Глава вторая Большой террор и карьера чекиста

Глава вторая

Большой террор и карьера чекиста

Чекистом может быть лишь человек с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками.

Ф.Э. Дзержинский

1

В 1933 г. начальнику отдела экономического управления ОГПУ Михаилу Шрейдеру позвонил первый заместитель полпреда ОГПУ Московской области Яков Абрамович Дейч. После обычных в таких случаях приветствий Дейч сказал:

— Есть у меня на примете хороший парень, который не сработался с начальником 5-го отделения. В органах работает всего ничего и, возможно, поэтому звезд с неба не хватает. Но за него очень-очень просят. И я вас очень прошу, возьмите его к себе и сделайте из него человека. А уж если не получится, выгоните к чертовой матери.

— А как хоть его фамилия? — спросил Шрейдер.

— Абакумов, — ответил Дейч и тут же добавил: — Виктор Семенович.

— Родственник Подвойского?

— Да. Наверно, он интересный фрукт. Но, впрочем, присылайте этого парня. Я с ним поговорю и что-нибудь придумаю.

И снова за Виктора просили: «очень-очень». При этом схема была до банальности проста. Николай Ильич Подвойский просит Ягоду, Ягода звонит Дейчу, а Дейч Шрейдеру. И судьба Абакумова вновь решена. Виктора назначают уполномоченным Экономического Управления ОГПУ.

При встрече с Абакумовым Шрейдер расставил все точки над «i»:

— За вас просил Яков Абрамович, и я не могу отказать уважаемым людям. Тем более что сотрудников у меня не хватает. Будете курировать керамическую и силикатную промышленность. Но я вас предупреждаю, что буду требовать только полноценной работы и никаких амурных и фокстротных дел у себя в отделении не потерплю.

* * *

Яков Абрамович Дейч родился в семье служащего коммерческих фирм в 1898 г. Еврей. В партии с ноября 1917 г. Образование — 8 классов гимназии в Петрограде (к 1917 г.). В органах ВЧК-ОГПУ-НКВД с мая 1920 г. — следователь Кавказского фронта. С 12 ноября 1931 г. — начальник секретно-оперативного управления полпреда ОГПУ по Московской области. С 20 апреля 1932 г. — второй заместитель полпреда ОГПУ по Московской области. С 8 апреля 1933 г. — первый заместитель полпреда ОГПУ по Московской области.

Когда Дейч просил за Абакумова, он даже не мог себе представить, что их судьбы пересекутся еще раз. Мир, как известно, тесен для людей.

* * *

Служба не складывалась и здесь. Однако в кругу друзей и тем более женщин Виктор слыл хорошим парнем. Всегда ходил с патефоном. «Это мой портфель», — говорил он. В углублении, которое там имелось, у него постоянно лежала бутылка водки и уже нарезанная колбаса. Как отмечал очевидец: «Женщины, конечно, от него с ума сходили — сам красивый, музыка своя, танцор отменный, да еще с выпивкой и закуской».

Из аттестации уполномоченного 1-го отдела Экономического Управления ОГПУ Абакумова Виктора Семеновича за 1933 год: «К оперативной работе имеет большое влечение. Порывист. Иногда мало обдумывает последствия агентурного хода работы. В следственных делах участия не принимал. Дисциплинирован».

Помощником уполномоченного 1-го отделения ЭКУ ОГПУ СССР с 20 февраля 1933 г. работал Павел Мешик. Личность легендарная. Родился в Конотопе в 1910 г. в семье служащего. Украинец. Закончил школу-семилетку в г. Конотопе в 1925 г., затем школу ФЗУ при механическом заводе (там же в 1927 г.), следом курсы по подготовке в высшее учебное заведение в г. Каменец-Подольском (январь 1930 г. — август 1930 г.). Учился в энергетическом институте в Самаре с октября 1931 г. по март 1932-го. Работал слесарем с июня 1925 г. по декабрь 1929 г. и с августа 1930 г. по октябрь 1931 г. По комсомольской путевке пришел в ОГПУ в марте 1932 г. Ас апреля 1932-го по февраль 1933 г. учился в высшей школе ОГПУ СССР.

В Экономическом Управлении он познакомился в Абакумовым. Одному двадцать три, другому двадцать пять. В дальнейшем их судьбы будут пересекаться неоднократно. И в конечном итоге дойдут до противостояния. Но это будет потом. А пока… По слухам, они вместе пропили кассу взаимопомощи отдела. И это только один грех Абакумова. Был и второй, известный со слов самого Шрейдера. В течение первых месяцев Абакумов несколько раз докладывал ему о своей огромной деятельности. А через два месяца сам Шрейдер решил проверить эту работу по факту: «В день, когда он должен был принимать своих агентов, я без предупреждения приехал на конспиративную квартиру, немало смутив Абакумова, поскольку застал его там с какой-то смазливой девицей. Предложив Абакумову посидеть в первой комнате, я, оставшись наедине с этой девицей, стал расспрашивать ее о том, откуда она знает, что такой-то инженер (фамилия которого фигурировала в подписанном ею рапорте) является вредителем. А также, что она понимает в технологии производства, являясь канцелярским работником? Она ответила, что ничего не знает, а рапорт составлял Виктор Семенович и просил ее подписать. Далее мне без особого труда удалось установить, что у нее с Абакумовым сложились интимные отношения с самого начала «работы».

При проверке двух других «завербованных» Абакумовым девиц картина оказалась такой же. На следующий день я написал руководству ЭКУ рапорт о необходимости немедленного увольнения Виктора Абакумова как разложившегося и непригодного к оперативной работе, да и вообще к работе в органах. По моему рапорту Абакумов был из ЭКУ уволен».

Из аттестации уполномоченного 1-го отдела экономического управления ОГПУ Абакумова Виктора Семеновича за 1934 г.: «К оперативной работе влечение имеет. Порывист. Быстро делает выводы, подчас необоснованные. Иногда мало обдумывает последствия. В следственных делах не участвовал. Дисциплинирован. Требуется руководство воспитательного характера».

