Глава пятая ШТУРМ МОНКАДЫ

Глава пятая

ШТУРМ МОНКАДЫ

Фульхенсио Батиста был необразованным человеком и слабым политиком. Обидчивый и высокомерный, он во всем старался копировать своего кумира Наполеона Бонапарта. Знакомым он признавался, что сравнивает «заговор сержантов» 4 сентября 1933 года с 18 брюмера, а военный переворот 10 марта 1952 года – с возвращением Наполеона с острова Эльба. Правда, искренне верил, что не повторит финал Наполеона. И в конце жизни его будут ждать успех и слава, а не забвение и одиночество. Кроме того, Батиста исповедовал языческую веру и в решающие для него моменты, особенно когда находился на вершине власти, обращался за советами к личному колдуну. У него был талисман–божок, принадлежавший в Средние века вождю одного из африканских племен. Об этом удивительном талисмане речь пойдет в другой главе.

Фульхенсио Батисту не зря называли «королем переворотов». Этот бывший сержант, который во время своего первого президентства сам себя произвел в генералы, оказался мастером дворцовых интриг. Причем он не выдумывал какие–то сложные схемы и не плел хитроумные комбинации, чтобы прийти к власти. Он следовал двум самым важным правилам почти всех латиноамериканских заговоров и переворотов. Во–первых, знал, что «внезапно взять власть» в Латинской Америке можно, склонив на свою сторону армию, – нужно просто дать военным установку поставить на место слабовольных гражданских. Во–вторых, не дразнить и не обижать американцев, выполнять их просьбы и поручения, не зарываться и помнить, «кто старший в латиноамериканском доме». Его вовсе не беспокоило то, что компетентным американским органам хорошо известно о его связях с мафией. Однако он не учел того факта, что американцы, используя в своих интересах «людей во власти в Латинской Америке», как правило, позже избавлялись от них, как от отработанного материала.

Людей, обиженных на власть (гражданских и в армейской среде), на Кубе было предостаточно. «Аутентики» перекрыли доступ во властные структуры военным, к началу 1950–х годов полностью «выкурив» из ключевых государственных структур сподвижников Батисты.

«Я верну вас во власть!» – обещал высокопоставленным офицерам Батиста. К тому времени, когда депеша Фульхен–сио Батисты о том, что отныне «он – правительство», дошла до президента Прио Сокарраса, в главном военном гарнизоне Гаваны – крепости Колумбия по призыву Батисты, приехавшего туда заранее, уже собрались несколько тысяч военнослужащих.

Оппозиция не смогла, вернее, побоявшись, не оказала генералу и его сподручным серьезного сопротивления. Силы, которые до 10 марта 1952 года считали Фульхенсио Батисту своим противником, вскоре присягнули ему. Республиканская, Либеральная и часть Демократической партии Кубы сразу же перешли на сторону Батисты.

Весть о перевороте, который замыслил Батиста, не стала для Фиделя сенсацией. Он хорошо знал повадки Батисты, анализировал предвыборные расклады. Неожиданностью стало другое – как быстро и, главное, без какого–либо сопротивления со стороны законно избранных властей он был осуществлен.

Ранним утром 10 марта 1952 года ситуация еще была далеко не такой безнадежной. Военные еще не вышли из своей ставки, в Гаване не начались столкновения. Действовать надо было стремительно, не теряя ни минуты. Десятки студентов, высыпав из университетского городка на пустынные улицы столицы, устремились к президентскому дворцу, чтобы уговорить президента Прио Сокарраса принять решительные меры. Фидель был во главе этой толпы.

«Когда произошел переворот Батисты, у меня уже была выработана стратегия на будущее: запустить революционную программу и организовать народное восстание, – рассказывал впоследствии Кастро. – С того момента у меня в голове была концепция борьбы и фундаментальной революционной идеи: взятие власти революционным путем»[84].

Толпа студентов подошла к президентскому дворцу в восьмом часу утра. Прио Сокаррас согласился принять группу делегатов, среди которых был Фидель. Студенты попросили главу государства выдать им оружие, чтобы защищать законную власть. Сокаррас пообещал, что через некоторое время грузовики с оружием прибудут в университетский городок, и призвал молодежь вернуться в общежитие. Однако это обещание оказалось лживым. Прио Сокарраса беспокоило только одно – остаться в живых и найти способ покинуть столицу.

Тем временем Фидель продолжил мобилизацию наиболее радикальных студентов и настроенных по–боевому членов молодежного крыла «ортодоксов». Он вступил в переговоры с некоторыми руководителями этой партии. На словах все они были за вооруженную борьбу против военных мятежников во главе с Батистой. Действия Фиделя одобряли, к его мнению прислушивались. Но вскоре Кастро убедился, что все это фальшь. А затем до студентов дошла информация о том, что Прио Сокаррас покинул президентский дворец и укрылся в мексиканском посольстве.

Время было потеряно. Молодежь в университетском городке, так и не дождавшись «оружия от Прио Сокарраса», стала разбредаться по домам. Рядом с Фиделем остались чуть больше сотни человек. У многих из них, конечно, было оружие, пистолеты, с которыми ходил в кармане каждый уважающий себя гаванский студент. Но разве с ними можно противостоять профессиональным военным?

В полдень Фульхенсио Батиста устроил пресс–конференцию, на которую пригласил журналистов ведущих кубинских изданий и иностранных корреспондентов. Исповедуя главный пропагандистский принцип тиранических режимов – «Самая большая ложь и есть настоящая правда», Батиста заявил журналистам, что якобы Прио Сокаррас готовил государственный переворот, чтобы сорвать предстоящие выборы президента – мол, так боялся потерять власть. И его бегство с Кубы лишь подтверждает поговорку: «На воре и шапка горит». Генерал всячески пытался доказать, что явился «кубинцам во спасение».

