№ 6. «Уши и нос я не отрезал…»

Сухой кашель сотрясал все тело. Казалось, он выворачивал все внутренности наружу. Это повторялось уже третью ночь подряд, днем кашель утихал, изредка возвращаясь в виде отдельных приступов. Но ночью, словно наверстывая упущенное, брал свое. Неудобно было перед товарищами по комнате — они тоже плохо спали от его «раскатов грома». Никакие средства не помогали. «Что со мной?» — в который раз задавал себе вопрос Невский, но не находил ответа.

Почти уже месяц ординатор операционно-перевязочного отделения Отдельной Медицинской роты Кандагарской бригады, старший лейтенант Александр Невский по плану находился на рабочем прикомандировании в хирургическом отделении госпиталя. За эти не полные 30 дней набрался огромного опыта, ассистируя опытным хирургам, иногда ему доверялись и самостоятельные операции. Сколько боли, крови, увечий, тяжелейших боевых ранений прошло перед глазами, сколько искалеченных войной, раз и навсегда изменившихся судеб чередой друг за другом прошествовали по паркетному полу операционной! Но война требовала все новых и новых жертв. Безжалостный Молох перемалывал с большим аппетитом молодые солдатские тела. Хирурги редкий день оставались без работы.

Кандагарский госпиталь располагался в непосредственной близости от аэропорта Ариана частично в капитальном каменном здании с толстыми стенами, построенном еще англичанами. Даже в самую страшную летнюю жару в помещении было прохладно. Здесь разместились несколько отделений, в том числе и хирургическое, но не всем так повезло — другие (в первую очередь инфекция) занимали большой палаточный городок. Впрочем, строители ускоренными темпами возводили новый госпитальный городок, где каждое отделение займет свой отдельный модуль (длинное одноэтажное сборно-щитовое сооружение, одним словом — барак, названный на новый лад). На днях, за несколько дней до нового года, обещали первыми перевести инфекционное отделение со всеми больными, потом и остальные переберутся на новое место. Хирургическое отделение должно было переезжать уже весной, ориентировочно в марте. Всех хирургов устраивало и сегодняшнее помещение, особенно очень удобно при подвозе раненых прямо с аэропорта, а новый городок размещен уже примерно в 5 километрах дальше по дороге к Кандагарской бригаде. Но их мнение никто не спрашивал, тем более что это было требование самих афганских властей. Слишком хорошим было здание, чтобы оставить его «шурави».

Невский в который раз повернулся в постели, сон не шел. «Может быть, я подхватил инфекцию?». Но пока картина его кашля не вязалась ни с чем. «Завтра утром надо будет сходить в инфекционное отделение проконсультироваться на свой счет, вроде у нас не намечаются операции». Под утро все-таки удалось задремать.

Утром, с трудом поднявшись, первым делом Невский подошел к зеркалу. Нет, белки глаз не пожелтели. А язык, каков? Тааак, обложен с отчетливыми отпечатками зубов. Уже не порядок. А кожа? Невский задрал рубаху. Черт! Какие-то высыпания появились.

— Ты че себя перед зеркалом рассматриваешь? Не налюбовался за жизнь? — спросил, входя с полотенцем на шее и продолжая вытираться, майор Копытов, хирург госпиталя. — Ну, ты и кашлял опять всю ночь, где простыть умудрился?

— Слышь, Васильевич, я вроде тифом заболел, видишь, высыпания на коже появились, а язык глянь, — Невский старательно высунул язык.

— Да, очень похоже. Вчера положили в «инфекцию» операционную сестру и медсестру из нашего отделения, фельдшер приемного тоже заболел. Кто это всех так наградил?

— Надо поваров проверить, — вступил в разговор терапевт госпиталя майор Дорогин. Он уже оделся и собирался выходить из комнаты. — Ты, Сашка, «дуй» прямо в инфекцию на осмотр, они через день-другой уже будут переезжать на новое место, надо сейчас успевать. Михаил Васильевич предупредит начальника хирургии о твоем уходе. Дай Бог, чтобы мы ошибались. Хреновая эта штука — тиф. — Он вышел, тихо притворив дверь.

— Да, Санька, так давай и сделаем. Потом сообщишь результат. А я пошел на «пятиминутку». — Он тоже ушел.

— Здравствуй, Зина. Я вернулся, — в сердцах Невский даже плюнул. — Вот заболеть перед Новым годом мне только и не хватало.

Собравшись, он отправился в расположенное неподалеку отделение для инфекционных больных. Начальника отделения, подполковника Дежнева нашел быстро. Напомнил о себе, они уже знакомились раньше, иногда перебрасывались парой фраз. Дежнев внимательно выслушал, посмотрел язык.

— Знаешь, у нас сейчас большая запарка — переезжаем скоро, пока ничего определенного сказать не могу, очень спешу. Подойди к нашей «мадам», пусть жопу от стула оторвет, тебя посмотрит, хоть что-то полезное сделает, да и жирок хорошо бы ей растрясти. Знаешь ее?

Невский кивнул, он видел не раз эту докторшу, Любовь Максимовну Мазуревич, среднего роста, полную, молодящуюся женщину. Поговаривали, что она приехала в Афганистан «найти мужа», на крайний случай — заработать на кооперативную квартиру в далеком Могилеве. Ее частенько можно было видеть в обществе «разудалых» молодцов, причем как рядового, так и офицерского состава.

Старший лейтенант отправился на поиски «мадам». Переходил из одной палатки в другую. Скученность была невероятная, в солдатских помещениях кровати были в два яруса, в офицерских, правда, в один. «Как они умудряются еще и вылечиваться в таких условиях?», — невольно задавал себе вопрос о больных Невский. Он спрашивал о докторше больных и медсестер — все пожимали плечами.

— Спросите что-нибудь полегче, — обронила одна из медсестер, заканчивая ставить укол худенькому солдатику с застывшей маской страдания на лице.

Наконец, Александр заметил вдалеке у административного здания знакомую фигуру. Докторша весело разговаривала с незнакомым офицером в летном комбинезоне.