По воспоминаниям чекиста С. Федосеева, причины увольнения Абакумова следует искать в другой плоскости: «У Абакумова, как у многих других людей, не получивших систематического образования, отсутствовали аналитические способности и прихрамывала память. Собираясь на доклад к начальству, он зазубривал относящиеся к делу цифры, даты и факты и все равно не раз попадал впросак. Зато крепкое телосложение делало его незаменимым при обысках и задержаниях».

К слову сказать, 23 сентября 1933 г. под грифом «совершенно секретно» вышел приказ ОГПУ № 00 325 «О дисциплине в органах и войсках ОГПУ», подписанный Г. Ягодой. В нем, в частности, говорилось:

«Значительное количество фактов, отмеченных за последнее время, говорят о проявлениях недисциплинированности, а в некоторых случаях о полном отсутствии дисциплины в рядах чекистов. Недисциплинированность начинается с таких проявлений, как неряшливость, небрежное ношение формы, пьянство и распущенность, что неизбежно приводит не только к ухудшению качества работы каждого отдельного чекиста, но и к притуплению энергии и бдительности в борьбе с к.-р.» И вот еще: «Грязный, неряшливый, распущенный, пьянствующий чекист — позорит наши ряды и должен быть немедленно изгнан из них. Эти же чекисты, в результате болтовни и сплетни, зачастую разглашают секреты нашей работы, этим самым играя на руку врагам. Таким чекистам также не должно быть места в наших рядах. Внешняя недисциплинированность, вялость, личная дезорганизованность приводит к несвоевременному, а иногда и полному невыполнению оперативных указаний и приказов.

Такой чекист начинает откладывать на завтра то, что он может и должен сделать сегодня, немедленно, — для того чтобы своевременно выявить и ударить по врагу.

За последнее время отмечены серьезные случаи нарушения дисциплины, выражающиеся в недопустимой медлительности, а иногда и прямо невыполнении приказов ОГПУ и Полномочных представительств нижестоящими органами».

Стоит добавить, что еще в 1920 г. в приказе ВЧК № 108 «О положении и работе в органах ЧК на местах» перечислялись целых 17 недостатков в работе 7 губернских ЧК. Эти недостатки назывались позорными, которые требовалось искоренить беспощадно и безжалостно.

Судя по всему, и в 1933 г. от них не избавились:

«1. Первый недостаток заключается в том, что во всех ЧК отсутствует железная товарищеская дисциплина, о которой говорится в положении о ЧК, утвержденном 4-й конференцией. Выражается это в том, что сотрудники, начиная от старших и кончая младшими, не точно исполняют свою работу, а часто и совсем не исполняют.

Тут мы найдем неисполненные приказы ВЧК, несвоевременную явку на работу и уход с последней и многое другое.

2. Второй недостаток — это позорящие ЧКи чекистов выпивки, которые разлагают работников, создают впечатление у посторонних наблюдателей, что все чекисты — алкоголики и что этому учреждению доверять нельзя, ибо оно подмочено. С этими явлениями нужно вести беспощадную борьбу и с корнем вырвать их из обихода ЧК.

3. Третий недостаток — это грубость чекистов, которую они позволяют себе в отношении товарищей и граждан, коим приходится по разным причинам сталкиваться с ЧК. Эти явления позорны для нас и также должны быть искоренены беспощадно, ибо подобные явления, кроме вреда, ЧК ничего не дают и не могут дать. Это может быть выгодно только нашим противникам, которые стараются всемерно использовать каждый наш минус и раздуть его невероятно. Это так просто и очевидно, что не понять этого нельзя. Чекисты должны быть изысканно любезны не только с товарищами, но и со своими противниками».

Таким образом, борьба за чистоту в чекистских рядах стала одной из причин увольнения Абакумова из Экономического управления.

2

Как написал в своей книге «Русская судьба, исповедь отщепенца» известный писатель и ученый А. Зиновьев: «Тридцатые годы были самыми мрачными и, одновременно, самыми светлыми в советской истории. Самыми мрачными в смысле тяжелых условий жизни масс населения, массовых репрессий и надзора. Самыми светлыми по иллюзиям и по надеждам». Ведь действительно, было и светлое. Газеты писали об открытии Нижегородского автомобильного завода, пуске доменной печи на Магнитогорском металлургическом комбинате, закладке города Комсомольска-на-Амуре, о высокой производительности труда забойщика Горловской шахты H.A. Изотова. В кинотеатрах смотрели первые звуковые фильмы «Путевка в жизнь» и «Встречный». Свет увидели такие выдающиеся произведения, как «Тихий Дон» и «Поднятая целина» М. Шолохова, «Петр Первый» А. Толстого.

В общем, жизнь понемногу налаживалась. Но было и мрачное. В течение 1931–1933 гг. по стране прошли очередные волны арестов специалистов, ученых, служащих и партийных работников.

* * *

19 и 22 ноября 1932 г. на имя Сталина поступили два письма члена партии М.А. Савельева, написанные со слов некоего Н.В. Никольского, в которых сообщалось, что Эйсмонт Н.Б. в разговоре с Никольским на вечеринке 7 ноября 1932 г. (на квартире Эйсмонта) вел антипартийный разговор, дискредитирующий руководство ЦК партии, и высказывался о необходимости «убрать» Сталина. Для выполнения этой цели Эйсмонт предложил Никольскому «самоопределиться» и высказать свое мнение относительно своего участия в этом деле. По сообщению Савельева, Никольский, оценивая свой разговор с Эйсмонтом, предположил наличие сформировавшейся правой антипартийной группы, в которую входил Смирнов А.П. — председатель комиссии по благоустройству коммунального хозяйства при ВЦИКе, Эйсмонт Н.Б. — нарком снабжения РСФСР и Толмачев В.Н. — начальник Главдортранса при СНК РСФСР. В связи с этими сообщениями в Президиум Центральной контрольной комиссии 24 и 25 ноября 1932 г. вызвали Эйсмонта Н.Б., Толмачева В.Н. и Никольского Н.В. (по этому делу в период с 24 ноября по 4 декабря 1932 г. органами ОГПУ без санкции прокурора были арестованы Эйсмонт, Толмачев, начальник финансово-планового сектора управления кадров Центрального управления дорожного транспорта при СНК СССР В.Ф. Попонин, секретарь 1-го отдела Наркомата земледелия СССР Е.П. Ашукина).

