Глава 1 Сосо, чудом спасенный ребенок Кеке

Глава 1

Сосо, чудом спасенный ребенок Кеке

17 мая 1874 года пригожий молодой сапожник, образчик грузинского рыцаря, Виссарион Джугашвили, Бесо, двадцати двух лет, обвенчался с семнадцатилетней Екатериной Геладзе, Кеке, красивой веснушчатой девушкой с каштановыми волосами. Венчание прошло в Успенском соборе маленького грузинского городка Гори¹.

К Кеке в дом пришла сваха, чтобы рассказать о предложении сапожника Бесо: он был уважаемым ремесленником из мастерской Барамова, хорошая пара. “Бесо, – пишет Кеке в недавно найденных воспоминаниях[11], – считался среди моих подруг очень популярным молодым человеком, все они мечтали выйти за него замуж. Мои подруги чуть не лопнули от зависти. Бесо был завидным женихом, настоящим карачохели [грузинским рыцарем], с красивыми усами, прекрасно одетый – и с манерами горожанина”. Кеке не сомневалась в том, что и она была подходящей парой Бесо: “Я выделялась среди подруг, была желанной и красивой девушкой”. “Стройная, с каштановыми волосами, большеглазая” – о ней говорили, что она “очень красива”.

Свадьба, согласно обычаям, состоялась сразу после заката; грузинская общественная жизнь, как пишет один историк, “подчиняется ритуалу не менее строгому, чем ритуал китайского придворного”. Бракосочетание отмечалось со всем подобающим дикому городку Гори буйством. “Это было что-то великолепное”, – вспоминает Кеке. Гости-мужчины были настоящими карачохели, “веселыми, дерзкими и щедрыми”, в прекрасных черных чохах “с широкими плечами и узкими талиями”. Главным из двоих друзей жениха был Яков Эгнаташвили (Коба), дюжий борец, богатый купец и местный герой; по словам Кеке, он “всегда старался помогать нам в создании нашей семьи”.

Жених и его друзья собрались на пирушку в доме Бесо, а затем торжественно прошествовали по улицам, чтобы забрать Кеке и ее семью. Затем разряженная чета отправилась в церковь в разукрашенном свадебном фаэтоне. Звенели колокольчики, развевались ленты. На хорах церкви собрались певчие; внизу среди мерцающих свечей раздельно стояли мужчины и женщины. Раздались одухотворенные, гармоничные грузинские песнопения под аккомпанемент зурны – национального духового инструмента наподобие берберской флейты.

Вошла невеста в сопровождении подружек, которые следили, чтобы не наступить на шлейф платья – это считалось дурной приметой. Протоиерей Хаханов, армянин, руководил венчанием, священник Касрадзе сделал запись о бракосочетании, а отец Христофор Чарквиани, друг семьи, так хорошо пел, что Яков Эгнаташвили “великодушно подарил ему десять рублей”, сумму немалую. А затем друзья Бесо во главе праздничной процессии с песнями, танцами и игрой на дудуках двинулись на супру – грузинский пир, душа которого – тамада, одновременно балагур и мудрец.

Служба и пение шли на грузинском языке – не на русском, потому что Грузия только недавно стала частью империи Романовых. На протяжении тысячи лет царство Сакартвело, где правила династия Багратионов, было независимым христианским оплотом рыцарской доблести и противостояло Монгольской империи, империи Тимуридов, Оттоманской и Персидской империям. Своего расцвета царство достигло в xii веке при царице Тамаре, чье имя обессмертил национальный эпос “Витязь в тигровой шкуре” Руставели. Впоследствии царство распалось на враждующие княжества. В 1801 и 1810 годах русские цари Павел I и Александр I подчинили эти княжества Российской империи. Русские завершили завоевание Кавказа, победив имама Шамиля и его воинов-чеченцев, только в 1859 году после трицатилетней войны, а Аджария, последняя часть Грузии, была присоединена лишь в 1878-м. Даже грузины-аристократы, служившие при дворе в Петербурге или при наместнике в Тифлисе, мечтали о независимости. Оттого Кеке так и гордилась, что в их семье соблюдались грузинские традиции мужества и брака.