— «Летуна» обрабатывает, — хмыкнул Невский. Он приблизился ближе.

— Здравствуйте, Любовь Максимовна. Меня начальник отделения к вам направил. Мне подождать?

Мазуревич оборвала смех, недовольно взглянула на наглеца, прошептала на ухо «избраннику» еще несколько фраз, чмокнула его в щеку. Тот быстро удалился. Сердито глянув на Невского, она пошла по дорожке, махнув ему рукой. Перед входом в крайнюю инфекционную палатку остановилась, процедив сквозь зубы:

— Что у тебя?

— Я вроде брюшной тиф подцепил, хотел проконсультироваться. Симптомы похожие, — проговорил старший лейтенант, вытирая платком испарину на лбу.

— Ты че, старлей, инфекционист что ли? Ты вроде хирург, вот и оставь свои предположения. Это нам решать, умник. Заходи сюда, — она втолкнула в солдатскую палатку.

Все ярусы кроватей были заняты. Больные без всякого интереса посмотрели на вошедших. Велев раздеться по пояс, так и не предложив хотя бы сесть на табуретку, доктор бегло осмотрела, надавила пальцем на красные высыпания на коже, для вида пару раз ткнула в живот, осмотрела язык. Даже несколько раз приложила фонендоскоп, извлеченный из кармана белого халата к груди Невского, послушав непонятно что, но забыв при этом вставить наконечники в свои уши.

— Ничего нашего нет, — наконец глубокомысленно изрекла доктор-инфекционист. — А высыпания у тебя от аллергии, наверное, апельсинов много слопал. Пусть тебе поколют хлористый кальций, все пройдет. Одевайся, паникер!

— Да не лопал я апельсины, — пытался в спину уходящей сказать старший лейтенант, но его уже не услышали.

Невский перешел в хирургическое отделение, доложился начальнику отделения майору Борисову. Тот с сомнением покачал головой («чую, Санька, тиф у тебя, но раз «инфекция» так говорит, давай еще подождем. Иди, давай, в процедурную на укол»).

После «горячего» внутривенного укола высыпания на коже действительно пропали, но не на долго — через час они вновь появились. Борисов отправил заболевшего отлеживаться в комнату общежития, где тот проживал последний месяц.

К вечеру поднялась температура, появилась сильная боль в животе. Весь следующий день Невский пролежал в кровати, отказываясь есть, пил только воду. Впрочем, сходил снова на укол, но высыпания на коже теперь даже не исчезали совсем. Оба доктора, с которыми Александр «делил крышу», уже не сомневались — это тиф. Они заботливо, даже трогательно ухаживали за больным, поочередно меняя холодный компресс на голове. В инфекцию не имело смысла обращаться — начался переезд отделения в новое здание.

— Вот они переберутся в шикарное здание, ты и явишься на прием, положат, как миленькие, еще и Любке «шею намылишь» — не могла сразу болезнь распознать, инфекционист хренов! Даже лучше, что не пришлось в палатке лежать, холодно ночью, печки там плохо греют, все же декабрь идет, — говорил Михаил Васильевич, накладывая на лоб холодное полотенце. — Выпьешь жаропонижающее? Ого, 39 градусов набежало, — произнес он, посмотрев на извлеченный градусник.

Невский кивнул тяжелой головой. Говорить совсем не хотелось.

На другой день вновь пришлось пролежать, не вставая. Приходил начальник отделения Иван Владимирович, принес полную сетку огромных темно-красных гранат, сам надавил в кружку свежего сока (переспевшие гранаты от малейшего прикосновения разрывались на куски, щедро выделяя сок), заставил выпить. Стало даже легче. Рассказал, что выявили источник инфекции — один из раздатчиков пищи в служебной столовой госпиталя оказался «бактерионосителем» (скрытая, легкая форма заболевания), он и «наградил» сотрудников госпиталя своей болезнью, еще 4 сотрудницы тоже «свалились».

— Ничего, Санька, не переживай, вылечат тебя. Завтра тебя на машине отвезут в новый госпитальный городок. Жаль, что не успел еще со мной пооперировать. Нагонишь позже. Ну, бывай, — он крепко пожал холодную ладошку Александра.

После ухода Борисова Невский попытался задремать. Последние ночи провел без сна — болело «ВСЕ тело», да и приступы кашля не оставляли его (это, наверное от интоксикации а так кашляю, — сам себе объяснял причину).

Последняя ночь в общежитии прошла очень беспокойно — стали появляться слуховые и зрительные галлюцинации, «приходил» к заболевшему его «великий предок» — сам Великий князь Александр Невский в металлической кольчуге и в шлеме, звал с собой на бой с немецкими «псами-рыцарями». Старший лейтенант громко с ним разговаривал, порывался подняться и «бежать на бой». Чем окончательно напугал жильцов комнаты. Они ставили ему жаропонижающие уколы, после которых становилось легче, но через пару часов все повторялось сначала. Лишь под утро все трое измученные и опустошенные смогли подремать.

Уже в 9 утра санитарный УАЗ был готов отвезти Невского на госпитализацию, по просьбе Борисова машину выделил сам начальник госпиталя. Но ждали сопровождающий БТР, так как без охраны не отпускали машину на более чем один километр, (распоряжение начальника Кандагарского гарнизона было в силе). Бронированный транспортер подошел через полчаса. Вместе с Невским ехали 3 заболевшие медсестры, их тоже «настиг» брюшной тиф. Бедняжки испытывали не меньшие страдания.

Откинувшись на спинку полужесткого сиденья, старший лейтенант размышлял о странной превратности судьбы: сегодня, 27 декабря, ровно через 3 года после официальной даты ввода Ограниченного контингента советских войск в Афганистан, изменившей судьбы сотней тысяч людей в СССР, открывшей новую страницу в истории страны, он сам открывает свою «новую страницу». Из истории вспоминались жуткие истории о разгуле тифа в годы гражданской войны. И вот теперь эта «зараза» выкашивает уже в другой стране его соотечественников.

