Глава первая. Скачка за призраками

Глава первая. Скачка за призраками

«У писателей, озабоченных правдой, жизнь и никогда проста не бывала, не бывает (и не будет!): одного донимали клеветой, другого дуэлью…»

А. Солженицин

(Из истории «Тихого Дона»)

Глава первая, анализирующая «Стремя «Тихого Дона»», где главным автором романа объявляется Федор Крюков, а Михаилу Шолохову отводится роль «соавтора», а по сути – плагиатора. Исследуются все версии о плагиате, число которых начало расти с 1929 года, и устанавливается, кто первый из литераторов сочинил слух об украденной рукописи, якобы сочиненной погибшим белым офицером… Автор приходит к убеждению, что в бедах писателя повинны не только его явные противники, но и некоторые ярые друзья, курившие фимиам вокруг головы автора «Тихого Дона» в годы, когда его поразило творческое бесплодие.

В разное время и в разных странах начиная с 1929 года делаются попытки лишить Михаила Шолохова авторства на «Тихий Дон». Начиналось все с обычных слухов, рожденных завистью в московских литературных кругах, дошло до монографий, изданных за границей…

На русском языке в Париже в 1974 году издательство «Имка-Пресс» опубликовало антишолоховскую книгу под названием «Стремя «Тихого Дона»» с подзаголовком «Загадки романа». Название ее подсказано цитатой, ставшей эпиграфом:

«Стремнину реки, ее течение, донцы именуют стременем: стремя понесло его, покачивая, норовя повернуть боком». («Тихий Дон», кн.1, часть I, гл. II.)

Нельзя сказать, что это и подобные сочинения писались понапрасну: дело свое они сделали, сомнение посеяли во многих душах, во многих головах, думающих, что дыма без огня не бывает, а огонь этот тлеет давно, почти столько, сколько существуют первые книги романа… Пришлось даже прибегать к помощи ЭВМ, чтобы доказать: «Тихий Дон» написан Михаилом Шолоховым, а не Федором Крюковым, малоизвестным русским писателем, уроженцем Дона. Такую работу пришлось провести норвежскому профессору Гейру Хетсо и группе скандинавских филологов-славистов. Сообщение профессора в сокращенном виде появилось в малотиражном сборнике ««Тихий Дон»: уроки романа», изданном в 1979 году в Ростове.

Профессор Г. Хетсо выпустил за границей свой труд на английском языке, опубликовал книжку и на русском языке, дарил ее советским коллегам. Но в СССР полный текст этого исследования не выходил.

В память машины заложили информацию, содержащуюся в произведениях Федора Крюкова и в сочинениях Михаила Шолохова: «Донские рассказы» и «Поднятая целина». Отбор информации был произведен по шести признакам, по всем правилам кибернетики. Вот к какому выводу пришел профессор и его коллеги, изложенному в статье «Буря вокруг «Тихого Дона»»:

«Исследование шести параметров показало устойчивую тенденцию к выводу, что манера письма Крюкова существенно отличается от шолоховской, и Шолохов пишет так же, как и автор «Тихого Дона». Более того, в ряде случаев можно при помощи математической статистики даже исключить Крюкова как автора романа, тогда как исключить Шолохова нет основания. Таким образом, гипотезу АВТОРСТВА КРЮКОВА ПРИДЕТСЯ ОПРОВЕРГНУТЬ» (выделено мной. – Л.К.).

Однако при всем уважении к ЭВМ никуда не денешься и от убеждения, что никогда машинные доказательства не заменят обычные, традиционные, основанные на анализе фактов и умозаключениях.

Такого анализа антишолоховских монографий нет, поэтому, на мой взгляд, столь глубокое заблуждение в отношении великого писателя продолжает жить.

Чем объяснить интерес Александра Солженицына к проблеме авторства «Тихого Дона»?

Есть тому разные причины, среди них одна – автобиографического характера. Оказывается, живя в Ростове, в детстве он слышал, как после выхода «Тихого Дона» пошли по городу разговоры, что Михаил Шолохов совершил плагиат. Действительно, такие разговоры велись в Москве и в других городах, но никто и нигде тогда публично не называл фамилии призрачного автора. Говорили о безымянном «белом офицере», о какой-то старушке, якобы ходившей по издательствам, требовавшей гонорар сына, находившегося в эмиграции. Из-за границы также поступали вести, что ходит по газетам некий есаул, выдающий себя за автора романа.