На заседании Президиума ЦКК Эйсмонт и Толмачев «категорически отвергали утверждения Никольского о каких-либо антипартийных разговорах, наличии антипартийной группы и намерении «убрать» Сталина, считая их надуманными, хотя, как следует из показаний Эйсмонта, настроение о замене Сталина на посту Генсека ЦК высказывалось.

Как Эйсмонт, так и Толмачев не отрицали своих встреч со Смирновым А.П., объясняя их давнишним с ним знакомством по подпольной работе и совместной работе в СНК и на Северном Кавказе.

Они признались, что при встречах между ними велись обычные разговоры, касающиеся внутренней жизни страны, высказывали суждения по отдельным хозяйственным вопросам, о положении дел в ряде районов страны, где приходилось им бывать в то время, выражалось беспокойство положением в сельском хозяйстве, создавшимся в результате допущенных перегибов при проведении коллективизации, в том числе и на Северном Кавказе, где Эйсмонт и Толмачев долгое время работали».

Но тем не менее в Президиуме ЦКК эти объяснения признали лживыми и исключили фигурантов дела из партии. В тот же день их арестовали как участников антипартийной группы. Далее начинается работа органов ОГПУ, где в секретно-политическом отделе 24 ноября допрашивают самого Никольского, тем самым проверяя информацию провокатора. В этот же день берут показания у Эйсмонта, а на следующий, 25-го, проводят очную ставку.

Из протокола очной ставки:

«Вопрос Никольскому: Я прошу повторить, как было сказано Вам Эйсмонтом мнение Смирнова А.П. о Сталине.

Ответ Никольского: Это было сказано в такой форме: вот мы завтра едем с Толмачевым к Смирнову, и я знаю, что первой фразой, которой он нас встретит, будет — и как до сих пор не нашлось в стране человека, который мог бы Сталина убрать.

Эйсмонт: Такой фразы, о которой говорит Никольский, не было. Возможно, что Никольский перепутал. Я действительно говорил о предстоящей поездке к Смирнову, и поскольку мы вели разговоры вообще на общеполитические темы, то, как будто бы я говорил о том, что в разговоре со Смирновым как-то говорилось примерно так: «Неужели в партии нет человека, который мог бы заместить Сталина»».

В результате простейших следственных действий «фабрики лжи» начальник СПО ОГПУ Г. Молчанов подготовил справку на А.П. Смирнова (6 стр.) и список лиц (12 стр.), проходящих по делу группы Эйсмонта, Толмачева и др., в которой собраны показания по пунктам:

1. Отношение Смирнова к ЦКВКП(б) и т. Сталину.

2. Отношение Смирнова к решениям партии по вопросам сельского хозяйства, коллективизации и снабжения.

3. Роль Смирнова в группировке Смирнов — Эйсмонт — Толмачев.

Далее идет список лиц с краткими биографическими и компрометирующими данными и их показаниями.

В списке 31 фамилия, в том числе сам Никольский и его жена.

27 ноября 1932 г. на объединенном заседании Политбюро ЦК и Президиума ЦКК, затем 1 и 2 декабря на заседании Комиссии ЦКК разбиралось поведение Смирнова А.П. На этих заседаниях, затем и на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК (7–12 января 1933 г.) Смирнов категорически отрицал предъявленные ему обвинения в сколачивании им антипартийной группировки и утверждал, что он не высказывал никаких намерений «убрать» Сталина. Отвечая же на вопросы членов комиссии относительно «смены» или «замены» Сталина, заявил, что это «абсолютная ложь». Однако доводы Смирнова Пленум во внимание не принял и, основываясь лишь на одних показаниях Никольского и материалах ОГПУ, исключил его из партии. Одобрил Пленум и решение Президиума ЦКК об исключении Эйсмонта и Толмачева из членов ВКП(б).

16 января 1933 г. постановлением Особого совещания ОГПУ Эйсмонт и Толмачев были осуждены «за антисоветскую агитацию» к заключению в спецлагерь сроком на 3 года.

После отбытия срока наказания Толмачев 30 марта 1937 г. по этим же обвинениям был арестован вторично и 20 сентября 1937 г. Военной коллегией Верховного Суда СССР «за контрреволюционную деятельность» приговорен к расстрелу. 8 февраля 1938 г. по этому же ложному обвинению Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорила к расстрелу и Смирнова. Эйсмонта от второго и более сурового приговора «спасла» лишь смерть в 1936 г. при авиационной катастрофе.

И все же почему Никольский «застучал» Эйсмонта? В 1962 г. инструктор партийной комиссии H.H. Гуляев в беседе выяснил некоторые вопросы:

«…Что Вы можете сказать о Толмачеве? Как возникло это дело?

Никольский: Ничего плохого про Толмачева сказать не могу. Как и Эйсмонт, он был очень хороший человек. Обстоятельства возникновения дела Вам, очевидно, хорошо известны; мои прежние показания имеются в материалах дела. Как я уже сообщал, все началось с того, что Эйсмонт предложил мне вступить в антипартийную группировку.

Гуляев: Когда и где Вы познакомились с Эйсмонтом?

Никольский: Мы были хорошо знакомы с ним со времени нашей совместной работы на Северном Кавказе. Я в то время был начальником крайплана, мы часто встречались с ним по работе, хорошо знали друг друга.

Гуляев: С Северного Кавказа Вы приехали в Москву в 1925 году? Эйсмонт к этому времени был уже в Москве?

Никольский: Да. Я же был переведен в Москву по предложению А.И. Микояна, который в это время был кандидатом в члены Политбюро ЦК, а затем Наркомторгом СССР.