Доехали быстро, машина остановилась у дверей инфекционного модуля. Вошли в пахнущее свежей краской помещение, в коридорах еще стояли многочисленные коробки после недавнего переезда. Сестра отделения попросила посидеть у приемного кабинета, вызовут к врачу по очереди.

Сестрички одна за другой входили к врачу, потом переходили в санитарный пропускник, переодевались. Госпитализация началась.

Невский последним вошел на осмотр к врачу. За столом, развалившись, сидела старая знакомая. Она даже попыталась пошутить: «Не прошло и полгода», но, посмотрев на Невского, молча указала на стул. Осмотр не занял и минуты.

— Проходите на госпитализацию, — буркнула она, вписывая данные в бланк «Истории болезни».

Сестра проводила больного в офицерскую палату на 8 человек. Оставалось еще 2 свободных кровати. Невский представился, услышал ответные имена, все лежали по своим кроватям, «активно болели», шутить никто не пытался. Новая страница в жизни была перевернута.

— Я еще раз хочу представиться, Леша, старший лейтенант Алексей Никонов, разведчик, — проговорил ближайший сосед по кровати, протягивая для пожатия руку.

— Александр Невский, тоже старлей, врач-хирург, из Медроты, — пожимая руку, ответил новичок. — Давно болеешь, отчего лечат?

— Нас тут трое «старожилов», еще в палатках болтались. Я вторую неделю малярию лечу, двое от тифа лечатся. Остальные позже поступили, ждут результаты «посевов».

— Что за посевы? — удивился Невский. — Он внимательно всмотрелся в лицо разведчика. Круглолицый, курносый, с россыпью веснушек на ввалившихся щеках, с большими красными пятнами «цветущего» герпеса на обеих губах. Леша был небольшого роста, но крепкого телосложения.

— Ха, ребята, он не знает, что такое «посевы», хоть и сам медик. Многие в палате через это уже прошли — готовься и ты, Саня, на экзекуцию. Потеряешь «невинность», когда палочкой в заднице «пощекочут», так Митяй? — обратился к своему соседу справа. — Он у нас уже дважды процедуру прошел, понравилось, наверное.

Александр перевел взгляд на парня, молча смотрящего в потолок. Под одеялом угадывались контуры могучего тела. Никто не поддержал разговор, хотя на всех кроватях не спали.

Невский сообразил, что речь шла о взятии бактериальных анализов из заднего прохода. Невольно поежился, представив картину.

Через полчаса в палату заглянула медсестра, действительно, вызвала на сдачу баканализа вновь поступившего, а с ним еще двоих. На их возмущение о сдаче подобного, она оборвала офицеров:

— Ничего не знаю, у меня список. Видимо прежний посев не получился или потеряли. Из-за недавнего переезда такой бардак в отделении!

Бормоча вполголоса ругательства, офицеры начали одеваться в синие больничные куртки. Невский последовал их примеру. Вышли, проследовали в конец коридора, остановились у двери с табличкой «Баклаборатория», заняли очередь, оказавшись во втором десятке.

Взглянув на хмурые, сосредоточенные лица попутчиков, старший лейтенант решил воздержаться от вопросов. Он сел на свободное место, попытался вспомнить все, что ранее изучал на «инфекциях».

Брюшной тиф — острое инфекционное заболевание, передается только от больного человека (или от бактерионосителя), возбудитель болезни относится к сальмонеллам, эта палочка должна попасть с зараженной пищей или водой через рот. Скрытый период длится в основном 2 недели. Потом поднимается температура, появляются все признаки общей интоксикации, возникает боль в животе, увеличивается печень и селезенка. Да, возможны грозные осложнения в виде язв на тонких кишках, которые начинают кровоточить и прорываться, превращая стенку кишки в «сито». Это уже «швах», шансы выжить минимальные. Надо вовремя начать лечение. Основным лекарством является левомицетин, лечить «до упора» (до 10-го дня нормальной температуры тела). Это сколько же я здесь проторчу? — ужаснулся своим мыслям Невский. — Окончательный диагноз ставится на основании анализов — бактериологическое исследование крови, посев испражнений и мочи на питательную среду с последующим исследованием выросших «колоний». — Вот, черт, даже голова разболелась от «умных мыслей»!

Очередь двигалась довольно быстро, входили сразу по 3 человека, подошло время и офицеров из 7-й палаты. У Невского взяли сначала кровь из вены, а остальные сразу прошли в смежную комнату, позже и он к ним присоединился. Там каждому вставили «фитилек» в зад, затем провели посев на чашках Петри с питательной смесью. Солдатик- лаборант орудовал ловко и профессионально. Вписал фамилии в журнал: Исаков, Гареев, Невский. Попросил пригласить следующих. Оба капитана на обратном пути прошли в туалет покурить, а Александр вернулся в палату — очень устал.

За время отсутствия в палате появился новичок. Теперь все кровати были заняты.

— Прапорщик Витя, с продсклада бригады, — отрекомендовался он, пожимая руку Невского, тот тоже назвал себя. — Чем тут в обед порадуют? Кашка — малашка, поди. Я уже распорядился что-нибудь вкусненькое нам подкинуть к Новому году, привезут на днях. Выше голову, мужики, не пропадем! Будем жить назло врагам — на радость папы с мамой! — Не переставая «балаболить» Витя принялся «обживать» свой угол. Он разместился на свободном месте во втором ряду у окна. Поставил на тумбочку маленький кассетный магнитофон «Панасоник», в тумбочку переложил вещи из своей сумки. Сел на краешек кровати и внимательно стал разглядывать большую «Политическую карту мира» на «своей» стене.

— Кто это увлекается? — наконец, произнес он, ни к кому не обращаясь.

Невский тоже только сейчас присмотрелся: в карту были воткнуты несколько «флажков»- булавки с красным кусочком ткани. Большой «флажок» одиноко расположился в Афганистане, в районе Кандагара. Много булавок разместилось на территории СССР.

— Это мы с собой забрали из палатки, каждый из больных отмечал свой родной город в Союзе. У Митяя попросите булавки с тряпочками, свою семью отметьте, — отозвался Леша Никонов. У него начинался очередной приступ малярийной лихорадки, он стучал зубами, не выговаривая некоторые слова.