То было в 1929 году.

Через год, в 1930 году, всплыло впервые конкретное имя претендента – Сергея Голоушева. О сути этого дела Михаил Шолохов сообщил в письме Александру Серафимовичу (к этому письму мы еще вернемся). Версия об авторстве Голоушева быстро отпала, поскольку многие здравствовавшие тогда литераторы хорошо его помнили, а главное, знали, что создать роман такой силы этот рядовой писатель не мог.

Спустя много лет после выхода «Тихого Дона» Александр Солженицын вместе со своим единомышленником Д* решил научно доказать то, о чем слышал в детстве. Публикатор счел необходимым по известной причине не называть имени автора книги. Но даже если бы было известно имя сочинителя рукописи, то и тогда пришлось бы полемизировать в первую очередь не с ним, а с издателем, поскольку он является главным действующим лицом этой публикации, его версию, аргументы обосновывает Д*.

Эти аргументы изложены в предисловии, выдержки из которого хочу процитировать. Будучи летом 1987 года в Париже в читальной комнате Тургеневской библиотеки, я впервые имел возможность познакомиться с книжкой малого формата, иллюстрированной фотографиями из семейного архива писателя Ф. Д. Крюкова. Кроме текста Д* и А. Солженицына, в книге содержатся перепечатки выходивших в СССР в разное время статей из газет и журналов.

Итак, цитирую из предисловия Александра Солженицына, озаглавленного им «Невырванная тайна». Оно начинается так:

«С самого появления своего в 1928 году «Тихий Дон» протянул цепь загадок, не объясненных и по сей день. Перед читающей публикой проступил случай небывалый в мировой литературе. 23-летний дебютант создал произведение на материале, далеко превосходящем свой жизненный опыт и свой уровень образованности (4-классный). Юный продкомиссар, затем московский чернорабочий и делопроизводитель домоуправления на Красной Пресне опубликовал труд, который мог быть подготовлен только долгим общением со многими слоями дореволюционного донского общества, более всего поражал именно вжитостью в быт и психологию тех слоев».

Прервем цитирование. С первых слов предисловия Александр Солженицын утверждает, что Михаил Шолохов – не автор романа в силу нескольких причин. Во-первых, был к моменту выхода романа слишком молод; во-вторых, не имел полноценного образования; в-третьих, не обладал необходимым жизненным опытом. Это главные аргументы концепции издателя книги.

Что можно сказать об этих аргументах, основанных на фактах биографии писателя, взятых, судя по всему, из книги Исая Лежнева «Путь Шолохова» (М, 1958)? Писатель дебютировал «Тихим Доном» действительно в 23 года. Написал первую книгу романа еще ранее – в 22 года. Но до него накопил значительный опыт, сочинил десятки рассказов и несколько повестей в начале двадцатых годов. Они изданы двумя сборниками в 1926 году, объем произведений равен двадцати печатным листам. Кроме этих двух книг, выходили в виде небольших книжек в Москве отдельные рассказы. Все это – не считая многих журнальных и газетных публикаций.

Самостоятельную жизнь Михаил Шолохов начал в 1919 году, в четырнадцать лет. Принимал участие в гражданской войне. Не будучи совершеннолетним, как мы уже знаем, стоял во главе отряда в 216 штыков. За превышение власти был судим, и только несовершеннолетие спасло его от сурового приговора. С детства общался «со многими слоями дореволюционного донского общества», а также, добавлю, дореволюционного общества, представители которого, в частности большевики, были активными деятелями исторических событий, вершившихся на глазах будущего романиста.

К этому можно добавить, что писать роман автор начал еще ранее, в 1925 году, в двадцать лет. Все эти обстоятельства вызывали, да и вызывают до сих пор у многих людей изумление. В самом деле: откуда в столь раннем возрасте такая глубина мыслей и чувств, откуда столь разносторонние знания – ведь Шолохов не имел высшего образования….

Да, не имел высшего образования, более того – не получил законченного среднего образования. Всего успел пройти полных четыре класса гимназии. «В годы гражданской войны (1919) ушел из 5 класса гимназии» (из кн. «Шолохов», 1985).

