28. Друзья и родители

28. Друзья и родители

На ливерпульских домах, в которых родились «Битлз», пока еще не установлены голубые мемориальные доски, хотя тысячи поклонников ежегодно совершают паломничество, приезжая посмотреть на эти дома. В Ливерпуле остался лишь один из родителей «Битлз», зато там живет один бывший член группы, Пит Бест.

Пит Бест женился, у него двое детей. Он живет одним домом с тещей и тестем, работает в пекарне резчиком и получает за это 18 фунтов в неделю. После того как он расстался с «Битлз», Пит играл в других группах, но в 1965 году навсегда покончил с шоу-бизнесом. Целый год он вообще ничего не хотел делать, не встречался с людьми и превратился в полного отшельника. Он отклонил выгоднейшие предложения рассказать историю своей жизни. Его воспоминания о Гамбурге, об их девушках, попойках, пирушках и пилюлях, несомненно, принесли бы ему богатство.

– А что бы дали мне эти воспоминания, кроме денег? Их приняли бы за элементарную зависть - мол, зелен виноград. Я хотел попытаться сам построить свою жизнь, но на это нужно было время. Больше всего меня пугала человеческая жестокость. Встречаясь с людьми, я заранее догадывался, что они скажут, что у них на уме: парень-то - неудачник. Это угнетало меня, давило на психику. Люди были грубы со мной, говорили мне гадости.

Пит сдался. Усталый и опустошенный, раздавленный тяжестью обиды, он сидит вдвоем с матерью перед телевизором. Отпустив длинные волосы на манер «Битлз», он ходит в кожаной куртке и джинсах, как в славные гамбургские времена. Миссис Бест отказалась от какой бы то ни было деятельности в области шоу-бизнеса, но по-прежнему полна энергии. Она все еще настаивает на том, что «Битлз» расстались с Питом Бестом, потому что завидовали ему.

– Я всегда знал, - говорит Пит, - что они великолепны, что их ждет успех. Тем больнее мне было, тем обиднее. Понимать, что я теряю! Сначала я действительно страшно мучился. Они вышвырнули меня как котенка. Я больше не хотел видеть их, никогда в жизни. Решил: буду работать, как все, может, стану преподавателем - и все дела. Но теперь я думаю иначе. Я доволен. У меня много прекрасных воспоминаний. Мы пережили вместе великие времена. И я благодарен за это. А потом наступил Судный день.

Гамбургские клубы по-прежнему полны британскими группами, но Клауса там больше нет. Он теперь входит в состав британской группы «Манфред Манн». Его восхищение «Битлз» привело к тому, что он поехал за ними в Англию и стал членом их группы, хотя не умел играть ни на одном музыкальном инструменте, кроме фортепьяно. Клаус по-прежнему дружит с ними. Джордж сочинил одну из своих песен в его доме. Клаус немного рисует: он сделал конверт долгоиграющей пластники «Битлз» «Revolver».

Астрид, как и раньше, живет в Гамбурге, но фотографию оставила. Ее тошнит от газет, говорит она и категорически отвергает все предложения написать воспоминания о «Битлз».

Она служит в баре небольшого и весьма своеобразного ночного ресторанчика. Астрид вышла замуж за Гибсона Кемпа, бывшего участника бит-группы, уроженца Ливерпуля. Одно время он играл в трио с Клаусом. Комнату Стю Астрид оставила в неприкосновенности. Там темно и жутковато. Горят свечи.

С 1945 года, когда Джону было пять лет, вплоть до 1964 года Фред Леннон не утруждал себя попытками увидеть сына или хотя бы что-нибудь о нем разузнать. Фред мыл посуду в гостинице в Эшере. «Однажды уборщица сказала мне: «Я буду не я, Фредди, если это не твой сын». Она сказала, что в этой группе есть парень с такой же фамилией, как у меня, и голос у него похож на мой, только, конечно, хуже. Я никогда о них ничего не слышал».

По пути из дома или возвращаясь обратно в Вейбридж, Джон, должно быть, не раз проходил мимо гостиницы, в кухне которой его отец мыл посуду.

Когда Фред удостоверился, что тот парень - его сын, он, не медля ни секунды, помчался во все газеты давать интервью. Фред уверяет, что вся эта реклама была ему совершенно ни к чему. Так уж получилось. Да, так уж получилось, что газета «Тит битс» заплатила Фреду 40 фунтов за историю его жизни. Так уж получилось, что он записал долгоиграющую пластинку. Он говорит, что пластинка не принесла ему ни пенни. «Если хотите знать, я на ней даже потерял, - говорит Фред. - Они заставили меня привести в порядок зубы. А это обошлось мне в 109 фунтов. Я все еще их выплачиваю, по десять фунтов в месяц».