Митя встал во весь свой огромный рост, укрыл друга своим одеялом. Потом он достал из тумбочки коробочку с английскими булавками, ножницы и красную ленточку, протянул прапорщику Вите Устинович. Они с Невским водрузили свои «стяги»: добавились города Черновцы и Челябинск (семья Невского жила в небольшом городке Чебаркуль рядом с областным центром, но такого найти не удалось). Вернулись капитаны, тоже познакомились с новичком. Теперь палата N7 была заполнена «под завязку».

— Офицеры, идите на обед! — в палату заглянул высокий, худой, стриженый «под ноль» солдат в белом халате, помощник в столовой.

Невскому совершенно не хотелось есть, но надо было «сходить на разведку». Все, кроме 2 новичков, достали из своих тумбочек металлические кружки и ложки и двинулись в буфет.

— А вам выдадут вашу посуду, сами будете ее потом мыть, — произнес Леша Никонов, его приступ заканчивался, но все тело еще продолжало трястись мелкой дрожью.

Вновь поступившие вышли вслед за разведчиком, двинулись по коридору. Буфет с обеденным залом находился в середине длинного пути, куда со всех сторон сходились измученные болезнями люди. Обеденный зал вмещал не всех, поэтому солдаты питались во вторую смену. Невский получил в окошечке свою порцию: жидкий гороховый супчик, комок пшенной каши с прожилками тушенки, компот из сухофруктов, получил индивидуальную ложку. Остальные подавали свои кружки для компота.

— Саня, давай к нам, — крикнул Никонов. Александр занял 4-е место вместе с офицерами по палате. Остальные «сокамерники» разместились за соседним столом.

Первая же ложка супа заставила поморщиться — совершенно не солено. Невский попытался разыскать солонку. Безуспешно. Обратился в окошечко раздачи, но получил лаконичный ответ: «У всех бессолевая диета!». Вернулся на свое место, с интересом обвел взглядом около десятка столов — никто не возмущался, молча ели, кое-кто даже с аппетитом.

— Вот я попал! Совершенно не могу есть без соли, — обреченно произнес старший лейтенант, перемешивая ложкой в тарелке.

— Я тоже первые дни мучился, потом привык, — обронил самый старший по возрасту и званию, до сих пор молчавший («Подполковник, летчик, кажется, он назвался Николаем Николаевичем», — вспомнил Невский) офицер, — уже третью неделю так питаюсь. Врачи говорят, нам, тифозникам, вредна соль. Если поймают с солью, могут и за нарушение режима выписать.

— Кошмар! Я здесь ноги протяну если не от тифа, то от голода. Хотя сейчас и есть не хочется. Могу всю свою порцию уступить, есть желающие?

Все за столом покачали головами. Невский выпил компот, съел сухофрукты. Забрал теперь уже свою кружку и ложку. Полные свои тарелки убрал в отдел грязной посуды. Солдат, принявший их, совершенно не удивился. Впрочем, многие сдавали такие же.

Он вернулся первым в палату, лег на свою крайнюю кровать поверх одеяла. Попытался уснуть. Думать ни о чем не хотелось, голова «гудела», температура опять нарастала. Не заметно для себя, Александр задремал.

Вскоре сквозь чуткий сон он услышал странный звук, вырываясь из полудремы, понял, что это плач. Невский открыл глаза и с изумлением уставился на своего ревущего соседа. Да, Алексей сидел на своей кровати и обливался слезам, размазывая их по веснушчатым щекам.

— Что случилось? — Невский подскочил к Никонову, но тот лишь промычал в ответ, лицо его исказилось гримасой боли.

— Он каждый раз так свои лекарства от малярии пьет. Совершенно не умеет их глотать, только жевать вынужден. Я этот ужас уже 2-ю неделю наблюдаю, — пояснил Дима Хорошилов, гигант прапорщик, старшина разведроты.

— Ты не умеешь глотать таблетки? — искренне изумился Александр. — Тебе, наверное, делагил назначили. Но это же страшно горькое лекарство, его специально в защитной оболочке выпускают, растворяется в желудке только — так защищают от горечи. Радуйся, что уже не лечат хинином или акрихином — ты бы кричал от горечи на пять верст вокруг. Обещаю взяться за твое обучение. Что же мама тебя не «натаскала» в детстве?

— Вот я и мучаюсь из-за мамы. Она с детства учила только жевать таблетки, мол, так лучше всасываться будут. Я от этой горечи во рту последние дни никак не могу избавиться. Все подсмеиваются надо мной, а я, правда, не могу глотать. Научи, Саня, будь другом!

— Да, твоя мама явно не знала, что заболеешь малярией, простим ее. Научу тебя этой «премудрости». Можно начать с леденцов, есть у кого-нибудь? — обратился врач к товарищам по несчастью.

Виктор без слов заглянул в тумбочку и достал пакетик мелких конфет: «Вот взял с собой, хочу бросать курить, полезная замена». Он разорвал пакет и протянул горсточку Никонову. Тот, продолжая «передергиваться» лицом и всхлипывая, передал разноцветные леденцы Невскому.

Обучение началось. Леша действительно долго не мог освоить элементарный прием глотания. Но на втором десятке дело пошло лучше. Наконец, он победно продемонстрировал «полноценный акт глотания». Все в палате даже зааплодировали, слабые улыбки появились на лицах обитателей палаты N7. Этот урок «по глотанию» смог хоть немного отвлечь от своих невеселых дум и болей.

Вечером после ужина, на который Невский даже не пошел — сильно разболелась голова, дежурная медсестра раздала всем градусники. За весь день никто из врачей даже не заглянул в палату. Если такое отношение к офицерам, то, как с солдатами обстоит? — размышлял Саша.

— Слышь, ребята, а когда лечить-то начнут? Я смотрю, только трое что-то получают, остальные — «дырку от бублика».