Бесо, писала Кеке, “казался хорошим семьянином… Он верил в Бога и всегда ходил в церковь”. Родители и невесты, и жениха были крепостными местных князей, которым в 1860-х подарил волю царь – освободитель Александр II. Дед Бесо Заза был осетином[12] и происходил из деревни Гери к северу от Гори². Заза, как и его правнук Сталин, был грузинским мятежником: в 1804-м он присоединился к восстанию князя Элизбара Эристави против России. Впоследствии он и другие “крещеные осетины” поселились в селении Диди-Лило в четырнадцати километрах от Тифлиса. Он был крепостным князя Бадура Мачабели. Сын Зазы Вано ухаживал за княжескими виноградниками и имел двоих сыновей: Георгия, которого убили бандиты, и Бесо, который поступил работать на тифлисскую обувную фабрику Г. Г. Адельханова, но оттуда его переманил армянин Иосиф Барамов, чье предприятие изготовляло обувь для гарнизона российской армии в Гори³. Там молодой Бесо обратил внимание на Кеке, которая “одевалась чисто и была обаятельной девушкой. Волосы у нее были каштановые, глаза красивые”.

Кеке тоже жила в Гори недавно. Она была дочерью Глахи Геладзе, крепостного крестьянина местного вельможи, князя Амилахвари. Ее отец работал горшечником неподалеку, затем стал садовником у богатого армянина Захария Гамбарова, который владел прекрасными садами в Гамбареули, на окраине Гори. Отец Кеке умер молодым, и ее вырастила семья матери. Она помнит, как была рада переезду в неспокойный Гори: “Какое это было счастливое путешествие! Гори был украшен к празднику, людская толпа волновалась, как море. Нас ослепил военный парад. Трубила музыка. Играл сазандари [квартет из ударных и духовых инструментов] и сладостный дудук, все пели”⁴.

Ее молодой муж был худым и смуглым мужчиной с черными бровями и усами, всегда в черной, туго подпоясанной черкесской бурке, остроконечной шапке и мешковатых штанах, заправленных в голенища сапог. “Необычный, интересный, угрюмый”, но одновременно “умный и гордый”, Бесо говорил на четырех языках (грузинском, русском, турецком и армянском) и наизусть цитировал “Витязя в тигровой шкуре”⁵.

Семья Джугашвили процветала. Многие семьи в Гори могли позволить себе лишь дома из глины или землянки. Но жена труженика Бесо могла не бояться такой нищеты. “Наше семейное счастье, – рассказывала Кеке, – не знало границ”.

Бесо “ушел от Барамова и открыл собственную мастерскую” – здесь его поддержали друзья, особенно его покровитель Эгнаташвили, который купил для него станки. Кеке вскоре забеременела. “Многие семейные пары позавидовали бы нашему счастью”. Действительно, ее брак с видным женихом Бесо вызвал у некоторых зависть: “Злые языки не унимались даже после свадьбы”. Интересно, что Кеке делает особый акцент на этих слухах: возможно, за Бесо хотел выйти замуж кто-то еще. О том, увела ли его Кеке от другой невесты, злые языки, впоследствии ссылавшиеся на друга жениха Эгнаташвили, священника Чарквиани, полицейского из Гори Дамиана Давришеви и многих знаменитостей и аристократов, начали судачить сразу после торжества.