Чтобы склонить на свою сторону часть колеблющихся военных, Батиста объявил на всю страну, что своим первым указом повышает жалованье полицейским и военнослужащим. Полиция при Батисте станет своего рода «кубинским гестапо», будет пытать и убивать осмелившихся встать в оппозицию к режиму.

Своим указом Батиста расформировал Верховный суд страны, разогнал аппарат прежнего президента, набрал в новый проверенных людей из армейской среды. Прекратил действие Конституции 1940 года, которая была принята, когда Батиста в первый раз стал президентом. Это означало конец избирательной кампании на Кубе, которая к тому времени была в полном разгаре. Он упразднил конгресс, отдав законодательные функции подконтрольному ему Совету министров. Не забыл и своих покровителей – назначив сам себя главой переходного правительства до новых выборов, он обещал защитить американские капиталовложения на Кубе. США закрыли глаза на государственный переворот на Кубе и приветствовали возвращение Батисты на пост главы государства. Фульхенсио Батиста заявил, что приложит все усилия для «подавления коммунистического проникновения», и, если США будут втянуты в войну с Советским Союзом, Куба будет воевать на стороне Штатов. Первые решения Батисты так понравились американцам, что тогдашний посол США на Кубе Артур Гарднер, еще несколько недель назад уверявший в дружбе Вашингтона и Гаваны Прио Сокарраса, теперь заявил, что «история Кубы начинается с 10 марта 1952 года».

21 марта 1952 года временный поверенный в делах СССР на Кубе Фомин посетил заместителя министра иностранных дел Кубы Гюэля, чтобы получить разрешение на въезд в страну советских дипломатических курьеров, которые должны были прибыть в Гавану в тот же день. Гюэль заявил Фомину, что кубинское правительство не может дать такое разрешение, так как оно считает отношения между СССР и Кубой «прерванными». То, что советское правительство не ответило на ноту МИДа Кубы от 11 марта 1952 года о том, что Батиста становится президентом, не поздравило его, означает, что СССР не признает новое правительство Кубы. Советские дипкурьеры, прибывшие 21 марта 1952 года в Гавану самолетом из Мексики, были задержаны на аэродроме, а затем препровождены в самолет, направлявшийся обратно в Мексику. После этого Куба и СССР официально заявили о разрыве дипломатических отношений.

10 марта 1952 года, когда к власти на Кубе пришел Батиста, Фидель Кастро называл одним из самых важных дней в своей жизни. «Винтовку и приказ – вот и всё, что я желал иметь в тот момент», – говорил Кастро. Но ни президент, ни лидеры партии «ортодоксов», проявившие трусость и нерешительность, не рискнули начать вооруженную борьбу с мятежниками. Именно тогда Фидель решил порвать все контакты с политиками подобного рода, которых его младший брат Рауль назвал «людьми–пробками, остававшимися на плаву всегда, при любых политических бурях».

Теперь прогрессивно настроенная молодежь осталась единственной силой, противостоящей Батисте. Федерация университетских студентов возглавляла первые массовые протесты против его режима, начавшиеся чуть позже, в 1953 году. Объединив молодых патриотов, большей частью своих сверстников из молодежной секции партии «ортодоксов», Кастро принял одно из самых главных решений в своей жизни – начать подготовку вооруженного выступления против диктатора.

Фидель с двумя своими товарищами уехал в пригород Гаваны. Здесь в доме одного из активистов молодежного крыла «ортодоксов» написал два документа. Первый – манифест «Военный мятеж», своего рода воззвание к Батисте – стал политической установкой Фиделя и его единомышленников на ближайшие годы. Он был отпечатан на стареньком мимеографе – аппарате для размножения рукописного или машинописного текста. Опубликовать его не рискнула ни одна из газет, даже смелая «Алерта», которая принимала до этого все острые тексты Кастро. Как раз в эти дни отмечалась годовщина самоубийства Чибаса, и друзья Фиделя, соратники по партии, раздавали этот документ всем, кто пришел 16 марта 1952 года на гаванское кладбище Колон почтить память сенатора.

В обращении к Батисте Фидель сразу же перешел в атаку: «Вы совершили переворот не против беспомощного, находившегося в прострации президента Прио, а против народа, да еще сделали это накануне выборов, результаты которых практически были известны заранее <…> Своими действиями вы сеете не мир, а зерна ненависти. Не счастье, а скорбь и горе испытывает наш народ перед открывающейся трагической перспективой <…> Наступил час борьбы и самопожертвования. Отдать жизнь – это значит ничего не потерять, а вот жить в кандалах – это жить в позоре. Умереть за родину – значит стать бессмертным!»[85]

Вторым документом стало обвинительное заключение в отношении Фульхенсио Батисты. Как учили в университете, опираясь только на факты, Фидель Кастро проанализировал антиконституционные и незаконные действия Батисты, приведшие к государственному перевороту, и уже через две недели, 24 марта 1952 года, отнес свое досье в гаванский суд по особо важным и срочным делам. Батиста отменил конституцию, но не отменил уголовный кодекс. Фидель убедительно доказывал, что генерал нарушил семь уголовных статей, что «тянуло» более чем на 100 лет тюремного заключения.

Как и следовало ожидать, в гаванском суде делу «Фидель против Фульхенсио Батисты» не дали хода. Сам диктатор не придал должного значения информации о зяте своего товарища, который во второй раз выступил с обличениями в его адрес.