У него состоялась короткая двадцатиминутная встреча с Джоном, после которой его выпроводили. Фред пытался снова увидеться с ним и однажды заявился к Джону домой без предупреждения, но дверь захлопнули прямо перед его носом. Маленький, но в высшей степени элегантный человечек. Густая шевелюра с проседью, которую он щеткой зачесывает назад, придает ему вид бывшего актера. Ему пятьдесят пять лет, он весел и моложав. «Знаете, я все еще пользуюсь успехом у девушек. Они считают, что я красивый парень. Я знаю, что Джон ужасно боится старости. Можете передать ему от меня: я моложе, чем он».

Фред очень внимательно следил за дальнейшими успехами Джона. «Он подвел меня только дважды. Первый раз - когда принял орден Британской империи. Я бы этого в жизни не сделал. Меня не купить. Даже королеве. А второй раз - когда он отказался выступить на литературном ленче у Фойла. На его месте я бы выступил, а заодно еще и спел бы».

Начиная с 1964 года Фред утверждает, что больше всего на свете хочет оказать Джону достойный прием. «Чтобы он просто увидел, что я за парень на самом деле». В помощи сына он не нуждается. «Если бы Джон вдруг ее предложил».

Как только Джон узнал, что Фред помнит многое о Джулии и его детстве, состоялось великое примирение. Они встретились и стали друзьями, к вящему удовольствию Фреда. Уже в начале 1968 года он перестал мыть посуду в ресторане и теперь живет в очаровательной квартире на средства Джона.

Мими обитает в роскошном особняке недалеко от Борнмута, разделяя одиночество с котом Тимом, которого много лет назад Джон подобрал на улице. Дом стоит на самом берегу моря - очень светлый, сверкающий в лучах солнца, окруженный великолепным садом, лестница из которого спускается прямо на пляж. Особняк стоит 25 000 фунтов.

Ни фасад, ни задняя стена дома с улицы совершенно не видны. Заглянуть в жизнь Мими можно только летом, когда начинается навигация. Теплоходы проплывают мимо ее дома, и она слышит, как в мегафон объявляют: «А вот этот дом с полосатыми занавесками принадлежит Джону Леннону. Женщина, которая там сидит, - Мими». Услышав это в первый раз, она настолько рассвирепела, что подбежала к самому берегу и закричала: «Заткнитесь!» В ответ на теплоходе рассмеялись.

В остальном жизнь ее течет совершенно спокойно. Правда, поклонники стащили несколько фонарей, стоявших перед домом. Иногда они пытаются сфотографировать ее или дом, но не более того. Номер телефона и адрес в справочниках не значатся.

Большая часть мебели в особняке сработана под старинную. Выглядит она прекрасно, хотя Мими перевезла ее сюда из своего старого ливерпульского дома. «Я немало потрудилась над всем этим», - заверяет Мими. Когда один из репортеров как-то навестил ее в старом ливерпульском доме, он, оглядевшись по сторонам, заметил, что у нее очень уютно. «Как мило со стороны Джона, что он купил вам все это», - восхитился он и был немедленно выгнан.

В доме довольно много хороших книг - классика и биографии. Мими только что прочла «Макса» лорда Дэвида Сесила. Романы она не слишком жалеет.

Орден, полученный Джоном, она положила на телевизор, хотя ее беспокоит, как бы кто не подумал, будто она неуважительно относится к королевской семье. В один из своих приходов Джон приколол орден ей на платье, заявив, что она заслуживает его гораздо больше, чем он.

На стенах холла и спален она развесила несколько их Золотых дисков, хотя не в таком количестве, как это сделали родители других «Битлз». У Мими есть дощечка, подарок Джона, с выгравированной на ней фразой, которую она твердила в его отроческие годы изо дня в день: «Гитара - это прекрасное хобби, Джон, но на жизнь ты с ней не заработаешь».

Мими не очень-то хотела уезжать из своего дома в Ливерпуле.

– Я была абсолютно довольна. Дом мне нравился. Я ухлопала на него сотни фунтов. Джон приставал ко мне два года, а потом наконец сказал: «Ну ладно, бог с тобой, оставайся». Но когда другие родители стали переезжать в новые дома, Джон снова принялся за свое.

«Глупыш, - сказала я ему. - Ну что ты от меня хочешь?» Мы тогда оказались с ним вместе в Лондоне по случаю премьеры первого фильма. Он спустился завтракать и сказал: «О’кей, я еду искать тебе дом. Где ты хочешь жить?» «В Борнмуте», - ляпнула я, просто чтобы сказать что-нибудь. Он, не сходя с места, тут же позвонил своему шоферу Энтони и сказал, чтобы тот достал карту Борнмута, поскольку мы сейчас туда поедем. «Ну что же, - подумала я, - забавно будет прокатиться». Список домов мы взяли в фирме «Рамзей». Ездили-ездили, но все дома стояли далеко от моря и поэтому мне не нравились. «Вот и хорошо, - подумала я, - сейчас поедем домой». А потом вдруг агент, который сопровождал нас, вспомнил, что только что освободился один особняк около моря. Хозяева еще не выехали из него, и я стеснялась входить в дом, особенно из-за того, что Джон был в потертых джинсах с дырками и старой замшевой курточке, которую я купила ему в незапамятные времена, она ему теперь на нос не налезала. А на макушке у него торчала нелепая фуражка для занятий парусным спортом. «Джон, - попросила я, - неудобно, давай уйдем». Но Джон возразил, что это самый что ни на есть обыкновенный буржуйский дом. «Будь осторожна, Мими, - сказал он мне, - а то и ты станешь такой же обыкновенной буржуйкой». Потом он независимой походкой вошел в этот дом и спросил: «Как ваше здоровье? Можно посмотреть дом?» - Хозяева оторопели. Джон сказал: «Тебе нравится, Мими? Если нет, то я беру его себе». Он позвонил своему бухгалтеру, и дело было сделано.