Через девять месяцев после свадьбы, 14 февраля 1875 года, “к нашему счастью добавилось рождение сына. Яков Эгнаташвили очень нам помогал”. Эгнаташвили был крестным отцом, а “Бесо устроил пышные крестины. Он был вне себя от счастья”. Но через два месяца мальчик, которого назвали Михаилом, умер. “Наше счастье обернулось бедой. Бесо с горя начал пить”. Кеке снова забеременела. Второй сын, Георгий, родился 24 декабря 1876 года. Эгнаташвили вновь стал крестным отцом – и вновь не на счастье. Ребенок умер от кори 19 июня 1877 года.

“Наше счастье рухнуло”. Бесо не помнил себя от горя и винил “икону в Гери”, святыню из его родной деревни. Супруги молились этой иконе о выздоровлении ребенка. Мать Кеке Мелания стала ходить к гадалкам. Бесо продолжал пить. Тогда в дом принесли икону святого Георгия. Кеке и Бесо взошли на гору Гориджвари, возвышающуюся над городом, чтобы помолиться в церкви, стоящей за средневековой крепостью. Кеке забеременела в третий раз и поклялась, что, если ребенок выживет, она отправится в паломничество в Гери, чтобы возблагодарить Господа за чудо святого Георгия. 6 декабря 1878 года она родила третьего сына[13]⁶.

“Мы торопились с крещением, чтобы он не умер некрещеным”. Кеке ухаживала за младенцем в убогом одноэтажном домике, где было всего две комнаты, а из обстановки почти ничего, кроме самовара, кровати, дивана, стола и керосиновой лампы. Едва ли не все вещи семьи умещались в маленьком сундуке. Винтовая лестница вела в подвал с тремя нишами: одна для инструментов Бесо, другая для швейных принадлежностей Кеке и третья для очага. Там Кеке качала колыбель. Семья питалась обычной грузинской пищей: фасолью лобио, баклажанами бадриджани и толстым лавашом. Лишь изредка они ели мцвади – грузинский шашлык.

17 декабря мальчика, которого потом узнают под именем Сталина, окрестили Иосифом, уменьшительно – Сосо. Сосо был “слабым, хрупким, худеньким”, вспоминала его мать. “Если где-то ходила зараза, он первым ее подцеплял”. Второй и третий пальцы на левой ноге у него были сросшиеся.

Бесо решил не просить покровителя семьи Якова Эгнаташвили стать ребенку крестным отцом. “У Якова несчастливая рука”, – сказал Бесо. Но, несмотря на то что купец не принимал участия в церковной церемонии, Сталин и его мать всегда называли его “крестный Яков”.

Мать Кеке напомнила Бесо, что они поклялись совершить паломничество в герийскую церковь, если ребенок выживет. “Пусть он только выживет, – ответил Бесо, – и я поползу в Гери на коленях, а ребенка посажу на плечи!” Но он откладывал паломничество, пока ребенок не подхватил очередную простуду; после этого отец стал истово молиться. Они отправились в Гери, “в дороге перенесли много трудностей, пожертвовали овцу и заказали благодарственный молебен”. Но герийские священники совершали обряд изгнания бесов: они держали маленькую девочку над обрывом, чтобы из нее вышли злые духи. Ребенок Кеке “был перепуган и начал кричать”; они вернулись в Гори, где мальчик “трясся и кричал даже во сне”. Но он выжил и стал бесценным сокровищем для своей матери.

“У Кеке не хватало молока”, так что ее сына кормили еще и жены Цихитатришвили (формального крестного отца) и Эгнаташвили. “В первое время Сосо отказывался от груди моей матери, – рассказывает Александр Цихитатришвили. – Но после, в результате того что ему прикрывали глаза и так давали грудь, он привык”. Благодаря молоку Эгнаташвили ее дети стали “молочными братьями Сосо”, говорит Галина Джугашвили, внучка Сталина.

Сосо рано научился говорить. Он любил цветы и музыку, особенно ему нравилось слушать игру на дудуках братьев Кеке – Георгия и Сандала. Грузины любят петь, и Сталин никогда не уставал от привязчивых грузинских мелодий[14]. Позже он вспоминал, как “грузинские мужчины пели, идя на рынок”⁷.