В первые месяцы после переворота Батиста играл роль этакого либерального диктатора, для укрепления власти которому было вовсе не обязательно бросать скопом своих политических противников в тюрьмы. Ему нужно было решать «важные государственные дела». Бороться не с одиноким бунтарем, а с потенциально опасными коммунистами. Помогать американцам расширять сферы влияния. Наконец, пополнять собственный карман, иначе зачем он вернулся во власть?

По сравнению с аппетитами Батисты «президентские шалости» Прио Сокарраса, оформлявшего землю и недвижимость на подставных лиц, бравшего взятки чаще через посредников, могли показаться детской забавой. Батиста тоже «брал». Но, как правило, лично и миллионами. «Антильский мулатик» не гнушался, как сейчас принято говорить, и «стильных штучек», вроде телефонного аппарата, сделанного из драгоценных металлов. Это была благодарность крупнейшего монополиста в области телефонных услуг на острове – североамериканской корпорации «ITT», которой диктатор «подарил» право повышать по своему усмотрению тарифы на услуги телефонной связи. А в «антологию мирового взяточничества» так и просится история о преподнесенном Батисте ночном горшке из золота, который был любимой «игрушкой» диктатора.

Фидель, по опыту знавший, что неподготовленные военные операции обречены на провал, избрал для себя два главных принципа: дисциплина и конспирация. Это означало, что лидер, которому обязаны безоговорочно подчиняться бойцы, должен лично заниматься их подбором и инструктажем и никого не посвящать в план военной операции: когда и каким образом начнется, а главное, где именно она должна завершиться. Он не сказал о том, что задумал, даже брату Раулю!

Костяк революционного отряда на этапе его становления вместе с Фиделем составили его брат Рауль и члены молодежного крыла «ортодоксов» Хесус Монтане и Абель Санта–мария, которые работали в филиалах американских автомобильных концернов в Гаване. Проанализировав ситуацию, Фидель с товарищами решили начать вооруженную борьбу с Батистой в городе Сантьяго–де–Куба. Во–первых потому, что это отдаленные от столицы места – родная для Фиделя провинция Ориенте, где в лесистых горах Сьерра–Маэстра можно было укрыться. Во–вторых, Батиста и его окружение не рассчитывали, что их противники могут начать вооруженное выступление в провинции. Генерал придерживался принципа: «Кто владеет крепостью Колумбия, тот владеет Кубой», и потому сосредоточил свои силы в этом гаванском гарнизоне. В–третьих, жители Сантьяго–де–Куба и провинции Ориенте, в отличие от аморфных и избалованных гаванцев, на втором этапе операции вполне могли присоединиться к отряду. Три войны за независимость Кубы начинались именно здесь, где традиционно было большое количество рабов. Именно здесь были наиболее сильны антибатистов–ские настроения, и именно в этой провинции погиб «апостол» кубинской революции, легендарный Хосе Марти. В 1953 году исполнялось 100 лет со дня его рождения, и победа над ненавистным режимом стала бы лучшим подарком для кубинского народа.

Чтобы поднять народ одновременно с началом выступления отряда, необходимо было захватить оружие у противника. Фидель решил взять его во второй по величине военной крепости страны Монкада. Там было расквартировано около полутысячи военных, а названа так она была в честь Ги–льермо Монкады – кубинского патриота, героя десятилетней войны за независимость XIX века. Изучая местность и проводя рекогносцировку, Фидель, по его признанию, проехал около 40 тысяч километров! Итак, Фиделю предстояло понять мотивацию каждого из добровольцев, которые решили присоединиться к его отряду, и уже потом обучать их владению оружием, соблюдению жесткой дисциплины и конспирации. Тогда на Кубе «было множество тех, кто выступал против мошенничества, растрат, безработицы, беззакония, несправедливости, – рассказывал впоследствии Кастро. – Но они считали, что причиной этого являются плохие политики, и не могли понять, что именно политическая система лежала в основе всех проблем. Я был убежден, что влияние капитализма, невидимое для большинства людей, воздействовало на человека так, что он этого не замечал. Существовали убеждения, что с неба спустится архангел для управления республикой, и с приходом которого установятся административная честность и порядок, будут строиться школы и никто не будет воровать деньги, выделяемые на здравоохранение и другие социальные цели. Простые люди не могли понять, что такие понятия, как безработица, бедность, нехватка земель и другие подобные проблемы, архангел не сможет решить, поскольку этому противостояла существующая в стране система собственности. Я был полностью убежден, что эту систему нужно искоренять»[86].

Фидель лично принимал каждого новобранца в отряд и с каждым проводил агитационную работу. Сам искал надежных людей среди беднейших слоев населения. Отбирал их по таким критериям: человек должен быть патриотом, ненавидеть режим Батисты, быть преданным делу и товарищам, честным, ответственным, готовым идти на смертельный риск. Фидель разговаривал с каждым кандидатом по многу часов ежедневно. Аргументы Фиделя Кастро носили большей частью политический и идейный характер. Большинство в отряде составляла молодежь, примкнувшая к партии «ортодоксов». Приученная к дисциплине, она сразу же стала оправдывать его надежды. А вот принимать в отряд коммунистов и членов организаций католической молодежи, которые были связаны со своими структурами строгой партийной дисциплиной, Кастро не спешил.

Для встреч и бесед с людьми, которые пожелали присоединиться к его отряду, был выбран основной, гаванский офис партии «ортодоксов» по адресу: Прадо, 109. Всем было известно, что туда ежедневно приходило много народу, чтобы пообщаться на животрепещущие темы. Кастро собирал пять—семь добровольцев в небольшой комнате. Людей, которые подходили ему, Фидель сразу же ставил в своеобразную зависимость от себя, при этом не посвящая в свои конечные планы. Вскоре отряд разросся до 1200 человек. Это были молодые парни в возрасте 20—24 лет, проживавшие в Гаване или ее пригородах. Только двоим добровольцам было за тридцать.

