XIV

XIV

Наконец твердое состояние духа есть, по Пушкину, как показано выше, холодность и, следовательно, неподвижность духа. Чувство, не изменяющееся в своем составе и не поддающееся воздействию извне, представляется Пушкину отверделым, причем нередко он изображает такое чувство, по аналогии с газообразным, как выделившееся из человека и давящее его извне, то есть как бремя. Так, он говорит:

Твердея в умысле своем

(«Полтава»).

Лежала в сердце, как свинец,

Тоска любви без упованья

(«Кавказский пленник»).

в уме, подавленном тоской,

Теснится тяжких дум избыток

(«Воспоминание»).

Забот и дум слагая груз

(«Земля и море»).

Влача в душе печали бремя

(«Руслан и Людмила», VI).

И тяжким бременем подавлен и согбен…

Мучительное бремя

Тягчит меня… влача свою веригу

(«Странник»).

Не только отдельное чувство твердеет, по мысли Пушкина: неподвижным становится и весь дух в целом. Такое общее состояние духа Пушкин определяет как его окаменение, часто указывая и причину этого явления, именно – убыль тепла:

Не дай остыть душе поэта,

Ожесточиться, очерстветь

И наконец окаменеть

(«Евгений Онегин», VI).

Во дни гоненья – хладный камень{146}

(«Кавказский пленник»).

На поединках твердый, хладный

(Там же).

Но все прошло, остыла в сердце кровь…

Свою печать утратил резвый нрав,

Душа час от часу немеет

В ней чувств уж нет.

Так легкий лист дубрав

В ключах Кавказских каменеет.

(«Ты прав, мой друг»).

Цветок полей, листок дубрав

В ручье Кавказском каменеет:

В волненьи жизни так мертвеет

И ветреный, и пылкий нрав

(«Альб. Онегина»).

Здесь речи – лед, сердца – гранит

(«Ответ»: «Я вас узнал» [Е.Н. Ушаковой]).

Тот их, кто с каменной душой

Прошел все степени злодейства

(«Братья разбойники»).

В разврате каменейте смело:

Не оживит вас лиры глас

(«Чернь»).

Для нежных чувств окаменел

(«Кавказский пленник»).

Окаменел мой дух жестокий

(«Братья разбойники»).

сердце старика,

Окаменелое годами

(«Полтава»).

К тому ж и без речей рыдающая младость

Мягчит сердца людей

(«Анджело»).

Режь меня, жги меня:

Я тверда, не боюсь

Ни ножа, ни огня

(«Цыганы»).

Точное различение трех физических состояний души в поэзии Пушкина не подлежат сомнению. Оно до такой степени привычно ему, что он изображает эти формы и их превращения одна в другую так, как если бы речь шла о явлениях общеизвестных, нимало не подозревая головокружительной смелости своих образов и речений. Он пишет:

А ты, младое вдохновенье,

Волнуй мое воображенье…

В мой угол чаще прилетай,

Не дай остыть душе поэта,

Ожесточиться, очерстветь

И наконец окаменеть…{147}

то есть вдохновение – пламенно-газообразно: оно летает; воображение – жидкость: оно волнуется под действием жаркого вдохновения: и вся душа в целом подвержена обычным температурным превращениям жидкости: она остывает в жидком виде, потом все более сгущается, и наконец твердеет. Для Пушкина «огонь душевный» – синоним чрезвычайной подвижности духа, то есть быстрой смены чувств; напротив, твердое состояние души – косность души. Из этого представления естественно вырастает такой образ:

Мгновенно сердце молодое

Горит и гаснет. В нем любовь

Проходит и приходит вновь,

В нем чувство каждый день иное.

Не столь послушно, не слегка,

Не столь мгновенными страстями

Пылает сердце старика,

Окаменелое годами:

Упорно, медленно оно

В огне страстей раскалено;

Но поздний жар уж не остынет

И с жизнью лишь его покинет{148} —

точное изображение раскаленного камня. Пушкин точно различает три состояния ума: газообразное, когда «ум далече улетает»; жидкое, когда «ум кипит» или «взволнован», например, сомненьем (полужидкое – «ум, еще в сужденьях зыбкий»), и твердое, когда ум «твердеет в умысле своем». В тех же трех формах он изображает отдельные мысли или «думы»: думы газообразные, летящие по воздуху; это думы наиболее интимные, «думы сердца», по его любимому выражению: «Все думы сердца к ней летят», в отличие от дум более плотных, находящихся в жидком состоянии, например:

В душе утихло мрачных дум

Однообразное волненье{149}

и наконец, от дум еще более плотных, тяжкой массой «теснящихся в уме» или даже лежащих в уме, как «груз». В своем безотчетном созерцании, которое само клокочет огнем, Пушкин смешивает все обычные представления, опрокидывает установленные понятия и, как вулкан, выбрасывает наружу речения ослепительные и неожиданные; он способен сказать:

А в сердце грех кипел…{150}

Мечта знакомая вокруг меня летает…{151}

Мечты кипят…{152}

Ты лесть его вкусил, земных богов напиток{153}

И т. п.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.