2. Джон и «Кворримен»

2. Джон и «Кворримен»

Средняя школа «Кворри Бэнк», куда Джон поступил в 1952 году, представляла собой небольшое учебное заведение в пригороде Ливерпуля Аллертоне неподалеку от дома Мими.

Школа была основана в 1922 году. Конечно, не чета большому и знаменитому ливерпульскому «Институту», расположенному в центре города, но тем не менее «Кворри Бэнк» пользовалась хорошей репутацией. Двое ее выпускников - Питер Шор и Уильям Роджерс - стали впоследствии министрами лейбористского правительства.

Мими была довольна, что Джон учится не в городской, а в местной средней школе: все же будет на глазах. Вместе с Джоном в «Кворри» поступил и Пит Шоттон, но другой его близкий друг, Айвен Вон, пошел, к счастью для себя, в «Институт». Из всей шайки Джона только этот парень проявлял склонность к учебе и понимал, что находиться в одной школе с Джоном - значит остаться без образования. Но после уроков Айвен, как и прежде, был полноправным членом шайки, приводил к Джону ребят из своего «Института», пополняя ими банду.

– Первым я привел Лена Гарри. Я не приводил к Джону кого попало. Долго выбирал, кого с ним знакомить.

Джон совершенно четко помнит свой первый день в «Кворри»

– Я посмотрел на эти сотни ребят и подумал: «Черт подери, я должен передраться с каждым в отдельности и со всеми вместе, как в «Довдейле». Там-то я наконец добился своего.

Здесь попадались ребятишки будь здоров, жесткие. Я понял это в первой же драке. От боли я терял выдержку. Не то чтобы это были настоящие драки. Я просто без конца сквернословил, орал, а потом р-раз - наносил молниеносный удар. Дрались до первой крови. А если мне казалось, что у кого-то удар посильнее моего, я говорил: «Ладно, ну его, бокс, давай лучше поборемся».

Я был агрессивен, потому что хотел прославиться, стать первым. Лидером, а не пай-мальчиком. Пусть все делают то, что я хочу, смеются над моими анекдотами и считают меня боссом.

В первый же год Джона застукали с порнографическим рисунком. - Учителя, ясное дело, пришли в восторг. Потом он сочинил непристойное стихотворение, и Мими обнаружила его.

– Оно было спрятано под подушкой. Я отнекивался, говорил, что меня заставили переписать его для другого парнишки. Конечно, я сам написал его. Я постоянно натыкался на такие стихи и все думал, кто же их сочиняет… Потом решил тоже попробовать.

Сначала у меня были благие намерения выполнять хоть какие-нибудь из школьных заданий, как в «Довдейле». Ну а если что не сделаю, то, решил, так прямо и скажу. Но вдруг я понял, что это чистый идиотизм. Ты просто подставляешься, и все, и я начал врать напропалую.

Спустя год Леннон и Шоттон воевали со всей школой, всеми ее правилами и требованиями. Пит считает, что без Джона - своего постоянного союзника - он бы в конце концов сдался. Но Джон - никогда.

– Вдвоем, - говорит Пит, - гораздо легче поставить на своем. Если дела шли совсем уж скверно, можно было вместе посмеяться. Это было здорово. Пит признается, что теперь, оглядываясь назад, не находит их проделки такими уж смешными, но все равно не может удержаться от смеха, вспоминая о них.

– Первую взбучку от старшего преподавателя мы с Джоном, помнится, получили совсем малышами. Когда мы вошли, тот сидел за столом и что-то писал. Мы с Джоном должны были стать по обе стороны от него. И вот пока он, не вставая из-за стола, распекал нас, Джон стал полегоньку дергать его за волоски на макушке. Преподаватель был почти совершенно лысым, но несколько волосков на голове все же торчали. Он не мог понять, кто его щекочет, и все время почесывал лысину, продолжая ругать нас на чем свет стоит. Это был конец. Я корчился от смеха. А Джон самым натуральным образом описался. Правда. У него лило из штанишек - они были коротенькие, - вот почему я и думаю, что мы были тогда маленькими. У его ног постепенно образовалась лужа, а учитель все оглядывался по сторонам и повторял: «Что такое? Что такое?»

У Джона были явные способности к рисованию - в отличие от всего остального оно давалось ему легко, - он шутя справлялся с любыми заданиями. Пит же проявлял одаренность в математике. Джон всегда ревновал Пита к его увлечению математикой, в которой сам ровно ничего не смыслил. Он всячески старался помешать Питу.

