Четвертая глава БАНДИТСКАЯ ВОЙНА ПАРТИЗАН И ВОЕННОЕ ПРАВО

Четвертая глава

БАНДИТСКАЯ ВОЙНА ПАРТИЗАН И ВОЕННОЕ ПРАВО

Русские видят жалкие остатки немецких позиций и опорных пунктов, они видят изможденных немецких пленных и слушают их показания. Да, немецких солдат берут в плен, хотя член Военного совета Второй ударной армии бригадный комиссар Васильев отдал четкий приказ, запрещающий это. Тем самым он последовал призывам Сталина к убийствам, которые затем из соображений целесообразности были смягчены. Уже 13 января были расстреляны в расположении штаба армии двенадцать немецких военнопленных. Здесь необходимо пояснение, чтобы избежать недопонимания. С обеих сторон имелись солдаты, которые немного дольше, чем нужно держали палец на спусковом курке автомата или могли еще раз передернуть затвор, видя перед собой безоружного противника. Это был самый простой способ не утруждать себя сопровождением пленных по тяжелым дорогам, охраняя их при этом, устраивая на ночлег и обеспечивая едой. Едва ли можно найти свидетельства о взятых в плен солдатах в первые недели Волховской битвы.

Тем, кто этому возмущается, следует подумать о том, что война была и остается грязным делом. Тот, кто поднимает на борьбу народ, поднимает со дна также мутные осадки криминала, садизма, мести и ненависти. Мог бы поклясться генерал какой-либо армии, что среди его подчиненных не было преступников, людей, потерявших совесть и неистовых любителей пострелять? В казарме дисциплину поддерживать легко. Однако, в лесных, уличных боях, при нападениях партизан, в рукопашных схватках, в борьбе за выживание возникают психологические стрессы, которые тем меньше имеют дело с соблюдением каких-то основных правил межчеловеческого общения, чем больше имеется потерь среди участников конфликта, чем больше они измотаны, ожесточены и находятся на грани нервного срыва. Многие при этом впервые открывают для себя, на что они способны, и заглядывают в самые сокровенные уголки своей души. Сдача в плен поэтому совсем не означала гарантии, что удастся сохранить себе жизнь.

Совесть красноармейцев в эти месяцы и без того уже убаюкана безудержной пропагандой ненависти и призывами к уничтожению врага. Сегодня, впрочем, сталинские приказы, разрешающие убийства, и тирады ненависти Ильи Эренбурга преподносятся у нас в большинстве случаев как ответная мера гитлеровскому указу о комиссарах, который, игнорируя мнение большинства немецких офицеров, разрешал уничтожать на месте взятых в плен политруков. Его отменили в 1942 году. А Эренбург был потом в послевоенной Германии предложен кандидатом на получение премии в области книжной продукции. В действительности, едва лишь началась война, и о приказе о комиссарах еще не было речи, как первые немецкие военнопленные уже стали жертвами пыток и систематических убийств. Такое «уничтожение» безоружных «фашистов» их противниками упоминается лишь вскользь. Если же речь об этом вообще заходит, то объяснения таким бесчинствам со стороны просвещенных народов ограничиваются принесением извинений за «вполне понятное чувство мести» или за «вынужденные последствия».

После того как пленный допрошен и уже не представляет ценности, либо вообще отказался что-либо говорить, его дальнейшая судьба в русском плену становится совсем хрупкой, особенно в начальный период войны 1941 года. Лишь от пяти до семи процентов захваченных немцев пережили плен в 1941 и 1942 годах. Но когда требовалась помощь в транспортировке раненых, переноске грузов, строительстве дорог, валке леса, то для пленного это означало сохранение жизни, так как была востребована его рабочая сила.

Случаи садистских беспрецедентных убийств военнопленных происходили не только в частях НКВД, но и в регулярных советских войсках. Поэтому штабам Красной Армии отдавались жесткие приказы, пресекавшие под угрозой наказания такие злодеяния. Об этом свидетельствуют документы. Мы, немцы, также не можем похвастаться тем, что всегда поступали по закону. Бесчинства по отношению к безоружным русским пленным отличались, пожалуй, лишь методами, но не своей сутью.

Немецкие фронтовые части редко оказывались непосредственно причастными к убийству военнопленных. После окончания войны бывшим, так называемым иностранным рабочим, находившимся до угона в Германию на оккупированных территориях, был задан вопрос: какие группы немцев вели себя наиболее порядочно в отношении гражданского населения? Пятьдесят пять процентов ответили: фронтовые солдаты.

Но доказательства бесчеловечного обращения с советскими военнопленными в тыловых районах, в так называемых генерал-губернаторствах и в самом рейхе, подтверждаются документами. В них говорится о «ликвидации отбракованных азиатских и подозрительных элементов» и о так называемых «убийствах по неосторожности». Эти документы относятся к самым постыдным свидетельствам того, что мы, как европейский народ, сотворили под эгидой Гитлера, презрев человеческое достоинство. Нельзя все это объяснить и извинить только лишь техническими сложностями и непредсказуемыми проблемами транспорта и снабжения.

Правда, многие из солдат, попавших в плен после продолжительных, изматывающих боев в окружении, умирают зачастую просто от изнеможения. Но не только лишь из-за потери духовных сил и унижений при сдаче в плен наступают изменения в организме, представляющие угрозу его жизнедеятельности. Шнайдер-Янессен (автор книги «Врач на войне», Франкфурт/Майн, 1993 г. — Ю. Л.) упоминает о медицинских протоколах, в которых сообщается, как на медицинский пункт одной из немецких пехотных дивизий поступили после двух дней боев 67 новобранцев, у которых отсутствовали какие-либо ранения. Но они были настолько измотаны, что больше не могли использоваться в бою. При этом были зарегистрированы даже случаи со смертельным исходом.

