Пожар
Пожар
Зимой 1973 года Леоновы решили переехать от Белорусского вокзала, где они жили, в более тихое место.
«Наш дом стоял, как остров среди городского транспорта, — вспоминала Наталия Леонидовна Леонова. — С одной стороны улица Горького, не затихающая до поздней ночи, с другой — грузовое движение 2-й Тверской-Ямской, а с торца — переулок Александра Невского с трамваями. Прямо под окнами папиного кабинета находился служебный вход в магазин, к которому вплотную ежедневно подъезжали огромные крытые машины и с шумом, не выключая мотора, разгружали свои товары. Папе в его семьдесят пять лет стало тяжело работать. И ему пообещали организовать обмен квартиры и переезд в новый строящийся дом у Никитских Ворот, в котором мы (мои родители и моя семья) могли бы жить рядом, в соседних квартирах. В течение девяти месяцев мы подъезжали к нашему будущему жилью: вот уже три этажа готово, вот семь, вот уже двенадцатый кончают… остались отделочные работы… Летом 74-го строительство закончилось».
Место, где провел Леонид Леонов последние двадцать лет жизни, — одно из самых уютных в Москве: из окна — просторные виды, но улочка тихая. Рядом сквер и церковь Святого Вознесения.
Леонид Максимович выбрал квартиру на четвертом этаже, предположив, что лучше жить пониже на случай, если лифт будет ломаться (и был, к слову, прав: лифт действительно ломался часто).
Леоновым переезд дался, конечно же, не просто: надо помнить, что Татьяне Михайловне был семьдесят один год, а главе семейства — семьдесят пять.
25 сентября 1974 года Татьяна Михайловна запишет в дневнике: «Когда переехали, устроились, сели мы с Лёней, посмотрели друг на друга, сказали: вот переехали и живы остались!»
«Они собирались эту ночь с 25-го на 26-е провести на новой квартире, — вспоминает Наталия Леонидовна Леонова. — Но почему-то передумали: “Едем на дачу”. Проверили газ, поставили квартиру на милицейскую охрану, и, запирая дверь, папа на электрощитке, находящемся на лестничной площадке, повернул рубильник, чтобы квартира не была под током, и они уехали.
26 сентября я не пошла на работу, так как собиралась отнести наши паспорта на прописку. Еще не было десяти, когда ко мне позвонила соседка:
— В квартире ваших родителей что-то случилось! Наверное, лопнули водопроводные трубы! Вода потоком течет по стеклу!
Я с лестничной клетки увидела окно — так может выглядеть окно бани, где целый день люди льют на себя горячую воду, да и то к концу рабочего дня…»
Приехал муж Наталии Леонидовны, вскрыли дверь. В квартире ничего не горело, не дымилось, но воздух был настолько сгущенно-черным, что зайти в квартиру казалось просто невозможным.
Вызвали пожарных — но и те не смогли войти: их фонари не в состоянии были осветить помещение, где словно бы застыл недвижимо душный, мрачный, темный, плотный снег.
«Я помню, — пишет Наталия Леонова, — у дверей совсем молоденький пожарный, посланный начальником в этот мрак, надевал противогаз, он нервничал, у него дрожали руки, ему было страшно входить в это черное нечто».
Вызвали машину, которая выбила стекла со стороны лоджии. Тьма начала рассеиваться.
«Нам объяснили так: от сильного пламени выгорел в квартире весь кислород, — говорит Наталия Леонидовна, — процесс замедлился, началось затянувшееся тление, забившее все комнаты жирной черной копотью. Если бы хоть одна форточка была бы приоткрыта, пламя уничтожило бы все. Вода на стеклах — от конденсации…
Пожар начался в папином кабинете. Два книжных шкафа лежали на полу, превращенные в пепел и обугленные доски… Паркет прогорел до бетонного перекрытия».
Огонь уничтожил половину уникальной леоновской библиотеки, множество книг XVI, XVII, XVIII веков — издания, которых, возможно, больше и нет на свете.
