XIII

XIII

Столь же привычно Пушкину представление о душе как о жидкости, со всеми свойствами жидких тел. Душа в газообразном состоянии есть ее быстрое и равномерное движение в пространстве; душа как жидкость, во-первых, прикреплена к месту, заключена в некоторое вместилище, и во-вторых, подвержена температурным изменениям: согреваясь – волнуется или кипит, остывая – утихает. Здесь Пушкин чаще, чем где-нибудь, употребляет метонимии: грудь, сердце и кровь, либо как обозначения вместилищ, либо как синонимы душевной жидкости.

Для Пушкина нисколько не странно уподобление Байрона в его душевной жизни морю:

Твой образ был на нем означен,

Он духом создан был твоим:

Как ты, могущ, глубок и мрачен,

Как ты, ничем неукротим

(«К морю»).

Точно так же, – как жидкость, заключенную в водоем, – он изображает и собственную жизнь в известном наброске 1823 г.:

Кто, волны, вас остановил,

Кто оковал ваш бег могучий,

Кто в пруд безмолвный и дремучий

Поток мятежный обратил?

Как уже сказано, Пушкин изображает душевную жидкость в двух состояниях: более сильного движения на месте – кипения, и менее сильного – волнения.

Я закипел, затрепетал

(«Выздоровление»).

любовник под окном

Трепещет и кипит

(«К вельможе»).

Младые граждане кипят и негодуют

(«Вадим»).

Он весь кипит, как самовар

(«Граф Нулин», черн.).

Вдруг витязь мой,

Вскипев…

(«Руслан и Людмила», II).

Кипящий Ленский

(«Евгений Онегин», VI).

Нетерпеливый конь кипит

(«Руслан и Людмила», V).

Конь героя,

Врага почуя, закипел

(Там же).

Кипят оседланные кони

(«Кавказский пленник»).

Я молод был.

Моя душа

В то время радостно кипела

(«Цыганы»).

И, закипев душой, терялся в нем

(«Гавриилиада»).

Душа кипит и замирает

(«Погасло дневное светило»).

мечтанья

Души кипящей и больной

(«Полтава»).

Любви безумные страданья

Не перестали волновать

Младой души, печали жадной

(«Евгений Онегин», VI).

Тоскующей души холодное волненье

(«Напрасно, милый друг»).

Умы кипят – их нужно остудить

(«Борис Годунов»).

С его озлобленным умом,

Кипящим в действии пустом

(«Евгений Онегин», VI).

Младых повес счастливая семья,

Где ум кипит

(«А. М. Горчакову»).

О, нет, хоть юность в нем кипит

(«Друзьям»).

Не юноше, кипящему безумно

(«Борис Годунов»).

Нет, никогда средь пылких дней

Кипящей младости моей

(«Евгений Онегин», I).

Страстей неопытная сила

Кипела в сердце молодом

(«Египетские ночи»).

Страстей кипящих буйный пир

(«Евгений Онегин», II, черн,).

Но чувства в нем кипят, и вновь

Мазепа ведает любовь

(«Полтава»).

И страсти в нем кипят с такою силой

(«Анджело», черн,),(Страсти)

С каким волнением кипели

В его измученной груди!

(«Цыганы»).

И горькие кипели в сердце чувства

(«Вновь я посетил»).

Опять кипит воображенье

(«Евгений Онегин», I).

Мечты кипят

(«Воспоминание»).

Тобой кипят любви желанья

(«Подраж, на темы «Песни песней», черн,).

Желания кипят, я снова счастлив, молод

(«Осень»).

Но в нас кипят еще желанья

(«К Чаадаеву»).

В его груди кипит желанье

(«Какая ночь»).

Пой сердца юного кипящее желанье

(«А. А. Шишкову»).

Нет, не вотще в их пламенной груди

Кипит восторг

(«Борис Годунов»).

Кипя враждой нетерпеливой

(«Евгений Онегин», VI).

Рогдай весельем закипел

(«Руслан и Людмила», II).

А в сердце грех кипел

(«Анджело»).

Надеждой новою

Германия кипела

(«Недвижный страж дремал»).

В нем пунша и вина кипит всегдашний жар

(«К портрету Каверина»).

В нем кровь и мысли волновал

Жар ядовитого недуга

(«Братья разбойники»).

С младенчества дух песен в нас горел

И дивное волненье мы познали

(«19 октября»).

Пылать – и разумом всечасно

Смирять волнение в крови

(«Евгений Онегин», VIII).

Младую грудь волнует новый жар

(«Гавриилиада»).

В те дни, когда от огненного взора

Мы чувствуем волнение в крови

(Там же).

