Митрополит Филарет (Дроздов) как богослов
Митрополит Филарет (Дроздов) как богослов
Говоря о жизни и деятельности митрополита Московского Филарета, мы дерзаем лишь на самое малое: осветить ту часть его богословских воззрений, которая может оказаться нам близкой не только по своей доступности, но и по значению для развития русской религиозной мысли. Мы коснемся его бессмертного вклада в русское православное богословие. При этом будем помнить, что наш обзор не охватывает всего громадного богословского наследства митрополита Филарета, а имеет отношение лишь к одному главному пункту его богословского учения о первенствующем значении Слова Божия.
Ко времени митрополита Филарета в православной богословской науке уже сложилась и окрепла традиция обоснования богословских истин благодатным свидетельством Священного Писания. Первым богословом, провозгласившим у нас Слово Божие единым началом богословия, был славный архиепископ Феофан Прокопович, родоначальник русской богословской науки. Из числа многих богословов, следовавших по путям Феофана, нужно отметить знаменитого иерарха Русской Церкви митрополита Московского Платона (Левшина), который о Слове Божием писал следующее: «Вера наша на едином Слове Божием, как на неподвижном основании, утверждаться должна; а никаким образом на одних человеческих определениях, потому что всяк человек ложь (Рим 3, 4), глагол же Господень пребывает во веки (1 Пет 1, 25). Что должно разуметь о церковных Преданиях? Должно ли их принимать, и человеку христианину им повиноваться за совесть? А чрез Предания разумеем некоторые определения или в Церкви принятые обряды, в Священном Писании прямо не показанные, но однако ж от апостолов или от других отцев без писания Церкви сообщенные и преданные. Должно принимать только такие Предания, которые бы на Священном Писании неотменно имели утверждение…»
Начатое Феофаном Прокоповичем и утвержденное митрополитом Платоном учение о первенствующем значении Слова Божия стало прочным достоянием русского богословия. Митрополит Филарет в своем воззрении на Слово Божие стоял на почве традиции русского богословия, и он разработал этот пункт русского богословия со свойственной ему тщательностью, наложил на него печать своего высокого авторитета.
Мысли митрополита Филарета можно резюмировать в следующих тезисах:
«Священное Писание есть главный и первый, по сравнению с церковным Преданием, источник вероучения и нравоучения христианского, так что ему подчиняется и им поверяется Священное Предание.
Священное Писание есть самый главный критерий учения и деятельности христиан, решитель правости и православия их мнений и нравственности их действий.
Священное Писание заключает в себе все необходимое для спасения христианина, так что Священное Предание служит только для изъяснения Священного Писания.
Священное Писание необходимо для каждого христианина» (проф. МДА И. Н. Корсунский; † 1899).
Эти положения, сформулированные ради краткости и запоминания, раскрываются митрополитом Филаретом в разных местах его многочисленных высказываний и сочинений, из которых мы извлечем наиболее характерные цитаты.
В «Изложении разности между Восточной Церковью и Западной в учении веры» (1811) написано следующее:
«Единый, чистый и достаточный источник учения веры есть откровенное Слово Божие, содержащееся в Священном Писании… Предположение о несовершенстве Священного Писания, очевидно, клонится к тому, чтобы дать более важности Преданиям человеческим. Но как нет члена веры, который бы не был открыт в Священном Писании, могущем умудрити во спасение, так его молчание о каком-либо Предании показывает токмо то, что сие Предание не есть член веры.
Впрочем, Предание не отдельное, а в совокупности со Священным Писанием может быть признаваемо вспомогательным источником учения христианского.
В противоположность этому католическое учение гласит: Священное Писание не есть достаточный источник спасительного учения; ибо в христианстве многое нужно знать и такое, чего нет в Священном Писании, как, например, что Пасху должно праздновать в день недельный.
Все, нужное ко спасению, излагается в Священном Писании с такой ясностью, что каждый читающий его с искренним желанием просветиться может разуметь оное… Просвещенные толкователи Священного Писания, конечно, полезны для христиан мало просвещенных. Но мысль, что для извлечения из него членов веры потребен некий самовластный истолкователь, унижает достоинство Слова Божия и покоряет веру слову человеческому.