Врачи констатируют у многих молодых солдат «аномальную заторможенность», когда полностью исчезает чувство грозящей опасности. У них наблюдаются общая апатия, равнодушие, потеря инициативы. Кроме того, возникают «реакции ужаса и страха». В боях при отступлении солдаты без сил засыпают в своих окопных ячейках, замерзают или попадают в плен к противнику.

Многие уже пережили марш-броски в арьергардных колоннах, во время которых солдата, находящегося в середине, поддерживают трое его сослуживцев. На них он может опереться. Однако, закрыв на несколько минут глаза и задремав, он способен, сам того не замечая, сбиться с пути, и позднее будет объявлен «пропавшим без вести».

Военные врачи сообщают из Сталинграда, что с декабря 1942 года многие солдаты находились там на грани полного истощения. Поэтому во время контратак нередко бывало, что атаковавшие солдаты падали замертво, не будучи даже раненными. В своих окопах также были обнаружены мертвые часовые без признаков каких-либо ранений.

Тот, кто попадает в плен после тяжелых боев, находится в крайней степени измождения и ослаблен усталостью, примитивной едой и голодом. Поэтому он чаще других становится жертвой эпидемий. Это подтверждено документами с обеих сторон. В этом заключается одна из причин чрезвычайно высоких показателей смертности среди немецких военнопленных в Сталинграде. Но это лишь подтверждает накопленный жизненный опыт: правители, которые мало заботятся о жизни и здоровье своих солдат, тем более не испытывают угрызений совести при таком же обращении с чужеземцами. Так происходит во всем мире.

Сталин никогда не следовал положениям Гаагской конференции о ведении войн на суше и Женевской конвенции о защите военнопленных. Когда в конце 1941 года делегация Международного Красного Креста инспектировала в Германии один из лагерей советских военнопленных и затем предложила Сталину улучшить их положение за счет отправки продовольственных посылок, то Сталин на это не пошел. В Уставе внутренней службы Рабоче-Крестьянской Красной Армии говорится: «Ничто не может заставить советского солдата сдаться в плен. Если же это случится, то он станет предателем Родины». Тем самым смягчению бедственного положения советских военнопленных препятствовал не только Гитлер, но и отец народов — Сталин.

Не только пленные становятся жертвами сталинской политики, но также и их родственники. По сталинскому печально знаменитому «Приказу № 270» от 16.8.1941 года попавшие в плен командиры или политработники считаются злостными дезертирами, нарушившими присягу и предавшими свою Родину. Сталин распорядился арестовывать их семьи. Далее в этом приказе говорится, что все, кто позволил себе сдаться в плен вместо того, чтобы сражаться и умереть, должны уничтожаться всеми «наземными и воздушными средствами». 5 октября 1941 года он угрожает также и рядовым красноармейцам арестами их семей, если они прекратят сражаться. Советский историк Юрий Тепляков указывает на то, что сотни тысяч детей и стариков умерли от голода, так как Сталин своим «Приказом № 270» отказал в государственной помощи семьям плененных красноармейцев. Об этом можно прочитать в одном из приказов Военного совета Ленинградского фронта. Сталин вносит в эту главу истории еще один аспект: он приказывает уничтожать красноармейцев, попавших в окружение и вырвавшихся из него вопреки всему. Он отдает даже приказ о бомбардировке с воздуха в Орле и Новгороде-Сиверском немецких лагерей, где содержатся советские военнопленные. И после окончания войны в Архипелаге Гулаге исчезают сотни тысяч красноармейцев, возвратившихся из немецких лагерей военнопленных.

В начале декабря 2000 года председатель Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий Александр Яковлев огласил в Москве примечательные данные. Около 160 000 советских солдат и офицеров избежали в конце войны насильственного возвращения в Советский Союз, так как остались на Западе. Причиной этого был страх подвергнуться политическим преследованиям на Родине.

Но вернемся назад, в январь 1942 года, к немцам, которым не удалось избежать непрерывных фланговых ударов Второй ударной армии на Волхове. Теперь их допрашивают советские офицеры. Разве не может теперь один лишь их вид убедить русских, что им противостоит полностью обессиленный противник? Гитлер, имея в виду русских, заявлял, что намерен «уничтожать живую силу». Теперь русским должно казаться, что этого он добился скорее в отношении самих немцев.

Офицеры, ведущие допрос, достаточно умны, чтобы понять, какое негативное воздействие оказывают на пленных ужасы боев, холод, лишения, страх перед сдачей в плен, шоковое состояние, когда приходится безоружным сдаваться противнику. И все-таки вопрос встает сам собой. Разве могут представлять интересы армии, желающей освободить мир от большевизма, эти бледные существа, находящиеся на грани нервного срыва, некоторые с лейкопластырями на носу, защищающими их от холода, в поношенной летней форме одежды и в задубевших на морозе сапогах, обмотанные женскими платками и занавесками, которые они нашли в развалинах домов для маскировки? Их пальцы настолько замерзли, что они даже не в состоянии вставить обойму в винтовку.