– Джон отвлекал меня, сбивал, клал прямо перед моим носом рисунки. Некоторые из них были непристойными, но, главное, они всегда были смешными. Я не мог сдержаться и прыскал. Кошмар. На меня нападал безудержный хохот, я ржал как безумный, не мог остановиться.

Даже когда замаячила первая порка у директора, Джон не потерял самообладания и не стушевался. Он вошел в кабинет директора первым, а я ждал его за дверью. Сжавшись от страха, я дрожал в ожидании наказания. Мне показалось, что прошла целая вечность, хотя Джон исчез в дверях несколько минут назад. И вот дверь отворилась и появился Джон - он полз на четвереньках, издавая дикие вопли. Я чуть не лопнул от смеха. До меня дошло, что двери двойные, а между ними небольшой тамбур, и из кабинета никто Джона увидеть не мог. Теперь наступила моя очередь, но у меня на лице сияла улыбка. И это наверняка не могло им понравиться.

С каждым годом Джон учился все хуже и хуже. Если в первом классе он считался одним из самых сильных учеников, то к третьему году его перевели в поток «В». Дневник Джона пестрил такими замечаниями: «Безнадежен. Паясничает. Грубит. Мешает учиться другим ученикам». В дневнике была графа, где могли высказать свои соображения родители. Мими написала: «Всыпать ему по первое число».

Дома Мими не ругала его, но она понятия не имела, насколько он съехал, до какой степени не желает ни с чем считаться.

– Мими побила меня только один раз. За то, что я стащил деньги из ее сумочки. Я всегда подворовывал у нее конфеты, но в тот раз зашел слишком далеко.

К этому же времени относится сближение Джона с дядюшкой Джорджем.

– У нас были прекрасные отношения. Он был добрым, славным. Но в июне 1953 года, когда Джону было почти тринадцать лет, у Джорджа произошло кровоизлияние в мозг, и он умер.

– Это случилось совершенно внезапно, в воскресенье, - рассказывает Мими. - За всю свою жизнь он ни разу не болел. Для Джона это была большая потеря, они очень любили друг друга. В любой ссоре между мной и Джоном Джордж всегда оказывался на его стороне. Они часто гуляли вдвоем, и я ревновала к тому, что им было так хорошо. Джона, конечно, потрясла смерть Джорджа, хотя он ни разу не показал этого.

– Я не знал, как надо проявлять печаль на людях, - говорит Джон, - что полагается говорить и делать, поэтому ушел к себе наверх. Приехала моя кузина и вскоре тоже поднялась ко мне. У нас обоих сделалась истерика. Мы начали хохотать и не могли остановиться. Потом я чувствовал себя очень виноватым.

Примерно тогда же, когда скончался дядя Джордж, в жизни Джона появился другой человек - его мать Джулия, которая стала играть все более и более важную роль в его становлении. Она никогда не теряла связи с Мими, хотя в разговорах с Джоном Мими очень редко упоминала о ней. Джулия завороженно следила за тем, как Джон растет, мужает, становится личностью. Джон, став подростком, пришел в еще больший восторг от нее. К этому времени у Джулии уже были две дочери от человека, к которому она ушла. - Джулия подарила мне первую цветную рубашку, - говорит Джон. - Я стал ходить к ней домой. Видел там ее нового типа, но он не произвел на меня впечатления. Я прозвал его Дергунчиком. Впрочем, он был неплохой дядька.

Джулия стала для меня чем-то вроде молодой тети или старшей сестры. Чем старше я становился, тем чаще ссорился с Мими. Уик-энды я стал проводить у Джулии.

Пит Шоттон и Айвен Вон, ближайшие друзья Джона, отчетливо помнят тот период, когда Джулия заняла прочное место в жизни Джона и стала оказывать огромное влияние не только на него, но и на них самих.

Пит вспоминает, что впервые услышал о Джулии, когда они учились не то во втором, не то в третьем классе в «Кворри Бэнк». Чуть не каждый день их стращали, наказывали, угрожали исключением. Родители Пита и тетушка Мими пугали ребят как могли. Но они смеялись над всем этим, особенно когда оставались одни. А потом появилась Джулия и начала в открытую хохотать вместе с ними над учителями, мамашами, всеми.

– Она была потрясающая, - говорит Пит. - С ней была не жизнь, а лафа. Когда мы рассказывали ей, что с нами должно случиться, она просто-напросто говорила: «Забудь». Мы обожали ее. Она одна была точь-в-точь как мы, своя в доску, понимала нас. Во всем находила смешное.

Джулия жила в Аллертоне, и они часто заходили к ней после уроков. Иногда и Джулия навещала их.

