Глава 29 Беглец. Прыжок Камо и последнее ограбление

Глава 29

Беглец. Прыжок Камо и последнее ограбление

По дороге в Томск, где-то под Вологдой, Сталин встретился с Борисом Николаевским, меньшевиком из Баку. Сосо ни о чем ему не рассказал, но позаимствовал у Николаевского любимую синюю чайную кружку – и не вернул.

18 июля 1912 года он прибыл в Томск. Его посадили на пароход, который доплыл по Оби до Колпашева. Здесь Сталин провел неделю и повидался с меньшевиком Семеном Верещаком, с которым сидел когда-то в Баиловской тюрьме. Он пообедал с Верещаком и Семеном Суриным – меньшевиком и агентом охранки. Следующим пароходом, шедшим вверх по реке, он отправился в непосредственное место ссылки – Нарым, где его встретил Яков Свердлов, еще один молодой член ЦК.

В Нарыме вполне можно было жить. В 150 домах здесь ютилась 1000 обитателей. Земля была плодородной, леса полны дичи, но шел разгар лета, и над болотистой местностью летали тучи комаров. Ссыльных здесь было тоже много. Они даже открыли свои кафе, мясную лавку и магазин колониальных товаров. Но Сталина больше заинтересовало то, что здесь было два “бюро”, устраивавших побеги.

Его нарымская хозяйка Ефросинья Алексеева вспоминала, что он пришел к ним домой в русской расшитой рубашке с открытым воротом, из-под которого виднелась голая грудь. Она не хотела его пускать, потому что у нее уже жили двое ссыльных, но он зашел в комнату, огляделся, поговорил с товарищами и въехал, оказавшись соседом Свердлова.

Сын богатого еврея-печатника из Нижнего Новгорода, 27-летний Яков Свердлов носил круглые очки, у него были “пышные темные волосы”. Но самая примечательная его особенность – то, что у этого внешне кроткого человека “удивительной мягкости” был “громовой голос, прямо черт знает как из такого маленького человека такой чудовищный голос идет, – смеялся Молотов. – Иерихонская труба!” Он походил на тот тип еврея-интеллигента, который Сталин ненавидел, но на самом деле был безжалостным и непритязательным организатором. Двое наиболее выдающихся большевиков в России оказались под одной крышей, и они друг друга раздражали.

Ленивый эгоист Сталин отлынивал от работы по дому. Педантичному Свердлову приходилось делать все самому. “Любил я ускользнуть лишний раз на почту”, – со смехом говорил потом Сталин Свердлову и сестрам Аллилуевым. “Свердлову поневоле приходилось хозяйничать – топить печку, заниматься уборкой”.

– Сколько раз старался провести тебя, увильнуть от хозяйства. Проснусь, бывало, в свое дежурство и лежу, будто заспался…

– А ты думаешь, что я этого не замечал? – отвечал Свердлов. – Прекрасно замечал.

Местные грузины под предводительством ссыльного по прозвищу Князь, узнали, что к ним приехал “большой человек” Сосо, и устроили для него грузинский пир. Гости пели по-русски и по-грузински, плясали лезгинку. Во время танцев 25-летняя нарымская домохозяйка Лукерья Тихомирова наткнулась на “грузина в двубортном черном пальто”, который представился Джугашвили. Но на сей раз Сталин не собирался флиртовать: он держал на коленях двухлетнюю племянницу Лукерьи и даже не пил.

“Такой молодой, а уже трубку курите”, – кокетливо сказала Лукерья. Но Сосо не поддался искушению. У члена ЦК было много чего на уме: “Правда”, выборы в Думу – и большое ограбление банка. Он не планировал оставаться в ссылке надолго.

Ленин и Крупская, переехавшие из Парижа в Краков, советовали Сосо и Свердлову бежать. Свердлов бежал первым, но был пойман. Настала очередь Сосо.

Алексеева вспоминала, что ее сыновья отвезли Сталина на лодке на пристань.

– Книги я оставляю моим товарищам, – сказал Сосо, доставая из недавно полученного свертка яблоки, сахар и две бутылки хорошей водки. Затем он сел в лодку к Якову и Агафону Алексеевым. “Ночь была темная, без луны, морок был – пасмурно”, – вспоминает Яков Алексеев. Братья подвезли его к пристани и спросили, когда он вернется.

“Может, вернусь, может, нет”, – ответил он. 1 сентября он сел на пароход, идущий в Томск. Свердлов последовал за ним, они плыли вместе. Сталин повел себя как обычно – эгоистично и по-командирски: в поезде он выдавал себя за коммивояжера. Он купил себе билет в первый класс, а миниатюрного Свердлова заставил залезть в корзину со своим грязным бельем. В купе зашел жандарм. Корзина ему не понравилась, и он собирался уже проткнуть ее штыком; Свердлов закричал: “Здесь человек!” Сталин с улыбкой вовремя дал жандарму взятку. Так они доехали до Петербурга[151]. Мастер побегов провел в Нарыме всего тридцать восемь дней¹.

Около 12 сентября весьма неопрятно выглядящий Сталин (“он оброс бородой, на голове измятое кепи, одет в поношенный пиджак сверх черной блузы… ботинки стоптаны”) вновь появился на Невском проспекте. В сравнении с бульварными франтами и модными дамами он выглядел подозрительно – беглый каторжник, да и только. Здесь он увидел Кавтарадзе.

“Я из Нарыма, – сказал Сталин. – Добрался до Питера довольно благополучно… Но вот беда: явки есть, ходил, никого не застал… Хорошо хоть, тебя встретил”. Вид растрепанного Сталина “на фоне респектабельного Невского проспекта” встревожил Кавтарадзе. Он немедленно отвел Сосо на новую конспиративную квартиру к “некоей контр-адмиральской вдове” – возможно, баронессе Марии Штакельберг[152], которая сдавала комнаты студентам-грузинам. Затем Сосо и Свердлов переселились к Аллилуевым.