На этот счет имеется приказ командира одной из немецких дивизий, занимавших оборону. Он отражает озабоченность немецких командных инстанций моральным духом своих пехотинцев. Мы узнаем, что во время одной из операций с участием боевых разведывательных групп несколько немцев попали в плен и были сфотографированы русскими в пропагандистских целях. В приказе по этому поводу говорится дословно следующее: «Двое из этих солдат имеют на фотоснимках выражение лица, не соответствующее достойному облику немецкого воина, который должен сохраняться даже в подобной обстановке. Напротив, можно предположить, что они находятся в приятном заблуждении, надеясь таким поведением улучшить свою судьбу». Выражаясь более конкретным языком, эти солдаты радостно улыбаются в фотокамеру, довольные тем, что попали в плен. Это вовсе не нравится генералу. Он считает, что в кризисной ситуации нет места смеху. Поэтому он угрожает тем, что даст «команду перепроверить, какой была жизнь этих солдат до армии и привлечь их к ответственности в случае, если им удастся пережить плен и вернуться домой». Конечно, это все мелочи. Но в этом также есть и свои симптомы.

Некоторым офицерам становится уже ясно, что служить Отечеству и подчиняться Гитлеру — это две разные вещи. Есть даже генералы, которые категорически избегают вообще упоминать имя Гитлера в заключительной части ежедневного боевого приказа, доводимого до подчиненных дивизий. Генерал-лейтенант Фриц Линдеманн (командир 132-й пехотной дивизии. — Ю. Л.) концовку приказа облекает в призыв: «За Германию!»

Обо всех этих разночтениях солдаты, сражающиеся на Волхове, не имеют никакого понятия. Красноармейцы тоже пока не осознают, насколько хрупкой оказалась немецкая военная машина. Но и то, что рассказывают взятые в плен немецкие солдаты, производит сильное впечатление. Они сообщают, как вынуждены копать ячейки окопов в снегу своими стальными касками, поскольку отсутствует другой шанцевый инструмент. Их заверяли, что отсечные позиции будут заранее подготовлены. Но отыскать их так и не удалось. Там, где русские танки КВ-1 всей своей мощью пробивают путь и где стремглав проносятся юркие Т-34, там застревают из-за своих узких гусениц немецкие танки Р-3 и Р-4, которым не удается выйти на соприкосновение с противником.

Немцы недооценили русских уже тогда, когда в 1929 году в Казани на Волге были организованы первые совместные учебные сборы для офицеров Красной Армии и рейхсвера по тактике боевого применения танков, а в Липецке проведены совместные учебные курсы и маневры авиационных подразделений. Фирмы «Даймлер», «Крупп» и «Рейнметалл» испытали в Казани прототипы своих танков, в том числе 23-тонного «Гросстрактора». В Липецке в их распоряжении оказались 64 самолета различных типов. Тем самым немцы смогли создать основу своего авиационного летного состава, подготовив первых 120 летчиков и 100 авиаразведчиков. Из 43 немецких авиакурсантов, прошедших выучку в Липецке, двадцать позднее стали генералами люфтваффе.

Русские тогда проявили заботу в размещении личного состава и техники, ее монтаже и обслуживании. Немцы завоевали признательность советского Генерального штаба как солдаты, имеющие солидную выучку. Они это наглядно доказали советским офицерам во время командно-штабных игр и на войсковых учениях. Немцы и русские, в то время пасынки мировой истории, создали основу для своих танковых армий и военно-воздушных сил.

Манфред Цайдлер пишет о результате такого сотрудничества: «То, что уже в 1934 году в Германии пошли в серийное промышленное производство первые боевые самолеты и первые модели танков — это без сомнения результат учебной практики рейхсвера на территории России».

Еще в 1933 году Тухачевский, человек со светскими манерами, произнес во время одного из приемов в германском посольстве в Москве тост, в котором отметил, что лишь политика разделяет немцев и русских, но не их чувства по отношению друг к другу. Дословно он охарактеризовал это как «чувства дружбы Красной Армии к немецкому рейхсверу». Согласие между рейхсвером и Красной Армией подтверждает также выказывание тогдашнего начальника советского Генерального штаба Александра Егорова, сделанное в 1934 году. Вспоминая своих немецких учителей по тактике Георга-Ганса Райнхардта и Фридриха Паулюса, он говорит немецкому военному атташе Отто Хартманну, что советские люди примут их с распростертыми объятиями, если те не будут больше востребованы в немецкой армии. Оба являются незаменимыми преподавательскими кадрами. Райнхардта мы встретим в 1941 году на подступах к Ленинграду в качестве командира 41-го моторизованного армейского корпуса. Паулюс сыграет свою спорную роль, будучи фельдмаршалом и командующим обреченной на погибель 6-й армии в Сталинграде в 1942/43 годах.

Семь лет спустя окажется, что братание в Казани и Липецке русские использовали лучше своих немецких друзей. От русских танковых исполинов как горох от стенки отскакивают снаряды немецкой 37-мм противотанковой пушки. Немецкие солдаты с мрачным юмором называют ее «прибором для обстукивания танков». Танки КВ-1 и Т-34 расплющивают эту пушку вместе с автомобилем сопровождения и орудийным расчетом, как только немецкие артиллеристы пытаются приблизиться на минимальное расстояние до цели.

Плоды совместного обучения в Липецке также отдают привкусом горечи. О том, что авиация красных является легким противником, в то время можно было узнать скорее из газет. Немецкие пилоты и бортстрелки, артиллеристы самоходных установок, водители грузовиков и ездовые гужевого транспорта знали об этом лучше других и давали волю своему гневу, ругаясь последними словами на «упрямых Иванов», пилотирующих самолеты с красными звездами.

