Первая командировка

Первая командировка

…Ту-104 набирал высоту, сразу после взлета войдя в густую облачность. Позади— припорошенная первым снегом Москва, Внуковский аэропорт, молодая жена в слезах. Оставалось всего три дня до ее дня рождения, но первая командировка за границу была давно запрограммирована, и перенести ее было невозможно. Первая самостоятельная поездка за рубеж.

Внизу в разрывах облаков проплывали заснеженные леса, белоснежные пики гор, темно-синие долины.

Посадка в Тиране, столице Албании, где «железной рукой» правил Энвер Ходжа.

Он был выдвинут на руководящий пост с нашей помощью в момент окончания Второй мировой войны. Англичане и американцы упорно боролись за насаждение прозападного режима в этой маленькой, но стратегически важной стране. Западные спецслужбы готовили и забрасывали туда разведывательно-диверсионные группы, финансировали национальное движение, находившееся в оппозиции по отношению к Энверу Ходже. Маленькая страна была вовлечена в гражданскую войну. Но вскоре, с нашей помощью и. в частности, с оперативным использованием разведывательной информации, оппозицию полностью разгромили, Албания превратилась в еще одно социалистическое государство на карте мира. А Энвер Ходжа, в свое время обучавшийся в нашей военной академии, стал править в стране. В начале шестидесятых годов он не поладил с Н. С. Хрущевым и тотчас попросил нас с военно-морской базы Дуреццо, которая давала нам возможность держать под контролем все Средиземное море. А заодно норовистый албанский вождь выдворил из страны всех наших советников, заменив их китайскими. Таким образом, эта страна перешла в зону китайского влияния и стала выступать на международной арене в едином блоке с КНР. В маленькой балканской стране, отгороженной от всего мира горами и «железным занавесом», процветал социализм в самой примитивной его форме, который держался, в основном, на штыках армии и спецслужб.

Огромное поле аэродрома, покрытое изумрудной травой. Крохотное здание аэропорта, куда вошли транзитные пассажиры. Албанский солдат, щуплый, кавказской внешности, несмотря на теплую погоду, был в шапке-ушанке и форме цвета хаки, похожей на нашу. Ярко светило балканское солнце, оживленно чирикали воробьи, что-то выискивавшие в густой траве. Тишь и благодать, вокруг ни души. Громада нашего Ту-104 как-то не вписывалась в это узкое, со всех сторон зажатое горами пространство. Возле самолета суетились техники, подошел автозаправщик. Объявили посадку. После короткого разбега Ту-104 круто и легко взмыл над самыми вершинами заснеженных гор и почти сразу вышел к морю.

Долго шли над морем, затем пошли желтые пески пустыни, горные кряжи. Впереди в лучах заходящего солнца показался огромный, подернутый сизой дымкой город. Каир— столица Египта— в то время Объединенной Арабской Республики (ОАР), в состав которой входили Египет и Сирия (политико-экономический брак, оказавшийся недолговечным). Внизу, в пустыне, горели какие-то цистерны, рыжие языки пламени, выплескиваясь сквозь клубы черного дыма, взвивались в вечернее небо. Описав несколько кругов, самолет совершил посадку. Солнце, багровый диск которого только что ярко сиял у самого горизонта, вдруг куда-то провалилось, и землю внезапно окутала кромешная тьма. Никаких сумерек. Сразу ночь. Самолет подрулил к зданию аэропорта, освещенному ярко-желтыми неоновыми огнями. Подали трап, в открытую дверь самолета, в салон тугой, горячей волной ударил воздух пустыни, обильно сдобренный характерными асфальто-бензиновыми запахами аэродрома. У подножия трапа уже стоял наш генконсул, встречая нас, советских граждан. Вокруг сновали смуглые носильщики, одетые в длинные белые одежды, подпоясанные зелеными кушаками. Головы их украшали темно-красные фески с кисточкой. Нагретый за день асфальт источал нефтяную духоту. Прошли в довольно тесное и душное помещение таможни, где царила какая-то бестолковая суета: кругом были полицейские, таможенники, среди пассажиров мотался некий полноватый пожилой господин, бойко говоривший по-русски и по-арабски, который оказывал помощь вновь прибывшим при прохождении таможенного досмотра. По-видимому, он служил переводчиком в таможне. Таможенный досмотр отнял около часа. В сопровождении консула мы направились к посольскому микроавтобусу марки «фольксваген», за рулем которого сидел смуглолицый водитель, говоривший на ломаном английском языке (как после мне стало известно, капитан полиции). Он выскочил из машины, любезно открыл дверцу, отогнал прочь носильщиков, предлагавших свои услуги, разместил наш багаж в салоне, и мы поехали.