Очнулась, пламенным волненьем

И смутным ужасом полна

(«Руслан и Людмила», II).

пламенным волненьем

И бурями души моей

(«Не тем горжусь я»).

Ум сомненьем взволновал

(«Дар напрасный»).

Невольно предавался ум

Неизъяснимому волненью

(«Бахчисарайский фонтан»).

В волненьи бурных дум своих

(«Евгений Онегин», IV).

В волненьи своенравных дум

(«Руслан и Людмила», III).

В душе утихло мрачных дум

Однообразное волненье

(«Таврида»).

И мыслей творческих напрасное волненье

(«Война»).

И сладостно мне было жарких дум

Уединенное волненье

(«В. Ф. Раевскому»: «Ты прав, мой друг»).

в черновой было: «И полноту кипучих, жарких дум».

Нет, душу пылкую твою

Волнуют, ослепляют страсти

(«Полтава»).

Как юный жар твою волнует кровь

(«Брату»).

Когда нам кровь волнует женский лик

(«Борис Годунов»).

Когда возвышенные чувства,

Свобода, слава и любовь

И вдохновенные искусства

Так сильно волновали кровь

(«Демон»).

Негодованье, сожаленье,

Ко благу чистая любовь

И славы сладкое мученье

В нем рано волновали кровь

(«Евгений Онегин», II).

Представление о душевной жизни, как жидкости, облеклось у Пушкина и в другой образ: жизнь, питающая душу впечатлениями, сама есть вместилище жидкости, откуда душа пьет любовь, ревность и прочее. Этот образ он не раз рисовал целиком; таковы «три ключа», которые поят человека горячей струей юности, волною вдохновенья и холодной влагой забвенья. Обыкновенно он изображает жизнь в виде чаши:

Давно ли тайными судьбами

Нам жизни чаша подана?

Еще для нас она полна;

К ее краям прильнув устами,

Мы пьем восторги и любовь

(«Давно ли»).

Пусть остылой жизни чашу

Тянет медленно другой

(«Кривцову»).

В составе этого образа всякое чувство, переживаемое человеком, представляется напитком, сладким или горьким, целебным или ядовитым. Так, в стихотворении «А. Шенье» свобода изображена в виде чаши, откуда льется в души целебная влага:

Народ, вкусивший раз твой нектар освященный,

Все ищет вновь упиться им;

Как будто Вакхом разъяренный,

Он бредит, жаждою томим.

Тот же образ, в особенности образ жидкого яда, повторен Пушкиным много раз.

Ты лесть его вкусил, земных богов напиток

(«К вельможе»).

В ее объятиях я негу пил душой

(«Дорида»).

Не пей мучительной отравы

(«Когда твои младые лета»).

Ты пьешь волшебный яд желаний

(«Евгений Онегин», III).

Он пил огонь отравы сладкой

В ее смятеньи, в речи краткой

(«Гасуб»).

По каплям, медленно, глотаю скуки яд

(«Зима. Что делать нам»).

До капли наслажденье пей

(«Стансы Толстому»).

И чашу пьет отрады безмятежной

(«Гавриилиада»).

Я хладно пил из чаши сладострастья

(«Позволь душе моей»).

Играть душой моей покорной,

В нее вливать огонь и яд

(«Как наше сердце своенравно»).

Его улыбка, чудный взгляд,

Его язвительные речи

Вливали в душу хладный яд

(«Демон»).

В груди кипучий яд нося

(«Полтава»).

Я пил отраву в вашем взоре

(«Тимашевой»).

О, если бы тебя, унылых чувств искатель,

Постигло страшное безумие любви,

Когда б весь яд ее кипел в твоей крови

(«Мечтателю»).

До капли истощив раскаянья фиал

(«Воспоминание в Царском Селе»).

Мои небрежные напевы

Вливали негу в сердце девы

(«Не тем горжусь я», черн,).

И вот уже с Филином

Веселье пьет она

(«Фавн и пастушка»).

В таком же смысле Пушкин употребляет глагол «упиваться» (сравн, выше: «Все ищет вновь упиться им» – нектаром свободы):

Упиваясь неприятно

Хмелем светской суеты

(Вельяшевой).[82]

Воспоминаньем упоенный

(дважды: «К Кагульскому памятнику» [«Элегия», 1819 г,] и «Погасло дневное светило»).

На жертву прихоти моей

Гляжу, упившись наслажденьем

(Сцена из «Фауста»).

Пред нею, страстью упоенный

(«Руслан и Людмила», I).

новый Гайден

Меня восторгом дивно упоил!

(«Моцарт и Сальери»).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.