– Однажды она надела на голову штаны, будто это шарф, и вышла так на улицу. Штанины свисали на плечи. Джулия делала вид, что не понимает, отчего все прохожие шарахаются в разные стороны. Мы падали от смеха. В другой раз мы прогуливались по улице, и Джулия надела очки без стекол. Она останавливала знакомых и приводила их в полное недоумение, потому что посреди разговора вдруг просовывала палец сквозь оправу и начинала тереть глаз. Люди просто столбенели.

Айвен думает, что именно Джулия способствовала бунтарству Джона. Она поддерживала его, смеялась над всем, над чем смеялся он. Мими же была с ним строга, пусть и не больше, чем все матери, старавшиеся, чтобы их сыновья не пили и не курили. Мими пришлось немножко отпустить вожжи, но Джон, конечно, предпочел ей Джулию и теперь дневал и ночевал у нее. В семье именно она была уродом. Она хотела, чтобы Джон, и без того на нее похожий, стал ее полной копией.

К этому моменту Джона перевели уже в 4 «С»; впервые он попал в самый слабый поток.

– На этот раз мне действительно стало стыдно, я оказался среди безнадежных тупиц. В потоке «В» мне в общем нравилось, не то что в «А», где были сплошные пай-мальчики, эти вонючки проклятые. На экзаменах я стал шпаргалить. А что толку мне было соревноваться с этими недоделанными? Я стал учиться хуже некуда.

Заодно с Джоном все ниже съезжал и Пит Шоттон. - В общем я и ему поломал жизнь, - признает Джон. Ко второму полугодию четвертого класса он оказался на двадцатом, то есть последнем, месте в самом слабом потоке. «Можно определенно сказать, что его ждет провал», - написал учитель в дневнике Джона.

На пятый год в школе появился новый директор, мистер Побджой. Он сразу понял, что Леннон и Шоттон - главные школьные заводилы. Но похоже на то, что он установил какой-то контакт с Джоном, чего до сей поры не удавалось ни одному из учителей. Слишком хорошо они знали, что он из себя представляет.

– Он и в самом деле был совершеннейшим хулиганом, без конца устраивал всякие каверзы. Я никак не мог понять его. Однажды даже высек. Признаюсь в этом с сожалением, потому что я противник телесных наказаний. Эта система досталась мне в наследство, и я вскоре избавился от нее.

Мистер Побджой был несколько удивлен, когда Джон не сумел сдать экзамены уровня «O» [в 14 лет в Англии сдают экзамены по уровню «О» - «Ordinary» (обычный). Количество экзаменов колеблется от 4 до 8. Если экзамены не сданы, учащийся направляется на работу].

– Мне казалось, что ему ничего не стоит осилить их. Он провалился, не добрав одного балла по каждому предмету. Именно поэтому я помог ему поступить в Художественный колледж. Я знал, что он одаренный мальчик, и считал, что надо дать ему возможность попробовать свои силы.

Когда речь зашла о будущем. Джона, Мими отправилась к директору.

– Он спросил меня, что я собираюсь делать с Джоном. Я же в ответ спросила, что он собирается делать с Джоном, ведь мальчик пробыл у них пять лет.

Идея поступления в Художественный колледже понравилась Мими, хотя она, вероятно, не представляла себе, насколько повезло Джону, когда его туда приняли.

– Я хотела, чтобы он имел в жизни твердый заработок, получил настоящую профессию. Мне не давали покоя воспоминания о его отце, о том, что с ним произошло, но, само собой разумеется, Джону я не могла сказать об этом. Оглядываясь назад, на школьные годы, Джон не испытывает никаких сожалений.

– Время показало, что я был прав. Они оказались неправы, а не я. Ведь они все там же, не правда ли? Так что это они провалились.

Все эти учителя были дураками, кроме одного или двух. Мне было наплевать на них. Я просто хотел веселиться. Только одному учителю нравились мои карикатуры. Иногда он даже уносил их к себе домой.

Учителям бы подождать, дать парню время, поощрить его увлечения. Я, например, всегда интересовался рисованием, много лет шел первым по нему, но никто не обратил на это ни малейшего внимания.

Я был весьма разочарован тем, что в «GCE» [«GCE» - «General Certificat of Education» - название аттестата зрелости в Англии] и не пахло искусством, а потом мне стало все равно. Единственное, что им надо было, - это аккуратность. Я никогда не был аккуратным. Обыкновенно я смешивал все краски вместе. Одно из наших заданий состояло в том, чтобы изобразить «путешествие». Я же нарисовал горбуна с бородавками. Это явно не привело их в восторг.

И все-таки у меня было счастливое детство. Я стал агрессивным, но никогда не был несчастным. Я веселился и хохотал. Честно говоря, мне все время представлялось, что я - Папаша Уильям.