…Моя легенда отталкивалась от замусоленного свидетельства о рождении в 1930 году на территории Республики Аргентины мальчика Ладислао от литовских родителей по фамилии Мерконис.

Справка эта была изъята компетентными органами из досье настоящего Меркониса. Само же дело было изъято, и какие-либо следы на территории СССР Меркониса и его матери были уничтожены.

Далее по легенде:

По окончании школы, в Афинах, где было хорошо поставлено изучение английского языка, Ладас какое-то время работал механиком в гараже в порту Пирей. Однажды он познакомился с механиком с греческого парохода, который совершал рейсы в разные порты Средиземноморья. Устроившись матросом на пароходе, Ладас сделал несколько рейсов, но, попав однажды в знакомую ему с детства Александрию, решил там остаться, устроившись на работу механиком в гараже. Вот этот восьмилетний период проживания в Египте и предстояло мне освоить всего за шесть месяцев командировки. И прежде чем пойти в посольство Аргентины, необходимо было тщательно подготовиться: принять облик молодого человека, заброшенного судьбой в Александрию, ознакомиться с последним местом работы и проживания (все это было заблаговременно подготовлено резидентурой, и в журнале регистрации пансионата, где якобы проживал Мерконис, была сделана соответствующая запись, и, как впоследствии оказалось, не зря: при оформлении гражданства из аргентинского консульства звонили в этот пансионат, и там конечно же подтвердили, что Мерконис в нем действительно проживает).

Я жил в это время на территории советского консульства, в основном в Александрии, а также на вилле в Каире, вживаясь в свой образ, создавая легенду проживания в стране и усиленно изучая арабский разговорный язык, которого я не знал. Впрочем, все более или менее культурные люди в крупных городах Египта, обслуживающий персонал в отелях, в магазинах, владеют английским языком. Но арабский… Разве выучишь его за полгода?

Шел 1960 год. В стране правил твердой рукой Гамаль Абдель Насер. Отношения между нашими странами были дружественными. Мы строили Ассуанскую плотину, имевшую жизненно важное значение для Египта, называвшегося в то время ОАР— Объединенная Арабская Республика— Египет и Сирия. Впоследствии союз этот распался, поскольку египтяне, наводившие Сирию, стали теснить сирийцев в их собственной стране, где жизненный уровень был гораздо выше, чем в Египте.

Наш лидер Н. С. Хрущев посетил Египет и, пребывая в состоянии эйфории от приема, оказанного ему арабами, наградил Насера Золотой Звездой Героя Советского Союза и орденом Ленина, чем вызвал волну недоумения у наших ветеранов Великой Отечественной войны да, пожалуй, и у всех советских граждан, не говоря уже о сотрудниках нашей разведки, которые отлично знали, как беспощадно расправляется режим Насера с коммунистами. Что касается египетской контрразведки, то, не слишком досаждая нам наружным наблюдением, она довольно плотно обставляла нас своей агентурой — водители, дворники, механики и другие лица из числа местного населения. Полицейские, несшие службу у входа на территорию нашего посольства, на самом деле являлись офицерами полиции. Они, не слишком таясь, аккуратно отмечали в своих записных книжечках каждый приход и уход сотрудников посольства, вычисляя таким образом наших разведчиков, которые, как правило, дольше других задерживались в посольстве, хотя руководство нашей разведки настаивало на том, чтобы мидовские работники по режиму своей службы не отличались от сотрудников резидентуры. На территории посольства, располагавшегося на берегу Нила, была открытая киноплощадка, где часто показывались фильмы, и тогда все сотрудники и их семьи задерживались допоздна. В это время в стране находились сотни наших советников, как гражданских, так и военных, приезжали на стажировку слушатели военного института иностранных языков, так что присутствие меня, еще одного стажера в посольстве, не привлекало особого внимания.

Что касается местной контрразведки, то ни в Каире, ни в Александрии наружки за мной не было, хотя агентурное наблюдение по месту жительства, безусловно, велось. Что касается наших военных советников, то через резидента я знал, что контрразведка держит их постоянно под наблюдением, хотя с военной точки зрения египетские военные секреты не представляли для нас какого-либо интереса. Политика, намерения правящего режима — да.

В страну приехали два наших художника — один из Литвы, другой из Азербайджана. Поскольку языка они не знали, то консул мне поручил сопровождать их в поездках по стране, я мог хотя бы изъясняться на английском. С ними я побывал в таких местах, куда одному ходить небезопасно. Так, в одной кофейне, а их здесь тысячи, мы познакомились с молодым человеком по имени Фуад, инженером, получившим образование в нашей стране. Он повел нас туда, где наши художники могли найти немало экзотических персонажей для своих этюдов. Художники, а их звали Керим и Эрик, мечтали порисовать живых людей. Мы пошли в обычную кофейню, расположенную на одной темной улочке в бедняцком квартале. В большом подвальном помещении за узкими длинными столами из струганых досок на лавках сидел рабочий люд— докеры, шоферы, чистильщики обуви, рабочие, дворники… Дым стоял коромыслом. Посетители о чем-то увлеченно беседовали, в основном о политике и о футболе, и курили кальян. Наш провожатый предупредил нас, что здесь собираются курильщики опиума, но бояться нам нечего, так как хозяин его друг.