Мими въехала в особняк в октябре 1965 года. Она продала свой старый дом в Ливерпуле за 6000 фунтов, - ей дали хорошую цену, хотя Мими говорит, что прекрасный дом в хорошем районе и не мог стоить дешевле.

Дом в Борнмуте записан на имя Джона, но будет принадлежать Мими столько времени, сколько она захочет. Джон оплачивает все счета. Пусть она тратит свои шесть тысяч на что хочет, заявил он, но Мими ответила, чтобы он не валял дурака.

– Я здесь блаженствую. Когда-то я мечтала, как Джордж уйдет от дел и мы переедем на южное побережье. С тех пор как я здесь поселилась, я забыла, что такое зима. Для соблюдения приличий мне пришлось выпить по рюмочке кое с кем из соседей, но у меня нет желания заводить новые знакомства. Я много гуляю, читаю. День кажется мне слишком коротким.

Сыновья резко изменили материальное положение родителей, которые реагировали на это по-разному. Мими, наверное, оказалась единственной, чье отношение к Джону нисколько не изменилось. Она обходится с ним как и прежде, в то время как другие едва ли не преклоняются перед своими сыновьями-героями. Мими все так же недовольна манерой Джона одеваться, его видом, как и в те времена, когда ему было четырнадцать лет. Она выговаривает Джону, если он слишком поправляется, и не позволяет сорить деньгами. «Он совершенно бесхарактерный в отношении денег. Любой может обобрать его. Щедр до глупости. Я ему всегда об этом говорю».

Другие родители никогда не осмеливаются критиковать своих детей.

Мими недовольна речью Джона. «Бормочет что-то невнятное, - утверждает Мими, - никогда не заканчивает фразу. И при этом говорит все хуже и хуже. Я вообще иногда не понимаю, что он хочет сказать. Перескакивает с одного на другое».

Она видит его нерегулярно, но он всегда присылает ей из-за границы смешные письма с маленькими рисунками на конверте, специально для нее. Она бережно хранит их в письменном столе. Когда Джон навещает ее, он перерывает все вверх дном, просто чтобы посмотреть, что она делала, пока его не было. У нее хранятся все книжки, которые он сочинял в детстве, и Мими часто перечитывает их.

– Это совершенно то же самое, что он потом издавал. Всякие каракули, как я их называла. Раньше-то он лучше писал. Я до сих пор умираю со смеха, когда читаю некоторые его стихи.

Окружающая роскошь почти не повлияла на образ жизни Мими. Она говорит, что с удовольствием отказалась бы и от этого шикарного дома, и от славы Джона, лишь бы только он снова стал ее малышом.

– Я отдала бы 2 миллиона фунтов, если бы можно было вернуть прошлое. Конечно, я эгоистка. Мне он всегда представляется маленьким мальчиком. Я знаю, это глупо. Но ничто не сравнится с теми радостями, которые он приносил мне в детстве.

Мими, конечно, хотелось бы видеть Джона чаще, но она никогда в этом не признается, никогда не будет «виснуть на нем».

– Он не виноват, что я вдова. Для молодого человека нет ничего хуже, чем чувствовать на себе какую-то обузу. Он должен жить своей жизнью. Ему надо думать о своей жене и своей семье. Он знает, что я здесь, и навещает меня, когда может. Летом он просидел у меня на крыше четыре дня. Я только и делала, что бегала вверх и вниз с разными напитками. Джон не выставляет своих чувств напоказ. Никогда. Но однажды вечером он сказал, что хоть и не приезжает ко мне каждый день или даже раз в месяц, но всегда думает обо мне, где бы он ни находился. Для меня это очень важно.

Когда в 1964 году Пол сообщил Джиму Маккартни, что тот может бросить работу, это был самый счастливый день в его жизни. Джиму не надо было повторять предложение дважды. Ему перевалило за шестьдесят, до пенсии оставалось протрубить еще три года. Он работал все в той же хлопковой фирме, где начал трудиться в четырнадцать лет, и службой своей был сыт по горло. Жалованье Джима, несмотря на огромный стаж и опыт, составляло 10 фунтов в неделю. Падение цен на хлопок в последние годы сделали его положение неустойчивым. Он все время боялся, что его выгонят, а на его место возьмут более молодого человека.