— Ты, Санек, еще долго будешь один градусник получать на лечение. Пока не будут готовы анализы. Хорошо, если сразу получится, а-то вон капитаны наши уже 2-й раз сдают, а Серега Бабенко уже 3-й раз вчера сдавал, так? — проговорил подполковник Якушев, обращаясь к молчаливому лейтенанту, командиру взвода ДШБ(десантно-штурмовой батальон). Тот кивнул головой и повернулся на другой бок, укрываясь с головой одеялом.

— Делаааа, — протянул Невский. — Так ведь и до осложнений не далеко дотянуть. Видел я таких несчастных. Ну, если клиника ясна, чего они не начинают лечение? Кошмар какой-то!

— Наша докторша объясняла, что без результатов анализов боится ошибиться в диагнозе, много схожей заразы здесь в стране бывает, приходится терпеть, — впервые вступил в разговор смуглый, с восточным разрезом глаз, худощавый капитан Гареев, командир 2 мотострелковой роты из бригады. Невский вспомнил, что уже пришлось знакомиться с Салаватом, когда он приходил проведать своего раненого товарища в Медроту пару месяцев назад.

— Я знаю, Салават, что важно правильно поставить диагноз сразу, после лечения антибиотиками это будет труднее сделать, но убейте меня, если я «врубаюсь» в эту систему лечения! Почему приходиться помногу раз пересдавать анализы? Это уже чистой воды бардак, так ведь?

Гареев махнул неопределенно рукой, остальные промолчали. Вскоре вернулась дежурная медсестра Зина, тоненькая блондинка с большими голубыми глазами. Она собирала градусники, объявляя каждому результат. Меньше 38 градусов не звучало, Невскому она объявила: 39,5. Он и сам чувствовал, что жар растет…

— Я вам поставлю на ночь жаропонижающее, — произнесла она, взглянув на старшего лейтенанта своими «голубыми брызгами». — Кому еще укольчик? — Несколько слабых рук поднялось над кроватями. Она кивнула головой, сделала пометки в своей тетрадке и выпорхнула за дверь.

После укола Невский попытался уснуть, но головная боль пульсировала толчками, сильная слабость вдавливала голову в подушку, боль «кочевала» по телу, казалось, она ищет еще не проверенные участки, но особенно ей понравилось «хозяйничать» в животе. От этой боли нельзя было спрятаться, укрыться куда-нибудь. Тошнота и горечь во рту служили «приправой» к этой боли. Вернулся и сухой кашель, вырывающий наизнанку все внутренности. Впрочем, не один Александр производил столько шума: из разных уголков палаты слышались стоны, кашель, бормотание, вскрикивания, охи — и — ахи. Обитатели палаты «активно болели».

Взгляд Невского бродил в полутьме по соседним кроватям, по стенам, словно ища спасение. На улице ярко горели лампы, их свет проникал и в палату, отражаясь причудливыми очертаниями на всем в помещении. Наконец, глаза остановились на карте на противоположной стене. С упорством обреченного, ждущего чудесное спасение, Невский стал искать на карте свой флажок, освещения на карте было маловато, но он все же нашел свой город, где его ждут и любят жена и дочка. Он стал представлять себе свой приезд домой, видел дорогие и любимые лица, подбрасывал визжащую от счастья дочку к потолку, смеялся вместе с ними. Боль стала уменьшаться, уходить, даже пылающее лицо почувствовало дуновение свежего морского ветра, пространство комнаты стало расширяться, раздвигаться, возникли картины летней уральской природы: лес, озеро, песчаный пляж. Звуки, запах — все стало иным, чем было в палате. Прямо со стены к старшему лейтенанту шагнул невысокий человек в металлических доспехах и в остроконечном шлеме, он присел на краешек кровати, положил свою прохладную руку на лоб, улыбнулся и произнес: «Не бойся, мой далекий потомок! Я не дам тебя в обиду, я всегда буду рядом с тобой, вовремя приду на помощь. А сейчас ты должен спать». — Он растворился в воздухе. Невский решил, что сходит с ума, но вскоре уснул, не заметно для себя.

Пробуждению Невского предшествовал чудесный сон: он шел по огромному полю цветущих кустов роз, в воздухе стоял тонкий аромат, бабочки переносились с цветка на цветок. «Это я попал в рай, значит, я уже умер», — подумал он еще во сне и проснулся.

«Продал художник свой дом, продал картины и кров. И на все деньги купил — целое море цветов. Миллион-миллион алых роз…»

Невский с удивлением приподнялся на кровати. Из магнитофона звучал голос Аллы Пугачевой, Витя Устинович стоял у своей кровати и вытирался полотенцем, несколько человек заправляли свои кровати.

— Кончай ночевать! Вставай пришел, — произнес он, улыбаясь Александру. — Скоро уже завтрак, а ты и «мордочку» не умыл еще. Здоров же ты дрыхнуть!

Общий умывальник находился рядом с их палатой, пришлось даже подождать — раковин явно было маловато на всех желающих. Вскоре после завтрака (пришлось Невскому заставить себя съесть хоть немного не соленой каши) начался обход начальника отделения.

В палате N7 группа в белых халатах во главе с подполковником Дежневым, крепышом среднего роста с седыми усами и бакенбардами на темно-красном лице, появилась минут через 30. Лечащий врач Мазуревич поочередно докладывала Глебу Васильевичу о своих пациентах. Он кивал, задавал вопросы, отдавал распоряжения старшей медсестре, процедурной и постовой сестре. Невский узнал, что капитаны Гареев и Исаков, лейтенант Бабенко поступили с подозрением на брюшной тиф, сейчас они ожидают результаты анализов. Прапорщик Устинович поступил вчера с подозрением на паратиф, сегодня он пойдет на «посев». Подполковник Якушев продолжает лечение брюшного тифа, но пока температура еще держится высокой, есть опасность рецидива болезни.

— Николай Николаевич, вы говорили мне, я забыл — сколько у вас выслуга-то лет в армии? — спросил начальник отделения, поздоровавшись с больным за руку.

— Уже 47 лет исполнилось.

— А лет вам?