Курильщики, а их было с полсотни, сидели в просторных белых и серых одеяниях, на головах у некоторых тюрбаны. Все они были людьми бедными, на изможденных, изборожденных морщинами лицах сверкали лишь глаза. Кто-то лежал на циновках в углу подвала. При нашем появлении все присутствовавшие повернули к нам головы, послышались возгласы «американ!», «американ!», затем гул голосов несколько затих. Наш новый знакомый Фуад, а одет он был по-европейски, поднял руку и по-арабски объяснил посетителям, что мы гости из России и цель нашего визита посидеть за их столом и немного порисовать, с тем чтобы простые люди из России узнали, как живут простые люди в Республике Египет. Сидевшие за столом освободили для нас место, повсюду послышались возгласы «руси!», «руси!», нам наперебой совали кальян, который до этого ходил по кругу, к нам тянулись, чтобы пожать руки. Поднялся страшный гвалт, все пытались говорить, благо отношения между нашими странами в то время были весьма дружественными. Здесь был простой люд, и чувства свои они выражали настолько искренне и бурно, что Эрик, заикаясь, спросил: «А вы уверены, что мы сегодня выберемся отсюда?» Он был бледен. Его редкие вьющиеся волосы прилипли к лысине. Его явно мутило от смеси немыслимых запахов пота, острой пищи, шашлыка, кофе, гниющих фруктов, дыма и еще чего-то, связанного, по-видимому, с курением опиума. С большим трудом нам удалось наконец создать рабочую обстановку. Эрик и Керим достали свои планшеты и приступили к работе. Они были подлинными мастерами своего дела, однако «натурщики» наступали на них со всех сторон. Каждый хотел, чтобы его нарисовали. Нашему другу Фуаду приходилось то и дело вмешиваться, чтобы поддерживать порядок. «Натурщики» же, пораженные сходством своих портретов, сделанных на их глазах простым карандашом, вопили от восторга, тянулись к ним, считая, что раз их физиономия нарисована на бумаге, значит, и портреты должны принадлежать им, и стоило больших трудов объяснить этим людям, зачем нужны эти рисунки и почему они должны остаться у художников. От кальяна мы, конечно, отказались, а наш друг объяснил посетителям кофейни, что у нас не принято курить кальян и что мы предпочитаем сигареты. Затем он подозвал официанта, отличавшегося от посетителей только тем, что был подпоясан ярко-зеленым кушаком да длиннополая одежда была побелее и почище, и велел принести нам кофе. Вскоре он возвратился в сопровождении хозяина, довольно молодого араба в красной феске с кисточкой, одетого в изумрудно-зеленый жилет и узкие черным брюки, на ногах у него были сверкающие черные лаком остроносые туфли. Официант прямо при нас заварил кофе по-турецки, пользуясь для этого целым набором медных кофейников и спиртовкой. Крепкий, дымящийся, ароматный кофе он разлил в маленькие толстостенные фарфоровые чашечки в медных подстаканниках. В такой посуде кофе остается горячим, и его можно пить не спеша, смакуя каждый глоток. Кофе по-турецки в арабской кофейне отличается своей крепостью, сладостью, а также тем, что почти полчашечки заполнено кофейной гущей, которую у нас выливают на донышко блюдечка, когда хотят погадать. Хозяин кофейни изъяснялся на хорошем английском языке, и мы с ним разговорились. Он рассказал мне, что учился в коммерческом колледже в Англии, но внезапно умер отец, и ему пришлось бросить учебу, с тем чтобы продолжить семейное дело. Это занятие ему совсем не по душе, но что поделаешь— надо кормить семью: мать и три сестры, одна из них уже на выданье. Он надеялся взять в дело будущего зятя. Сам же он женат, имеет пока одну жену и ребенка, но если попадется какая-нибудь богатая невеста, то он возьмет и ее в жены, благо великий Аллах разрешает им иметь до четырех жен, для каждой из которых, правда, должна быть отдельная комната, комнат же у него достаточно. Он говорил, что четыре жены — это нормально, а больше — уже аморально. Вот король, который сбежал из страны, был большим развратником: у него был целый гарем и более трехсот любовниц, и он каждый день выпивал по пять литров сока манго, чтобы всегда быть в «спортивной» форме. А поскольку занятия любовью отнимали у него время и днем и ночью, то править королевством ему было недосуг, вот он и профукал свое королевство, а молодые полковники, пришедшие к власти, милостиво разрешили ему бежать на яхте в сопровождении своих жен. Любовниц же ему пришлось бросить, так как на яхте они бы все не поместились, да и что хорошего: собирать всех любовниц в одном месте? А секреты двора ему были хорошо известны, потому что его друг в свое время служил в личной охране короля.