Напротив, по католичеству: Священное Писание так темно, что его нельзя разуметь без истолкования; ибо многие изречения его допускают различные изъяснения.
Каждый имеет не токмо право, но и обязанность, по возможности, читать Священное Писание на вразумительном для него языке и поучаться из оного.
По католичеству: мирские на природном языке не должны читать Священного Писания, ибо, читая, могут впасть в заблуждение.
Это положение Римской Церкви, под видом остережения от заблуждения, заграждает надежнейший путь к просвещению в вере. Здесь специально отвергается заблуждение, что будто “Священное Писание предано Богом не народу, а сословию пастырей и учителей”…
Священное Писание как Слово Самого Бога есть единый верховный судия распрей и решитель недоумений в вере.
По католичеству: Папа Римский есть верховный и непогрешительный судья распрей и решитель недоумений, касающихся веры.
Священным Писанием поверяются определения Соборов, так что никакой Собор не может установить члена веры, который бы не был доказан из Священного Писания. Сего правила всегда держалась древняя Церковь… Един Иисус Христос, яко сердцеведец, знает общества, которые истинно собираются во имя Его. Ибо мы не иначе можем об них судить, как на основании уже известного Слова Божия; без сей же осторожности мы могли бы покориться определениям и тех соборов, которые, под именем христианства, могут собирать суемудрие или властолюбие.
По католичеству: Соборы имеют равную непогрешительность со Священным Писанием, ибо на них присутствует Иисус Христос.
Священному Писанию подчиняются и им поверяются Предания; но предания о членах веры, которых бы не находилось в оном совсем, не должны быть принимаемы, ибо Священное Писание во многих местах запрещает прибавлять что-либо к содержащемуся в оном учению.
По католичеству: Предания неписанные должны быть принимаемы с таким же благоговением, как и писанное Слово Божие, и могут содержать члены веры, необходимые для спасения.
Учение христианское распространялось Преданием и Писанием совокупно, и потребное для сохранения оного число Священных Книг Нового Завета постепенно пополнялось. Но когда в сих Книгах Церковь получила всеобщее и достаточное правило веры (см.: Флп 3, 16), тогда допускать ненаписанное Слово Божие, равносильное писанному, значит подвергать себя опасности разорять заповедь Божию за предание (Мф 15, 6) человеческое».
«Обозрение богословских наук в отношении к преподаванию их в высших духовных училищах» (1814) содержит взгляд митрополита Филарета на значение Слова Божия для богословия: «Откровенное Слово Божие с того времени, как не могло более без повреждения и утраты быть сохраняемо Преданием, заключено и постепенно предложено для всеобщего разумения в Священном Писании, которое потому и есть корень, на коем утверждаются и от коего получают жизнь и силу все отрасли богословских познаний. Но как первое – образ и порядок, в котором предлагается в Священном Писании Слово о Боге, есть более повествовательный и собирательный, нежели исследовательный и систематический; и потому, второе – не все то, что содержится в Священном Писании, по необходимости входит в состав богословского учения; кроме того, третье – как не все части Священного Писания равно вразумительны, частию по своему содержанию, частию по своей древности; еще же четвертое – по сему последнему обстоятельству не вдруг открываются в оном те применения откровенных истин, какие свойственны потребностям настоящих времен: то и нужно было извлечь из Священного Писания и совокупить в правильный состав (систему) необходимейшие и употребительнейшие истины с направлением их к той же цели, к какой назначено само Богодухновенное Писание… Слово Божие должно быть непрестанно на устах каждого христианина, кольми паче посвятившего себя в особенности в служение веры и Церкви. В оном должно сосредоточиваться всякое человеческое учение. От него должны заимствовать дух и свет все науки».