Татьяна Михайловна записала тогда в дневнике: «…Подъезжаем к нашему дому — стоят пожарные машины, из окон валит дым. Откуда, из какого этажа, чьи это окна? Сразу не дошло. Вдруг вижу, на балконе стоит Наташа, схватившись за голову руками, плачет… Увидела нас — замахала руками — уезжайте, не входите… Никогда не забуду… Мы кинулись наверх, навстречу из нашей квартиры выходили молодые пожарники в касках и противогазах, выносили сгоревшие книжные полки. <…>
Лёня стоял посреди комнаты как окаменелый. Кто-то сказал — “как он держится, владеет собой…”»
Спустя годы Наталия Леонидовна уверенно заявила: «Причины для возникновения огня не было: в квартире электропроводка не была под током. <…>
Не сработала пожарная сигнализация; не приехали из милицейской охраны, хотя был получен сигнал. Почему?
Почему пожар начался именно в папином кабинете? <…> Отчего в кабинете была настолько высокая температура, что мы в золе нашли оплавленное стекло, а папина люстра, которую он делал сам из листов плексигласа и медных трубок, не затронутая пламенем, превратилась в комок корявого полупрозрачного вещества и бесформенные куски желтого металла?
Каким образом мог выгореть весь кислород в квартире, если сгорели лишь два шкафа?..»
Версия о поджоге возникла сразу после пожара. К Леонову приходили знакомые, утверждавшие, что это акция против него, и не стоит гадать, чьих это рук дело.
«Куда же мне из моей страны бежать? Некуда…» — сказал Леонов жене, почти так же, как говорил отцу 55 лет назад.
На сегодняшний день и полностью согласиться с конспиролической версией, и отрицать ее одинаково сложно.
Но элементарная констатация событий той поры может навести на кое-какие мысли.
«Наверху» знали, что Леонов давно пишет новый роман. Известна «Записка Комитета государственной безопасности в ЦК КПСС» от 8 июля 1973 года, гласящая: «Среди окружения видного писателя Л.Леонова стало известно, что в настоящее время он работает над рукописью автобиографического характера, охватывающей события периода коллективизации, голода 1933 года и репрессий 1937 года, которая якобы не предназначается к опубликованию. Автор также выступает против проявляющихся, по его мнению, тенденций предать забвению понятия русское, русский народ, Россия»…
Ситуация усугублялась тем, что всю первую половину 1974 года советское правительство достаточно болезненно переживало, пожалуй, самый крупный литературный скандал за всю эпоху существования СССР.
Вернемся к сказанному в прошлой главе и напомним, что 12 февраля 1974 года по решению Политбюро писатель Солженицын был арестован и обвинен в измене родине. 13 февраля его лишили советского гражданства и переправили в ФРГ на самолете.
3 марта 1974 года в Париже было опубликовано солженицынское «Письмо вождям Советского Союза».
Летом 1974 года, на гонорары от «Архипелага ГУЛАГ» Солженицын создал «Русский общественный Фонд помощи преследуемым и их семьям» для помощи политическим заключенным в СССР.
Каждое из этих событий вызывало нервный стресс у советского партийного начальства.
Так мы и подошли к сентябрьскому пожару в доме Леоновых.
Мог он случиться вследствие всех вышеприведенных обстоятельств, если помнить к тому же нарочитый отказ Леонова участвовать в травле Солженицына?
Мог, конечно.
Что, в конце концов, в этой ситуации советская власть способна была сделать с Леоновым, у которого черт знает еще что за рукопись существует?
Украсть ее? А он поднимет скандал — и шум будет куда более неприятный и дурной, чем в случае с Солженицыным: известность Леонова на тот момент была в разы больше.
Попытаться надавить на Леонова? Ну вот уже попытались давить на Солженицына, а чем все кончилось?
Выслать и Леонова за границу? Лауреата Сталинской премии и орденоносца? Это уже вообще ни в какие ворота… Может, и Шолохова тогда выслать? На радость всему миру.
Конечно, устроить пожар было самым простым выбором, самым легкодоступным.
Одна загвоздка: Леонов, вопреки своим привычкам первым делом заботиться о рукописях, не перенес папки с «Пирамидой» в новую квартиру и, тем более, памятуя о предупреждении Ванги, не оставил их на даче, а на время сложил у дочери.
Так спасся роман.
В ноябре 1974 года, словно назло кому-то, кто пытался сжечь его книгу, Леонов публикует в одиннадцатом номере журнала «Наука и жизнь» фрагмент «Пирамиды». Благо, он там был членом редколлегии, дружил с главредом и мог этот вопрос решить мгновенно, безо всяких проволочек.
«Рукописи не горят, дьяволы!..» — так, в стиле «Соти», мог ругаться про себя Леонов.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.