Небольшое предприятие Бесо процветало – он нанял подмастерьев и десятерых наемных работников. Один из подмастерьев, Дато Гаситашвили, любивший Сосо и помогавший его воспитывать, вспоминал о богатстве Бесо: “Он жил лучше, чем любой из нашей профессии. У них в доме всегда было масло”. Позже о процветании семьи Сталина ходили слухи, которые, конечно, не подобали для реноме героя пролетариата. “Ходил слух, что отец его вовсе не рабочий, – писал Хрущев. – [Он] имел сапожную мастерскую, в которой работало десять или больше человек. По тому времени это считалось предприятием”. В это счастливое время Кеке подружилась с Марией и Аршаком Тер-Петросянами, богатым армейским поставщиком, чей сын Симон станет знаменитым грабителем банков Камо⁸.

Кеке обожала своего сына: “Сейчас, уже старухой, я вижу перед глазами его первые шаги, ярко, как огонь свечи”. Она и ее мать учили мальчика ходить, пользуясь тем, что он любил цветы: Кеке держала в руке ромашку, а Сосо бежал, чтобы схватить ее. Когда она взяла Сосо с собой на свадьбу, он заметил цветок в фате невесты и ухватился за него. Кеке отчитала сына, но его крестный Эгнаташвили нежно “поцеловал мальчика и приласкал его, сказав: “Если ты уже сейчас хочешь украсть невесту, Бог знает, что ты будешь творить, когда подрастешь”.

То, что Сосо остался жив, казалось благодарной матери чудом. “Как мы были счастливы, как мы смеялись!” – вспоминает Кеке. Ее благоговение перед сыном должно было вселить в мальчика чувство исключительности: суждение Фрейда о том, что обожание матери воспитывает в ребенке победителя, без сомнения, справедливо. Сосело, как она ласково его называла, вырос чрезвычайно восприимчивым, но и с малых лет демонстрировал властную самоуверенность.

Дела Бесо шли в гору, но тут-то и притаилась опасность. Его клиенты часто расплачивались с ним вином, которого в Грузии было столько, что многие рабочие вместо денег получали зарплату спиртным. Кроме того, Бесо вел дела в углу духана своего приятеля и потому часто соблазнялся выпивкой. У Бесо появился друг-собутыльник, русский политический ссыльный по прозвищу Пока. Возможно, он был народником или же радикалом, связанным с “Народной волей” – организацией террористов, которые в то время постоянно совершали покушения на императора Александра II. Итак, в детстве Сталин водил компанию с русским революционером. “Мой сын с ним подружился, – рассказывает Кеке, – и Пока принес ему канарейку”. Но этот Пока был безнадежным алкоголиком, жившим в нищете. Однажды зимой его нашли в снегу мертвым.

Бесо понял, что “не может перестать пить. Хороший семьянин просто пропал”, пишет Кеке. Пьянство стало угрожать его работе: “У него стали трястись руки, и он уже не мог шить сапоги. Только подмастерья удерживали мастерскую на плаву”.

Смерть Поки ничему не научила Бесо, и он завел нового закадычного друга-собутыльника – священника Чарквиани. В провинциальной Грузии священники фактически были властью, но эти служители Бога не чуждались мирских радостей. Окончив службу, святые отцы отправлялись в горийские кабаки, где напивались вином до бесчувствия. После вечерней службы Чарквиани заходил за Бесо, и друзья шли в духан, вспоминал Сталин в старости.[15] Возвращались они совершенно пьяные, держась друг за друга, обнимаясь и нескладно распевая песни.

– Ты отличный парень, Бесо, хоть и сапожник! – затягивал священник.

– А ты священник, но какой священник! Я тебя люблю! – хрипел Бесо. Пьяницы обнимались. Кеке умоляла отца Чарквиани не водить Бесо в кабак. Вместе со своей матерью она просила Бесо остановиться. Просил и Эгнаташвили, но это не помогало – быть может, из-за слухов, которые уже ползли по городу⁹.