Пол подыскал отцу дом стоимостью в 8650 фунтов в Вирэл, в Чешире. А еще через год Джим после десятилетнего вдовства женился во второй раз.

Прежде чем сделать Анджеле предложение, он виделся с ней всего три раза. Она была вдовой, гораздо моложе его, воспитывала пятилетнюю дочь Рут. Ее муж погиб в автомобильной катастрофе, и Анджела жила в одной комнате в Керби. «Мы оба были очень одинокими людьми».

Джим и Анджела очень счастливы. Джим обожает Рут, удивительно умную юную леди, которая считает, что те девчонки в школе, которые постоянно пристают к ней с расспросами о ее знаменитом сводном брате, ужасно глупые. Энджи - бодрая, остроумная, пылкая натура. Она великолепно руководит жизнью большого дома и водит машину, поскольку Джим этому не научился. Анджела подарила ему вторую молодость. Он носит модные, плотно облегающие свитера-водолазки и брюки-дудочки, точно такие, из-за которых в свое время ополчался на сына.

Майкл, брат Пола, по-прежнему живет дома.

– Я только что отнесла Майклу надувной матрац и три листа копировальной бумаги, - говорит Энджи.

– Очень благородно с твоей стороны, - отвечает Джим.

– Он хочет еще несколько трехфунтовых мешков муки. Он роняет мешок на доску для хлеба и записывает этот звук на магнитофон. У него потрясающая спальня, но не дай бог увидеть, что там творится. А как ты думаешь, зачем это все ему надо? Что он записывает?

– Звук, раздающийся при падении трехфунтового мешка муки на доску для резания хлеба.

После того как Пол купил этот дом, на него пришлось потратить еще 8000 фунтов, чтобы провести центральное отопление, сделать ремонт и заново его обставить. Дом стоит в просторном саду с изумительным видом на реку Ди, впадающую в море. И хотя все в этом доме новое, здесь почему-то очень уютно и каждый уголок полон жизни. Джим и Энджи совершенно не боятся получать удовольствие от свалившейся на них роскоши.

– Конечно, я скучаю по Ливерпулю, некоторым из моих старых друзей, но не слишком сильно. Мне уже порядком надоело постоянно слышать один и тот же вопрос: «Ну как, вы, наверное, очень гордитесь, что у вас такой знаменитый сын? Это, должно быть, здорово?» Больше меня ни о чем не спрашивали - все одно и то же, снова и снова. Я порвал с такими людьми. Но близким друзьям и родным я часто звоню, и они ко мне приезжают.

К своему врачу Джим обращается по имени, а иногда даже называет Пипом - такое у него прозвище. Он делает это совершенно естественно, без натуги. Как только звонит Пип, Джим немедленно достает виски. У него два садовника, которые работают неполный рабочий день, но Джим и сам с большим удовольствием ухаживает за зимним садом. Он выращивает виноград, делает домашнее вино; всегда может похвастаться большим выбором напитков; берет в библиотеке книги по орнитологии и доподлинно знает, какие птицы поют у него в саду. Он стал также экспертом по белкам.

Если не считать легкого ливерпульского акцента, то, наблюдая его образ жизни, манеру одеваться и излюбленные развлечения, трудно поверить, что более сорока лет этот человек прожил в жалких комнатушках убогого муниципального строения, зарабатывая около 10 фунтов в неделю. Чаще всего его можно встретить на скачках. Он выглядит как настоящий джентльмен.

Возможность оставить работу, жизнь в прекрасном доме, но более всего удачный брак сделали Джима совершенно счастливым. Однако самая большая радость ждала его в день рождения, когда ему исполнилось шестьдесят два года. Именно в этот вечер, 6 июля 1964 года, состоялась премьера первого фильма «Битлз». - Мы все потом отправились в Дорчестер. Там была принцесса Маргарет. Я видел, как Пол помахал кому-то и ему передали какой-то пакет. Пол сказал: «Это тебе, отец, с наилучшими пожеланиями». Я развернул пакет и увидел фотографию лошади. «Спасибо, - поблагодарил я, - очень мило», а про себя подумал: на кой черт мне эта фотография? Пол будто угадал мои мысли и добавил: «Это не просто фотография. Я купил тебе эту чертову лошадь. Она теперь твоя, понимаешь, и в субботу участвует на скачках в Честере».

Эта лошадь, знаменитый рысак Дрейкс Драм, обошелся Полу в 1050 фунтов. Пол оплачивает также его тренинг - 60 фунтов ежемесячно. В сезоне 1966 года Дрейкс Драм выиграл более 3000 фунтов, включая приз в 1000 фунтов в Ньюбери, а также скачки, состоявшиеся в Эйнтри непосредственно перед знаменитыми скачками «Грэнд Нэшенл».

Жизнь Джима теперь - сплошное наслаждение. Как и у всех родителей «Битлз», у него есть счет, с которого он в любой момент может взять любую сумму денег. Он не хвастается богатством и не кичится своим благосостоянием, но, пожалуй, получает от них больше удовольствия, чем все остальные.