Уже после победы кубинской революции историки и исследователи обратили внимание на то обстоятельство, что в отряде Фиделя Кастро, который намеревался выступить в Сантьяго–де–Куба, почти все бойцы были потомками испанских эмигрантов. Главный упор в идеологической подготовке делался на знакомство с марксистскими трудами. «Если бы мы не изучали марксизм, если бы мы не узнали из книг о политической теории Маркса и если бы мы не были вдохновлены Марти, Марксом и Лениным, мы не смогли бы даже представить себе революцию на Кубе, потому что группа людей, из которых никто не учился в военной академии, не смогла бы начать войну против армии, хорошо организованной, хорошо вооруженной и хорошо обученной, и одержать победу практически без потерь»[87], – вспоминал эти годы Фидель Кастро.

Инструктаж и обучение новобранцев огневой подготовке взял на себя Педро Мирет, студент инженерного факультета Гаванского университета. Хороший стрелок, давний знакомый Фиделя, он с первых дней вошел в руководящий состав движения. (Позже, в революционном правительстве Кастро Педро Мирет займет пост министра сельского хозяйства.) Пользуясь хорошей репутацией у администрации альма–матер, Мирет по вечерам и ночам организовывал во дворе и в подвальном помещении Гаванского университета занятия по военной подготовке. Такие же занятия проводились в охотничьем клубе в Серро и в провинции Пинар–дель–Рио. Молодые люди могли спокойно тренироваться, не боясь быть разоблаченными. Во–первых, потому что по–прежнему сильной была автономия самого университета и полиция должна была получить специальное разрешение, чтобы войти на его территорию. Во–вторых, потому что окружение Батисты искало врагов в более взрослой среде политических оппонентов, а «студенческие забавы» даже не принимало в расчет. Спецслужбы Кубы полагали, что гораздо большую опасность представляют эмигранты, группирующиеся вокруг бежавшего из страны Прио Сокарраса.

Тренировки повстанцев в Гаванском университете по легенде должны были представляться как обычные занятия студентов – будущих солдат и офицеров по общевойсковой подготовке. Кстати, уникальность кубинской революции заключалась в том, что среди ее участников не было ни одного профессионального военного!

Все постигалось путем проб и ошибок. Огневая подготовка проходила… в обычных тирах Гаваны. Причем в целях соблюдения конспирации некоторым бойцам, учитывая их типаж, изменялась внешность.

По предложению Педро Мирета была введена так называемая система революционных «сот и ячеек». Отряд разбивался на небольшие группы, по шесть—восемь, но, как правило, не больше 10 человек, они знали только своего командира и друг друга под псевдонимами. Каждая из таких ячеек была нацелена на выполнение своей специфической задачи, о которой бойцы узнавали непосредственно перед боем.

Фидель, понимавший важность не только устного, но и печатного слова, настоял на выпуске бюллетеня под названием «Обвинитель». Он осознавал, что тем самым нарушает правила конспирации. Но не в его характере было уходить в подполье. Эта «газета–листовка» печаталась на имевшемся у Абеля Сантамария ротаторе.

Фидель писал статьи в «Обвинитель» под псевдонимом «Алехандро» («Александр»), выбранный в честь Александра Македонского. Это имя являлось революционным псевдонимом Фиделя до самой победы в 1959 году.

В этом бюллетене 16 августа 1953 года была напечатана статья «Критический обзор деятельности Партии кубинского народа („ортодоксов“)», в которой Кастро давал понять, что обрывает все контакты с партийными коллегами и встает на свой революционный путь.

Агенты батистовских спецслужб до поры до времени не обращали внимания на эти листовки, полагая, что это часть внутренних разборок в партии «ортодоксов», которые были на руку новым властям. Но когда Фидель Кастро в своей статье «Я обвиняю» не просто осмелился покритиковать, а назвал президента «верным псом империализма, холуем всех послов», терпение спецслужб лопнуло. К тому же им стало известно, что молодые оппозиционеры создали подпольную радиостанцию и намереваются выйти в эфир. И однажды на квартиру, где хранился радиопередатчик, ротатор и листовки, нагрянула полиция. Она арестовала Абеля Сантамария, Мельбу Эрнандес и Хесуса Монтане, а технику конфисковала. К счастью, полиция отнесла действия арестованных к «забавам молодости» и, строго предупредив их об ответственности в дальнейшем, освободила из–под стражи. Фидель Кастро лишь по счастливой случайности не засветился в полиции. Он понял, что совершил ошибку, и решил ради конспирации прекратить на время любые публичные антиправительственные выступления, всякие «выходы в народ и эфир».

Фидель все реже бывал в семье. Посвятившая себя воспитанию сына Мирта была абсолютно безразлична к «революционным исканиям» супруга. К тому же на нее оказывали сильное давление родственники. Ее брат Рафаэль, начинавший как руководитель молодежного крыла батистовской партии, стремительно делал карьеру. Генерал–диктатор не забывал людей, которые остались ему верны, когда он был в опале. Более того, он не забыл одарить семью Диас–Ба–ларт, с которой он сохранял дружеские отношения. Батиста назначил молодого Рафаэля Диас–Баларта заместителем министра внутренних дел. Он передал под его начало тайную политическую полицию, которая должна была следить за оппозиционерами. Таким образом, брат Мирты стал одним из главных идейных противников и врагов ее мужа, Фиделя Кастро. И она, по сути, должна была выбирать, образно говоря, между «зовом предков» и любовью к мужу. В общем, супружеская жизнь дала трещину. Как раз в этот момент Фидель познакомился со светской львицей Гаваны Нати–дад – «Нати» – Ревуэльта. Это была девушка из богатой семьи, обладавшая «мятежным духом и революционным шармом». Она считала себя социалисткой.