— На днях стукнуло 45. Я начал служить, еще, когда мои родители даже не познакомились, — улыбнулся Якушев, а на изумленный возглас Мазуревич пояснил:

— Я же летчик- штурман, всю жизнь на транспортной авиации на Севере или на Камчатке служил, был во Вьетнаме, в Анголе, вот и набирал льготную выслугу (год за два, год за три). А после службы в Афгане еще «набежит», мне уже давно можно на пенсию, да не хочется бросать любимое дело.

— Как за эти годы служба ваша проходила, без происшествий? — сладко улыбаясь во весь рот, спросила Любовь Максимовна.

— Слава Богу, везло мне на экипаж, хорошие ребята подбирались, летали без аварий, даже несмотря на фамилии, — произнес Якушев, усаживаясь тяжело на край кровати. Он тут же пояснил:

— До Афгана я много лет летал с командиром Виктором Загробным и вторым пилотом Владимиром Могильным, вот сюда прямо из Киргизии прилетел, но один из прежнего экипажа.

— А с кем теперь летали? — вновь улыбнулась широко Мазуревич.

— Сейчас у нас вообще экипаж домашних животных: майор Козлов, капитан Баранов, лейтенант Коровин и я затесался к ним, поэтому, наверное, и заболел. — Якушев коротко хохотнул.

— Ну, ничего, вернем мы вас к «домашним животным», не переживайте, — успокоил начальник отделения, переходя к следующей кровати.

Ординатор пояснила, что прапорщик Хорошилов лечится от брюшного тифа, уже скоро пойдет на поправку. Перешли к Алексею Никонову.

— Это наш Лешенька — разведчик, лечим его от трехдневной малярии, возбудитель выявлен точно, проходит лечение строго по курсу. Одна беда — он не умеет глотать таблетки, а жует их.

Дежнев с изумлением посмотрел на старшего лейтенанта.

— Уже умею, вчера меня Невский научил, утром уже пил без проблем, — счастливо улыбаясь, объявил Никонов.

— Дозы правильно подобрали, не будет, как с Пытней? — строго взглянул на своего ординатора начальник отделения.

Та сразу стушевалась, пошла красными пятнами по лицу, начала что-то бормотать нечленораздельное, наконец, заверила, что держит все под контролем.

Невский сразу понял, о ком идет речь, т. к. необычные фамилии запоминаются особенно хорошо. Именно с такой фамилией пару недель назад, когда он еще работал в хирургическом отделении в госпитале, был переведен из инфекционной палатки молоденький солдат (ему не исполнилось и 20 лет). Он поступил с подозрением на малярийную кому — лечился несколько дней, лекарства получал не регулярно, в меньших дозах, чем следовало. Больного сразу положили в реанимацию, врачи делали все возможное, чтобы спасти его: полный комплекс средств внутривенно струйно и капельно, но парень «таял на глазах». Незадолго перед кончиной, когда Невский ему ставил в очередной раз в подключичную вену целебный раствор, тот неожиданно открыл глаза и четко произнес: «Я — Василий Пытня, передайте моей невесте Аленушке Здор, что я любил ее до последних дней моей жизни. Она живет в Петушках». Сначала Невский ничего не понял, решив, что парень бредит, но тот настойчиво повторил еще пару раз, тщательно выговаривая фразу. Потом он взял Невского за руку и слабо пожал ее. После этого вновь впал в кому. Через пару часов он умер.

Невский взял его «Историю болезни», действительно, солдата звали так, а родом он был из города Петушки. Значит, его невеста Аленушка с тоже необычной фамилией не увидит больше никогда своего парня. На следующий день приходил командир взвода за телом. Невский передал ему последнюю просьбу умершего, для верности написав весь текст фразы. Лейтенант забрал бумажку, пообещав выполнить все. «Уже второй из моего взвода умирает в инфекции за 2 месяца», — угрюмо произнес командир. Он даже хотел поговорить с командиром роты, чтобы «списать парня», как получившего смертельное ранение в бою. Возможно, так и получилось, его родные будут знать другую картину гибели солдата, впрочем, самому Василию это безразлично…

Начальник отделения приблизился к Невскому:

— Ну, что, Саша, все-таки свалила тебя болезнь? Мы нашли источник инфекции, кроме тебя еще несколько человек пострадали. Обидно, конечно, но не горюй! Поставим тебя на ноги, опять будешь людей резать-зашивать в свое удовольствие. Какая температура? — он повернулся к сестре.

— Утром опять была, как и вечером, 39,5.

— Значит, строгий постельный режим, еду ему тоже в палату носить, «утку» под кровать поставить. Не тянуть с началом лечения антибиотиками. А как пойдет на поправку, то можно его и «поэксплуатировать» — пускай помогает «Истории болезни» заполнять, ведь нам не хватает катастрофически врачей.

Невский знал, что Дежнев снискал себе славу прекрасного врача-инфекциониста, он «вел» самые сложные, «комбинированные болезни» и запутанные случаи (вспомнилась лекция, прослушанная месяца 2 назад. Специалист из Ташкента рассказывал врачам Медроты о «происках» империалистов, которые забрасывали на территорию Афганистана насекомых, зараженных всякими «экзотическими» болезнями, сразу и не вспомнишь все:

болезнь цуцугамуши, лихорадка паппатачи, лихорадка Ку, лихорадка Скалистых гор, желтая лихорадка, пятнистая лихорадка, геморрагические лихорадки и т. д. и т. п. Все они обычно поступали с предварительным диагнозом — «Лихорадка неясной этиологии». Вот с такими «фокусами» и разбирался начальник отделения). Старший ординатор Ивлев лечил в основном «желтушников» и «тяжелых тифозников». Остальные больные вверяли свои судьбы Любовь Максимовне.

Глеб Васильевич еще раз обвел взглядом обитателей палаты и вышел, все белые халаты потянулись за ним.

День пролетел не заметно. Слушали бесконечное число раз одну и ту же кассету Устиновича, больше просто не было. Вновь и вновь звучала песня «Миллион алых роз». Странно, но она совершенно не надоедала, причем многие просили перемотать ее вновь к началу. Витя обещал, что ему принесут побольше кассет. Он уже сходил «на посев», вернулся смущенным.