Мы провели в этой кофейне весь вечер и с трудом выбрались оттуда за полночь. Фуад помог нам поймать такси, и мы направились сначала в Гизу, где обитали художники, а затем я поехал к себе на виллу «Глория», где жил вместе с обслуживающим персоналом посольства.

В план моей работы в стране входили также поиски тайников для местной резидентуры. В особенности местных товарищей интересовали тайники для объемных предметов. Тот, кто не бывал на Арабском Востоке, не знает, что значит найти тайник в Каире или Александрии. Да и в любом арабском городе, где днем и ночью тысячи людей, в основном мужского пола, слоняются по узким улочкам. Какой уж там тайник! Но искать надо. И вот я еду в пригород Каира Гелиополис, населенный в основном европейцами. Пригород состоит из роскошных вилл и дорогих многоэтажных домов. У каждой виллы, у каждого подъезда днем и ночью баваб — сторож. Набирают сторожей, как правило, из южной части Египта или из Судана. Сидит себе у входа смуглолицый негр с лицом, испещренным шрамами, как того требует их религия, в белом одеянии до пят и в белом тюрбане на голове. Сидит и наблюдает за каждым, кто попадает в поле зрения. Вполне естественно предположить, что все они связаны с полицией.

Долго брожу по Гелиополису, пока не нахожу то, что искал. В мощной каменной стене, окружавшей какое-то строение, имелась расщелина, вполне подходящая для оборудования тайника. Да и место было достаточно безлюдным. Довольный находкой, я отправился выполнять задание по прикрытию.

В Египте в начале века после кровавой резни, устроенной турками, осело много армян, бежавших из Турции. Многие из них после Второй мировой войны уехали в Армению. Теперь они состарились, и им нужно было оформлять пенсию, так как советские законы засчитывают трудовой стаж, наработанный за границей. А сбор справок о том, что такой-то работал на такого-то во времена оно, входит в обязанности сотрудников консульства. Часто случалось, например, что жена работала кассиршей у своего собственного мужа — владельца бара или магазина. Но, как правило, посетители из Армении были по-настоящему бедны и немощны, и я был рад помочь нм чем мог. С такого рода заданием я и приехал в Гелиополис в тот день. Дул хамсин — ветер пустыни, несущий тучи взвешенных в воздухе песчаных частиц.

Не без труда отыскал нужный мне адрес. Открыл лакей. Он довольно сносно изъяснялся по-английски. Хозяина не было дома. Выяснив, когда он бывает, я спросил его как бы невзначай:

— Послушай, а что это за стена там виднеется? Высокая такая, из камня.

— О, это Кубба, — отвечал он с таинственно-важным видом.

— А что такое Кубба?

— О, это президентский дворец. Там живет наш президент Гамаль Абдель Насер, да сбережет его Аллах!

Вот посмеялись бы наши из резидентуры, если бы узнали, что я чуть было не подыскал им тайник в ограде президентского дворца. «Не хватало, чтобы меня приняли за террориста», — думал я, сидя в мягком кресле пригородной электрички.