Сталин посетил квартиру Стасовой и забрал оттуда кассу ЦК, которую Елена перед арестом оставила своему брату. Кроме того, он нечаянно встретился с бывшей подругой.

“Я бежала, торопясь на урок, по Староневскому проспекту, – рассказывает Татьяна Сухова, – и вдруг чувствую, что сзади чья-то мужская рука опускается мне на плечо. Я вздрогнула и вдруг слышу знакомый голос: “Не пугайтесь, товарищ Таня, это я!” Передо мной тов. Осип Коба…” Они договорились о встрече “на собрании рабочих”. Потом они вдвоем гуляли, и “проходя мимо буфета, он купил красную гвоздику и подарил ее мне”.

Через несколько дней он прибыл в Тифлис, куда уже съезжались его большевистские бандиты. Камо был на свободе².

Сталин издали следил за судьбой своего помешанного разбойника. В Тифлисе Буду Мдивани и Цинцадзе готовились выкрасть заключенного из больницы Метехской крепости. Тамошний врач отмечал безумное поведение Камо: “Жалуется, что его беспокоят мыши, хотя мышей в здании нет. Пациент страдает галлюцинациями. Слышит странные голоса, говорит с кем-то, ему отвечают”. Надзиратель отмечал, что “Тер-Петросян ночью встает, кого-то ловит в воздухе, залезает под стол, пытается что-то отыскать… жалуется, что кто-то бросает в его камеру камни; на вопрос, кто, отвечает: “Брат дьявола”. На самом деле Камо обдумывал побег.

Надзирателем при Камо был простофиля по фамилии Брагин; Камо постепенно обаял его и сделал своим посыльным. Мдивани и сестры Камо встретились с Брагиным и передали ему инструменты для побега, пилы и веревки, которые тот принес пациенту. Камо перепилил решетку и заклеил места распила хлебом. На то, чтобы перепилить кандалы, у него ушло пять дней; до поры он скреплял их проволокой.

15 августа 1912 года маузеристы Мдивани и Цинцадзе трижды помахали платком с улицы. Камо разбил кандалы, вышиб прутья и стал спускаться по веревке. Веревка оборвалась. Камо, почти не чувствовавший боли, упал в Куру. Выбравшись на берег, он зашвырнул кандалы в реку и прошел до ближайшей улицы, там сел в трамвай (чтобы сбить со следа поисковых собак), а затем уже встретился с маузеристами.

Сашико Сванидзе вспоминает, что однажды ночью (полиция прочесывала город, пресса делала из побега сенсацию) “пришел товарищ Буду Мдивани и рассказал Мише [Монаселидзе], что накануне вечером они помогли Камо бежать из сумасшедшего дома… Они привели Камо, который жил у нас месяц”. Сашико с сыном Сталина и собственными детьми была в деревне, но Камо в течение месяца ухаживал за Монаселидзе, готовил ему вкусные блюда. Замаскировавшись, он бежал за границу через Батум и Стамбул.

“К нам в Париж приехал… Камо, – вспоминает Крупская. – Он страшно мучился тем, что произошел раскол между Ильичом с одной стороны и Богдановым и Красиным[153] с другой”. Он был поражен ссорой троих героев, ради которых он совершал самые дерзкие свои ограбления. Камо пребывал в нерешительности, а Ленин “слушал, и остро жалко ему было этого беззаветно смелого человека, детски наивного, с горячим сердцем”. Как и Сталин, Ленин знал, что забота о своих протеже – повод их контролировать. Он предложил заплатить за операцию на глазу Камо. После операции, проведенной в Брюсселе, Камо начал вновь возить в Россию оружие. Его арестовывали в Болгарии и Стамбуле – всякий раз он умудрялся выбраться на свободу. Вернувшись в Тифлис, Камо созвал дружину. Ожидалось, что по главной улице Тифлиса проедет почтовая карета с огромной суммой денег. Около 22 сентября Сталин, отвечавший за финансы партии внутри России, тоже приехал в Тифлис.

Очевидно, именно тогда Цинцадзе (Сталин вспоминал об этом после Второй мировой войны) произнес воодушевляющую речь перед бандитами в комнате Тамамшевского караван-сарая на Эриванской площади. Затем они поскакали к Коджорскому шоссе.

24 сентября в пяти километрах от Тифлиса Камо, Цинцадзе, Куприашвили и еще восемнадцать стрелков напали на карету. Бандиты метали в полицейских и казаков бомбы: были убиты трое полицейских и форейтор. Четвертый полицейский, раненый, открыл по грабителям огонь. Началась ожесточенная перестрелка. Разбойникам не удалось взять деньги. Казаки дали отпор. Когда дружина отступила, казаки погнались за ней, но Цинцадзе и Куприашвили, оба меткие стрелки, прикрыли отступление и в безумной погоне по Коджорскому шоссе подстрелили семерых казаков.

Это был последний привет от дружины. Камо и восемнадцать его бандитов были найдены в укрытии и арестованы. Камо получил четыре смертных приговора.

“Со смертью я примирился, – писал Камо Цинцадзе. – Совершенно спокоен. На моей могиле давно бы могла вырасти трава вышиною в три сажени. Нельзя же все время увиливать от смерти. Когда-нибудь да нужно умереть. Но все-таки попытка не пытка. Постарайся что-нибудь придумать. Может, еще раз посмеемся над врагами”³. Шансов на это было немного[154].

Сосо в Тифлисе не задержался.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.