– Конечно, все это свалилось на меня нежданно-негаданно, ведь мне уже исполнилось шестьдесят два года. Понадобилось время, чтобы я привык к новой жизни. Теперь-то я себя чувствую как рыба в воде. Я не стал говорить на манер аристократов: не растягиваю слоги, не произношу «О-о-о-о, не-е-ет», но получаю от жизни колоссальное удовольствие. Кажется даже, что так было всю жизнь.

Брату Пола, Майклу Маккартни, потребовалось больше времени, чтобы привыкнуть к коренным переменам в жизни. Пол и Майкл всегда были очень близки, и по возрасту, и по вкусам, - больше, чем, скажем, Джордж со своими братьями, - и это осложняло жизнь Майкла. «Наверное, я не мог не испытывать влияния нашего мальчика. Он всегда имел успех. Во всем был первым, самым красивым, ему доставались все девушки, а потом и вся слава».

В Ливерпуле фанатики уже несколько лет гоняются за его автографами только потому, что он младший брат Пола. Майкл же решительно подписывается «Майкл Макгир», к полному разочарованию поклонников Пола. Обычно он вообще отказывается признавать свои родственные связи с Полом. «Ну что ты, милый, хотел бы я быть его братом. Я бы тогда купался в деньгах, а?»

Теперь Майкл Макгир становится все более известным; для этого ему потребовалось немало потрудиться. «Макгиром» он стал, когда вступил в группу «Скэффолд» в 1962 году. Начало было бурное, они снялись в телевизионном сериале, длившемся двадцать семь недель, а потом вдруг все застопорилось, остались лишь редкие приглашения участвовать в местных театральных постановках. Так длилось до 1967 года, когда они выпустили пластинку «Thank U Very Much», которая попала в первую десятку хитов. Это повлекло за собой новые шоу и новые пластинки. Майкл хорошо поет, умеет сочинять, но считает все это второстепенным, пытаясь придумать что-то совершенно необыкновенное.

– Я не стремлюсь стать знаменитым - просто хочется добиться успеха самому, в своем собственном деле. Мне всегда меньше всего хотелось оказаться в положении брата Сина Коннери, брата Томми Стила - словом, брата, следующего по стопам своего брата.

Семья Харрисон живет на окраине Уоррингтона. Они переехали сюда из Ливерпуля в 1965 году, когда мистер Харрисон перестал работать водителем автобуса. Добившись успеха, ливерпульцы, как правило, переезжают не в Уоррингтон. Они предпочитают оказаться на другой стороне реки («переехать через воду», как они выражаются), в фешенебельных районах Чешира, как это сделал, например, Джим Маккартни. Уоррингтон, расположенный в пятнадцати милях и от Ливерпуля, и от Манчестера, представляет собой один из бесчисленных промышленных городков Ланкашира, где даже в самый солнечный день все серо.

Харрисоны, однако, живут не в самом Уоррингтоне, а в местечке Эплтон, в трех милях от него. Их дом стоит особняком посреди полей, вдали от всякого жилья, - настоящий деревенский оазис. Дом Харрисонов - самый недоступный из всех, принадлежащих родителям «Битлз», - до него труднее всего добраться.

Он имеет форму буквы «L», с садом площадью в три акра, которые еще совсем недавно были обычным полем. Теперь здесь два раза в неделю работает садовник, приводя землю в порядок. Новые хозяева называют свой дом «бунгало», но в нем есть комната и на втором этаже. «Комната» тянется во всю длину дома, то есть на тридцать два фута. Этот зал Харрисоны используют для вечеринок или показывают в нем кинофильмы.

Джордж заплатил за дом 10 000 фунтов. Вместе с разными усовершенствованиями, такими, например, как новая открытая лестница или солярий, он стоит теперь 20 000 фунтов. А если бы такой же дом находился в Борнмуте, рядом с Мими, то наверняка его цена потянула бы на все 40 000.

Дом обставлен современной мебелью, пол застлан толстыми коврами; стены украшены яркими безделушками, привезенными со всех концов света. Но эти сувениры прислал Харрисонам не сын, как в других домах родителей «Битлз», а многочисленные поклонники Джорджа. В отличие от других домов здесь вас также не поразит количество Золотых и Серебряных дисков, присужденных группе «Битлз». Вместо них на стенах красуются всякого рода грамоты, присужденные Луизе и Харолду Харрисон.

На одной из стен висит большая золотая пластина с выгравированными на ней словами: «Подарено Харолду и Луизе Харрисон в благодарность за постоянную бескорыстную помощь, которую они всегда и повсюду оказывали поклонникам «Битлз». Объединение поклонников «Битлз». Помона, Калифорния, 1965г».