К концу учебы Джон стал интересоваться поп-музыкой, хотя именно против нее Мими всегда восставала. Ей никогда не нравилось, когда Джон еще малышом распевал песни, услышанные им по радио.

Джон не занимался музыкой, у него не было никакого музыкального образования. Он сам выучился кое-как играть на губной гармошке. Дешевую губную гармошку подарил ему дядя Джордж.

– Я собиралась учить его музыке еще в раннем детстве, - говорит Мими, - хотела, чтобы он брал уроки игры на фортепьяно или на скрипке. Но он ни в какую не соглашался. Все, что было связано с «уроками», отвращало его. Он хотел немедленных результатов, не требующих никаких усилий.

Единственным человеком, поддержавшим его музыкальные увлечения, оказался кондуктор автобуса, ходившего по маршруту Ливерпуль - Эдинбург. Мы каждый год отправляли Джона вместе с его кузинами к моей сестре. На старенькой, видавшей виды гармошке, полученной им от дяди Джорджа, Джон всю дорогу наяривал свои мотивчики, без сомнения выводившие из себя всех пассажиров.

Но кондуктор пришел от него в восторг. И когда они добрались до Эдинбурга, он сказал: приходи завтра на автобусную станцию, и я подарю тебе настоящую, хорошую губную гармошку. Джон не спал всю ночь и явился на станцию ни свет ни заря. И точно, гармошка была отличная. Джону было в то время, наверное, лет десять. Впервые в жизни он удостоился похвалы. Вряд ли кондуктор подозревал, к чему это приведет.

Поп-песни, которые обыкновенно слушал Джон, если уж слушал, исполняли Джонни Рей и Френки Лейн. «Но я не слишком увлекался ими».

Да и никто не увлекался ими серьезно, во всяком случае среди британских сверстников Джона Леннона. До середины 50-х годов поп-музыка была довольно далека от реальной жизни. Она приходила из Америки и была результатом деятельности причастных к шоу-бизнесу профессионала, одетых в ослепительные костюмы, расточающих ослепительные улыбки и исполняющих ослепительно прекрасные баллады, адресованные главным образом продавщицам и молодым мамашам.

А потом произошли три события. 14 апреля 1954 года Билл Хейли и его группа «Кометс» записали «Rock Around the Clock». Понадобился год, прежде чем эта песня достигла Великобритании. Но когда это произошло, когда песня зазвучала как лейтмотив кинофильма «Джунгли грифельных досок», вот тогда рок-н-ролл ударил по Великобритании и в кинотеатрах стали ломать кресла, с мясом вырывая сиденья.

Второе событие датируется январем 1956 года: Лонни Донеган выпустил «Rock Island Line». Эта песня была вовсе не похожа на дикую рок-музыку, несмотря на название. Дело было в другом. Новое и интересное заключалось в том, что ее исполняли на инструментах, доступных всем и каждому. Лонни Донеган популяризировал скиффл [Скиффл (skifflе - англ.) - музыкальный стиль, популярный в Англии 50-х годов; осваивался на танцплощадках, на улице; состав: гитара, банджо и тичестбас]. Впервые оказалось, что играть и петь мог любой - ни знания, ни талант не требовались.

Даже на гитаре, самом сложном инструменте в скиффле, мог играть кто угодно - достаточно было выучить несколько простеньких аккордов. С другими инструментами вроде стиральной доски или ударных в виде жестянок из-под чая справиться мог каждый идиот.

Третьим и, конечно, глобальным событием в поп-музыке 50-х годов стало появление Элвиса Пресли, самой крупной фигуры в поп-музыке всех времен до «Битлз». Он запел в начале 1956 года. А в мае его песня «Heartbreak Hotel» заняла первое место в хит-парадах четырнадцати стран.

Появление Элвиса Пресли можно было легко предугадать. Достаточно было взглянуть на Билла Хейли, на его тучную фигуру человека явно средних лет, начисто лишенную всякой сексуальности, чтобы с уверенностью сказать: эта новая, захватывающая музыка, рок-н-ролл, должна вызвать к жизни достойного себя исполнителя.

Именно рок оказался той музыкой, которая взволновала всю молодежь. И Элвис покорил мир пением своих песен.

– До Элвиса ничто не действовало на меня по-настоящему, - говорит Джон.

Все будущие «Битлз», как и миллионы их сверстников, оказались под влиянием рока. Они помнят, как группы появлялись в каждом классе, каждой школе, на улице и дома. Ночами напролет длились танцевальные вечера - группы скиффл выстраивались в очередь, чтобы показать себя. Впервые в истории человечества музыка перестала быть собственностью музыкантов. Любой человек мог пойти и попробовать. Все равно что подарить краски обезьяне. Ведь в конце концов когда-нибудь у какой-нибудь что-нибудь да получится.