«Когда Фидель встретил Нати в начале 1950–х, она казалась кинозвездой, которую боги искупали в оливковом масле, как Аву Гарднер и Риту Хейворт. У нее были большие зеленые глаза, прекрасный рот и волосы цвета воронова крыла. Она была сиреной, которую растили для хорошего замужества»[88], – писала биограф семьи Ревуэльта Уэнди Джимбел.

Молодая и не менее страстная, чем Фидель, Нати была замужем за старым и уважаемым столичным кардиологом, на прием к которому ходили сливки «гаванского общества». Без ее участия не обходилось ни одно сколь–нибудь значимое светское мероприятие в Гаване. Услышав впервые пламенную речь Фиделя на одном из митингов, Нати Ревуэльта не могла не поддаться его магнетизму. Однажды товарищи по партии попросили Нати спрятать Фиделя на время в ее квартире, когда врач находился на дежурстве. Ключи от элитной квартиры в самом престижном гаванском районе Ведадо Натидад передала Фиделю в конверте, пропитанном ароматом дорогих духов «Шанель». Так начался роман пылкой красавицы и революционного романтика. Для Фиделя Кастро он стал своего рода продолжением его второй, скрытой от чужих глаз, жизни: встречи любовников проходили втайне от всех. Одна из подруг Нати позже вспоминала: «Как только любящая женщина появилась в вестибюле и молодые люди взглянули друг на друга, они, словно пораженные ударом молнии, ослепли и оглохли, сфокусировав весь мир друг на друге. К тому же эта связь для нее ассоциировалась с началом политической деятельности, увлекающей и мятежной, как сама молодость. А он стоял перед красивым храмом и жаждал в него войти»[89].

Нати Ревуэльта стала играть важную роль не только в личной жизни Фиделя, но и в подготовке молодых патриотов к вооруженному выступлению. Энтузиазм, горячность, активность Нати, не порывавшей с аристократическими кругами, но искренне помогавшей революционерам, не могли не прийтись по душе будущему лидеру революции. Нати Ревуэльта была так влюблена в Кастро, что продала свои фамильные драгоценности и подарки мужа, чтобы «поучаствовать деньгами» в тайной деятельности молодых революционеров.

А деньги будущие повстанцы были вынуждены собирать, что называется, «с миру по нитке». За четырнадцать месяцев в ряды революционной организации вступили 1 200 человек. Было создано около 150 боевых и мобильных ячеек.

В своей речи на суде, известной под названием «История меня оправдает», Фидель рассказал: «Мы собрали свои средства лишь благодаря беспримерным лишениям. Например, юноша Эльпидио Coca продал свою должность и однажды явился ко мне с 300 песо, как он сказал, „для нашего дела“.

Фернандо Ченард продал аппаратуру из своей фотостудии, в которой он зарабатывал себе на жизнь. Педро Марреро отдал на подготовку восстания свое жалованье в течение многих месяцев, и пришлось строго ему приказать, чтобы он не продал также свою мебель. Оскар Алькальде продал свою лабораторию фармацевтических товаров. Хесус Монтане отдал деньги, которые он копил более пяти лет. Так поступили многие другие»[90].

С большим трудом революционеры собрали смехотворную по тем временам сумму, чтобы «делать революцию», – около 20 тысяч песо. На эти деньги можно было вооружить лишь чуть более полутора сотен бойцов, и то не профессиональным оружием, а охотничьим, малокалиберными винтовками, которые продавались свободно в оружейных магазинах. К тому же на руку повстанцам было то, что такое оружие продавалось без регистрации имен покупателей.

В 1999 году Фидель под смех и аплодисменты участников I Международного конгресса по культуре и развитию, проходившего в гаванском Дворце съездов, рассказывал о тех годах с присущей ему иронией: «Нам выпало приобрести революционное сознание, когда уже были самолеты, танки, пушки, средства связи и многое другое, о чем в то время не было даже представления; но поскольку мы верили в определенные принципы и исходили из определенной традиции, мы разработали идею вооруженной борьбы, ее стратегию и тактику. Русские, советские не имели к этому никакого отношения – никто; как никто не поставлял нам никакого оружия, не давал нам ни гроша. Только потом в этом полушарии возникли революционные движения, располагавшие десятками миллионов долларов. Однажды я подсчитал, во сколько обошлись Монкада, „Гранма“ и война в Сьерра–Маэстра, и, возможно, я не ошибусь, если в сумме все это даст 300 тысяч долларов. Так что можно записать еще этот пункт в нашу пользу и сказать, что мы совершили самую дешевую в мире революцию»[91].

К тому же, как выяснилось позже, на суде, эти охотничьи ружья и винтовки были приобретены в кредит и рассрочку через проверенных лиц. Фидель, сам выбиравший для бойцов ружья, отдал предпочтение бельгийским охотничьим ружьям 12–го калибра и американским легким полуавтоматическим, но эффективным в ближнем бою винтовкам 22–го калибра «М–1 спрингфилд». На вооружении в отряде был лишь один автомат 45–го калибра «томпсон», который Фидель считал лучшим оружием для обороны позиций.

Фидель начал разрабатывать операцию по захвату крепости Монкада. Но, поскольку на собранные деньги можно было приобрести не более 150—160 единиц оружия, штурмовать крепость могли только примерно полторы сотни бойцов, а не весь отряд. Те, кто оставались «за бортом», должны были быть в боевой готовности, чтобы присоединиться к отряду после того, как в руки бойцов попадет оружие правительственной армии.