Во время своего наступления немцы захватили целые штабеля русских зимних войлочных сапог, называемых в России валенками. Осенью они хохотали, растапливая ими печки и полагая, что у Красной Армии попросту кончилась кожаная обувь. Но вот наступила зима, и валенки превратились в драгоценность, а ампутация пальцев ног и самих ног стала обычной повседневной работой хирургов в немецких полевых госпиталях. Русские офицеры, допрашивавшие пленных, все чаще слышали о полностью уничтоженных немецких ротах, причинами чего стали гибель, ранения и обморожения. Эти роты теперь существуют лишь на бумаге. Русские знают, что это такое из собственного опыта, но отсутствие резервов не является для них столь большой головной болью, как для немцев. Некоторые из немецких военнопленных дают показания о том, что снабжение немецких войск замерло, так как единственная железнодорожная система перевода стрелок на вокзале в Пскове вышла из строя из-за сильных морозов, а стратегически важный мост под Нарвой находится в ремонте. Русским удалось спасти от немцев 85 процентов своего подвижного состава. Поэтому те вынуждены теперь менять ширину железнодорожной колеи, подгоняя ее под свои вагоны и локомотивы, которые они завозят в Россию. Но к началу войны их во всем германском рейхе было меньше, чем в 1914 году. На двухколейных отрезках из-за недостатка времени и рабочей силы только одну колею удается перевести на узкий европейский стандарт. Это означает, что могут быть использованы лишь некоторые из железнодорожных стрелок и производственных сооружений. Прежде всего сами локомотивы не выдерживают экстремального холода. Приходится утеплять кабину машиниста, насосы, вентили, подогреватели, трубопроводы. Маршал Жуков позже с улыбкой заметил, что «в отличие от Наполеона у Гитлера имелась железная дорога. Но он забыл позаботиться о локомотивах».

Немцы проектируют так называемые военные локомотивы, имеющие солидную конструкцию, стойкую к механическим повреждениям. Но постепенно и они во все большем количестве начинают загромождать железнодорожные пути. Многие из них подорвались на минах и сошли с рельсов. Гитлер полагал победно завершить войну с Россией с помощью автомобильного транспорта. В действительности без железной дороги нормальное снабжение войск было просто немыслимо. Партизанам это известно. Они постоянно выводили из строя эти жизненно важные артерии.

Невозможно понять положение немецких армий на Восточном фронте, не исследовав более конкретно кошмар борьбы с партизанами. Для этого необходимо забыть ряд клише, которые стереотипно подаются самозваными народными всезнайками. На самом деле их данные мало согласуются с реальными фактами. Не в первый раз со времени аферы Вальдхайма немцам бросаются упреки в совершении ужасных преступлений против партизан. В качестве доказательства прилагаются фотографии повешенных и расстрелянных партизан. Обоснованно ли негодование, вызванное этими снимками? Разумеется. Ведь это свидетельства военного варварства. Они доказывают отсутствие чувства такта в отношении к смерти тех людей, что следовали своим идеалам и отдали за них свою жизнь. Но верно точно так же и то, что такого рода казни считались законными с точки зрения действовавшего тогда всеобщего военного права и поэтому не являются доказательством военного преступления.

Очевидцы, пострадавшие в результате нападений партизан, не понимают, почему при изображении таких удручающих картин сегодня всегда в тени остается другая половина происходившего и никто не задается вопросом, а что со своей стороны творили партизаны? Разве сейчас нельзя попытаться представить, как разлетается на куски грузовик с немецкими солдатами-новобранцами, подорвавшийся на партизанской взрывчатке? Или когда обстреливаются, а затем поджигаются обозы с ранеными? Мы хотели бы избавить читателей от дальнейшего описания и дальнейших вопросов. Но представляются совершенно естественными требования очевидцев выразить скорбь также и в отношении жертв, искалеченных в результате партизанских атак.

Роберт Кемпнер, получивший известность как заместитель главного прокурора на «Нюрнбергских процессах» (всего их, помимо главного, в 1946–1948 гг. было еще двенадцать чисто «американских». — Ю. Л.), приводит выдержку из приговора от 19.12.1948 года. Она касается генералов немецкой так называемой Балканской армии и имеет следующий текст: «…хотя партизан может принести своей стране большую пользу и в случае успеха даже стать героем, тем не менее для врага он является военным преступником, с которым поступают соответствующим образом. С другой стороны, ни одна из армий не может защитить себя от „тактики укусов слепней“ таких вооруженных повстанцев… Эти группы с технической точки зрения не являются войсками в правовом смысле и не претендуют на права по защите военнопленных… Мы полагаем, что остается незыблемым принцип, что гражданское лицо, участвующее в боях, поддерживающее их или попросту им способствующее, подлежит наказанию как военный преступник. Понятие „бой“ является легитимным лишь для регулярных войск той или иной страны».

Уже вскоре после того, как немцы вторглись в западные области Советского Союза, там начали создаваться различные партизанские группы, 84 из них только в одном из крупных лесных районов южнее и юго-западнее Ленинграда. Уже 9 июля 1941 года Сталин обращается к народу с призывом «развернуть партизанскую войну в каждом месте и в любое время дня и ночи, создав врагу невыносимые условия путем подрывов и поджогов в оккупированных областях». Пока эти группы еще плохо подготовлены и не имеют четкой организационной структуры. К ним прибиваются попавшие в окружение красноармейцы, оказавшиеся во время боев в тылу немецких позиций. Большинство из них не намерены сдаваться в плен, так как понимают, что захватчики не заинтересованы долго кормить, размещать и перевозить в огромном количестве изнуренных людей. На это немецкое военное командование не рассчитывало. Боевые части ушли далеко вперед, а в тыловых зонах тон начинают задавать те, кто с презрением относится к людям. Военнопленные голодают. Многим красноармейцам, отбившимся от своих частей, возвращение домой начинает казаться рискованной затеей. Они счастливы тому, что удалось избежать встречи с немецкой пулей. Должны ли они теперь заслужить от Сталина постыдную смерть как «завербованные агенты» и «предатели»?