В книге «Беседы к глаголемому старообрядцу» (1834) излагаются по поводу Стоглавого Собора общие правила суждений об авторитете Вселенских и Поместных Соборов. На вопрос «Кого надлежит слушать?» дается ответ: «Для познания истины и для спасения души должно слушать, во-первых, Священного Писания, пророческого и апостольского, во-вторых, святых древних Вселенских и Поместных Соборов, и, в-третьих, святых отцов в их писаниях и в достоверных о них преданиях».
В частности, о Поместных Соборах далее сказано:
«Поместному Собору, какому бы то ни было, должно повиноваться, если постановления его не противны Слову Божию, прежним принятым всею Православною Церковию Соборам и учению святых отец.
Если в постановлениях Поместного Собора находится статья, несогласная со Словом Божиим, то повиноваться должно, без сомнения, Слову Божию, а не сей статье».
На тему о Священном Писании и Предании митрополитом Филаретом произнесено 13 сентября 1838 года (по освящении храма Живоначальной Троицы в московском Даниловом монастыре) слово, отвечавшее живым, конкретным запросам времени. Он сказал: «С тех пор, как христианское учение заключено в Священные Книги, Святая Церковь, для верного и неизменного сохранения сего учения, имеет обычай и правило, не только мысли сего учения на непреложном свидетельстве Богодухновенного Писания утверждать, но и самые слова и выражения, для означения важнейших предметов и частей учения заимствовать из того же чистого источника Писания. Так, если тщательно разберете Символ Православной веры и сличите его со Священным Писанием, то найдете, что святые отцы Никейского и Константинопольского Вселенских Соборов изобразили в нем догматы веры не своими словами и выражениями, но взятыми из Священного Писания, и, таким образом, Символ веры имеет для нас сугубую важность: ибо не только в нем изрекают истину отцы Церкви, но и само Священное Писание, само Слово Божие говорит их устами. Подобно сему и в учении о Преданиях самое сие понятие и самое наименование “Предание” заимствуется из Священного Писания.
Но главнейшим основанием сего учения можно принять следующее изречение того же апостола: Темже убо, братие, стойте и держите предания, имже научистеся или словом, или посланием нашим (2 Сол 2, 15).
Достойно примечания, что апостол нераздельно и равно заповедует держаться и Преданий посредством слова, и Преданий посредством послания или, иначе сказать, велит нераздельно и равно держаться и Священного Писания и Священных Преданий. Предания и Богодухновенные Писания стоят у него рядом; он требует от нас не меньшего внимания и ревности к Преданиям, как и к Богодухновенному Писанию. Нужно ли более сего для удостоверения и важности Преданий и для побуждения к верному соблюдению оных?.. Здесь мог быть и конец учению о Преданиях, если бы мы, подобно непосредственным ученикам апостолов, имели перед глазами и непосредственное апостольское и потому несомненно истинное Предание».
Но так как христианские Предания прошли через многие страны, народы, языки, через многие века, то к Преданиям апостольским присоединились Предания отеческие разных степеней древности. В некоторых частях Преданий оказалось разнообразие, простирающееся до противоречия. Сделалось нужным исследование подлинности и достоинства Преданий… Как же испытать Предания и отличить несомнительное? Надежнейшее для сего и удобнейшее к употреблению правило: испытывай Предание посредством Слова Божия и посредством заповедей Божиих. Если Предание противоречит Слову Божию, если оно ведет тебя к нарушению заповеди Божией, то знай, что это человеческое, неистинное предание, что такое предание соблюдал бы ты всуе, между тем как нарушение заповеди Божией осудило бы тебя.
Другое правило для испытания Преданий можно извлечь из следующего изречения святого апостола Павла к Тимофею: Если Церковь есть столп и утверждение истины (1 Тим 3, 15), то в ней должно искать истины и ею можно поверять требующую дознания истину, и особенно истину Преданий, которых Церковь есть верное хранилище…»
В «Пространном Катехизисе» изданий ранее 1839 года о Предании нет речи, а в издании этого года и последующих о Предании сказано так: «На вопрос: “Должно ли соблюдать Священное Предание и тогда, когда мы имеем Священное Писание?” – дается ответ: “Должно соблюдать Предание, с Божественным откровением и Священным Писанием согласное”… И за вопросом: “Для чего и ныне нужно Предание?” – следует ответ: “Для руководства к правильному разумению Священного Писания, для правильного совершения Таинств и для соблюдения священных обрядов в чистоте первоначального их установления”».