В этом он не одинок. Иван Бунин учился в гимназии всего четыре года. Причем одолел с трудом три класса, отсидев два года в одном из них из-за неуспехов в математике.

Леонид Леонов закончил гимназию. Но в университет (как Шолохов на рабфак университета) не попал: абитуриент Леонов «срезался по Достоевскому» на собеседовании по литературе – так он объяснял мне неудачу, впрочем, не особенно его огорчившую. Роман «Барсуки», принесший Леониду Леонову славу, написан в 24 года.

Еще один пример, известный каждому школьнику. Роман «Евгений Онегин» Александр Пушкин начал писать в 23 года. Роман не прозаический, стихотворный, творить который еще труднее. На это А. С. Пушкин в письме к П. А. Вяземскому сам обратил внимание: «Пишу не роман, а роман в стихах – дьявольская разница». И написал.

К вопросу о том, как ему удалось столь рано написать роман, Шолохову приходилось за долгую жизнь возвращаться не раз. Спрашивали его об этом заочно и очно, чужие и близкие ему люди, кто имел возможность встречаться с ним.

Так, Валентин Осипов 23 декабря 1978 года, будучи у Михаила Шолохова на квартире в Москве, среди многих других проблем затронул и этот вопрос, о чем сообщил в «Смене»:

«Когда Шолохов закончил свои воспоминания о сложном давнем (встрече с И. В. Сталиным на квартире у Максима Горького. – Л.К.), как-то незаметно повернули к разговору о молодой литературе. (И было бы, наверное, странно в гостях у Шолохова без этой темы.) Воспользовавшись таким поворотом, я спросил у него: «Как понимаете причины того, что в последние десятилетия прозаики, как правило, формируются после тридцати лет, а то и больше? Вот вы «Тихий Дон» уже в двадцать три года…»

Перебил:

– Но полностью закончил много позже.

Добавил:

– Время тогда было другим. Тогда время писателей подгоняло.

Осмелился спросить у него, уточняя: «Вы, наверное, подразумеваете, что трудно жилось. Вы вот впроголодь жили в Москве, что и заставило, видно, писать побольше и скорее…»

Снова перебил, чтобы, в свою очередь, задать, не откладывая, важный в его понимании встречный вопрос:

– Уж не предлагаешь ли ты, чтобы и нынче молодым такое испытание досталось?

Стал, продолжая, уточнять:

– Нет, я совсем о другом говорю. Познание, изучение жизни, накопление жизненного багажа шло само по себе с самых молодых лет. Это потому, как нам, молодым, все или почти все пришлось пощупать своими руками… Я это вовсе не к тому, чтобы укорять молодых. Но у них, пойми, годы уходят на школу, институт. Только после этого прикасаются к серьезной, самостоятельной жизни…».

Как видим, даже спустя полвека после выхода первых томов «Тихого Дона» приходилось Михаилу Шолохову объяснять причину ранней зрелости: человеческой и писательской.

Вступив в самостоятельную жизнь так рано, будущий писатель испытал за четыре года, до того как приехал в Москву с мечтой поступить на рабочий факультет, столько, сколько другому человеку не выпадает за долгую жизнь. Он менял профессии и места жительства, трудился и воевал, соприкасался с множеством разных людей, на его глазах вершилась революция, шла жестокая классовая борьба… В раннем возмужании в то бурное время Шолохов был не одинок. В 21 год другой писатель, Аркадий Гайдар, демобилизовался из Красной Армии в должности командира полка! Будущий маршал Михаил Тухачевский в 27 лет командовал фронтом!

Некоторые факты из жизни романиста издатель не знает. Главное – не берет в расчет таких важных обстоятельств как РЕВОЛЮЦИЯ и ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА. Именно они стали теми ускорителями творческого роста, столь раннего взлета. В горниле революции, потрясшей мир, выплавился великий писатель.