Когда началось это безумие, у Джона Леннона не было ни гитары, ни другого инструмента. Однажды он одолжил у приятеля гитару, обнаружил, что не умеет на ней играть, и отдал ее обратно. Но он знал, что его мама, Джулия, играет на банджо, и отправился к ней. Джулия купила ему подержанную гитару за десять фунтов. На ней было написано: «Гарантируем отсутствие трещины». Джон взял пару уроков, но ничему не научился. Вместо этого Джулия показала ему несколько аккордов на банджо. Первая мелодия, которую он выучил, была «That’ll Be The Day».

Дома ему приходилось заниматься подальше от глаз Мими. Она разрешала ему упражняться на застекленной террасе перед домом - пусть играет там сколько влезет. «Гитара - это неплохо, Джон, - говорила ему Мими по десять раз в день. - Но с ней ты на жизнь не заработаешь».

– В конце концов мы создали свою школьную группу. Кажется, тот парень, который это придумал, не вошел в нее. В первый раз мы встретились у него дома. Там были Эрик Гриффитс - гитара. Пит Шоттон - стиральная доска, Лен Гарри и Колин Хансон - ударные и Род - банджо.

Наше первое выступление состоялось на Роз-стрит в День Империи. Праздник происходил прямо на улице. Сценой служил открытый грузовик. Конечно, нам ничего не заплатили.

После этого нас приглашали играть на разных вечеринках, свадьбах, иногда перепадала кое-какая мелочь. Но в основном мы играли для своего удовольствия. Вполне естественно, что группу назвали «Кворримен». Одевались они по моде, в стиле «тедди-бой» [«Тедди-бой» (teddy boy - англ.) - некто вроде нашего «стиляги», но с хулиганскими замашками, специфически одетый, с цепями, которые пускались в ход во время драки], носили высокие прически с зачесанными назад волосами, как Элвис. Джон, безусловно, был самый истовый «тедди» из всех. Внешность Джона стала еще одной из причин, по которой, увидев его раз в жизни или даже довольствуясь одними лишь слухами о нем, родители других мальчиков противились их общению с ним.

В начале 1956 года, когда Джон якобы всерьез взялся за учебу, участники группы «Кворримен» встречались нерегулярно, от случая к случаю. Не играли неделями. Состав группы постоянно менялся, в зависимости от того, кто на какую вечеринку намеревался отправиться или в каком месте хотел выступить.

– Мы создавали эту группу вроде как в шутку, - говорит Пит Шоттон. - Все кругом увлекались скиффлом и пытались что-нибудь изобразить. Я играл на стиральной, доске, потому что ничего не смыслил в музыке. Просто раз я друг Джона, значит, обязан играть в этой группе. Поскольку возглавлял группу Джон, все постоянно ругались между собой и, бывало, именно из-за этого покидали «Кворримен».

– Я ругался с ребятами именно для того, чтобы они уходили. Поругался - скатертью дорога, - говорит Джон.

Постоянным участником «Кворримен» был Найджел Уалли. Время от времени он играл с ними сам, но чаще договаривался о выступлениях, то есть исполнял роль менеджера.

То же самое происходило в ливерпульском «Институте», где группы вырастали из-под земли, как грибы после дождя.

15 июня 1956 года Айвен Вон привел еще одного парня из «Института», чтобы познакомить его с Джоном.

– Я знал, что это отличный парень, - говорит Айвен. - К Джону я всегда приводил только отличных парней.

Поводом для встречи стал праздник в приходской церкви недалеко от дома Джона. У него было здесь полно знакомых, и он хотел показать им свою группу.

Своим однокашникам Айвен много рассказывал о Джоне и его группе. Он знал, что Джона это волнует.

– В тот день Мими сказала мне, что я совсем докатился, - вспоминает Джон. - Превратился в настоящего «тедди-боя». Мне показалось, что во время концерта я вызвал отвращение у всех, не только у Мими. Чуть ли не вчера я увидел свою фотографию, сделанную тогда в Уолтоне. И что ж? Вполне симпатичный молодой парень.

О концерте у Джона сохранились смутные воспоминания. Дело в том, что он напился, хотя до совершеннолетия ему было еще далеко. Остальные помнят все отлично, в особенности тот друг, которого привел с собой Айвен, - Пол Маккартни.

– Этот день был днем, когда я встретил Пола и когда все закрутилось.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.