Так в лесах возникают многочисленные партизанские бригады. Весной 1942 года они организуются штабными офицерами Красной Армии. Вместе с обученным сержантским кадровым составом и другими специалистами их переправляют через линию фронта. Личный состав организационно подразделяется на бригады по 1000 человек в каждой. В них создаются батальоны, роты и взводы, а также группы разведчиков, конные отряды, подразделения диверсантов, подрывники и связисты. Они привлекают детей в качестве связных, а также женщин, засылаемых в немецкие воинские части и учреждения в качестве переводчиц, кухонного персонала и канцелярских работников. 18.11.1941 года Илья Эренбург пишет со злобной гордостью: «Русские дети научились бросать ручные гранаты»! К середине 1942 года уже около 80 000 партизан влились в организованные отряды.

В лесах имеется достаточно много оружия. Для правильного обращения с немецким вооружением издаются четкие письменные инструкции. Взрывчатка добывается из найденных неразорвавшихся боеприпасов. Часть партизан, переодетых в гражданскую одежду, носит под куртками оружие со спиленными стволами. Бесшумно уничтожаются водители машин в голове немецкой автоколонны. Затем, воспользовавшись замешательством, партизаны открывают автоматный огонь по самой колонне.

Немцы назначают новых председателей колхозов. При этом, им неведомо, что многие из таких председателей работают на партизан. Урожай реквизируется партизанами. Насильно согнанные обеими сторонами в колхозы и артели, крестьяне поставляют немцам лишь 20 процентов от положенных для сдачи сельскохозяйственных продуктов. Из-за новых затруднений на территории, занятой группой армий «Север», одна треть урожая картофеля остается к ноябрю 1941 года лежать промороженной в земле. После того как партизаны уничтожили несколько крупных молочных ферм, производство масла в одном из хозяйств, где содержались 7000 коров, сокращается наполовину. Исчезают детали сельскохозяйственного оборудования. Эрих Гессе (немецкий военный историк. — Ю. Л.) рассказывает об одном лейтенанте Красной Армии, который, переодевшись в гражданское платье, ходил по деревням, играя на аккордеоне и распевая песни. Одновременно он уговаривает население уходить в партизаны. Немцы, если они не входят в состав карательных отрядов, ведут себя очень доверчиво, принимая все за чистую монету. Они не сталкивались с подобным коварством. Партизаны, переодетые в немецкую военную форму, останавливают колонны с предметами снабжения и сжигают их дотла. Они перевозят оружие на глазах у немцев, пряча его под видом похоронных процессий в закрытых гробах, что несвойственно русским традициям. Но объясняют это тем, что покойник стал жертвой эпидемии. Они достают пропуска секретных немецких служб, которые позволяют им в местных комендатурах знакомиться со списком неблагонадежных жителей. Получив такую информацию, они легко вербуют в партизаны людей, уже и без того находящихся под подозрением. В историю партизанской войны вошла и некая крестьянка Анисья. Она должна была выведывать, сколько легких и сколько тяжелых танков прошли через ее деревню. Но считать она может лишь с большим трудом. Поэтому сидит у калитки перед своей хатой и лущит горох и бобы. Точнее сказать, за каждый проходящий легкий танк в миску падает горошина, а за тяжелый танк, одно бобовое зерно.

В январе 1941 года партизаны убили только на южном фланге группы армий «Север» под Старой Руссой 196 немецких солдат, уничтожили 23 грузовика, взорвали три моста и два склада с боеприпасами. В боевом донесении 269-й пехотной дивизии, которая находится северо-западнее Погостья, сообщается, что в начале февраля «захвачена группа лыжников-партизан. 10 человек убиты, один взят в плен раненым. Группа известна своими действиями еще с той поры, когда находилась под Лугой. Она хорошо вооружена. Хотела вернуться домой через линию фронта». В марте в тылу немецкой группы армий «Север» скрытно лесами в Ленинград переправляется санный обоз с продовольствием. В эти дни партизаны получают справочник по ведению партизанских действий. В нем предписывается немедленно покидать место нападения после ликвидации всех свидетелей, включая мужчин, женщин и детей. После чего они должны вновь собраться в 10–15 км от этого места.

Один из участников партизанской группы из шести человек, сброшенных с парашютами над лужскими лесами, рассказал после того, как его взяли в плен, о поставленной ему задаче. Она звучала так: «Нападать на немцев только в том случае, если те движутся поодиночке или группами от трех до четырех человек. Изымать у них документы. Любое гражданское лицо, встреченное в лесу, должно быть уничтожено, документы также изъяты. При встречах с одиночными партизанами они должны быть также уничтожены, даже если признаются в том, что являются таковыми. Известно ведь, что немцы используют бывших партизан в качестве своих проводников. Спустя две недели по пути назад в районе Ораниенбаумского плацдарма перед пересечением линии фронта группе необходимо было захватить в плен немецкого солдата в качестве „языка“».

Йоахим Хоффман описывает в своей книге «Сталинская война на уничтожение», что уже 1 июля 1941 года в одном из призывов Центрального комитета коммунистов говорилось: «Уничтожать врага всем, чем можно и что только имеется под рукой: топором, косой, ломом, вилами, ножом». И еще: «Душить, рубить, сжигать, отравлять фашистское отродье».