Гуляев: В Наркомторге Вы работали до какого времени? До конца?

Никольский: Нет, только до 1930 г., когда меня «выставили» в связи с чисткой партии, которая в Наркомторге проходила несколько позже. А обстоятельства дела были таковы: перед чисткой ко мне, как к члену коллегии Наркомата, обратился начальник экономического отдела, бывший эсер, некий Гриш. Он возмущался, что Рыков подвергся репрессиям, и настаивал, чтобы я со своей стороны предпринял какие-нибудь меры в поддержку Рыкова. Я доложил об этом Эйсмонту и высказал мнение, что коллегия Наркомата должна укрепить руководство экономическим отделом.

Эйсмонт со мной согласился, и Гриш вскоре был переведен на хозяйственную работу. Во время чистки я выступил и указал на антипартийное поведение Гриша и сослался, что Эйсмонт может это подтвердить. Однако, к моему удивлению, хотя после инцидента с Гришем прошло только 8–9 месяцев, Эйсмонт на Комиссии отказался подтвердить мое выступление, сославшись, что он якобы не помнит этого. Сам я чистку прошел нормально. Однако спустя примерно полгода, когда я находился в длительной командировке в Ташкенте, я неожиданно узнал, что Комиссия при проверке не утвердила мой партстаж с 1905 г., а изменила его, сильно сократив, с 1917 г. Перерыв в стаже у меня действительно был, когда я в 1908–1913 гг. учился в Петроградском Политехническом институте, где у нас была только меньшевистская организация. В партбилете мне изменений по стажу не внесли. Сколько я ни пытался потом найти это решение Комиссии, мне так это и не удалось.

После этого Эйсмонт счел невозможным оставить меня на работе в составе коллегии Наркомата и я, весной 1931 г., решил поехать работать на Крайний Север, в Игарку.

Гуляев: Какая Ваша специальность? В качестве кого поехали в Игарку?

Никольский: Инженер-технолог.

Гуляев: Когда и в связи с чем вы вернулись в Москву?

Никольский: Вернулся в Москву в 1932 году. Осенью, в связи с окончанием двухгодичного срока. Решил остаться на работе в Москве.

Гуляев: С Вами в Игарке была и Ваша жена? Это была Ваша первая жена?

Никольский: Со мной в Игарке была моя третья жена, с которой мы жили с 1925 года.

Гуляев: Ее впоследствии, кажется, тоже арестовали?

Никольский: Да.

Гуляев: Какие еще родственники есть у Вас?

Никольский: Сестра, старая женщина, пенсионерка; был брат— умер; есть еще вторая сестра.

Гуляев: Как же произошла ваша встреча с Эйсмонтом после Вашего возвращения из Игарки? Где он тогда работал?

Никольский: Эйсмонт работал там же, в Наркомторге. Во время работы в Игарке я поддерживал с ним связь, часто бывая в Москве. Эйсмонт помогал и моей жене, когда она была в Москве. Вскоре после возвращения, как будто бы на ноябрьские праздники, я был с женой на вечеринке у Эйсмонта. Было много народа. Пили шампанское. Потом, в конце вечеринки, Эйсмонт отвел меня к себе в кабинет и начал рассказывать о тяжелом положении в стране, предложил мне вступить в антипартийную группу. В моих заявлениях обо всем этом сказано. Тогда же он сказал, что нужно убрать Сталина».

Вообще, Никольский отомстил Эйсмонту, да и только. Но пострадали и другие. Банальное же стукачество обернулось новым «политическим процессом», состряпанным в недрах ОГПУ, где показания провокатора стали связующим звеном в цепи лжеследствия.

* * *

В 1933 г., после «раскрытия дела», Никольскому предложили работу на строительстве БАМа.

Стукач расценил это как выдвижение на более ответственную работу после той «услуги», которую он оказал партии. Сталин даже отправил соответствующую телеграмму на стройку с рекомендацией. Но по каким-то причинам ее скрыли, а вместо нее была объявлена бумага, в которой Никольский характеризовался как человек, не заслуживающий доверия с политической стороны из-за участия в правом уклоне (!).

Со слов самого Николая Васильевича это сказалось на чистке партии в 1933 г., а также на том, что за все время его работы на БАМе (1933–1937 гг.) его ни разу не избирали ни в бюро ячейки, ни в партком. Ни разу не назначали даже руководителем рядового партийного кружка. Кроме того, Никольского назначали заместителем начальника строительства БАМа, но к строительству как таковому так и не допустили.

А в июле 1937 г. транспортным отделом НКВД г. Свободного была арестована его жена (инспектор начальника строительства БАМЛАГ НКВД), которую через восемь месяцев осудили на десять лет за контрреволюционную агитацию.

Удивительно, но Никольскому все вернулось бумерангом.

* * *

В августе 1942 г. на 57-летнего Николая Васильевича Никольского, оставшегося к тому времени без работы, вышли сотрудники 1-го отделения 1-го отдела 3-го Управления НКВД.

А 17 августа этого же года заместитель начальника 1-го отделения 1-го отдела старший лейтенант государственной безопасности Колпаков под рапортом своего подчиненного, где было специально для него начертано «Согласен», расписался. В рапорте указывалось:

«Согласно утвержденному плану 10.VIII.c.г. была проведена вербовка в качестве агента Никольского Николая Васильевича, чл. ВКП(б), временно не работающего, по профессии инженера-технолога. Никольский вербовался для выявления и разработки связей врагов народа Эйсмонта— Толмачева. В процессе вербовки было установлено, что Никольский в настоящее время поддерживает дружеские связи с Анцеловичем Н.М., бывш. Наркомлесом (разраб. по дф), его другом — Кузнецовым— инж. НКОСССР и Кохановичем В.Г., посещавшим антисоветские сборища, происходившие на квартире Эйсмонта. После того, как Никольскому было предложено сотрудничать с органами НКВД, он охотно дал свое согласие и избрал псевдоним «Орехов».

