Разгром

Разгром

Когда в конце 2000 года главный редактор Коммерсанта Андрей Васильев под давлением кремлевской пресс-службы все-таки принял решение о моей замене в кремлевском пуле, ничего, кроме запредельной усталости, я уже не почувствовала. Где-то, на самом краешке моего сознания, журналист твердил, что это – малодушие, что нельзя было газете так сдаваться. Но я настолько измучилась в тот год борьбы за выживание, что эмоций по этому поводу взять было уже неоткуда. Я знала, что сделала не просто по максимуму все, что от меня зависело, но и гораздо больше, чем было в человеческих силах. Под перекрестным огнем президентской пресс-службы и кремлевских чиновников я удерживала этот рубеж в течение целого года. И уже самим этим фактом доказала новому президенту, что всех журналистов в стране так просто купить или прогнуть ему не удастся. Главный редактор объяснил мне свое решение так:

– Я понимаю, что ты с ними говна уже вдоволь наелась за этот год. Но ты пойми и меня – мне, в каком-то смысле, было не легче, чем тебе: я же не только журналист, но еще и менеджер. Мне же приходится как-то с ними отношения выстраивать. А они ведь после каждой твоей статьи звонили и устраивали скандал, чтобы я отстранил тебя. Я им говорю – Правильно, что вы там все из-за нее на ушах стоите, – потому что она классный политический журналист и пишет классные политические тексты! Короче… Ну не хотят они сейчас никакой вообще политики про себя читать!…

Васильев рассказал, что теперь хочет отправить в кремлевский пул сотрудницу отдела культуры, занимавшуюся телевизионной критикой, Викторию Арутюнову:

– Ты пойми: мне все-таки хочется, чтобы кто-то там, в кремлевском пуле, от Коммерсанта был. Вот Вика и будет там выполнять чисто представительские функции: ездить с президентом в поездки, писать оттуда репортажи – как светскую хронику – Путин сел, Путин встал… Потому что она не будет там политических тем выискивать, и скандалов не будет…

В журналистской среде у Вики Арутюновой была стойкая репутация доверенной журналистки министра печати и информации Михаила Лесина, поэтому я не сомневалась, что в Кремле ей действительно обрадуются гораздо больше, чем мне.

Однако, отъездив с президентом несколько месяцев, Вика вообще перешла на чиновничью работу – пресс-секретаря государственного телеканала РТР.

Смешно, но вскоре после моего изгнания из кремлевского пула, когда, казалось бы, я стала уже свободным и счастливым человеком, Путин опять чуть было не подпортил мне Пасху. Если в 2000 году, как я уже жаловалась, мне, по путинской милости, пришлось во время Пасхи выслушивать от питерского батюшки, что в его храме все как один за Путина голосовали, то в 2001 году, как нарочно, именно накануне Пасхи, в ночь Страстной пятницы, Путин затеял силовую операция по смене власти на НТВ. И я должна была безвылазно сидеть всю ночь и следующий день в Останкине, потому что по случайному стечению обстоятельств я оказалась последним журналистом, у которого еще действовал выписанный Киселевым пропуск на энтэвэшный этаж. А в субботу вечером пришлось допоздна брать интервью у изгоев, укрывшихся после разгрома в соседнем здании Останкина. Но зато потом я крикнула заехавшей за мной Ленке Дикун: Гони! – и мы как раз, минута в минуту, успели к полуночи на праздничную Всенощную в церковь Воскресения, что в Брюсовом переулке. Я восприняла это без преувеличения как свой личный реванш.

* * *

Сейчас в кремлевском пуле от Коммерсанта прикомандирован Андрей Колесников – один из авторов путинской предвыборной книги интервью.

Бедного Андрея мне искренне жалко: ему приходится реанимировать давно забытый в российской журналистике эзопов язык: хвалить так изящно, чтобы догадливые читатели между строк улавливали, что ты ругаешь.

Но на фоне того, что в кремлевском пуле о Путине уже давно пишут как о покойнике: или хорошо, или никак, -КоммерсантЪ выглядит просто-таки боевым листком оппозиции. И как меня уже неоднократно уверяли мои приятели из политической тусовки, в Кремле уже принято принципиальное решение отобрать у Березовского и Коммерсанть.