При отступлении Красной Армии некоторые партийные работники оставались в зонах оккупации, замаскировавшись под крестьян или уйдя в подполье. Они должны были начать работу по созданию движения сопротивления сразу же после того, как немцы станут устраивать здесь свои зимние квартиры. 3 июля 1941 года Сталин оглашает принятый еще 29 июня призыв ЦК КПСС к «всеобщей войне по уничтожению врага». Он призывает организовывать конные и пешие партизанские отряды. Через несколько дней, как призналась арестованная русская молодая женщина, она была направлена на Валдай на курсы по подготовке партизан. С сентября повсеместно начинают работать «партизанские школы». 20 июля 1941 года генерал-майор Чечиков, командующий Северо-Западным фронтом, издает подробную инструкцию по организации и деятельности партизанских отрядов. В начале августа в немецких дивизиях вводятся первые правила борьбы с партизанами. Немцы обеспокоены тем, что партизаны начинают действовать уже и в немецкой военной форме. Похоже ли это на стихийное народное восстание, направленное в праведном гневе против захватчиков? Американские обвинители на Нюрнбергском процессе были в этом убеждены по окончании войны. Они выразили это с едва прикрытым пафосом так: «Могут ли партизаны считаться, преступниками… из-за того, что они стали ими лишь только для того, чтобы защитить себя и своих соотечественников от преступлений немцев? Нет абсолютно никаких сомнений в том, что партизанское движение возникло стихийно, главным образом из-за преступных действий со стороны немцев».

Конечно, поведение немецких оккупантов не заслуживает какой-либо похвалы. Нас не может оставить равнодушными образ простого советского гражданина, который решает в одиночку мстить из чувства гнева за причиненные мучения, рискуя быть повешенным как преступник, так как на нем нет формы и знаков принадлежности к регулярным частям. Но это описание требует дополнения. Мы знаем, что партизаны не стали дожидаться нападений на них со стороны оккупантов. Они начали взрывать, поджигать, стрелять, убивать из-за угла еще тогда, когда маршировавшие мимо них немцы вовсе не знали, что их будут использовать в навязанной им роли нации господ и мстить им за мучения, причиненные в свою очередь партизанами.

Партизанская война, одна из самых ужасных категорий любой войны, была составной частью советского способа ведения боевых действий. Еще в 1914 году Ленин написал: «Война наших дней — народная война». Традиции партизанских акций 1905 года, опыт борьбы красных партизан в тылу Белой армии Колчака и Деникина в 1918 году не были забыты. Спровоцировать оккупантов на жестокие методы в отношении безвинных людей и тем самым разрушить любое примирение и любое взаимное доверие — этот метод оправдал себя также и в 1941 году.

В одном из призывов, подпольно распространяемом в немецком тылу, говорится: «Не пропускайте ни одного немецкого эшелона, идущего на фронт. Взрывайте поезда и железнодорожное полотно. Разрушайте мосты, производственные объекты, водонапорные станции. Уничтожайте продовольственные склады. Перерезайте линии связи. Бейте фашистов любым способом!»

Железнодорожное сообщение между фронтом под Ленинградом, на Волхове, южнее озера Ильмень и тыловыми районами подвергается постоянной опасности. Солдаты в переполненных вагонах уже давно перестали удивляться опорным пунктам на железнодорожных насыпях, сплошным заборам, в которых оставлено лишь место для амбразур, наблюдательным вышкам и проволочным заграждениям. Они, правда, ругаются, когда ночью и в снежную метель им приходится спрыгивать в качестве дежурной смены при остановке поезда на рельсы в конце вагона и осматривать пространство под ним и по обе стороны от него. Но кому же хочется взлетать на воздух от взрывчатки, напиханной под переполненный вагон? Партизаны крадутся вдоль перелеска, вырубленного немцами для лучшего обзора, прячутся за зеленью деревьев или в снежных ямах. Потом они запрыгивают в вагоны.

Группы подрывников насчитывают от трех до десяти человек. Они применяют мины ударного и контактного типов, мины со спусковым взрывателем и противоднищевые мины, взрыватель которых реагирует, как только тонкий штырь будет сдвинут с места. В это время остальные партизаны открывают огонь по поезду. Немцы пускают впереди и позади локомотива пустые платформы, а перед головным вагоном устанавливают дугообразный железный наконечник, который, подобно щупальцу, обследует путь на предмет наличия противоднищевых мин. Поезда следуют со скоростью 20 км в час, чтобы держать под контролем все обозреваемое пространство. Немцы оборудуют открытые платформы пулеметами и зенитными орудиями, обложив их мешками с песком. На особо опасных участках патрулируют бронепоезда. Часовые выстреливают один за другим пулеметные диски во все подозрительное, что окружает движущийся военный транспорт. И тем не менее все больше локомотивов превращается в металлолом, ржавеет рядом с железнодорожными путями, сойдя с рельсов.

«Колеса должны мчать нас к победе!» — так написано на бортах локомотивных тендеров. Эти слова только раззадоривают партизан, которые нападают на все, что движется на колесах в их страну. Их добычей становятся отпускники, раненые, горючее, боеприпасы, военная техника, продовольствие. Насилие порождает насилие. Обе стороны сеют ужас и страх. Гессе пишет: «Осознание того, что любое проявление милосердия к партизанам может стоить жизни боевых товарищей, оказалось достаточно сильным, чтобы солдаты смогли оправдать необходимость террора». То же самое, но с противоположной позиции мог бы написать также и советский историограф.