Над кварталами Старого Каира возвышается пустынное плоскогорье, именуемое Мукаттам. Стометровым обрывом подступает оно к узеньким кривым улочкам, где господствует грязь и антисанитария. Может быть, там удастся что-нибудь подыскать? На такси отправился в Мукаттам. Узкое шоссе петляло среди скальных массивов, пока не вырвалось наконец на просторы плато. По дороге за одним из многочисленных поворотов на обочине шоссе стоял юноша с велосипедом. Он внимательным взглядом проводил нашу машину, замедлившую скорость на повороте. Конечно же он не мог не заметить висевший у меня через плечо фотоаппарат. Побродив по краю обрыва, откуда весь Каир как на ладони, и пощелкав фотоаппаратом, мы подъехали к заброшенному коптскому храму. Оставив водителя внизу, я взобрался на колокольню храма, чтобы оттуда сделать несколько снимков. Вдруг внизу раздались чьи-то крики. Посмотрев вниз, я увидел, что у входа в храм рядом с моим таксистом стоит невесть откуда появившийся пожилой грузный полицейский, который яростно размахивает руками и что-то кричит, явно обращаясь ко мне, а таксист делает мне знаки, чтобы я прекратил фотографировать. По шоссе быстро удалялась юркая фигурка паренька на велосипеде. Сделав еще пару снимков, я спустился вниз. Полицейский кричал, тыча пальцем в мою камеру. Я жестами извинился, и мы отправились в обратный путь. За поворотом шоссе в узком ущелье нас поджидал военный патруль— два солдата с автоматами. Поодаль стоял юноша-велосипедист. Отогнав машину на обочину, солдаты жестами приказали мне выйти из машины и следовать за ними по отходившей от шоссе дороге, которая вскоре уперлась в глубокую нишу, перекрытую огромными стальными воротами. В углублении в скале имелось переговорное устройство. Один из солдат, нажав на кнопку, с кем-то переговорил, в то время как второй солдат стоял за моей спиной, держа меня под дулом своего автомата. В этот момент тяжелые ворота вдруг легко повернулись вокруг своей горизонтальной оси и ушли под потолок пещеры. Мы прошли в подземелье. Там нас ждал дежурный офицер, превосходно говоривший по-английски. Он пригласил меня в дежурную комнату. Это был отлично оборудованный кабинет с пультом, телефонами, на стенах висели зашторенные карты. Слышалось слабое шипение воздуха, поступавшего из вентиляционных отверстий.

Проверив мои документы и задав несколько вопросов, дежурный офицер в очень корректной форме сказал мне, что я должен засветить только что отснятую пленку, так как я, возможно, сам того не желая, заснял замаскированные военные объекты. Мне не хотелось расставаться с отснятыми мной кадрами, но я не стал с ним спорить, так как знал, что это бесполезно. Я объяснил ему, что пленка кончилась и вышла из кассеты, но что в самом ее начале имеются кадры моих друзей, которые мне, естественно, хотелось бы сохранить. Поэтому, если господин офицер будет столь любезен погасить на минутку свет, я смогу вернуть часть пленки в кассету, а ту ее часть, в отношении которой у него имеются возражения, мы засветим. Или мы с ним не друзья-союзники? (В то время мы оказывали Республике Египет военно-экономическую помощь, строили Ассуанскую плотину, на Суэцком канале работали наши лоцманы, в армии и на флоте действовали наши советники.) После некоторого колебания офицер выключил свет. Перемотав обратно пленку, я вынул ее из камеры и положил в карман, вставив туда имевшуюся у меня чистую пленку. Офицер включил свет. У него на глазах я засветил около метра пленки, на чем мы и расстались.

На следующий день я доложил резиденту о случившемся. «Ничего, — сказал он, — будет тебе наука. Там у них командный пункт ПВО. Впредь будь осмотрительней и не лезь куда попало, а то выручай тебя потом», — пожурил он меня по-отечески.

А на память об этом случае у меня осталась фотография полицейского, яростно грозившего мне кулаком снизу у подножия коптского храма. Тайники я все же впоследствии подобрал, и они были задействованы.

Так прошло несколько месяцев. С диппочтой приходили письма от жены. Она уже приступила к подготовке, и в общем дела у нее продвигались довольно неплохо. Изучать язык всегда легче, когда имеется цель, а цель была такова: за два-три года изучить один-два языка, отработать легенду, пройти спецподготовку, радиодело и, если, конечно, ничто не помешает, воссоединиться с мужем в какой-нибудь промежуточной стране. Так что ей пришлось уволиться со своей работы и целиком посвятить себя подготовке, которая потребовала от нее полной отдачи и самоотверженности. А поскольку появление у нас ребенка свело бы все на нет, то мы твердо решили детей не иметь, пока оба не прибудем в страну назначения. А там уж будет видно по обстоятельством. Молодая пара с ребенком, находясь на нелегальном положении, вызывает к себе меньше подозрений со стороны окружения. Сложившаяся семья в любом обществе пользуется большим доверием и симпатиями, а это необходимо для успешного обживания и работы в стране. Когда же возникает чрезвычайная ситуация, то…

Бывает и так, что у нелегала семья распадается. Живут в Союзе, все нормально, но вот ему пора в путь-дорогу, а она еще не готова, если вообще когда-нибудь будет готова к такого рода работе: отсутствие лингвистических способностей, болезнь, беременность и т. п. И вот находятся они в разлуке год, два, десять; а лучшие молодые годы уходят — домой в отпуск не очень-то поездишь. Хорошо еще, что есть дети, а если их нет, то и ослабевают некогда прочные семейные узы. Муж при деле, он-то занят. Жена же — ни жена, ни вдова… Бывает и так: и умница, и языки знает, и по всем статьям подходит, но в процессе подготовки появляется ребенок, которого не бросишь на бабушку-дедушку, поездка к мужу отодвигается все новыми и новыми заботами, пока этот вопрос и вовсе не снимается с повестки дня. Остается одно: ждать, надеяться, тосковать, воспитывать ребенка без отца. И так пять, десять и двадцать лет. Так что момент встречи Штирлица с женой в «Семнадцати мгновеньях…» — это не досужая выдумка автора. Это тяжкая реальность в жизни разведчика-нелегала, иногда трагедия.