Сообщая о вышеизложенном, прошу санкционировать зачисление «Орехова» в действующую сеть агентуры 1 отд. 1 отдела 3 Упр.».

Что ж, «поезд» Никольского был необходим органам и на запасном пути. А вдруг пригодится!

3

Итак, Виктор Абакумов потерпел серьезное поражение, после которого его ожидала лишь неизвестность. Из Экономического Управления его все же убрали. Как чекист он не состоялся за два года работы в ОГПУ. И тем не менее свершилось чудо. Генрих Григорьевич (Енох Гершенович) Ягода часто оставался за Вячеслава Рудольфовича Менжинского, который болел. Вначале 1934 г. Сталин поручает Ягоде, Кагановичу и Куйбышеву в пятидневный срок представить проект предложений по организации союзного Наркомата внутренних дел с включением в него ОГПУ. А значит, такое доверие самого подчеркивало значимость первого заместителя, а фактически уже Председателя ОГПУ. Так оно в общем-то и случилось. После продолжительной болезни от сердечного приступа 10 мая 1934 г. умер Менжинский, а 10 июля Ягода стал наркомом. По просьбе Подвойского он и позвонил Матвею Давыдовичу Берману — начальнику ГУЛАГа ОГПУ, своему старинному соратнику по ВЧК и ОГПУ. Естественно, последний все решил.

* * *

В 1934 г. Виктора Семеновича перевели на работу в Центральный аппарат Главного управления лагерей — уполномоченным. А вскоре его отправили в командировку в Ухто-Печорский исправительно-трудовой лагерь (УХТПЕЧЛАГ). Дело в том, что еще зимой 1934 г. начальник Главного управления лагерей ОГПУ в своем приказе № 43 указал:

«Большинство сотрудников Глав. Упр. Лагерями ОГПУ до сих пор не были ни разу в лагерях и совершенно не представляют ни лагерной обстановки, ни проводимой работы в самом лагере».

Получив свое задание, выехал и Абакумов. В конце лета 1929 г. на берегу таежной речки Чибью, притока Ухты, высадили десант заключенных. Так начиналось освоение бассейна Печоры, где был основан лагпункт УСЕВЛОНа или «база Ухтинской экспедиции ОГПУ». Экспедиция должна была оценить промышленное значение Ухтинского нефтяного месторождения, провести разведку нефтегазовых месторождений в Ижевском и Печорском районах, а также угольных залежей в Воркуте и попутно выявить источники радиоактивных вод. Летом 1931 г. экспедицию реорганизовали в самостоятельный Ухто-Печорский исправительно-трудовой лагерь, начальником которого назначили Я.М. Мороза, выведенного из положения заключенного и восстановленного в рядах ВКП(б).

Осенью 1932 г. решением Политбюро ЦК ВКП(б) был организован Ухто-Печорский трест, руководство которым было возложено на ОГПУ.

На следующий год тресту утвердили программу работ по нефти, углю, радию. Было намечено завершение строительства узкоколейной железной дороги: рудник — Воркута — Вом, рудник Щугор— р. Печора и трактов Усть — Ухта— Воя, рудник Воркута— Обдорск. Наркомтяжпром и Наркомвод получили соответствующие распоряжения о выделении УХТПЕЧЛАГу необходимого оборудования. Но это еще не все. ОГПУ совместно с Наркомпросом и Наркомтяжпромом следовало организовать в Ухте и Печоре два техникума — нефтяной и угольной промышленности и комплекговать их выпускниками местных школ и за счет колонистов. Весной 1933 г. завезти на Печору три тысячи семей спецпереселенцев.

«Из основных нефтяных и угольных районов Союза решено мобилизовать 25 партийных и хозяйственных работников для укрепления лагеря руководящими кадрами и 25 горных мастеров.

ГУЛАГ выделил УХТПЕЧЛАГу 26 млн 750 тыс. рублей. Установил план поставки «рабсилы». «Увеличить число осужденных в УХТПЕЧЛАГе с 15 тысяч в первом квартале 1933 г. до 25 тысяч в четвертом квартале. Намечено колонизировать 1700 заключенных. Предстояло построить 80 тыс. кв. м жилья для колонизированных, 15 тыс. — для специалистов, 30 тыс. — для заключенных».

В 1934 г. Чибью и Промысел-1 становятся практически городом, где было построено 48 нефтяных вышек, строилось 8 бараков, при буровых появилась новая электростанция, а ремонтно-механический завод пополнился литейным и сварочным цехом. Для ВОХРа строилась большая казарма, для вольнонаемных и колонизированных — четырнадцать больших домов, новая столовая, школа, театр на 600 мест, рабочий городок на 40 домов, парк культуры и отдыха и т. д. Проводилось десять километров водопровода, пять километров канализации, тротуары. На протяжении шести километров асфальтировались улицы и дороги.

В общем, жить можно.

Но какое бы значение ни придавалось Ухтинскому нефтяному месторождению, лагпункту УСЕВЛОНаи какой бы замечательный город там ни строился, Виктору Абакумову невозможно было оставаться здесь навсегда или хотя бы на продолжительный срок. Москву — любимую, единственную и неповторимую, ему невозможно было поменять на что-то другое, а уж тем более на далекое, холодное и чужое. Там, где он прожил двадцать шесть лет, было все. И менять теперь это «все» на «ничего» было бессмысленно. А попросту даже глупо.

Известный ученый и писатель А. Зиновьев так охарактеризовал столицу:

«Москва — это многие миллионы людей, сотни тысяч из них суть процветающие партийные и государственные чиновники, министры, генералы, академики, директора, артисты, художники, писатели. Спортсмены, попы, спекулянты, жулики и т. д. Сотни тысяч выходцев из разных районов страны ежегодно вливаются в Москву, несмотря ни на какие запреты — за взятки, по блату, на законных основаниях. Очень многие из них добиваются успеха. В Москве убогие магазины. А одеты москвичи в среднем не хуже, чем в западных городах. Продовольственные магазины пусты. А привилегированные слои имеют все по потребности. В Москве можно посмотреть любой западный фильм, прочитать любую западную книгу, послушать любую западную музыку. Здесь много возможностей пристроиться к лучшей жизни и сделать карьеру. Каналы карьеры здесь неисчислимы. Здесь с продовольствием лучше, чем в других местах. Здесь есть виды деятельности, каких нет нигде в стране».