* * *

У Путина вообще стали все чаще проявляться какие-то странные фантомные боли. Вернее – фантомные страхи. Вроде и прессу всю уже давно под корень зачистил – ан нет, после освещения газовой атаки на Дубровке осенью 2002 года даже в карманном НТВ опять примерещилась президенту оппозиция, и главаря диссидентов Йордана тотчас обезвредили. Точно так же Кремль зачем-то сражался с по жизни безнадежной Либеральной Россией Березовского, рейтинг которой был едва отличим от нуля. А потом – ликвидировал беззубый ТВC. Если так пойдет и дальше, то скоро, глядишь, Путин и Добродеева с Эрнстом в карбонарии запишет. А потом и радио на всякий случай опять на на кнопку переведет. Потому что ведь ни с Чечней, ни с терактами президент так и не справился. А в любом, даже самом верноподданническом освещении этих тем можно без труда расслышать издевательство над самым святым. В смысле – над президентом. Тем более, если самому президенту, как кровавые мальчики, везде уже мерещатся призраки недоликвидированных им телеканалов.

* * *

В каком-то смысле Путин -это Ельцин сегодня. Потому что большинство ельцинских проблем так и остались нерешенными. Даже стилистика их пугающе похожа: до боли знакомые забастовки из-за невыплат зарплат – и те возобновились перед прошлым Новым годом, и даже ностальгическая борьба семейного и несемейного клана олигархов за право рулить президентом тоже опять в разгаре. Структурные реформы по-прежнему не проводятся, и страна как висела, так и продолжает висеть на волоске капризной конъюнктуры мировых цен на нефть. Так что стабильность, наступление которой провозгласил подопечному народу Путин – не более чем вопрос смены терминов: жаль, Брежнев не дожил, чтобы провозгласить наступление развитого социализма. Потому что если в брежневское время дуриком вырученную сверхприбыль от высоких мировых цен на нефть тратили на поддержку дружественных Советскому Союзу режимов в недоразвитых странах, то теперь эти деньги бросают на поддержание иллюзии народного благосостояния. В смысле, на хотя бы физиологическую страховку от голодных бунтов в своей собственной стране.

Не скрою: для меня будет приятной неожиданностью, если круг не замкнется и Путин, случись в его царствование обвал цен на нефть и очередной крупномасштабный финансовый кризис в России, не сделает судорожного выбора в пользу военизированной мобилизационной командной экономики – к чему в момент дефолта 1998 года призывали друзья Примакова. В защиту от которого окружение Ельцина, собственно, и придумало Путина. А то уж совсем как-то обидно получится, да?

* * *

Главное, что по большому счету изменилось в стране с ельцинских пор, – это как раз то, что российскую прессу настойчиво попросили обо всех этих проблемах, и главное – о Чечне и Путине – помолчать. И российская пресса согласилась. А тем, кто не понял, объяснили силой.

Тут вот недавно американский журналист Дэвид Рэмник, наобщавшись с российскими телевизионными начальниками, на полном серьезе спросил меня:

– А вам не кажется, что они правы: что просто революционное время в России закончилось, и что теперь российским журналистам просто скучно и не о чем писать, потому что никаких теневых интриг в Кремле, вокруг президента в отличие от ельцинских времен теперь уже больше нет?

Формулу о пользе скучной политики, давно уже придуманную кремлевскими пиарщиками и активно втираемую в мозги журналистам, трудно было не узнать. Я честно призналась Дэвиду, что, по моим наблюдениям, теневых интриг в Кремле стало сейчас даже куда больше, чем при Ельцине, – просто потому, что теперь писать о них нельзя и автоматически все как одна стали теневыми, ушли в тень. Так что в этом смысле ельцинские интриганы были просто мальчиками – об их теневых проделках кремлевские журналисты обычно узнавали максимум через пару дней.

* * *

Кстати, еще один фирменный прием путинской макаренковской педагогики для тех, кто не понял – это институт заложничества. Я имею в виду Глушкова и Титова, о сути уголовной вины которых никто в политичекой тусовке ни секунды не сомневался: уголовная статья первого называется друг Березовского, а второго – друг Гусинского. Шантаж обоих высланных из страны оппозиционных медиа-магнатов Березовского и Гусинского частично удался – Березовский, например, уверял, что на его решение отдать государству свои акции ОРТ повлияло именно обещание Кремля освободить больного Глушкова. Впрочем, это обещание оказалось как раз из серии тех, которых три года ждут. А вот Титова за несколько месяцев до публикации моей книги выпустили – по слухам, в результате каких-то кулуарных договоренностей между Кремлем и Гусинским об условной политической лояльности бывшего оппозиционного олигарха.