Вопрос о том, нашли бы вообще опору и поддержку партизаны среди местного населения при гуманной оккупационной политике, может быть здесь рассмотрен лишь вскользь. В 1941 году Сталин мог опереться лишь на малую толику действительно надежных элементов: мелких крестьян, жизнь которых стала лучше прежней благодаря коллективизации, технических специалистов, работников государственной администрации и верных режиму академиков. Прочное ядро составляли члены партии и комсомольцы. Основная масса занимала выжидательную позицию. Многие уповали в начале немецкой оккупации на то, что теперь удастся без прежнего партийного нажима реализовать национальные идеи в рамках независимых республик. Лишь когда стало ясно, что не приходится ожидать ничего иного, как эксплуатации и порабощения, тогда Советский Союз превратился в «монолитный блок», о котором с восторгом вещал Сталин.

Вернер фон Бломберг, бывший военный министр и главнокомандующий вермахта, вел во время Нюрнбергского процесса до сих пор неопубликованный дневник. В нем он дает меткую оценку немецкой оккупационной политике: «Дрожь пробирает, когда… задумываешься о том, что концепции и планы Гитлера вынашивались при отсутствии знаний об окружающем мире. Наш образ мышления и поступки являлись гнусным самодовольством и были оторваны от жизни».

Гитлер пресекал любую попытку создать с восточными странами основу взаимоуважительных межчеловеческих отношений. Насколько тяжело оккупантам строить правильное взаимоуважительное отношение с теми, кто воспринимает их как врагов и готов сопротивляться любой ценой, на этот счет во всем мире и по сей день имеется достаточное количество всем известных примеров.

Немецкие акции по борьбе с партизанами не находили поддержки у местного населения из-за нередко бесчеловечной оккупационной политики. Немцы отыгрывались на крестьянах за партизанские набеги и засады, так как самих зачинщиков им редко удавалось схватить. Тот, кто носил гражданскую одежду, сразу же попадал под подозрение. С другой стороны, партизаны всяческим шантажом и угрозами смертной казни заставляли местное население оказывать им всяческие услуги. Многие тысячи безвинных людей погибли таким образом. В партизанской войне обе стороны считали все средства борьбы законными. Как сообщает Гессе, уже осенью 1941 года немецкому 10-му армейскому корпусу южнее Озера Ильмень был представлен доклад одного из специалистов по борьбе с партизанами, в котором был проанализирован весь опыт действий в этом направлении. Там есть интересные наблюдения как, например, это: «Партизан почти всегда дает противнику возможность беспрепятственно пройти мимо себя. Спасаясь, он никогда не уходит на большое расстояние… Убежище для себя старается выбрать среди открытого пространства, забираясь в стог сена или накрываясь досками. В глухой местности он стремится спрятаться на удалении не более десяти метров… С косой за плечами или работая в поле, он старается держаться вблизи деревень». Мы узнаем, что партизанские лошади подкованы по-особому, что конные партизаны открывают огонь уже с сорока метров и на скаку прячутся за холку лошади, и что немецкие карательные отряды заставляют пойманных животных возвращаться на длинном поводке назад в партизанский лагерь, чтобы данным образом вычислить его местонахождение. Партизан, говорится в документе, скачет на лошади всегда в двух-трех метрах справа и слева от дороги. В качестве лагерных стоянок партизаны предпочитают островки среди болот. Там они стелят гать под водой. Они сооружают пункты наблюдения, спиливая дерево так, что оно своей кроной, падая, накрывает другое дерево, которое валится в свою очередь. Сучья накладываются друг на друга. В них партизан оборудует свое убежище. Если же партизан во время уличного боя прячется в доме в погребе, то изнутри он ставит щеколду, чтобы никто не мог предположить, что доски пола можно поднять.

Солдаты 28-й легкопехотной дивизии, рассказывая о своем пребывании в волховских лесах, вспоминают, что были вынуждены изменить маршрут движения, так как прямо перед ними партизаны разобрали до последнего гвоздика деревянный мост, который затем унесли с собой. Одна из боевых групп выходит в конце концов к оставленному партизанами лесному лагерю. «Убеждаешься, — говорится в донесении, — в каких ужасных условиях вынуждены жить партизаны». Разгадка хитроумных партизанских уловок стоит немцам много крови. А партизаны не церемонятся. Самые ужасные формы принимает их так называемая борьба, когда немцы вынуждены начать всеобъемлющее по территории и количеству войск отступление, как это происходит после катастрофы групп армий «Центр» и «Южная Украина» в 1944 году, имеющей еще более удручающий масштаб, чем разгром под Сталинградом. Разбитые немецкие части, мелкие группы заблудившихся солдат, одиночные военнослужащие, потерявшие свои подразделения, попадают обессиленными, голодными, ранеными и больными в руки «охотников за фашистами». Их зверски избивают, привязывают по несколько человек в ряд к гусеницам танков и расплющивают. Эти свидетельства очевидцев, которые не были сотворены на ядовитых кухнях аппарата по психологическому ведению войны, запротоколированы на бумаге. Доктор Рольф Хинце собрал их в книгу рассказов участников отступления, которым удалось избежать советского плена, и тех, кто вернулся домой после лагерей в России. Изобретательность, которая свойственна человеку, чтобы приготовить себе подобному мученическую гибель, ужасает своей жестокостью.

Часть массовых убийств раненых немецких солдат, совершенных большей частью в полевых госпиталях, может быть, впрочем, отнесена и на счет регулярных войск, утративших воинскую дисциплину. Эти зверства были одной из причин того, что многие немецкие солдаты были решительно настроены, даже в последний год войны, не сдаваться в самой безнадежной ситуации и продолжали сражаться до последнего патрона, чтобы избежать плена.