Митрополит Филарет касался вопроса о Слове Божием как едином чистом источнике христианского учения и в письмах. Так, в письме архимандриту Алексию, впоследствии архиепископу Тверскому, он писал, возвращая адресату сочинение об Ангелах Хранителях: «Не по моде ли мы богословствуем? Прежде утверждались на Священном Писании и мало внимания обращали на Предания. Потом с силою заметили сей недостаток. Слова: Православие, Предание стали звучать чаще и сливаться в один звук. И начали богословствовать по Преданию, оставляя иногда позади Священное Писание, а некоторые и унижали Писание. Новозаветные священные писатели писали по сошествии на них Святаго Духа, и они свидетельствовали и о ветхозаветных, что от Святаго Духа просвещаемы глаголаша святии Божии человецы. Так ли верно можно определить минуту, когда церковный писатель сделался святым и, следственно, не просто писателем, подверженным обыкновенным недостаткам человеческим? Церковь, конечно, думала о сем вопросе и учит признавать Предания, с откровением Божиим согласные. И потому не правильнее ли основывать учение главным образом на Священном Писании, а Преданием дополнять, объяснять, защищать от неправомыслящих?»
В речи на открытие Общества любителей духовного просвещения (17 сентября 1863 года) митрополит Филарет высказал в краткой формуле как бы итог своих многолетних размышлений по коренному вопросу христианского бого словия: «Мудрость христианская должна быть чиста. Ее чистый источник есть Бог, Его Слово, заключенное в Священных Писаниях, уясненное церковными определениями, учением и духовными опытами богомудрых мужей».
Так устойчиво и последовательно в течение более чем пятидесяти лет великий богослов стоял на страже той величайшей христианской истины, что единый чистый и достаточный источник веры есть Бог, Его Слово, содержащееся в Священном Писании. В неразрывной связи с этим высоким воззрением на Слово Божие стоят труды митрополита Филарета по переводу Библии на русский язык – дело всей его жизни. Это служение Слову Божию он совершал в тяжелой борьбе с временными латинствующими течениями в русском обществе и Церкви, и оно было для него духовным подвигом, равным которому – по вложенной энергии и понесенным ударам со стороны противников – мало представляет всемирная история. Служение этой истине требовало сил не менее, чем гениальных, и энергии героической: она настолько духовно высока и чужда примеси человеческих соображений, что даже иные поклонники митрополита Филарета стараются будто извинить этого духовного колосса, поправить его учение, защитить от нареканий в протестантизме.
Конечно, и митрополит Филарет свое учение не всегда выражал с одинаковой точностью, и его учение имеет свою историю, как о том достаточно свидетельствуют судьбы его катехизисов. Но в последнем итоге его воззрение на Слово Божие как на источник христианского знания, направленное своим острием против крайностей католицизма, не грешит ошибками протестантизма, хотя некоторое совпадение с инославием, в частности с протестантизмом, как это добросовестно заявлено митрополитом Филаретом, не нуждается в извинении. «Мысль, что так думают лютеране, не есть еще признак ложного мнения, потому что не все положения, принимаемые лютеранами», как, разумеется, и католиками, – «ложны». Вот мужественное слово! Колебание между католичеством и протестантством, вечное опасение сблизиться с той или другой стороной есть признак духовной робости. Нужно искать истины, только истины, не боясь никаких сближений. Раз навсегда нужно признать лишенным силы это возражение: так думают католики! так думают протестанты! Если мы, православные, совпадаем в той или другой истине с католиками или даже с лютеранами, тем лучше для них – для католиков, для лютеран, и нет в том никакой беды для нас. От того, что есть ложного в протестантстве, воззрения митрополита Филарета далеко. Значение Церкви, ее необходимость для христианского познания признается им решительно. Как духовное рождение в Крещении, так и Слово Божие мы принимаем от Церкви, и только от Церкви. Словом Божиим мы считаем то, что Церковь выдает за Слово Божие, – ни более, ни менее. Нет места для личных сомнений в каноне Священных Книг, нет оснований для практических выводов по вопросу о подлинности Священных Писаний: здесь вся сила принадлежит голосу Церкви. Равным образом и понимаем мы Слово Божие по церковному Правилу веры, по догматической норме. В этом отличие Православия от крайнего протестантского индивидуализма.