Но еще нужно было решить проблему экипировки. И Фидель придумал гениальный ход. Памятуя о том, какой эффект произвел заговор сержантов 1933 года и как стремительно он произошел, Фидель распорядился раздобыть или пошить для штурмовиков армейскую форму непременно с погонами сержантов батистовской армии. Он знал, что военные, особенно младший армейский состав, часто, почти задаром, продают запасные комплекты формы крестьянам в период сезонных работ. Благодаря солдату, внедренному в гаванскую казарму Колумбия, было приобретено около 100 комплектов армейской формы.

Остальные комплекты были изготовлены из типовой армейской ткани группой женщин–революционерок. Таким образом, все члены отряда превратились в «сержантов» ба–тистовской армии. Революционеры, многие из которых до штурма не знали лично друг друга, должны были распознавать своих в бою по типу оружия, а главное, по обуви – неармейской.

Теперь предстояло найти перевалочный пункт – место в окрестностях Сантьяго, куда накануне штурма должны были прибыть небольшие отряды бойцов. И тут пригодился Ренато Гетарта, единственный из бойцов житель Сантьяго и один из четырех человек, вместе с Фиделем, Абелем Санта–мария и Хесусом Монтане, знавший конечную цель штурма. Гетарта досконально знал Сантьяго и его окрестности. Он понимал, что для сбора штурмовиков необходим объект, находящийся в отдалении от дорог и скрытый от посторонних глаз. (То, что в отряде был только один человек из Сантьяго, который мог ориентироваться на местности, сыграет отрицательную роль во время атаки.)

Ренато нашел неподалеку от Сантьяго небольшую ферму «Сибоней», которая сдавалась в аренду. Роль новой «хозяйки фермы» должна была играть Айде Сантамария, сестра Абеля, которой, по легенде, надоело жить в городе, и она решила переехать в сельскую местность и разводить в

«Сибонее» кур. На территории фермы очень пригодился пустой глубокий колодец – его переделали под оружейный склад. Там даже оставалось место, где могли спрятаться несколько бойцов. Кроме того, на ферме был сооружен закрытый навес якобы для содержания клеток с живностью. На самом деле там планировалось поместить часть автомобилей, на которых бойцы должны были двинуться к крепости Монкада.

Штурм был намечен на 26 июля, на третий день ежегодного карнавала в провинции Ориенте. Организаторы операции не случайно выбрали именно этот день. Они знали, что во время карнавала в Сантьяго будут запускаться фейерверки, и никто, привыкнув к пальбе, не будет обращать особого внимания на канонаду и выстрелы. Кроме того, и солдаты, и офицеры в эти дни, как правило, получали увольнительную, расслаблялись, утрачивали бдительность. Наконец, участием в карнавале можно было объяснить приезд в Сантьяго такого большого количества молодых людей на машинах, чтобы повеселиться. Айде Сантамария как бы невзначай упомянула в беседе с местными жителями, что к ней приедут «развеяться» друзья из Гаваны. В дни карнавала снять номер в приличном отеле Сантьяго было большой проблемой, и гаванцы нередко снимали комнаты и дома у местных жителей. Айде Сантамария, без лишних вопросов и не вызвав подозрений, купила в местной лавке двадцать матрасов, на которых могли «переночевать гости».

Самой сложной проблемой было доставить на ферму оружие. Везти его с собой в машинах по дорогам, где было много полицейских, было рискованно. Поэтому решили доставлять винтовки на «Сибоней» заранее, небольшими партиями.

Сбор всех групп был назначен на вечер 25 июля. 165 участников штурма должны были приехать на ферму «Сибо–ней» на машинах. Некоторым командирам «ячеек» приказали взять машины напрокат не в Сантьяго, а в столице «покататься» на них по улицам Гаваны, чтобы проверить, нет ли слежки, и в случае чего сбить с толку противника. Для каждой ячейки было назначено свое время прибытия на ферму. Большинство повстанцев остановились в квартирах жителей в Сантьяго.

Фидель выехал из Гаваны в Сантьяго в ночь на 25 июля. Ему предстояло преодолеть с водителем около тысячи километров. По пути он заехал в магазин оптики, где приобрел очки. Уже тогда Фидель страдал близорукостью и взял запасные, на случай, если первые потеряет или повредит в бою. Когда вечером 25 июля на ферме «Сибоней» собрались все группы, Фидель и Абель Сантамария обнародовали план операции и «расписали» роли для всех участников штурма. Все было организовано так, чтобы исключить малейшую утечку информации. Даже родной брат Фиделя Рауль до последнего момента не знал, какой объект предстоит атаковать. Фидель посвятил участников операции в свои планы лишь за час до операции.

Но до этого часть бойцов была направлена Фиделем Кастро и Абелем Сантамария для захвата еще одной военной крепости – Баямо, находившейся в двухстах километрах от Сантьяго. Повстанцы рассчитали, что, когда поднимется тревога, первые войсковые подразделения направятся в Сантьяго не из столицы, а из провинции. Взятие Баямо было необходимо в стратегическом плане, для того чтобы повредить железнодорожный мост над рекой Кауто, в нескольких километрах к северу от этой крепости.

В итоге на ферме «Сибоней», помимо Фиделя, осталось еще 134 человека, включая двух женщин – Мельбу Эрнан–дес и Айде Сантамария, которые были взяты в отряд в качестве медсестер. Фидель Кастро объявил бойцам, что атака Монкады состоится в 5 утра, что это «дело рискованное и потому добровольное», а затем попросил тех, кто твердо решил идти за ним, сделать шаг вперед. На своем месте остались 11 человек.