Ближе к вечеру в палату заглянула доктор Мазуревич. Она шепотом попросила Невского выйти в коридор. Он с трудом поднялся, надел синюю куртку и вышел.

Ординатор ждала его, прислонившись к стене. Вид у нее был испуганный.

— Саша, ты не держи на меня зла, что сразу тогда тебя не положила. Ошиблась в диагнозе-с кем не бывает! Работы очень много, даже присесть некогда.

Невский молча кивнул. Мазуревич развернулась и пошла по коридору, махнув Александру рукой, тот двинулся следом.

— Мне нужна твоя помощь, надо посмотреть одного больного, только поступил. Хотела с Глебом Васильевичем посоветоваться, но он уехал консультировать больного в ООН-ский городок. А Ивлев уехал в аэропорт — встречает кого-то. Этот солдат поступил с какого-то отдаленного блокпоста, несколько дней его лечил фельдшер от ангины, а сейчас привезли с подозрением на дифтерию.

— А я-то что могу сделать? — искренне удивился старший лейтенант.

— Посмотришь, оценишь состояние, прикинешь на счет возможной трахеостомии. Договорились?

— Хорошо.

Они остановились у двери с надписью «Палата интенсивной терапии», расположенной рядом с постом дежурной сестры. Та протянула молча белый халат. Невский надел и вошел следом за доктором.

В палате в центре на одинокой кровати лежал молодой парень, измученный страданиями. Бледное, осунувшееся лицо, ввалившиеся глаза с лихорадочным блеском, шумное, прерывистое («пилящее») дыхание. Было видно, что оно дается ему с трудом.

— Как тебя зовут, что беспокоит? — Обратился к нему Невский.

Парень ответил не сразу, он словно собирался с силами, вспоминал.

— Слава Весняк, — наконец, ответил он еле слышным, осиплым голосом. — Все тело болит, особенно в горле больно, трудно дышать, пленки какие-то в глотке. Я видел их еще раньше, пытался их даже зубной щеткой отодрать, но не вышло — плотные очень.

Чтобы лучше слышать ответ, Невский даже наклонился пониже. Он сразу обратил внимание на сильный отек на шее. Попросил открыть рот. Да, опасения подтвердились. Это была острая дифтерия зева с переходом уже на гортань, формировался дифтерийный круп, больной мог погибнуть от удушья (пленки в горле уже перекрыли большую его часть, воздух проходил с трудом).

— Чтобы снять интоксикацию, мы уже начали ему капать растворы, — Мазуревич показала на банку с раствором и на иголку с трубкой в его сгибе локтя.

— А противодифтерийную сыворотку уже ввели? С этим нельзя откладывать!

— Нет, но сейчас сделаем.

— С дозами правильно надо рассчитать, думаю, не менее 40 тыс единиц потребуется. — Сказал Невский, выходя из палаты. Он еле держался на ногах, температура снова «подпрыгнула», сильно болело в животе. Мазуревич вышла следом.

— Я думаю, — продолжил Невский в полголоса, — следует в ближайшие часы дать доступ воздуху через разрез на шее, т. е. провести трахеотомию. Есть у вас такой набор?

— Да, все лежит в этой палате в стерильной укладке, можно пользоваться, я проверила. А ты, Саша, сможешь такой разрез сделать?

— Ну, я делал подобное уже несколько раз, руку набил. Но сегодня не мой день — еле держусь на ногах. Так что лучше вызывайте хирургов из госпиталя, пусть поработают.

— Ты же знаешь, как сейчас стало сложно — хирургия осталась на старом месте, ехать можно только с сопровождением охраны — морока сплошная! Давай, мы сегодня не будем оперировать, а завтра посмотрим?

— Смотрите по состоянию больного, за ним нужно постоянное наблюдение, не опоздайте с операцией. Мне кажется, без нее уже не обойтись, — Александр передал свой белый халат сестре, а сам побрел на слабых ногах в палату.

Весь вечер всей палатой слушали бесконечное число раз единственную кассету. Голоса Пугачевой, Леонтьева, Софии Ротару, Вячеслава Малежика, Муромова и других популярных в то время исполнителей звучали в палате. Песни отвлекали от невеселых дум, от болей, поднимали настроение больным. Кое-кто начинал вспоминать свою семью, детей, дом, любимую кошку или собаку. Не заметно затронули тему необычных фамилий. Каждый стал называть примеры из своей жизни. Звучали: полковник Козлик, майор Волков и лейтенант Волкодав (оба служили в одном батальоне), капитан Олег Папа, лейтенант Гдель Игорь, прапорщик Касьян Шишкинберг («человек с простой русской фамилией», — как сказал о своем рыжеволосом знакомом Устинович), старший лейтенант Домашний. Эта игра так неожиданно увлекла всех, многие назвали по десятку примеров. А Невский вспомнил годы службы в хирургическом отделении госпиталя в Печоре, в то время в соседнем терапевтическом корпусе служили 3 офицера: Шишкин, Орешкин, Ягодкин. Их так и называли: «Дары природы». Порой можно было вполне официально услышать: «Этого больного надо направить на консультацию в Дары природы»…

Перед сном новая дежурная сестра Света, с круглым миловидным лицом и черными вьющимися волосами, измерила температуру. «40 градусов», — объявила она Невскому. Он и сам чувствовал это. Появилось новое, навязчивое ощущение «мягкости своих зубов». Боялся лишний раз пошевелить языком, чтобы не повредить «пластилиновые зубы», даже не стал ничего есть на ужин- тарелку унесли обратно. Александр понимал абсурдность своих страхов, но ничего не мог с этим поделать. Предстояла новая ночь кошмаров и галлюцинаций всевозможных.

Жаропонижающий укол снизил немного температуру, но противное новое «открытие» мягких зубов не отпускало сознание на покой. Невский вновь в полумраке ночи нашел на карте «свой флажок», мысленно перенесся опять в свой дом, повидался с женой и дочкой. Это успокоило, удалось уснуть.