Разумеется, в то время не было недостатка в суждениях о том, что специфика партизанской войны подтверждает тезис о коварстве славяно-азиатских масс и воздействии их еврейско-большевистской идеологии. Те, кто этим сильнее всего возмущались, как раз и составляли наиболее злостную часть карательных отрядов. Старые офицеры пытаются смягчить варварский характер оккупационного режима, поддерживая в своем окружении честь рыцарства, порядочность и дисциплину. Они придерживаются взгляда, что во всеобщей народной войне именно военное ремесло попадает в плохие руки. Они, скорее всего, не стали бы все так упрощать, если бы задумались над тем, что в 1813 году добровольческий корпус Лютцева был привлечен к ведению, дословно, «бандитской войны» в тылу французов. А прусский родоначальник реформы сухопутных войск Герхард фон Шарнхорст был как раз тем, кто подготовил инструкции для действий этого добровольческого корпуса. Частично она была отражена позднее в советских правилах ведения партизанской войны. Кроме того, те, кто возмущались партизанскими действиями, не читали своего соотечественника — Гнайзенау.

Август граф Найдхардт фон Гнайзенау, один из легендарных прусских создателей военной реформы, впервые явился на свет истории, когда в 1807 году вместе с Йоахимом Нетгельбеком сражался против французских оккупантов при обороне крепости Кольберг. В 1813 году он доказал наличие полководческого таланта в Битве народов под Лейпцигом, а в 1815-м отличился, будучи начальником Генерального штаба Блюхера под Ватерлоо. Пищу для размышлений может дать его докладная записка под названием «План по подготовке народного восстания», которую Гнайзенау представил своему королю Фридриху Вильгельму III.

Гнайзенау исследует, что может быть предпринято в случае угрозы вторжения в Пруссию, и может предложить только то, что мы сегодня обозначаем термином «партизанская война». Он называет своих партизан вспомогательными войсками, характеризует их как своего рода народное ополчение, а борьбу против оккупационной власти считает народным восстанием. Его он и хочет организовать. Гнайзенау описывает, как подбираются командиры и подготавливаются к участию в восстании, при этом, из соображений конспирации, ничего не ведая друг о друге. Он тщательно перечисляет аргументы, исходя из которых, можно одержать победу над противником, предлагает лиц для вербовки и описывает, по какому организационному принципу должны строиться отряды. Благодаря ему мы узнаем то, что через 130 лет станет основой организационной структуры советских партизан.

Король педантичен. Он ставит вопрос на полях: почему Гнайзенау планирует состав роты в 80 человек? Ответ Гнайзенау: «Для таких сырых, новообразованных войсковых единиц хорошо, что они малочисленны, так как в них все люди на виду, и это также облегчает выполнение приказов». Правда, Гнайзенау намерен одеть в военную форму такое народное ополчение, но сам способ ведения ими боевых действий хочет сделать преимущественно скрытным. Он говорит: «Ополчение обороняет свой и соседний районы от набегов карательных отрядов французов. Оно препятствует вывозу врагом из страны продовольствия, денег, домашнего скота и т. д. Ни одно из вражеских предписаний на вывоз не должно выполняться. Тот из государственных служащих, кто выполнит подобное распоряжение врага, подлежит смертной казни. Никто не имеет права делать поставки противнику до тех пор, пока вражеский солдат не окажется у его дверей. Лишь в этом случае он может уступить насилию». Гнайзенау дальше развивает свою мысль: «Если же враг установит постоянную охрану или введет на продолжительное время свои карательные отряды в главные населенные пункты данного района, то ополченцы объявляют сбор, чтобы атаковать и уничтожить врага. В том случае, если враг окажется слишком сильным, следует уходить в близлежащие леса, чтобы оттуда нападать на места расположения оккупантов. Если же отряду угрожает опасность быть уничтоженным, то он рассеивается, прячет свое оружие, обмундирование (шапки, шарфы) и появляется уже в обличии обычных гражданских жителей своей страны». Это выглядит как пособие, на основе которого был подготовлен советский справочник по ведению партизанских действий.

«Легионы (отряды. — Ю. Л.), — говорится далее у Гнайзенау, — отправляются в леса, горы, болотистую местность и т. д., и оттуда засылают своих разведчиков. Когда противник захватывает район, то, как правило, днем ополченцы отсиживаются в удаленных безопасных местах, а ночью… совершают марш к пункту сбора, чтобы оттуда напасть на врага… или обеспечить себя провиантом. Из разных отдаленных мест своего размещения несколько легионов собираются вместе, чтобы напасть на врага, когда тот совершает переход или находится на постое».

Фридриха Вильгельма III, однако, трудно убедить. Он полагает, что ополчение разбежится из-за нехватки продовольствия, недостаточной выносливости, отсутствия военного опыта. Поэтому противнику достаточно будет нескольких выстрелов из ружей и пушек, чтобы разогнать его. Гнайзенау в ответ: «Только на войне можно научиться военному делу. И поскольку она нам навязана, то нужно использовать любые средства, чтобы создать врагу невыносимые условия».

Гнайзенау просит короля задуматься над тем, что противнику придется в этом случае самому все доставать на оккупированной территории. Он должен будет защищать собранное и быть готовым к тому, что в любую минуту может его лишиться. Поэтому он постоянно будет настороже, и это его должно изматывать, так как он вынужден пребывать в постоянном напряжении.