Метко, точно. А самое главное, и добавить нечего.

В августе 1935 г. Виктор Абакумов после ознакомления с жизнью ИТЛ возвращается в Москву, в центральный аппарат ГУЛАГа, где он еще просидит целых два года. Но, как говорится, лучше в шапке по Москве, чем в папахе по тайге.

А в декабре 1936 г. B.C. Абакумову было присвоено специальное звание младшего лейтенанта госбезопасности, что обозначали три нарукавных усеченных треугольника красного цвета на обоих рукавах и серебряный продольный жгут на петлицах.

* * *

В июне 1936 г. приказом НКВД СССР № 226 было объявлено постановление ЦИК и СНК СССР от 16 октября 1935 г. «Об утверждении положения о прохождении службы начальствующим составом Главного управления государственной безопасности НКВД Союза ССР». Во-первых, Положение устанавливало специальные звания начальствующего состава Главного управления государственной безопасности: сержант ГБ, младший лейтенант ГБ, лейтенант ГБ, старший лейтенант ГБ, капитан ГБ, майор ГБ, старший майор ГБ, комиссар ГБ 3-го ранга, комиссар ГБ 2-го ранга и комиссар ГБ 1-го ранга, которые должны были присваиваться по совокупности следующих данных:

1) служебные аттестации;

2) специальная подготовка;

3) стаж работы по государственной безопасности;

4) оперативная квалификация по государственной безопасности.

Во-вторых, им определялись соответствующие сроки пребывания в каждом звании. Два года для сержанта и младшего лейтенанта. Три года для лейтенанта и старшего лейтенанта. Четыре года для капитана и пять для майора.

В-третьих, устанавливались знаки различия нарукавные и на петлицах.

В-четвертых, в нем определялся порядок назначения на должности и предельные сроки пребывания на службе.

В-пятых, рассматривались вопросы увольнения и порядок присвоения специальных званий находящимся в запасе.

* * *

В штате Главного управления лагерей, трудовых поселений и мест заключений НКВД СССР № 59 от 15 апреля 1937 г. Виктор Абакумов отмечен в секретно-оперативном отделении отдела охраны лагерей — оперуполномоченным, где начальником и одновременно помощником был С.А. Бронштейн (место помощника было вакантным).

Всего в отделении работали шесть оперуполномоченных (B.C. Абакумов, А.М. Гительман, И.И. Сорокин, А.П. Лейман, Е.Г. Константинов, П.А. Завьялов), шесть помощников оперуполномоченных (одно место оставалось вакантным) и два сотрудника для поручений (одно место вакантное). То есть по штату в отделении было предусмотрено 18 должностей, а занятыми оказались только 15. Всего же в ГУЛАГе было 634 штатных единицы. Но это в 1937 г. Зато семь лет назад, в 1930 г., его штат насчитывал лишь 96 должностей. И это тоже факт весьма примечательный.

Отдел охраны лагерей, кроме секретно-оперативного отделения, включал отделения охраны и режима.

Главное управление исправительно-трудовых лагерей и колоний СССР сложилось в 1931 г. И что характерно, в лекции для слушателей Высшей школы НКВД СССР было четко указано: что «ГУЛАГ не хозяйственный трест, а орган НКВД, призванный на переходный от капитализма к коммунизму период защищать диктатуру пролетариата и осуществляемое им социалистическое строительство от посягательств со стороны классово-враждебных элементов и нарушений со стороны как деклассированного элемента, так и неустойчивых элементов среди трудящихся (из ИТК РСФСР)».

В соответствии с этим исправительная политика пролетариата преследовала две цели: «1. Ставить осужденных в условия, преграждавшие им возможность совершения действий, наносящих ущерб социалистическому строительству и 2. Перевоспитывать и приспособлять их к условиям трудового общежития путем направления их труда на общеполезные цели и организации этого труда на началах постепенного приближения труда принудительного к труду добровольному на основе социалистического соревнования и ударничества».

Не более и не менее! Однако на основании подлинной производительной деятельности ГУЛАГа можно судить о том, что это был мощнейший хозяйственный трест в мире. Но только прежде всего принудительного труда. Не иначе как сталинская империя. Она охватывала промышленность, сельское хозяйство и строительство крупнейших индустриальных центров. Только промышленность включала в себя 17 различных отраслей, самой крупной из которых являлась лесная. К 1939 г. удельный вес лесозаготовительных лагерей в народном хозяйстве вырос настолько, что уже в 1938 г. ГУЛАГу было предоставлено право основного лесозаготовителя с одновременным освобождением от попенной платы. С 1938 по 1939 г. свое интенсивное развитие получила горно-металлургическая промышленность ГУЛАГа, которая занималась добычей и обработкой медно-никелевых руд в особо отдаленных районах страны. Топливная промышленность ГУЛАГа включала в себя угольные месторождения: Воркутинское, Букачагинское, Растчихинское и Ухтинский нефтяной район. ГУЛАГ самостоятельно производил значительные гидротехнические сооружения. На февраль 1938 г. только в лагерях содержалось 1157,4 тыс. заключенных. В пятнадцати лагерях-стройках — 526,2 тыс. заключенных, в тринадцати лагерях— 174,8 тыс., а в восьми сельскохозяйственных лагерях 456,4 тысячи.

Всего в СССР на февраль 1938 г. насчитывалось 2259,5 тысячи заключенных в 4493 местах содержания, будь то лагеря, колонии, тюрьмы, трудкоммуны, КПЗ милиции и т. д. При этом на более чем 2 млн зэков было всего 294 тысячи работников исправительных учреждений.

