаряна, пытаясь доказать, что он либо подделал партийную печать, либо был завербован охранкой. Сталин защищал своего друга. Меньшевики не разрешили Сталину посетить допрос, но согласились послать к нему своего представителя. Представителем оказался меньшевик Борис Николаевский. Много лет спустя в солнечной Калифорнии он будет писать хроники подполья. Николаевский решил спросить совета – в бакинском кафе он встретился с большевиком Авелем Енукидзе, любящим крестным отцом Нади Аллилуевой, другом Сванидзе и знакомым Сталина, скептически настроенным по отношению к нему. Пройдет время, и Сталин его уничтожит.

– Вам знакомо имя Коба? – спросил Енукидзе Николаевского.

– Нет, – ответил Николаевский.

– Коба, – объяснил Енукидзе, – это опасный человек, способный на все!

Енукидзе сказал, что грузины отличаются от русских:

– Мы – люди мстительные.

Николаевский засмеялся и произнес, изображая кавказский акцент:

– Что же, он мэня нэмножко порэжет кынжалом?

– Не смейтесь, – серьезно ответил Енукидзе. – Если ему будет нужно, он перережет вам горло. Здесь вам не Великороссия, здесь старая Азия. Не забудьте это имя и будьте очень осторожны.

За такие откровения о своем “опасном” товарище Енукидзе дорого заплатит…

“Когда я пришел, он ждал меня, сидя в тени, чтобы ему было меня хорошо видно”, – вспоминает встречу со Сталиным осторожный Николаевский. Вероятно, вопрос со Спандаряном они прояснили, но, находясь в Баку, Сталин приказал своим маузеристам убить бывшего матроса с броненосца “Потемкин”. Он обвинил матроса в сотрудничестве с охранкой. “Его застрелили и бросили умирать, – пишет Николаевский. – Но он пришел в себя и потребовал реабилитации”.

Меньшевики поручили Николаевскому, который “очень заинтересовался старыми делами Кобы”, провести расследование. Но Николаевского арестовали, а Сталин опять скрылся³.

“Необходимо немедленно отправить в Питер Ивановича [Сталина]”, – написала Крупская Серго в Киев. Сталину и Серго, двоим амбициозным грузинам, которые впоследствии будут властителями СССР, нравился новый высокий статус членов ЦК. Стасова с недовольством отмечала, что Серго и Иванович раздают указания, но ничего не говорят о том, что происходит вокруг. Через несколько дней был арестован Спандарян.

Сталин поспешил на север. На вокзале Ростова-на-Дону, в буфете, он коротко переговорил с гражданской женой Спандаряна Верой Швейцер, после чего прибыл в Москву к Серго[148]. Там они встретились с Малиновским. Малиновский их и выдал. Уезжая из Москвы, грузины заметили за собой “хвост”. Агенты охранки видели, как они садятся в поезд, но, уже когда состав тронулся, Сталин выпрыгнул из вагона. Петербургская охранка только через шесть дней поняла, что Сосо в столице нет.

Тайная полиция, пользуясь наводками Малиновского и других двойных агентов, решила разделаться с ЦК. 14 апреля арестовали Серго, но мастер конспирации Сосо сумел еще какое-то время водить за нос шпиков и тайком приехал в столицу.

Тем временем революция вдруг получила кровавый стимул. 4 апреля войска расстреляли рабочих с золотых приисков на берегах реки Лены. Погибло 150 человек. Сталин торжествовал на страницах “Звезды”: “Ленские выстрелы разбили лед молчания, и – тронулась река народного движения. Тронулась!..” По всей империи прокатились забастовки. На вопросы депутатов Думы министр внутренних дел Макаров не смущаясь ответил: “Так было, так будет!”

Сталин был просто вне себя от восторга. “Мы живы, кипит наша алая кровь огнем неистраченных сил!” – писал он в другой статье[149]. Ленин объявил о “революционном подъеме”.

В Петербурге Сталин жил у Н. Г. Полетаева, представителя социал-демократов в Думе, – полетаевская квартира охранялась депутатской неприкосновенностью. Здесь Сталин виделся и с помощницей Полетаева Татьяной Словатинской. “В бесте у “неприкосновенного” Полетаева” Сталин начал руководство еженедельной “Звездой” и написал несколько страстных статей. Троцкий полагал, что Сталин изъяснялся “словами тифлисской гомилетики”. Но статьи эти могли волновать, в отличие от будущей свинцовой пропагандистской ахинеи. Сестры Аллилуевы читали их друг другу вслух. Их любимая статья начиналась так: “Закованная в цепях, лежала страна у ног ее поработителей”. Сосо, у которого “кипела алая кровь”, написал восхитивший многих памфлет к Первому мая, куда включил неожиданный гимн Природе, последнее обращение к романтической поэзии: “…природа просыпается от зимней спячки, леса и горы покрываются зеленью, поля и луга украшаются цветами, солнце начинает теплее согревать, в воздухе чувствуется радость обновления, а природа предается пляске и ликованию…”[150]

Сталин вспоминал: “В середине апреля 1912 года… [мы] договорились о платформе “Правды” и составили первый номер”. Первая большевистская ежедневная газета, родившаяся в трех комнатках, была легальной, но ее главный редактор – нелегал Сталин – должен был работать в тени. Финансировал “Правду” Виктор Тихомирнов – сын богатого казанского купца, оставившего ему 300 000 рублей наследства. Другом детства Тихомирнова был Вячеслав Скрябин – Молотов. Тихомирнов передал на организацию газеты тысячи рублей – через Молотова, основателя “Правды”.

Сталин решил, что пора встретиться с этим молодым человеком. Молотову было сказано ждать во дворе за кабинетом зубного врача; рядом находилась большевистская типография. Сталин появился из ниоткуда – вышел из-за поленницы. Сосо любил подобную таинственность. Его кошачье обаяние произвело большое впечатление на Молотова, человека скучного, но еще молодого, никогда раньше не встречавшего членов ЦК.

“Я не видел, откуда появился он (в форме студента-психоневролога). Кратким опросом мы информировали друг друга”. Молотов обратил внимание на оспины и грузинский акцент. “Он задал самые существенные вопросы, не тратил ни секунды на ненужные… <…> Он передал кое-что для “Правды”. Ни одного лишнего жеста… И исчез так же внезапно, как и появился. Он перемахнул через забор… Все это было сделано с классической простотой и законченностью”.

На другой день почти влюбленный Молотов рассказывал другу: “Удивительный. В нем внутренняя революционная красота. Большевик до кончика волос… Умный, ловкий, конспиративный”. Так началась их совместная работа, которая продлится сорок один год.

Осторожность Сосо была понятна: он остался чуть ли не единственным членом ЦК на свободе. Серго и Спандарян попали за решетку. 22 апреля вышел первый номер “Правды”. Когда Сталин выходил из парламентского убежища Полетаева, охранка арестовала его. К июню благодаря предательству Малиновского на свободе оставался лишь один малоэффективный член ЦК. Организация опять была разрушена. Стасова спешно приехала из Тифлиса, но ее тоже арестовали.

2 июля Сталина, приговоренного к трем годам ссылки, отправили в Сибирь⁴. Впоследствии приближенные льстили Сталину, называя его “доктором беглых наук”. Эта ссылка оказалась самой короткой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.