Еще будучи на индивидуальной подготовке, жили мы с женой на квартире у одной старушки, на воспитании которой был мальчик лет четырнадцати. Родители были на «нелегалке» в далекой стране. Мальчик с бабушкой не ладил, был своенравным, все время пропадал на улице, и она с ним явно не справлялась. А случилось так, что родители как-то приехали с сынишкой в отпуск и не нашли ничего лучшего, как оставить малыша с бабушкой. Сами же укатили на юг. Когда вернулись, мальчик уже вовсю болтал по-русски.

Бабушка души не чаяла во внуке и радовалась его успехам, не подозревая, что она натворила. Встал вопрос: муж едет один, поскольку там прикрытие, там работа государственной важности. Как объяснить окружающим исчезновение жены и ребенка? Фатальной аварией на дороге? А сердце матери? Как бросить, пусть даже с бабушкой, маленького ребенка? Отдать в детдом? Как живется детям в детдоме, хорошо известно. Кончилось тем, что жена не захотела отпустить мужа одного, ребенка пришлось оставить у бабушки, а в стране пребывания по возвращении надеть «траур» по своему собственному живому ребенку и принимать соболезнования от друзей и соседей, что было совсем нелегко. К счастью, вскоре у них появились дети — двое близнецов. Вот как у нас бывает. В кои-то годы соберешься в отпуск (в моем случае это было лишь через семь лет), а поедешь, где гарантии, что все обойдется без досадных накладок.

По истечении четырех месяцев работы в стране я стал готовиться к посещению аргентинского консульства в Каире (в Александрии, где я в то время работал, консульства Аргентины не было). Прикрепленный ко мне оперработник в течение двух недель проводил инструктаж: мы отрабатывали все возможные варианты вопросов, которые могли задавать в консульстве, я тренировался ставить свою новую подпись на документах и т. п. Затем мне учинил проверку сам резидент.

Накануне посещения консульства я в своей комнате подержал руки в горячей воде, после чего стал натирать их отработанным машинным маслом, смешанным с грязью и песком с тем, чтобы придать рукам «рабочий» вид (ведь я должен был представиться механиком). Под ногтями появилась чернота, столь характерная для рук механика, а после того, как руки помыл бензином, кожа стала грубой и шероховатой.

Утром, одевшись попроще, я направился в аргентинское посольство, располагавшееся в районе Замалек, в нескольких кварталах от нашего посольства. Прошелся по маршруту проверки. Чисто. «Хвоста» нет. Несмотря на то, что морально и психологически я был подготовлен к этому крайне важному для меня мероприятию, я все же чувствовал дрожь в коленях. Ведь от этого визита зависело, насколько успешной будет моя командировка, как, впрочем, и все мои планы на будущее. В случае неудачи я был бы обречен на длительное прозябание дома, пока приготовят другие документы, если вообще когда-либо станут для меня готовить. По пути в консульство зашел в бар, принял двойную порцию коньяку для храбрости, зажевал мускатным орехом, он отбивает запах алкоголя.

Небольшой особняк на тихой улочке. Надпись на медной табличке: «Посольство Республики Аргентина. Консульский отдел». Прохожу мимо полицейского, стоящего в полосатой черно-белой будке с автоматом на плече. Вхожу в вестибюль. Никого. Может, слишком рано? Пробегает темнокожий слуга-суданец, в белом одеянии, с подносом, на котором стоят фарфоровые чашечки и медный кофейник. Пахнуло ароматом свежеприготовленного кофе.

— Мистер? — замедлил о шаг, вопросительно глядя на меня.

— А где тут консульство? — спросил я его по-английски (ведь он тоже обратился ко мне по-английски).

— Сюда, мистер, — указал он на одну из дверей, выходивших в вестибюль, на которой табличка «Консульский отдел», Ф. Маркес. Захожу вслед за слугой, который, подойдя к столу, с поклоном поставил поднос с кофе перед сидевшим спиной к окну чиновником.

— Сеньор Маркес! Вот молодой человек, он к вам по делу, — сказал слуга и сразу же вышел.

— Проходите, сеньор, — сказал приветливо чиновник, смуглолицый худощавый молодой человек среднего роста с усиками, в очках в металлической оправе. — Чем могу быть полезен? Вы говорите по-английски? Тем лучше. Я здесь не так давно и арабский еще не освоил.