Привожу другие выдержки из предисловия Александра Солженицына:

«Автор с живостью и знанием описал мировую войну, на которой не бывал по своему десятилетнему возрасту, и гражданскую войну, оконченную, когда ему исполнилось 14 лет… Книга удалась такой художественной силы, которая достижима лишь после многих проб опытного мастера, но лучший 1-й том, начатый в 1926 году, подан готовым в редакцию в 1927-м; через год же за 1-м был готов и великолепный 2-й; и далее менее года за 2-м подан 3-й, и только пролетарской цензурой задержан этот ошеломительный ход. Тогда – несравненный гений? Но последующей 45-летней жизнью никогда не были подтверждены и повторены ни эта высота, ни этот темп».

И Лев Толстой не видел Отечественной войны 1812 года, более того, родился после того, как эта война завершилась. Что с того? Писателю совсем не обязательно быть очевидцем описываемых событий – это аксиома, не требующая доказательств…

Теперь ответим на вопрос: разве можно так быстро написать сразу три тома?!

Возьмем том собрания сочинений, где собраны шолоховские рассказы и повести, впервые опубликованные в газетах и журналах Москвы в середине двадцатых годов. Их насчитывается 26. Они составляют в книгах формата 84*108/32 свыше 350 страниц печатного текста. По объему – том романа. Написаны эти произведения столь же стремительно, как тома «Тихого Дона». А как создавался первый том «Поднятой целины»? На такой же скорости.

Стоит более внимательно еще раз всмотреться, как делал первые шаги в литературе будущий автор «Тихого Дона».

Осенью 1923 года печатаются два первых фельетона Михаила Шолохова. Начало более чем скромное. В следующем году пишет много, но печатает всего один фельетон и один рассказ. Все, однако, меняется в 1925-м. Количество, накопленное за два предыдущих года, переходит в качество. Применяя спортивную терминологию, можно сказать: старт Шолохова в литературе был вначале замедленным, а затем поразительно бурным.

Вот как это выглядит. 14 февраля 1925 года на страницах газеты «Молодой ленинец» печатается рассказ «Продкомиссар», долго пролежавший в редакции. Затем в газетах и журналах Москвы один за другим выходят в том же году:

февраль – «Пастух»,

март – «Шибалково семя», «Илюха», «Алешка»,

апрель – «Бахчевник»,

апрель-май – «Путь-дороженька»,

май-июнь – «Нахаленок»,

июнь – «Семейный человек», «Коловерть»,

июль – «Председатель Реввоенсовета республики»,

ноябрь – «Кривая стежка».

Тогда же Государственное издательство издает пять книжек Михаила Шолохова и среди них рассказ «Двумужняя», вторую часть повести «Путь-дороженька», вышедшую под названием «Против черного знамени».

В 1925 году Михаил Шолохов сдает в издательство первый сборник под названием «Донские рассказы». Окрыленный успехом, юный писатель берется за роман, пишет несколько печатных листов…

Все это общеизвестные факты из биографии Михаила Шолохова, систематизированные исследователями его творчества давно.

Но о них или забывают, или не хотят знать.

Действительно, ошеломительный ход несравненного гения. Верно, что он был заторможен редакцией журнала «Октябрь», требовавшей исправлений и сокращений третьей книги, написанной столь же стремительно. Но разве четвертый том «Тихого Дона», завершенный спустя десять лет после третьего, слабее в художественном отношении первых трех томов?

В 1930 году, отложив в сторону «Тихий Дон», писатель приступил к роману, первый том которого столь же быстро, на «ошеломительном ходу», сочинил. Это «Поднятая целина».

Есть много причин, по каким «ошеломительный ход» замедлился. К Михаилу Шолохову пришла в тридцатые годы мировая слава, всеобщее признание. Обстоятельства его жизни складывались так, что он стал участником драматических общественно-политических кампаний в СССР и на Дону, в частности, хлебозаготовок, коллективизации, проходивших трагично. У него в 1933, 1934, 1937 и 1938 годах не было желания творить, как прежде. Потому что вокруг него вершилось беззаконие, умирали от голода люди.

В тридцатые и последующие годы жизнь Михаила Шолохова не напоминала ту, которую он вел в 1926–1928 годах, когда в тиши деревенской жизни предавался творчеству.

Писатель надолго уезжал из станицы в Москву, командировки по краю, ездил за границу, писал статьи для «Правды», давал интервью, сочинял сценарии для кино, инсценировки для театра, создавал разные произведения, рукописи которых погибли в дни германского нашествия на Дон.