Среднегодовая норма содержания одного заключенного равнялась 2765 рублей, в которое входило стоимость продовольствия (полтора рубля в день), вещевое довольствие (менее рубля в день), медико-санитарные расходы (от 27 коп. до 53 коп. в день), расходы на аппарат и охрану (от 62 коп. и выше) и прочие (более 40 коп.).

По плану капитальных работ ГУЛАГа на 1938 г. по лимитам НКВД (ГУЛАГ) только на пятнадцать строек было выделено 1634,0 млн руб.

В том числе на Ухта-Печорский трест 130,0 млн рублей (объем капитальных вложений).

Если на 21 февраля 1938 г. в УХТПЕЧЛАГе числилось 61,4 тыс. чел. заключенных, то на выполнение работ требовалось довести эту цифру до 70 тыс. При этом согласно схематической карте района работ расстояния УХТПЕЧЛАГа НКВД отличались громадной протяженностью: Котлас — Княжпогост 287 км, Княжпогост — Чибью 200 км, Чибью — Кожва 250 км, Кожва — Кочмес 230, Кочмес — Воркута 227 км.

При этом план добычи угля на 1938 г. составлял 200 000 тонн. А ведь с 1929 г. по 1937 г. было всего добыто 509 399 тонн угля, что подтверждает повышенную требовательность к принудительному труду в ГУЛАГе, а это в свою очередь влекло необходимость увеличения количества заключенных для выполнения этих планов. Думаю, что нереальных, а если хотите проще, то нечеловеческих.

* * *

Та работа, которой занимался в ГУЛАГе Виктор Абакумов, не зря называлась оперативной. Секретно-оперативное отделение, а раньше третье информационно-следственное отделение обеспечивало руководство и проведение оперативно-чекистского обслуживания заключенных, спецконтингента и вольнонаемных работников исправительно-трудовых лагерей и колоний НКВД.

В его задачи входило: обеспечение своевременного выявления вражеской деятельности среди заключенных и других лагерных контингентов, своевременное предотвращение организованных контрреволюционных выступлений среди них; обеспечение своевременного выявления и предотвращения готовящихся групповых вооруженных и индивидуальных побегов, а также хищений и разворовывания лагерного имущества. И кроме того, организация работы по выявлению и агентурной разработке оставшихся на воле не разоблаченных преступных связей заключенных, а также руководство следственной работой по делам, вскрытым в исправительно-трудовых лагерях и колониях НКВД. По своей сути это не иначе, как обеспечение государственной безопасности в исправительно-трудовых лагерях, проводимое за счет комплекса оперативно-чекистских мероприятий. А работы хватало.

В марте 1933 г. начальником Главного управления последующим расследованием было установлено «полное разложение Соловецкого отделения СЛАГ ОГПУ и его аппарата. Группа заключенных на островах уголовников, при попустительстве и способствовании лагерного аппарата в течение продолжительного времени (с осени 1931 г. и до второй половины 1932 г.) производя систематические кражи, избиения заключенных и надзорсостава, грабежи, пьянство, картежную игру, членовредительство, поножовщину и т. д., выросла в явно бандитскую группу, совершенно терроризировав остальное лагерное население.

Кражи из лагерных предприятий и складов носили характер систематического явления, достигнув своего апогея в январе 1932 г., когда был обокраден распределитель для вольнонаемных сотрудников на сумму свыше 5000 руб.

Не встречая никакого отпора со стороны лагерной администрации, уголовники дошли до того, что в камерах систематически устраивали дебоши, ломали оборудование, стены, двери, взламывали замки в камерах штрафников и выпускали арестованных, оказывали вооруженное сопротивление стрелкам ВОХРа и надзору.

Аппарат 3-го отделения, состоящий из заключенных, не только не боролся с преступностью, а наоборот, сам разложился, сотрудники его срослись с преступным элементом, систематически пьянствовали, брали взятки за незаконное прекращение дел о преступлениях, расхищали вещественные доказательства, устраивали оргии с з/к женщинами, всячески поощряя среди них проституцию, установлены случаи изнасилования з/к женщин, снабжения уголовников оружием для совершения краж, имели связь с шпионским элементом, расшифровывали агентуру и т. д. и т. п.». 17 февраля 1933 г. коллегией ОГПУ в судебном заседании был рассмотрено следственное дело об указанных преступлениях.

Наиболее активно проявившие себя в бандитизме (29 человек) были расстреляны. Шесть человек бывших сотрудников 3-го отделения из числа заключенных, способствовавших развитию бандитизма и непосредственно участвовавших в преступлениях, были расстреляны.

Начальник 3-го отделения получил 10 лет, начальник Соловецкого отделения, его помощник по административной части и начальник лагерного пункта — получили по 5 лет.

Остальные обвиняемые были приговорены к различным срокам заключения. В приказе начальник ГУЛАГа ОГПУ обратил внимание на отсутствие должного руководства и контроля со стороны Управления СЛАГа и полное притупление чекистской бдительности чекистского аппарата.

Он приказал: «1. Начальникам лагерей обеспечить такое наблюдение, руководство и контроль над лагерными подразделениями (отделениями и лагпунктами), которое бы исключало возможность подобных фактов. 2. Поднять боеспособность и чекистскую деятельность аппарата 3-х отделов, охраны и других звеньев. Обеспечить сохранение внутрилагерного порядка и дисциплины на должной высоте. 3. Решительно пресекать всякое проявление воровства, пьянства, хулиганства, отказа от работы, бандитизма и т. п. преступные действия со стороны уголовного элемента, создав здоровую обстановку для заключенных, добросовестно относящихся к труду в лагерях».

* * *

Судя по тем задачам, которые приходилось решать B.C. Абакумову в ГУЛАГе, будучи оперуполномоченным, и судя по его огромному влечению к оперативной работе, можно с уверенностью сказать, что те несколько лет, которые он провел там, не прошли даром. В любом случае он получил знания, умения и навыки в контрразведывательной практике по агентурной проработке заключенных с целью выявления не вскрытых в процессе следствия их прежней преступной деятельности и связей, а также по агентурной разработке лиц из вольнонаемного состава, подозрительных по шпионажу. Приходилось ему заниматься выявлением и предотвращением вредительства.