— Видите ли, — сказал я, предъявляя ему свидетельство о рождении и удостоверение (вид на жительство) апатрида, отпечатанное на голубом картоне (оно было передано мне резидентом накануне), — я родился в Аргентине и хотел бы выяснить вопрос относительно своего гражданства.

Мельком взглянув на голубые корочки, он принялся внимательно изучать свидетельство о рождении.

— Вы не говорите по-испански?

— Нет, поскольку мне никогда не приходилось вращаться в испаноязычной среде. Из Аргентины меня увезли еще ребенком, и я не имел возможности изучить испанский язык.

Сеньор Маркес, прихватив мои документы и еще какие-то бумаги, направился к выходу.

— Подождите в вестибюле, пожалуйста, — жестом пригласил он меня пройти в вестибюль, а сам скрылся за дверью с табличкой «Консул».

Минут через десять он пригласил меня к консулу.

В просторном кабинете за массивным письменным столом восседал лысый брюнет лет сорока, с тщательно ухоженными усами. Маркес стоял рядом. Белоснежная рубашка оттеняла загорелое лицо консула с выбритыми до синевы щеками. На манжетах сверкали золотые запонки. Величественным жестом он пригласил меня сесть.

— Так, значит, фамилия ваша Мерконис и вы претендуете на получение аргентинского гражданства? — сказал он, сверля меня взглядом черных глаз. Его английский был безукоризненным.

— Да, сэр. К тому же я хотел бы выехать в Аргентину.

— А почему же вы раньше к нам не обратились? Отчего ждали столько времени?

— Да как-то было невдомек. А недавно вот совершенно случайно встретился с одним адвокатом, и он мне посоветовал к вам обратиться.

— Какое образование имеете?

— Средняя школа-интернат в Афинах, Греция.

— Кем работаете?

— Механиком в автомастерской.

— Где работаете?

— До последнего времени в Александрии, но недавно хозяин умер, сын не хочет продолжать дело отца и продает гараж, а рабочих увольняет (что соответствовало действительности).

— Где проживаете?

— В пансионате «Зарндис».

— Расскажите вкратце о себе.

Рассказал в соответствии с легендой. Маркес в эго время делал у себя в блокноте пометки. Я ответил еще на ряд вопросов. Затем консул спросил:

— А вы знаете, что каждый гражданин Аргентины должен в обязательном порядке отслужить службу в армии?

— Да, сэр, я слышал об этом.

— Вас это не смущает?

— Ничуть.

— В случае получения аргентинского гражданства вам ведь придется как можно скорее выехать в Аргентину для прохождения воинской службы в течение одного года в одном из подразделений аргентинской армии.

— Хорошо, я поеду. Какие проблемы?

— Вот и хорошо, — сказал консул после некоторого раздумья. — Подождите в вестибюле.

Минут через двадцать вышел Маркес и пригласил меня к себе в кабинет.

— Мы должны сделать запрос и провести небольшую проверку, — сказал он. — Но я думаю, что все будет в порядке. Напишите сейчас заявление с просьбой о предоставлении вам гражданства нашей страны, давайте-ка заполним вот эту анкету, поскольку она заполняется на испанском, — принесите фотокарточки Для паспорта и военного билета. Позвоните недели через две-три. — И он дал мне свой телефон.

Выйдя из посольства, я на всякий случай еще раз проверился, по другому заранее подобранному маршруту. Хотя за все время моего пребывания в стране наружного наблюдения я не обнаружил, но это не означало, что его могло не быть в этот раз. Мероприятие было крайне ответственным, и египетской контрразведке совсем необязательно было знать, что стажер из советского посольства зачем-то посещает посольство Аргентины.

Переодевшись дома, я составил подробный отчет и направился в посольство. Там я отыскал Геннадия, который являлся моим наставником, и вместе с ним мы пошли к резиденту.

Резидент работал советником посла.

Я описал ему во всех подробностях свой визит в аргентинское посольство. Он слушал очень внимательно, делая пометки у себя в блокноте и время от времени задавая мне вопросы. Они вместе с Геннадием расспросили меня о том, как меня приняли в консульском отделе, о чем спрашивали и каким тоном.

— Было бы неплохо, если бы вы недели через две наведались в посольство и отнесли фотокарточки, а заодно справились бы, как обстоят дела с вашим гражданством, — сказал в конце беседы резидент. — А завтра поезжайте в Александрию и продолжайте изучать город. Там и сфотографируйтесь. На первый взгляд как будто все прошло нормально. Все решит ваш второй визит.

Через две недели я снова пришел в аргентинское консульство.

— Как обстоят дела, мистер Маркес? — спросил я, передавая фотокарточки.

— Ответ на наш запрос еще не пришел. Зайдите через неделю-две.