В 1937 году Михаил Шолохов избран депутатом Верховного Совета СССР, значительную часть времени ему с каждым годом все больше и больше приходилось отдавать нетворческой работе, как члену выборных партийных и государственных органов. Он участвовал в событиях, втягивавших в свое силовое поле не только руководителей района, края, но и страны, в частности, Генерального секретаря ЦК партии И. В. Сталина, с которым писатель неоднократно встречался, вел переписку.

Не только окончание романа «Тихий Дон» вышло с большой задержкой (десять лет). Еще с большей задержкой сочинялся второй том «Поднятой целины». Интервал между томами составил без малого тридцать лет! Творчеству писателя свойственно бурное начало и затяжной конец. Эта особенность таланта просматривается и по роману «Они сражались за Родину». Первая книга эпопеи о войне осталась последней. Завершить начатое не удалось в силу сложных причин. Между тем первые главы сочинялись быстро, по горячим следам войны. И здесь наблюдается знакомый нам «ошеломительный ход».

Нельзя не согласиться с Александром Солженицыным, что перед нами – несравненный гений. Впрочем, сам публикатор пытается собственное предположение опровергнуть…

«Слишком много чудес! – пишет он, – и тогда же по стране поползли слухи, что роман написан не тем автором, которым подписан, что Шолохов нашел готовую рукопись (по другим вариантам – дневник) убитого казачьего офицера и использовал его. У нас, в Ростове-на-Дону, говорили настолько уверенно, что и я, 12-летним мальчиком, отчетливо запомнил эти разговоры взрослых».

Возможно ли такое, чтобы молодой неопытный писатель воспользовался плодами труда опытного, более того – гениального, и никто бы не оказался посвящен в это деяние, которое, как всякое преступление, никогда не обходится без свидетелей и вещественных доказательств? Кто и когда знал о плагиате, кто был свидетелем, утаил или, наоборот, выступил с разоблачениями такого правонарушения?

Предвидя такие вопросы, Александр Солженицын называет предполагаемого, с его точки зрения, свидетеля. Кто же это?

«Видимо, истинную историю этой книги знал, понимал Александр Серафимович, донской писатель преклонного к тому времени возраста. Но, горячий приверженец Дона, он более всего был заинтересован, чтобы яркому роману о Доне был открыт путь, всякие же выяснения о каком-то «белогвардейском» авторе могли только закрыть печатание».

Разве можно Александра Серафимовича заподозрить в соучастии в преступлении и только на том основании, что он «горячий приверженец Дона»?!

Общеизвестно, какую роль сыграл в жизни Михаила Шолохова этот писатель, начавший путь в русской литературе в конце XIX века. К моменту встречи с молодым земляком ему было 62 года. Считать, что «преклонный возраст» и подразумеваемые старческие недуги могли сыграть какую– то роль в таком криминальном деле как плагиат, когда речь идет о такой личности, как Александр Серафимович, значит совершенно не считаться с реальностью. В шестьдесят лет Александр Серафимович переживал период подъема творческого творчества. Свой самый значительный роман «Железный поток» он издал в 1924 году, незадолго до встречи с автором «Донских рассказов», которыми дебютировал Михаил Шолохов.

– Лично я по-настоящему обязан Серафимовичу, – признавался позднее Михаил Шолохов, – ибо он первый поддержал меня в самом начале моей писательской деятельности, он первый сказал мне слово одобрения, слово признания.

Впервые эта поддержка проявилась в 1925 году, когда в гостинице «Националь», где занимал тогда номер автор «Железного потока», произошла их первая встреча. Александр Серафимович прочел подготовленный к изданию сборник юного автора и написал к нему теплое предисловие, отметив особо яркую образность, сравнив шолоховские рассказы со степным цветком, «живым пятном».

И еще: «Чувство меры в острых моментах, и оттого они пронизывают. Огромное знание того, о чем рассказывает. Тонкий, охватывающий глаз…». На яркую образность и богатство жизненного содержания обратили внимание и первые критики.

Александр Серафимович предвидел большое будущее сочинителя «Донских рассказов». «Все данные за то, что т. Шолохов развертывается в ценного писателя…»

Как видим, многоопытного литератора не удивило, а только порадовало, что его 20-летний собрат обладает не только талантом, что бросалось в глаза при чтении его рассказов, но и «огромным знанием того, о чем рассказывает».