Возможно, это были те самые злые языки, о которых говорила Кеке, когда вспоминала свою свадьбу: Иосиф Давришеви, сын полицейского из Гори, в своих мемуарах утверждает, что “о том, кто отец ребенка, судачили в округе: говорили, что настоящим отцом был Коба Эгнаташвили… или мой отец Дамиан Давришеви”. Тем хуже было для Бесо, которого Давришеви называет “невероятно ревнивым коротышкой”. Он уже становился алкоголиком¹⁰.

В 1883 году Бесо стал “раздражителен и нерадив”. Он ввязывался в пьяные драки и заслужил прозвище Безумный Бесо.

Поиски “настоящего отца” обычно начинаются, когда сын становится могущественным и знаменитым. После того как Сталин стал советским диктатором, в отцы ему записывали прославленного исследователя Центральной Азии Николая Пржевальского, который был похож на взрослого Сталина и однажды проезжал через Гори, и даже будущего самодержца Александра III, который посещал Тифлис и якобы жил там во дворце, где Кеке служила горничной. Но Пржевальский был гомосексуалистом и его не было в Грузии, когда был зачат Сталин, а Кеке не было в Тифлисе, когда там останавливался царевич.

Кто же был настоящим отцом Сталина, если не принимать во внимание абсурдные версии? Действительно, Эгнаташвили покровительствовал семье, утешал жену и помогал сыну. Он был женат, имел детей, жил на широкую ногу, владел несколькими прибыльными кабаками и был процветающим виноделом в стране, которая просто купалась в вине. К тому же этот рослый атлет с напомаженными усами был борцом-чемпионом – в городе, где борцов носили на руках. Как мы уже заметили, Кеке сама написала: Эгнаташвили “всегда старался помогать нам в создании нашей семьи”. Фраза неудачная, но, возможно, знаменательная. Вряд ли слова Кеке следует воспринимать буквально – или же она хотела что-то нам сообщить?

Другой кандидат в отцы – полицейский Давришеви, который помогал Кеке, когда та жаловалась на пьянство мужа. “Насколько мне известно, Сосо был родным сыном Давришеви, – свидетельствовал друг Давришеви – городской голова Журули. – Все в Гори знали о его связи с красивой матерью Сосо”.

Сам Сталин однажды обмолвился, что его отцом на самом деле был священник; таким образом, мы получаем третьего кандидата – отца Чарквиани. Все трое – Эгнаташвили, Давришеви и Чарквиани – были женаты, но в маскулинной грузинской культуре наличие любовниц было вполне естественным (как и у братьев-итальянцев). Священники в Гори славились распутством. Все трое были видными мужчинами и с удовольствием помогали в беде красивой соседке¹¹.

Образ благочестивой старухи в черном монашеском платке (какой Кеке стала в 1930-е) трудно связать с образом веселой молодой женщины (такой она была в 1880-х). Ее набожность не подвергается сомнению, но религиозное послушание никогда не исключало плотского греха. Кеке явно гордилась тем, что была “желанной и красивой девушкой”, и есть свидетельства, что она была куда искушеннее в любви, чем казалась. Уже в пожилом возрасте она будто бы советовала Нине Берии, жене сталинского наместника на Кавказе Лаврентия, заводить любовников и пускалась в весьма откровенные разговоры о сексе: “Я в молодости вела хозяйство в одном доме и, познакомившись с красивым парнем, не упустила своего”. Берии – недоброжелательные свидетели, но намеки на любовь к шалостям есть и в мемуарах самой Кеке. Она вспоминает, как однажды в саду ее мать сумела приманить Сосо цветком – тогда Кеке мигом вынула груди и показала их малышу, который забыл о цветке и побежал к матери. Но оказалось, что пьяный русский ссыльный Пока следит за ними – он не смог сдержать смеха, и Кеке тут же “застегнула платье”¹².