* * *

Последние реляции о судьбе кремлевского пула, пробившиеся ко мне, на волю, сквозь толстые кремлевские стены, словно морзянка, тоже были не менее драматичны, чем SOS с уже затонувшего корабля. Одна моя бывшая подружка, говорят, пребывает в полной уверенности, что управляет государством, – только из-за того, что пару раз давала Владимиру Владимировичу личные советы по его прическе (стричься, как уверяют высокопоставленные кремлевские источники, она советовала президенту под его же собственного пресс-секретаря Громова). Другая бывшая коллега ходила на закрытые президентские брифинги не иначе, как доведя искусственный загар до негритянской стадии и испещрив все имеющиеся на руках пальцы бриллиантовыми кольцами – чем заработала быстро разлетевшийся по всей политической Москве восторженный комментарий Путина: Какой загар! Какие брюлики!

Этот президентский афоризм в кулуарном хит-параде на время побил даже любимую идиому Путина: Хватит сопли жевать! – которой он баловал новую элиту журналистики во время аппетитных групповых обедов.

* * *

Расшифровки слабеющей морзянки из застенка уверяют меня также (сразу говорю: предпочитаю не верить), что президентские фрейлины между собой уже почти дерутся от ревности. И как только одной удается на миг приблизиться к Главному Телу Страны на миллиметр ближе другой, как ее неудачливая соперница начинает бегать по всей тусовке и распускать про конкурентку слухи адюльтерного характера.

А в какой-то момент статс-дамы и придворные кавалеры из числа бывших журналистов, сопровождавших президента в поездках, еще и ввели для себя в редакциях настоящий институт рабов: сами они иногда выезжали за границу только для того, чтобы интимно поужинать с президентом, а писать статьи из этих командировок заставляли специально взятых для этого молодых корреспондентов.

* * *

В конце 2002 года, во время поездки Путина по маршруту Пекин-Дели-Бишкек, новые порядки в кремлевском пуле потрясли даже видавших виды правительственных чиновников. Дело в том, что в Бишкеке так называемый передовой президентский самолет (на котором летели журналисты и чиновники), якобы заправили некачественным керосином. И уже по дороге домой пилотам пришлось совершить вынужденную посадку. И как только шасси самолета коснулись земли, посреди салона встала новая руководительница путинской пресс-службы Наталья Тимакова (прежде – одна из самых толковых и острых кремлевских репортеров) и громко предупредила прессу: Господа журналисты! У вас есть, конечно, право написать об этой аварийной посадке. Но у нас есть право не аккредитовать вас тогда в следующую поездку с президентом.

Обитатели Белого дома на Краснопресненской набережной долго еще потом с выпученными глазами переспрашивали у кремлевских журналистов, давно ли у вас так?.

* * *

Так что угадайте: из скольких букв (из двух или из трех?) я дала бы ответ на вопрос в кремлевском кроссворде: Жалею ли я, что лишена теперь счастья работать в кремлевском пуле?

А насчет скуки, воцарившейся в стране, кремлевские идеологи, пожалуй, даже правы: в том смысле, что чувства юмора у этих ребят, кажется, совсем уже не осталось.

Одно меня удивляет, когда я думаю о Путине: ну неужели этому парню действительно не хочется, чтобы его президентство запомнилось хоть чем-нибудь, кроме этой паскудной скуки и безнадеги? Хоть чем-нибудь, кроме расправы над журналистами, возобновлением в стране репрессий, политических убийств и политэмиграции?

Вот ведь прошлый век недавно кончился – и как на ладони видно, что надуть историю нельзя – можно надуть только современников. Да и то ненадолго. И уже всего через одно поколение про каждого Великого Диктатора все знают, что он всего лишь навсего диктатор, про каждого Великого Убийцу, – что он всего лишь навсего убийца, и про каждое Великое Ничтожество, – что он всего лишь навсего ничтожество.

Иногда уж даже с тоски думаешь, ну заткнул ты всем рты – ну ладно, фиг с тобой! Ну так воспользуйся же этим – сделай тогда хоть что-нибудь великое в экономике! Ведь Дедушка Ельцин, бедный, боялся доводить до конца непопулярные реформы – именно потому, что про него сразу гадости писали и рейтинг падал! Но у тебя-то теперь руки развязаны! Почему ж ты-то ничего не делаешь? Слишком занят затыканием ртов? Да, это дело – хлопотное, понимаю, на него действительно можно всю жизнь положить, прецеденты в истории были.

Ну неужели тебе не хочется войти в историю, сделав хоть что-нибудь прекрасное? Дедушка Ельцин свою прекрасную миссию хотя бы отчасти выполнил: дал стране вздохнуть свободно. Низкий ему поклон за это. А ты смог только опять кислород перекрыть. Ну зачем? Ну ради чего? Ради того, чтоб в теленовостях мы опять видели то, что едва успели позабыть наши родители: И это все о нем, и немного о погоде, – а потом: Стройными рядами партийные массы приветствуют…?

Ради чего конкретно?

Не отвечает Русь…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.