4

1 декабря 1934 г. в кабинете Сталина раздался обычный телефонный звонок. Молотов, находившийся рядом, услышал, что звонит начальник У НКВД СССР по Ленинградской области Медведь, который доложил, что сегодня в Смольном убит товарищ Сергей. Сталин сказал в трубку: «Шляпы».

В этот день Михаил Васильевич Росляков с коллегами по областному финансовому отделу заканчивали заказанную С.М. Кировым справку:

«Я позвонил в обком к Н.Ф. Свешникову, чтобы узнать, куда сдать для Кирова материал. Николай Федорович сказал, что Сергея Мироновича в Смольном нет и вряд ли будет. «Звони ему на квартиру». На звонок ответил Киров, попросил прислать справку ему домой и добавил, чтобы я обязательно был у Чудова на комиссии. (…) К назначенному времени поехал к М.С. Чудову. Заседание происходило в его кабинете, который он занимал с октября 1934 г. на 3-м этаже, а через комнату Н.Ф. Свешникова находился и новый кабинет С.М. Кирова. Собралось человек 20–25 руководящих работников области и города. (…) Во время заседания комиссии два раза Чудову звонил Киров, интересовался ходом работы и некоторыми текущими делами. Из этих разговоров было понятно, что Киров дома готовится к докладу и у него нет намерения приехать в Смольный. Таким образом, мы знали, что Киров должен прямо из своей квартиры поехать во Дворец Урицкого (Таврический) к 18.00, к началу работы актива.

И вдруг в пятом часу мы слышим выстрелы — один, другой. Сидевший у входных дверей кабинета Чудова завторготделом А. Иванченко первым выскочил в коридор, но моментально вернулся. Выскочив следом за Иванченко, я увидел страшную картину: налево от дверей приемной Чудова в коридоре ничком лежит Киров (голова его повернута вправо), фуражка, козырек которой уперся в пол, чуть приподнята и не касается затылочной части головы; слева подмышкой — канцелярская папка с материалами подготовленного доклада: она не выпала совсем, но расслабленная рука ее уже не держит. Киров недвижим, ни звука, его тело лежит по ходу движения к кабинету, головой вперед, а ноги примерно в 10–15 сантиметрах за краем двери приемной Чудова. Направо от этой двери, тоже примерно в 15–20 сантиметрах, лежит какой-то человек на спине, руки его раскинуты, в правой находится револьвер. Между подошвами ног Кирова и этого человека, чуть более метра, что несколько превышает ширину входной двери приемной Чудова, где находился его секретарь Филиппов».

Удивительно и совершенно невероятно: только после этого «подходит отставший в большом коридоре охранник Кирова — Борисов».

Михаил Росляков продолжает:

«Коснусь одной детали убийства Кирова. Пуля, сразившая его, как установила судебно-медицинская экспертиза, попала в голову, и Киров мгновенно упал. Следовательно, Киров сражен одной пулей, а мы ведь слышали два выстрела. Где же вторая? Револьвер, как выше описано, находился в расслабленной правой руке лежащего убийцы. Смотрим кругом и видим входное отверстие пули на верхнем карнизе правой стороны коридора, где произошло убийство. Кому же она предназначалась? Кирову? А почему пуля ушла далеко вправо и высоко? Возможно. Если у него работала мысль (а меткое попадание в Кирова свидетельствует об этом), то он не мог не понимать безнадежности своего положения в этом коридорчике. Куда бежать? Только назад, в длинный коридор, по коридору идет охранник Борисов, да и там много работников из районов, отделов обкома и товарищей, прибывших на актив. А может быть, ему обещано освобождение от ответственности за совершаемое преступление? Тогда кем? А может быть, все проще — непроизвольный спуск курка в момент падения Николаева на спину?»

После оказания Николаеву первой медицинской помощи и произведенного опознания он был доставлен на Литейный, 4, в здание Ленинградского управления НКВД.

«1 декабря медики осматривали Николаева дважды, — пишет Алла Кирилина. — В составленном ими акте отмечалось: Николаев на вопросы не отвечает, временами стонет и кричит. Пульс 80 ударов в минуту. Признаков отравления нет, имеются явления общего нервного возбуждения».

Второй раз — после его доставки во 2-ю ленинградскую психиатрическую больницу, в заключении которой говорилось: «Николаев находился в кратковременном истерическом состоянии, при сильном сужении поля сознания, наблюдается ожог левой ноздри нашатырем и значительное выделение слюны. Из которого выведен мерами медицинского характера с применением двух ванн и душа, но повторение истерических припадков в дальнейшем возможно».

Очевидцы запомнили, как Николаев не просто кричал, а выкрикивал: «Я ему отомстил! Я отомстил!»

На допросах он находился в состоянии прострации. Очень долго отказывался отвечать и плакал.

Его истерика начиналась через каждые пять минут. Но постепенно с его слов становилось известно, что он достаточно натерпелся неприятностей от отсутствия к нему внимания со стороны горкома и самого С.М. Кирова: «Причина одна — оторванность от партии, от которой меня оттолкнули события в Ленинградском институте истории партии, мое безработное положение и отсутствие материальной помощи со стороны партийных организаций.

Все мое положение сказалось с момента моего исключения из партии (8 месяцев тому назад), которое опорочило меня в глазах партийных организаций. О своем материальном и моральном положении я многократно писал в разные партийные инстанции: Смольнинскому райкому партии, парткому института истории партии, обкому и ЦК ВКП(б), в Ленинградскую комиссию партконтроля, а также партконтролю при ЦК ВКП(б). Но письма Кирову и Сталину не помогали. Ниоткуда я реальной помощи не получил».

И поначалу Николаев стоял на одном: «Совершил индивидуальный террористический акт в порядке личной мести».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.