А ведь писал автор «Донских рассказов» именно о том, что хорошо было известно самому Серафимовичу, тесно связанному много лет с Доном, Донским краем.

Серафимович – Александр Серафимович Попов родился в 1863 году в Области Войска Донского. Отец его служил казначеем казачьего полка. Учился будущий писатель на правобережье Дона, в гимназии станицы Усть-Медведицкой. На Дону начал творить. Позднее, с 1902 года живя в Москве, сблизился с Максимом Горьким, Иваном Буниным, Леонидом Андреевым и другими членами литературно-художественного кружка «Среда», названного так потому, что его заседания происходили по средам.

Как видим, Александр Серафимович, родившийся на Дону, был не только «горячим приверженцем Дона». Это ли главное? Он, как всякий настоящий писатель, был приверженцем истины, мастером реалистической прозы. Добившись признания, писатель считал своим долгом помочь начинающим талантливым художникам слова, его дом в Москве постоянно был открыт для молодежи. Поддержал мастер и Михаила Шолохова, когда получил на отзыв первый сборник рассказов. Этот сборник в 1926 году вышел с предисловием А. Серафимовича.

Горячо поддержал он дебютанта и осенью 1927 года, когда тот приехал в Москву с рукописью «Тихого Дона». Михаил Шолохов неоднократно вспоминал о поддержке, оказанной ему А. Серафимовичем в то время, когда он особенно в ней нуждался. В мемуарах об авторе «Железного потока» (см.: Воспоминания современников об А. С. Серафимовиче) рассказывается, с какой любовью относился к «орелику» маститый литератор, первый разглядевший в авторе «Тихого Дона» писателя безмерно талантливого.

Когда весной 1929 года впервые распространилась клевета о плагиате, Александр Серафимович вместе с другими руководителями Российской ассоциации пролетарских писателей опроверг ее публично.

Один из современников А. С. Серафимовича вспоминает, с каким негодованием он отзывался о тех, кто сеял злобные слухи:

«Вот ведь сколько осталось еще у нас гадости от старого мира, – говорил он нам с возмущением, потирая лысину. – И надо же этакое придумать…» (Воспоминания современников об А. С. Серафимовиче, с. 172).

Можно ли на основании того, что заслуженный писатель оказал поддержку молодому (ускорил публикацию первой книги в журнале «Октябрь», отстоял рукопись от редакторских сокращений и исправлений), утверждать, что Александр Серафимович знал какую-то иную «истинную историю этой книги», более того – содействовал Михаилу Шолохову в плагиате?!

В предисловии Александра Солженицына, как в детективе, появляется призрачное загадочное действующее лицо, именуемое каким-то «белогвардейским автором». Кто оно, это лицо? Его фамилия, имя не называются, упоминается только, что автор – «белогвардейский». Александр Солженицын берет слово в кавычки, хочет сказать, что истинный автор романа принадлежит к лагерю, который сражался с советской властью, к тем, кто в стане Белой армии противостоял Красной Армии, по терминологии той эпохи – красным.

Но если бы это было именно так, как воображается публикатору, то разве стал бы пролетарский писатель, коммунист с 1918 года, Александр Серафимович входить в сговор с недавним врагом, белогвардейцем?

Нет никаких оснований видеть в честном русском писателе соучастника преступления.

Публикатор «Стремени» приводит полностью текст опровержения, которое появилось в советской печати, в «Правде», весной 1929 года. Тогда руководство Российской ассоциации пролетарских писателей, в которое входил Александр Серафимович, разослало письмо в газеты, где циркулировавшие тогда слухи классифицировались как клевета.

«В связи с тем заслуженным успехом, который получил роман пролетарского писателя Шолохова «Тихий Дон», врагами пролетарской диктатуры распространяется злобная клевета о том, что роман Шолохова является якобы плагиатом с чужой рукописи, что материалы об этом имеются якобы в ЦКВКП(б) или в прокуратуре (называются также редакции газет и журналов).

Мелкая клевета эта сама по себе не нуждается в опровержении. Всякий, даже не искушенный в литературе читатель, знающий изданные ранее произведения Шолохова, может без труда заметить общие для тех его ранних произведений и для «Тихого Дона» стилистические особенности, манеру письма, подход к изображению людей.