Родители Джона, Джорджа и Пола считают, что у миссис Харрисон не все в порядке с головой. Они никак не могут взять в толк, зачем она тратит столько времени на болельщиков «Битлз», когда в этом нет никакой необходимости. Но миссис Харрисон фанатична, когда речь заходит о болельщиках, - она, если угодно, болельщица болельщиков.

Она пользуется каждой свободной минутой, чтобы отвечать на их письма. Сидит и пишет до двух часов ночи, по двести штук в неделю, - не какие-то отписки, а подробные письма на двух страницах каждое. И это не считая фотографий, которые она тоже рассылает. На почтовые расходы у Харрисонов уходят внушительные суммы.

– Я отвечаю на все письма сама, если только они не от явных психов. Если письмо на испанском языке, то я внимательно изучаю его и выбираю такие слова, которые мне понятны, например «admiro». Благодаря этому слову я могу сделать вывод о содержании письма и высылаю в ответ, например, подписанную фотографию.

Мистер Харрисон каждый месяц ездит в штаб Клуба болельщиков «Битлз» в Ливерпуле, чтобы забрать оттуда новую кипу фотографий, - не меньше двух тысяч в месяц.

– С самого начала я получала такие милые послания от поклонников, а чаще даже от матери какого-нибудь из почитателей «Битлз». «Дорогая миссис Харрисон, вы даже не представляете себе, что означает для нас ваше письмо. После того как мы столько лет писали по каким-то несуществующим адресам в несуществующие клубы и ни разу нам никто не ответил - получить письмо от самой мамы Джорджа! Моя дочь прыгала до потолка». Так что, понимаете, я должна продолжать это дело. Конечно, было время, когда я просто физически не могла ответить на все письма. В 1963 и 1964 годах мы получали по 450 писем в день со всего мира. В день рождения Джорджа, когда ему исполнился двадцать один год, пришло 30 000 открыток, а вокруг дома шумела тысячеголосая толпа поклонников. Пришлось вызвать полицейского, который чуть в обморок не упал, когда увидел, что подростки целуют ручку двери. «Неужели у вас постоянно такое творится? - спросил полицейский. - Я бы сошел с ума». В течение многих лет почта отправляла нам письма в специальном фургоне, сейчас все немножко пошло на спад. Мне кажется, что 200 писем в неделю - это вполне достаточно, и я могу с ними справиться, если не дам себе поблажки.

От поклонников, с которыми переписывается миссис Харрисон, можно ожидать любых неожиданностей. Только недавно, например, пришлось оказать гостеприимство одному американскому семейству, приехавшему специально, чтобы повидаться с ней.

– Они совершали двухнедельный тур по Европе и заезжали в Священный город. Британия не входила в их маршрут, но они решили из Парижа отправиться самолетом в Манчестер, а уж оттуда добрались до нас на такси, и все это с единственной целью - познакомиться с нами. Да, у нас здесь не соскучишься.

Миссис Харрисон всегда любила писать письма, она пристрастилась к этому занятию задолго до того, как Джордж стал членом группы «Битлз». У нее есть две корреспондентки, с которыми она переписывается уже тридцать лет. Она узнала их имена и адреса через журнал «Уимензкомпанион». Одна из корреспонденток живет в Барнсли, другая - в Австралии. Миссис Харрисон обменивается с ними всеми семейными новостями начиная с 1936 года. Когда «Битлз» оказались в Австралии, на страницах газет стали появляться фотографии маленького Джорджа. Никто не мог понять, как они сюда попали. Сам Джордж отродясь их в глаза не видел. Конечно же, их дала корреспондентка миссис Харрисон, которая выкопала фотографии Джорджа, посланные ей его матерью много лет тому назад.

– Многие думают, что из-за Джорджа мы сильно изменились. Недавно мы побывали на свадьбе одного из поклонников «Битлз», и там нас спросили: «Вам, наверное, скучно с такими, как мы?» Наверное, они иначе как в норковых шубах нас не представляют. Мне кажется, они даже хотят, чтобы мы стали другими, не знаю почему. Когда Харри еще работал, он постоянно слышал: «Только не говорите мне, что вы все еще работаете». А теперь, когда он не работает, они убеждены, что мы просто обязаны перемениться. Никак не угодишь.

Мистер Харрисон ушел на покой в 1965 году, проработав водителем автобуса тридцать один год. «Я водил здоровую махину, экспресс. Он пересекал Ливерпуль на большой скорости, - важно было не попасть в заторы. «Сколько же ты получаешь за то, что водишь «пятисотку»?» - спросил меня однажды Джордж. «Десять фунтов и два шиллинга», - ответил я ему. «В день?» - спросил Джордж. «Нет, в неделю». Джордж выругался. «Я заплачу тебе втрое, чтобы ты ничего не делал. Продлишь себе жизнь по крайней мере на десяток лет».

Каждое лето семью Харрисон приглашают на открытие праздника садоводов, устраиваемого Римской католической церковью. Миссис Харрисон в церковь, вообще-то, не ходит, но поскольку она родилась католичкой, то считает себя обязанной помогать церкви.