Весь следующий день, 29 декабря, Невский провел в ожидании, ему постоянно чудился быстрый бег каблучков по коридору — торопятся пригласить его на операцию с больным. Но все оставалось по-прежнему. Состояние понемногу улучшилось, но «мягкие зубы» беспокоили с новой силой.

Виктору принесли новые кассеты, расширившие репертуар песен. Уже звучали песни Высоцкого (здесь, в Афганистане, практически в любом дукане можно было купить его кассеты, выпущенные в Гонконге, а в СССР это просто было невозможно. Говорят, на таможне эти кассеты отбирали…). Приятно было слушать этот мощный, хрипловатый голос, придающий силы. Еще звучали «афганские песни»- написаны здесь воинами-интернационалистами.

Неожиданно под вечер Александр разговорился с лейтенантом Бабенко, молчавшим все эти дни. Нашли общую увлеченность историей. Оказывается, Сергей закончил Университет в Томске, исторический факультет, а Невский закончил в этом городе Военно-Медицинский Факультет при Томском Мединституте. Вспоминали общие улицы города, по которым ходили.

— Как же ты здесь оказался?

— После военной кафедры получил звание лейтенанта запаса, а после окончания Универа и призвали на 2 года, как не семейного. Кроме того, я мастер спорта по альпинизму, предложили «полазить по горам». Вот я здесь уже 2 года провел командиром взвода ДШБ, облазил столько гор, что моим друзьям и не приснится. Жду заменщика уже месяц, новое звание тоже на днях пришло, но не «обмывал» еще, так что не считается вроде. Предлагают остаться на весь срок, на 25 лет, но нужно в партию вступить, а я не хочу.

— Да, без членства в партии не сделать карьеру. Нас еще в училище приучали к мысли: раз офицер, значит, член партии, — отозвался вертолетчик, капитан Исаков.

— Я уж лучше без партии проживу, дождусь заменщика и — «Бери шинель, пошли домой». Эта болезнь так некстати привязалась. Скорей бы начали лечить, сил терпеть уже нет совсем.

— А чем тебе наша партия насолила, что ты от нее шарахаешься? — присоединился к разговору Якушев, — я в партии еще с курсантских лет. Ничего не могу плохого припомнить от нее.

— Вот уже 65 лет партия нам мозги всем «засирает», столько порядочных Российских офицеров уничтожила, один Александр Васильевич чего стоил.

— Кто это? — удивился Невский. Он считал себя знатоком русской истории, но такие суждения слышал впервые.

— Как кто? Конечно, Колчак. Попомните мое слово — его еще объявят гордостью страны нашей. Можно и других истинных героев России назвать: Лавр Корнилов, первый командующий Добровольческой Армии, к сожалению, погибший от шального снаряда, его сменил не меньший патриот России Антон Иванович Деникин. А вклад Нестора Ивановича Махно в русскую историю еще предстоит открыть заново. Он получил орден Боевого Красного Знамени один из первых в стране, — Сергей от возбуждения даже уселся на кровати, размахивал руками.

— Да, Серега, с такими речами тебе лучше в партию и не соваться, — хохотнул Якушев.

— Где ты набрался таких знаний, не думаю, что в твоем Университете? — совершенно изумленный спросил Невский.

— Нет, конечно, там нам преподавали историю КПСС, а это я вычитал в книжках. Опять же в нашей стране вы таких не найдете. Их покупал мне отец, он в загранку часто на торговом судне ходит, вот и привозит мне тайком русские издания из Парижа, из Лондона и других столиц. Только там еще можно прочитать настоящую правду о нашей истории. — Бабенко вновь улегся и укрылся с головой одеялом. Все в палате подавленно молчали. Такого взгляда на русскую историю еще не приходилось слышать…

— Ну, и делааа, — протянул Невский. Он понимал, что столкнулся с новыми для себя знаниями по истории, они ошеломляли, но и завораживали. То, с какой убежденностью говорил лейтенант, вызывало уважение. Он был абсолютно уверен в своей правоте! «Надо будет еще с ним поговорить один на один», — решил Невский.

«Вши на нас!» Этот душераздирающий крик разбудил Невского, он даже подпрыгнул в кровати. Вскочили и остальные обитатели палаты. Сергей Бабенко срывал с матраса свою простынь, снимал наволочку с подушки, при этом, не переставая громко ругаться и кричать о вшах, которые атакуют нас. Сначала все решили, что он впал в тифозный бред. Но Витя Устинович рассмотрел отвратительных насекомых, ползающих по постельному белью. Другие тоже стали рассматривать свои постели, нательное белье. Довольно скоро послышались подобные же возгласы. Нашел их и Невский. Вся офицерская палата оказалась завшивлена. На крик прибежала дежурная сестра, от нее потребовали срочно пригласить старшую медсестру и лечащего врача.

— То-то я стал чесаться последние дни, никак не пойму, что со мной.

— Во-во, меня уже так искусали, что в кровь расчесы на ногах!

— В жизни не видел ничего подобного: в лечебном учреждении вши!

Множество подобных высказываний звучало в палате, не скупились и на крепкое словцо.

Старшая сестра, пожилая худая женщина с волосами неопределенного цвета, со «жгучими» черными глазами молча вошла в палату. Постепенно крики прекратились. Ее побаивались за суровый, волевой взгляд.

— Чего орем? Подумаешь, вшей они испугались. Да, мы виноваты, что такое произошло, но здесь большая вина прачечной — они плохо прожарили постельное белье, вот и вылупились из яиц вши. Вы у меня не первые, это 5-я палата с таким «подарком». Значит так, всем снять аккуратно постельное белье, не вздумайте его трясти! Я уже распорядилась подготовить вам душ. Смените после мытья и нательное белье, а все ваши куртки-штаны сдадите на прожарку. Будет вам новогодний подарок — чистое постельное белье. Якушев, вы назначаетесь старшим вашей команды! — Нина Владимировна (а обращались к ней только так) неожиданно широко улыбнулась.

— Есть! — ответил Якушев.