Но еще важнее отличие от католицизма. Католицизм утверждает, что верующие получают от Церкви, от ее органов, в ее определениях – всю истину сполна, так что истина почерпывается церковными формулами: это католики называют церковным учительством. Напротив, по православному воззрению, Церковь, взращивая верующего в воде Крещения и в церковном назидании, приводит его к Слову Божию как источнику непосредственного научения от Бога, интимного общения с Отцом Небесным. В католичестве верующий всегда остается рабом, а в Православии Церковью рождается и взращивается свободный сын Отца Небесного. Церковь не требует рабского повиновения: она сама свидетельствуется Словом Божиим. Рождая, воспитывая верующего и вручая ему своим незаменимым авторитетом Слово Божие, она затем в интимном опыте верующего находит свое последнее подтверждение, свои глубочайшие корни. В этом незыблемая правда учения митрополита Филарета.
По существу, воззрение митрополита Филарета на Слово Божие в применении к церковному Преданию правильно и плодотворно во всех отношениях, не исключая историко-догматического, – и, однако, центр его тяжести лежит не в этом. Пафос учения митрополита Филарета о Слове Божием, вдохновившего его на подвиг целой жизни, лежит в мистической оценке Слова Божия как органа непосредственного общения верующего с Отцом Небесным. «Словом Божиим все сотворено, и все сотворенное держится силою Слова Божия» – так читаем мы в «Возглашении к христолюбивым читателям» при первом издании Евангелия на русском языке (1819). «Для человека Слово Божие есть нетленное семя, из которого он возрождается из естественной в блаженную жизнь, есть хлеб, которым он духовно живет, и вода, которою утоляет духовную жажду; есть светильник, сияющий в темном месте, пока придет рассвет и заря взойдет в сердце, и есть самый дневной свет, то есть живое и блаженное познание Бога и чудес Его во времени и в вечности. Без Слова Божия человек мрачен, гладен, жаждущ и мертв духовно. По сей необходимости Слова Божия для истинного и лучшего существования человека, Всеблагий Бог, от самого начала мира, многократно и многообразно говорил отцам через пророков; а наконец говорил Он нам Ипостасным Словом Своим, Единородным Сыном Своим, Иисусом Христом. И дабы Слово Его, открытое некоторым, в некоторые времена, было для всех и навсегда, Он повелел богодухновенным мужам написать оное в Священных Книгах…»
Ценность учения о Слове Божием как едином чистом источнике христианского ведения не в рационалистическом отличии одной буквы от другой, буквы Писания – от буквы Предания, не в научном значении подлинности изначального памятника, а в духовно-мистическом значении христианской личности: учение о ценности Слова Божия есть учение о ценности христианской личности, живущей в непосредственном общении с Отцом Небесным. Воззрение митрополита Филарета на Слово Божие углубляется всем его учением о тайне христианской личности, к которому оно ведет, как к своим корням. «Тайна христианской души есть Божия» – так писал владыка Филарет в одном из писем… Тайна христианской личности есть тайна человеческого сердца, тайна его непосредственного общения с Отцом Небесным, тайна свободной любви. В самой последней глубине любовь предшествует гнозису, свобода предваряет ведение, вера имеет характер творческий, средоточием опыта духовного является, таким образом, личность. В ней Слово Божие осуществляет свою благодатную возрождающую силу и в переживании сердца, верующего сердца, делается последней опорой христианского духа.
Незаменимая ценность человеческой личности, свобода духовной жизни – такова религиозная мысль приснопамятного митрополита Филарета.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.