Фидель разделил отряд на три штурмовые группы. Первая, которую возглавил он сам, насчитывала 90 человек. Именно на нее возлагался штурм самой крепости. Восемь человек, в том числе Хуан Альмейда, Хесус Монтане и Ре–нато Гитарта, должны были выдвинуться вперед и бесшумно разоружить часовых у ворот Монкады, затем пропустить внутрь основную колонну автомашин. Бойцам этой ударной группы предстояло стремительно ворваться в казарму и арестовать спавших солдат. У этой группы оказалось самое тяжелое задание: захватить штаб, из которого мог быть подан сигнал тревоги в Гавану.

Другая группа, численностью 24 человека, включая врача и двух медсестер, под руководством Абеля Сантамария должна была захватить здание госпиталя и вести в случае необходимости огонь по казарме с тыла, прикрывая отход основной группы. Сантамария должен был занять место командующего всем отрядом в случае гибели Фиделя.

Второй группе поддержки под руководством Рауля и состоявшей из десяти человек предстояло занять здание суда, установить на его чердаке автомат–пулемет и держать под контролем верхние этажи и крышу казармы. Фидель знал, что гарнизон крепости Монкада был вооружен полуавтоматическими винтовками М–1, автоматическими винтовками и пулеметами 30,06 и 50–го калибров и гранатометами. А на крыше казармы было установлено несколько зачехленных пулеметов.

В случае благополучного исхода операции Фидель Кастро и его ближайшие соратники собирались выступить по радио с обращением к кубинскому народу, призвать его к вооруженному восстанию против режима Батисты. А затем, забрав оружие из крепости, укрыться в горах Сьерра–Маэстра и продолжать борьбу.

Годы спустя после штурма Фидель подробно объяснил, что делали бы повстанцы в случае удачного начала операции: «Если бы мы взяли Монкаду, три тысячи единиц оружия было бы в наших руках. Все мы были „сержантами“. Одна прокламация „Восстание сержантов“ должна была повергнуть в хаос ряды наших врагов. Те, кто находились в тюрьме, должны были бы послать письма всем начальникам эскадронов о „новом восстании сержантов“, которое было на Кубе недавно, и эти сержанты смогли добиться многого.

Сразу же после этого мы бы идентифицировались и сказали бы, кто на самом деле взял Монкаду. Потом мы бы распространили оружие по городу, чтобы защититься в случае атаки с воздуха. Для них неважно, есть ли солдаты в крепости или нет. Мы планировали немедленно вынести все оружие из зданий, потому что первая контратака должна была быть с воздуха. Нас беспокоила главная дорога, по которой должны были пойти войска для контратаки. Поэтому наша вторая группа атаковала Баямо. Было необходимо перегородить мост через Кауто на Центральной дороге <…> После крепости мы бы оккупировали местное сельское радио. У нас были готовы все законы, призвание народа к массовой забастовке»[92].

«Мы представляли собой всего лишь группу людей и не исходили из того, что сможем своими силами свергнуть батистовскую тиранию, нанести поражение армии, нет, – вспоминал Фидель события того рокового дня. – Однако мы полагали, что эта группа людей могла первыми взять в свои руки оружие и начать вооружать народ. Мы знали о том, что хотя группки людей не хватит для свержения режима, однако этого может быть достаточно для того, чтобы дать толчок к выходу громадной энергии народа, который безусловно был способен смести этот режим»[93]. Позже Фидель говорил, что, если бы 26 июля 1953 года у него было еще 200 бойцов или хотя бы 20 ручных гранат, штурм Мон–кады мог бы завершиться победой.

Перед тем как выдвинуться к казармам, Фидель выступил с короткой речью: «Товарищи! Через несколько часов вы сможете оказаться победителями или побежденными, но знайте это, товарищи, как бы то ни было, наше движение победит! Если завтра мы победим, быстрее сбудутся чаяния Марти. Если этого не случится, наше выступление послужит для всего народа Кубы призывом подхватить знамя и идти вперед. Народ поддержит нас в Ориенте и по всему острову. Поколение столетия Марти! Как в 1868 и 1895 годах, здесь, в Ориенте, мы первыми провозглашаем: „Свобода или смерть!“»[94]

После этого к бойцам обратился Абель Сантамария, затем слово снова взял Фидель. Он попросил по возможности избегать убийств солдат и попытаться взять казармы, «нанеся внезапный удар». Каждому из бойцов был выдан стакан молока «на дорожку», и в 4 часа 45 минут они на 16 машинах, примерно по восемь человек в каждой, двинулись в центр города, к Монкаде. Фидель также учел и то, что Сантьяго находится на востоке Кубы и солнце там вставало примерно на полчаса раньше, чем в столице. Таким образом, в 5.15 утра, в то время когда должна была начаться сама операция и все солдаты еще спали, уже было достаточно светло, чтобы атаковать крепость.

Группа Фиделя Кастро разделилась на две части по 45 человек – основную и резервную. На 12 машинах они направились к Монкаде, в самое сердце Сантьяго. Фидель ехал во второй машине колонны, на расстоянии примерно ста метров от головного автомобиля. Вскоре первая машина выехала на прямую дорогу, ведущую к крепости, и потом свернула на обочину, что сделали и все остальные. Из первой машины быстро высадились семь бойцов, в том числе Рена–то Гитарта, чтобы снять охрану на посту. «Освободите дорогу, сейчас прибудет генерал!» – крикнул он. Опешившие солдаты беспрекословно отдали оружие «сержанту» и пошли в казарму.

Когда десант бойцов уже заходил в крепость, Фидель увидел примерно в 20 метрах от его машины патруль из двух солдат с автоматами Томпсона, которые приготовились стрелять в передовую группу.