– К югу мы доезжали аж до Солсбери. Как называлось это место к северу от Лондона, Харри? Черт подери, забыла. Харпенден, вот как! Местные газеты рекламировали наш приезд, сообщали, будто мы откроем праздник. Они всегда так делают.

Мы принимаем участие в жюри конкурсов красоты. Помогаем инвалидам, слепым, ну и церкви. Важно помогать, все равно кому. Обычно в своей маленькой речи я говорю, что очень рада быть здесь в такой момент, когда могу оказать посильную помощь. Джордж и остальные ребята просят не забывать их и передают всем наилучшие пожелания.

Потом нам приходится буквально выдерживать осаду. Но нам это нравится. Чтобы помочь, я готова на все.

Родной отец Ринго, тоже Риччи Старки, редко видел сына после того, как развелся с его матерью, - Ринго было в ту пору пять лет.

Ринго считает, что в зрелом возрасте он видел отца лишь один раз. Это было в 1962 году, когда Ринго еще не стал членом группы «Битлз», а играл с Рори Стормом.

– Однажды, когда я позвонил, он оказался у Старки, - говорит Ринго. - Я ничего против него не имел, - не маленький. Отец удивился: «Смотри-ка, у тебя есть машина». Я как раз купил тогда «зодиак». «Хочешь взглянуть?» - «Хочу». Мы вышли, и он осмотрел мою машину. Все. С тех пор я его не видел и не слышал.

Впоследствии отец Ринго уехал из Ливерпуля; сейчас он живет в Крю и работает шеф-поваром в кондитерской. Подрабатывает также мойщиком окон. Он опять женился, но детей в его новой семье нет. Ринго - единственный сын, а дети Ринго - единственные внуки. Он собирает их фотографии, вырезая из газет, когда они там появляются. Он совершенно не завидует сыну и жалеет лишь об одном: что его отец, обожавший маленького внука Риччи, не дожил до этих счастливых времен. В семье его называют Старшим Риччи, а Ринго - Младшим Риччи.

С самых первых проявлений славы Ринго его отец стал сторониться не только какой бы то ни было рекламы, но и самого Ринго, что может вызвать только уважение. Когда люди замечают сходство их имен и фамилий и спрашивают, имеет ли он отношение к Ринго, Риччи Старший отвечает, что он его дядя. Впрочем, он признается, что хотел бы одним глазком взглянуть на сына.

– Но я тяжел на подъем. Меня не так-то легко сдвинуть с места.

Однако, когда Харри Грейвз, отчим Ринго, появляется на страницах газет рядом с Ринго и под фотографией написано «Отец Ринго», Риччи Старший недоволен, хотя Харри, конечно, ни в чем не виноват. Ринго хотелось бы поправить ошибку, но, с другой стороны, он вовсе не жаждет, чтобы пресса дозналась, кто он и где живет. Он не желает быть причастным к славе Ринго.

Спокойный и ироничный по отношению к себе, он очень напоминает Ринго. Отец и сын похожи друг на друга чертами лица, в особенности формой носа. И что совсем странно, если учесть, что они никогда не жили вместе, - они оба терпеть не могут лук.

Мать Ринго, Элси, и его отчим Харри Грейвз живут в фешенебельном районе Ливерпуля Вултоне, в одном из роскошных домов, которые можно было бы демонстрировать на выставке «Идеал домашнего очага». Дом стоит 8000 фунтов. Найти его помогла Мэри Мэгуайер из Дингла, подруга детства Ринго. Совсем рядом чинно расположились лучшие кварталы Вултона, где жили Эпстайны. Элси и Харри - единственные из родителей «Битлз», которые остались в Ливерпуле.

Дом стоит далеко от дороги, окружен почти акром земли, густыми газонами и розовыми кустами. В этом районе все дома выглядят как выставочные экспонаты, в которых, кажется, никто не живет, в противоположность многолюдному Динглу, где принято переговариваться друг с другом из окон или собираться поболтать у дверей каждого дома.

Ринго со вкусом обставил дом. На стене висят в очень дорогих рамках два Золотых и три Серебряных диска «Битлз». Над телевизором - фотография Риччи с Морин и одним из детишек.

– Когда я вспоминаю прошлое, - говорит Элси, - я думаю, что самым большим потрясением для меня был тот первый концерт в «Палладиуме». Когда я сидела в публике и слышала, как все эти лондонцы вопили в голос. Конечно, две премьеры фильмов - тоже приятно. И прием, оказанный им в Ливерпуле. Все ребята были такие чудесные. Вообще есть что вспомнить. И вот что я вам скажу: все это ни капли не вскружило Ринго голову. Он нисколько не изменился. И Морин спокойная, естественная, какой была всегда.

– Мне, пожалуй, больше нравилась их ранняя музыка, - признается Харри, - рок-н-ролл. Но ведь и на месте стоять нельзя. В их деле это необходимо. Теперь мелодии «Битлз» приходится слушать очень внимательно, и лучше не один раз.