Через две недели я снова приехал из Александрии в Каир.

— Могу вас порадовать, — сказал Маркес, он торжественно потряс в воздухе двумя документами: в левой руке были темно-синие корочки с золотой тисненой надписью «Республика Аргентина», а в правой — бежевого цвета книжица, похожая на записную книжку, — военный билет. — С нашим паспортом вы можете без всяких виз пересекать все страны Западной Европы и Северной и Южной Америки. Со всеми странами, кроме Советского блока, конечно, у нас имеются соответствующие соглашения. А вот это — военный билет, — показал он мне бежевую книжицу, — Это будет вашим основным документом по прибытии в Республику Аргентину. Прибыв в Буэнос-Айрес, вы должны будете незамедлительно явиться по адресу, указанному в военном билете. Это военный комиссариат. Там, на шестом этаже расположен отдел, ведающий делами аргентинских граждан призывного возраста, прибывающих из-за границы. Вы там должны будете стать на учет и решить вопрос о прохождении воинской повинности. Мы уже направили туда отношение, так что вас там будут ждать. Поздравляю вас с получением аргентинского гражданства и желаю вам успехов в дальнейшей жизни. — И он пожал мне руку.

Я вышел, ошалевший от радости, не веря еще, что все завершилось столь удачно. Во внутреннем кармане пиджака у меня лежали документы, с которыми я мог ехать куда угодно и жить где только мне захочется. Я зашел в магазин, купил бутылку самого дорогого виски и коньяк «Метакса» и вернулся в посольство. Маркес вначале взглянул на меня с недоумением, затем лицо его расплылось в довольной улыбке:

— Сегодня у нас действительно торжественный случай. Давайте-ка откроем этот коньяк, а кофе нам сейчас принесут.

Вошел слуга с подносом.

— За новоиспеченного гражданина Республики Аргентина, — торжественно произнес Маркес, поднимая шарообразный бокал, на дне которого плескался коньяк.

— Присоединяюсь к вашему тосту. Это самый важный момент в моей жизни. — Мы сделали по глотку «Метаксы», затем по глотку кофе.

— Имейте в виду, что служба в армии поможет вам обзавестись хорошими связями, которые в будущем вам пригодятся, — сказал он на прощанье.

Придя вечером в наше посольство, я хотел было передать отчет Геннадию, но он, как и в прошлый раз, повел меня к резиденту.

— У вас, я вижу, хорошие новости, — сказал резидент, глядя на мое сияющее лицо. — Ну, похвалитесь, что там у вас за улов?

Я протянул ему только что полученные аргентинские документы. Резидент внимательно их рассматривал.

— Ну, вы просто молодец, — похвалил он меня. — Поздравляю вас с получением нового гражданства. Будем считать, что вы выполнили самую важную и наиболее ответственную часть своего задания. Это просто здорово! Это ведь, по сути, то, ради чего вы сюда приехали. — И он потряс в воздухе моими документами.

— Что, можно собирать чемоданы?

— Ишь, какой ты прыткий. Небось по жене скучаешь?

— Как не скучать? Я ведь и женился-то всего лишь в прошлом году. Что-то давно нет от нее известий.

— Как так нет? А вот и есть. — И он поднял трубку внутреннего телефона.

— Анатолий, зайди ко мне и захвати почту для Мартынова.

Вошел шифровальщик и вручил мне письмо (как всегда, в распечатанном конверте, что каждый раз вызывало во мне волну возмущения).

— Вот, держи, — сказал резидент, передавая мне конверт. — А документы мы отправим в Центр диппочтой. — С этими словами он взял плотный конверт и, надписав его, вложил в пего мои документы и убрал в сейф.

— Вот что, — сказал резидент. — На днях вернется из командировки Василий. Он у нас работает по вашей линии. Толковый парень. Он приедет к вам в Александрию, и вы с ним недельки две интенсивно поработаете над вашей легендой. Затем вернетесь сюда и составите отчет о проделанной вами работе за весь период командировки. И лишь после этого можете готовить чемоданы. И никак не раньше. Вопросы есть?

— Вопросов нет.

— Ну, тогда счастливо.

На следующий день утром дизельным поездом я выехал в Александрию.

…Моя работа близилась к концу. Несколько дней и ночей мы просидели с вернувшимся из Йемена Василием, составляя отчет о проделанной работе, ползали по картам, листали справочники, неистово стучали на машинке. Он преподал мне наглядный урок самоотверженности в работе, за что я ему был очень благодарен.

Далее — борт нашего теплохода «Победа». Заходы в Пирей, Стамбул, Констанцу. И вот, наконец, Одесса. Поезд Одесса— Москва. Раннее мартовское утро. Медленно надвигаются своды Киевского вокзала. Москва.