Повстанцы, наблюдавшие за объектом во время подготовки к операции, никогда не видели, чтобы патруль появлялся на этом месте. Тем более не могли предположить, что он окажется здесь в столь ранний час. Как выяснилось позже, эти солдаты были дополнительно выделены для охраны казармы на время карнавала. Они приняли эту группу за заблудившихся гуляк. Но тут неожиданно раздался выстрел, который стал роковым и привел к провалу операции.

Вот как описывал эти события впоследствии сам Фидель: «Мне в голову мгновенно пришла мысль: нейтрализовать эту парочку, пока они не начали стрелять в наших товарищей, и завладеть их оружием. Когда я увидел, что солдаты целятся из автоматов в сторону поста, я быстро выбрался из машины, чтобы их схватить. Я шел за ними с ружьем в левой руке и с пистолетом в правой. Я был рядом с ними, за полуоткрытой дверью машины.

Солдаты и не увидели бы наши спрятанные машины, если бы не услышали шум от моей. Тогда они направили оружие в нашу сторону. Я, все еще оставаясь за полуоткрытой дверью, пригнулся. И все, кто был в салоне, тоже пригнулись. Потом нам наконец–то удалось их схватить.

Когда мы пытались нейтрализовать патруль, один наш товарищ выстрелил. Этот выстрел услышали в крепости и подняли сигнал тревоги. Тогда наша первая группа напала на пост. Началась перестрелка. Звуки выстрелов смешивались с сигналом тревоги. Все мои бойцы, как и было задумано по плану, проникли в крепость и взяли здание, достаточно большое, по архитектуре такое же, как и все остальные постройки в крепости. Но это был военный госпиталь, который наша группа не должна была брать по плану»[95].

Резервная группа, почти все бойцы которой имели винтовки, а не легкое охотничье оружие, как аванград, из–за незнания гаванскими водителями местности, прозевала поворот, отклонилась от маршрута и заблудилась в незнакомом городе.

Впрочем, ситуация тогда еще была далеко не безнадежной. Группа Абеля Сантамария успела переместиться к баракам, примыкающим к казарме, захватив больницу. А группа, в которой находился Рауль, без единого выстрела захватила здание суда.

Позже, многократно анализируя ситуацию, Фидель Кастро поймет, что, составляя план операции, он и его товарищи не предусмотрели путей отступления, а самое главное, не продумали, что делать в «нештатной ситуации». Для них такой ситуацией стал невесть откуда появившийся патруль.

В результате началась стрельба, в казарме поднялась тревога, и бойцы лишились своего главного козыря – фактора внезапности. Сражение, которое должно было начаться внутри крепости, произошло за ее пределами. Правда, передовая группа проникла в крепость и успела захватить склад с оружием, а также взять в плен около 50 солдат. Но часовые на крыше уже расчехлили пулеметы и изготовились к стрельбе. В результате группа Абеля Сантамария, которая не должна была в эти минуты вступать в бой, была вынуждена «ввязаться в драку».

Вдобавок у передовой части отряда оборвалась связь как с группой Ренато Гитарта, захватившей пост, так и с отделением Абеля Сантамария. В этих и без того сложных условиях труднее пришлось именно «ячейке» Абеля. Они должны были всего лишь подстраховать бойцов Фиделя. Но именно этой малочисленной «группе огневой поддержки» пришлось «принять весь огонь на себя».

Случилось то, чего больше всего опасался Фидель. Их отряд представлял из себя несколько разрозненных групп, увязших в локальных стычках и к тому же потерявших связь друг с другом. Трагичнее всего складывалась ситуация у отряда Абеля Сантамария. Мало того что у этих бойцов не было достаточно патронов для затяжного боя, они оказались окружены. Группа Абеля специально открыла огонь по казарме с тем, чтобы отвлечь внимание военных от передовой группы, прикрыла ее отход и, как оказалось, пожертвовала собой. Двадцать бойцов во главе с Абелем Сантамария до тех пор, пока не закончились патроны, героически отбивали атаки нескольких сотен солдат. В результате большая часть отряда Абеля, так и не дождавшись ни поддержки, ни приказа к отступлению, попала в плен. Показателен тот факт, что избежать расправы этим ребятам всячески помогали пациенты госпиталя. Они даже дали им больничные халаты, а один из пациентов все–таки сумел спасти самого молодого члена отряда Рамона Ферреса, выдав его за своего внука.

Противники Кастро потом нередко говорили, что Фидель попросту забыл об Абеле Сантамария, который в плену, через несколько часов после захвата, принял мученическую смерть. Вообще критики Кастро часто делали упор на то, что любая яркая «звезда», появлявшаяся на революционном небосклоне рядом с Фиделем, сравнимая с ним по таланту и силе народной любви (Абель Сантамария, Че Гевара, Камило Сьенфуэгос), быстро «сгорала», погибая при до конца невыясненных обстоятельствах. Некоторые студенческие лидеры тоже обвинили Фиделя Кастро в «безответственности и трусости», но ему уже было все равно.

В бою блестяще проявила себя немногочисленная группа под руководством Рауля Кастро. Мало того что его бойцы успели захватить пленных, они разоружили патруль у здания суда и заперли его вместе с пленниками в одной из комнат этого учреждения. Фидель даже не догадывался, в какую сторону ушел его брат. Связь между ними на время была утеряна.

Перестрелка в казарме продолжалась почти два часа. Штурмующих Монкаду революционеров было в 15 раз меньше, чем ее защитников. Стало ясно, что вскоре в Сантьяго прибудут силы из Гаваны. Кроме того, из–за потери фактора внезапности потерпела неудачу операция в Баямо и бойцы, находившиеся там, не смогли захватить и взорвать железнодорожный мост.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.