Родители Ринго последними переехали в новый дом.

– Я всегда говорила, что никуда переезжать не стану. Мне очень по душе были наши соседи по Динглу. И даже когда мальчики стали знаменитыми, соседи к нам не переменились. Это был наш дом. Но поклонники нас просто одолели. В конце концов не оставалось никаких сил. Теперь все немного утихло, и здесь, конечно, нам легче. Но мальчикам очень трудно. Я видела, как Риччи сидит в потемках, потому что боится выйти на свет. Разве это не ужасно? Но ведь всем приходится чем-то жертвовать. Я решила, что в Вултоне мне будет спокойнее, я буду больше принадлежать себе. Я никогда не переносила всякую рекламную шумиху, назойливых репортеров, людей, которые без конца приглашают меня что-то открывать или что-то закрывать. Здесь тихо. И никто не знает номера моего телефона.

Всех родителей «Битлз» объединяет ненависть к рекламе. Никто из них не соглашается давать интервью. Они не хотят говорить о чем-то, что может вызвать раздражение их сыновей. Больше всего это относится к Элси и Харри. Ринго предупредил мать, чтобы она не распространялась о том, что его глаза всегда лучатся солнечным светом.

Да, Харрисонам приятно оказывать внимание болельщикам, Джим Маккартни увлечен новыми интересами, заполнившими теперь его жизнь, Мими грезит о новой встрече с малышом Джонни, а вот Элси и Харри все еще не освоились с чудом, которое свалилось на их головы. Они почти не верят в свои возможности, по-прежнему сто раз подумают, прежде чем что-то предпринять, хотя и любят получать удовольствия.

Харри перестал работать для ливерпульской Корпорации маляров и декораторов в 1965 году, в возрасте пятидесяти одного года.

– Я мог бы при желании работать для них еще четырнадцать лет. В Корпорации ко мне относились отлично. Они гордились мальчиками не меньше, чем я, но, конечно, надо мной подшучивали. «Тебе, ясное дело, не надо стоять в очереди за зарплатой» - и прочее в таком роде. Риччи долго приставал ко мне, чтобы я ушел с работы. Но я был против. А потом один из его приятелей увидел меня на лестнице высотой в сорок футов, когда я красил дом, и вот тогда Риччи заставил меня бросить работу. Время тянется теперь медленно. Я отремонтировал наш дом. Может быть, еще что-нибудь сделаю, а может, и найму кого-нибудь, - мы в состоянии это себе позволить. Приходится привыкать к новой жизни. Уже начинаю. Садик-то навсегда при мне останется, да и еще какие-нибудь делишки по дому найдутся.

По вечерам они смотрят телевизор, играют в лото или идут потанцевать. Ужин с танцами - это для них нечто новое и весьма привлекательное. Во время танцев они познакомились с разными деловыми людьми из своего нового района; но обычно в конце концов выясняется, кто они такие, и им приходится давать автографы. Харри делает это с удовольствием, а Элси не любит.

– Недавно я навещал своих родственников в Ромфорде, - говорит Харри. - Я пошел в школу со своим племянником, у них был детский концерт. Тут выплыло, кто я такой, - знаете, как это бывает, - и кончилось тем, что мне пришлось дать 300 автографов. Так я и не слышал концерта.

Харри и сам любил попеть в пабе, он в основном подражал Билли Дэниэлсу. С тех пор как появились «Битлз», он всегда исполняет несколько их номеров.

– На прошлой неделе три дня лил проливной дождь. Мы сидели и смотрели, как он идет. Я стал придумывать себе занятие, и вдруг мне пришло в голову написать пару песен. Хотите посмотреть? Вот, например, одна: «They sit all day, thinking alone, Waiting for a ring on the telephone» [«Они сидят весь день, балдея, И ждут, не зазвонит ли телефон» (англ.)]. Я написал, кажется, пять песен и послал их Риччи - вдруг он сочинит к ним музыку. Этим словам всего-то и недостает какой-никакой мелодии, чтобы их можно было петь. Но Риччи прислал мои стихи обратно. Он, дескать, умеет играть только на одном инструменте и вовсе не умеет писать музыку. Во всяком случае, это хоть какое-нибудь занятие, правда ведь?

Как-то непривычно после всех прошлых лет не нуждаться в деньгах. Мы по-прежнему ездим вторым классом. Там очень даже удобно.

Мы скучаем по старым друзьям и часто их навещаем. Иногда я прохожу мимо здания своей Корпорации. Я смотрю на парней, которые работают там, наверху, и слышу, как они меня окликают. Я им отвечаю: «Вот так, ребята. Держите кисть покрепче».

– Наверное, нам больше и желать нечего, - говорит Элси. - Мальчики сделали для нас все. Последние пять лет мы живем как в волшебной сказке. Но я всегда беспокоюсь за Риччи, за его здоровье, - ведь он так много испытал. Я знаю, что он взрослый, что у него свои дети. Но все равно беспокоюсь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.