Сталин в своей обычной туманной и неправдивой манере поддерживал эти слухи. Когда в последние годы он беседовал со своим грузинским протеже Мгеладзе, у того “создалось впечатление, что… Сталин является незаконнорожденным сыном Якова Эгнаташвили”; Сталин якобы отрицал, что Бесо – его отец. На приеме в 1934-м он сказал: “Мой отец был священником”. Но в отсутствие Бесо все три возможных отца помогали в воспитании Сосо: он жил у Чарквиани, его защищали Давришеви, а половину своего времени он проводил у Эгнаташвили. Разумеется, он чувствовал к ним сыновнюю любовь. В пользу кандидатуры священника говорит еще и то, что в духовное училище принимали только детей духовенства, так что, по словам его матери, Сталина выдали за сына священника¹³.

К Безумному Бесо Сталин относился двойственно: он презирал его, но порой испытывал гордость за отца и жалость к нему. У них случались и счастливые минуты. Бесо рассказывал Сосо истории о грузинских героях-грабителях, которые боролись против богатых, грабили князей и отдавали добычу бедным. На кремлевских попойках диктатор Сталин хвастался перед Хрущевым и другими приближенными, что унаследовал отцовскую тягу к спиртному. Когда маленький Сталин еще лежал в колыбели, Бесо обмакивал пальцы в вино и давал ему пососать; Сталин проделывал то же самое со своими детьми, что приводило в ярость его жену Надежду. Позднее он с чувством писал о некоем безымянном сапожнике, владельце маленькой мастерской, чье дело погубил жестокий капитализм. “Здесь-то впервые и подрезываются крылья… мечтам нашего сапожника”, – писал Сталин. Однажды он хвалился: “Мой отец шил по две пары… сапог в день”. Уже будучи диктатором, он любил называть и себя сапожником. Впоследствии он использовал в качестве псевдонима фамилию Бесошвили – “сын Бесо”, а ближайшие друзья в Гори называли его Бесо¹⁴.

Скорее всего, Сталин действительно был сыном Бесо, пусть тот в пьяном виде и называл сына ублюдком. От замужней женщины всегда ожидали добропорядочности, но, если бы красивая и молодая Кеке, без пяти минут вдова, и вправду стала любовницей Эгнаташвили, когда ее брак распался, в этом едва ли было бы что-то возмутительное. В ее мемуарах Эгнаташвили появляется так же часто, как и муж, а вспоминает она его с куда большей теплотой. Кеке указывает, что он был до того добр и отзывчив, что это даже вызывало “неловкость”. Некоторые члены семьи Эгнаташвили заявляют о своей “генетической” связи со Сталиным. Впрочем, лучше всех об этом сказал внук Эгнаташвили Гурам Ратишвили: “Мы попросту не знаем, был ли он отцом Сталина, но мы точно знаем, что купец заменил мальчику отца”¹⁵.

Слухи о незаконнорожденности, как и об осетинском происхождении, способствовали дискредитации тирана Сталина, которого ненавидели в Грузии, после того как он в 1920-х подчинил ее и подверг репрессиям. Выдающихся людей скромного происхождения часто считают сыновьями кого-то другого. Но на самом деле они порой оказываются детьми своих законных отцов.

“В молодости наш вождь внешне очень походил на своего отца”, – свидетельствовал школьный друг Сталина Давид Папиташвили. По словам Александра Цихитатришвили, “по мере того как он рос, Сосо все больше стал походить на своего отца… Однажды ему приделали усы из кукурузных волос, и Сосо стал так похож на Бесо, что все удивились”¹⁶.

Ко времени, когда Сосо исполнилось пять лет, Безумный Бесо был алкоголиком, одержимым паранойей и склонным к насилию. “С каждым днем положение ухудшалось”, – рассказывает Кеке.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.