Пролетарские писатели, работающие не один год с т. Шолоховым, знают весь его творческий путь, его работу в течение нескольких лет над «Тихим Доном», материалы, которые он собирал и изучал, работая над романом, черновики его рукописей (подчеркнуто мной. – Л.К.).

Никаких материалов, порочащих работу т. Шолохова, нет и не может быть в указанных выше учреждениях, не может быть и ни в каких других учреждениях, потому что материалов таких не существует в природе.

Однако мы считаем необходимым выступить с настоящим письмом, поскольку сплетни, аналогичные этой, приобретают систематический характер, сопровождая выдвижение почти каждого нового талантливого пролетарского писателя…»

Авторы письма обращались с просьбой к читателям помочь им в выявлении «конкретных носителей зла» для привлечения к судебной ответственности.

Распространяя домыслы, били не только в автора романа. Целились и по Александру Серафимовичу, по тому, кто благословил молодой талант, кто писал предисловия к его книгам, открыв зеленый свет в литературу. Недругов тогда у Серафимовича было хоть отбавляй: еще здравствовали многие бывшие члены «Среды», исключившие после революции писателя из кружка за его политические убеждения, активную поддержку новой власти.

Те, кто подписал письмо, знали несколько лет Михаила Шолохова как члена писательской организации, Александр Серафимович читал «Тихий Дон» в рукописи, Александр Фадеев видел черновики романа. Этому есть доказательство в найденных мною рукописях романа…

Основываясь на том, что заявление руководства РАПП выдержано в резких выражениях, его авторы обращались к общественности с просьбой помочь в выявлении «конкретных носителей зла» для привлечения к судебной ответственности, публикатор делает вывод: «И всякие слухи смолкли».

Александр Солженицын полагает: общественность замолчала, опасаясь репрессий.

«А вскоре, – заключает публикатор, – и сам непререкаемый Сталин назвал Шолохова «знаменитым писателем нашего времени». Не поспоришь».

Да, такими словами охарактеризовал Сталин молодого писателя в начале июля 1929 года в письме Феликсу Кону, редактору одной из центральных газет. Но содержание этого сталинского письма нигде не оглашалось, практически никто этой характеристики, данной автору «Тихого Дона», не знал, письмо обнародовано только двадцать лет спустя.

С Михаилом Шолоховым не только спорили в печати, но и подвергали яростной бездоказательной «партийной» критике. Так, например, в ростовской молодежной газете «Большевистская смена» в сентябре 1929 года появилась статья, где писателю предъявлено по тем временам суровое обвинение в «пособничестве кулакам». В новосибирском литературном журнале «Настоящее» опубликована осенью того года статья «Почему «Тихий Дон» понравился белогвардейцам?». Михаилу Шолохову приписывали кровное родство с зажиточным крестьянством, идейную общность с кулачеством, забвение классовых интересов…

Разве посмели бы редакции газет и журналов писать в таких выражениях о Михаиле Шолохове, зная, что Генеральный секретарь ЦК партии называет его «знаменитым писателем нашего времени»! Не знал этой характеристики и автор «Тихого Дона», впервые прочитав о себе в 1949 году в 12-м томе собрания сочинений И. В. Сталина.

И здесь, когда зашла речь о событиях 1929 года, об отношениях между Михаилом Шолоховым и Российской ассоциацией пролетарских писателей, пора разобраться: действительно ли «неистовые ревнители» повинны в дыме, что тянется из далекого прошлого и окуривает имя автора «Тихого Дона» черным облаком?

Издатель «Стремени» полагает, что руководство РАПП причастно к плагиату, своим письмом в газеты оно якобы преследовало цель не установить истину, а заставить замолчать тех, кто знал правду о «Тихом Доне». Одного же из тех, кто подписал письмо, Серафимовича, вообще заподозрил в соучастии в плагиате.

Пытаясь разобраться в сути проблемы, опровергнуть мифы в отношении Шолохова, некоторые наши шолоховеды ответственность за клевету возлагают все на тот же злосчастный разогнанный давно РАПП.

Откроем книгу Константина Приймы «С веком наравне», изданную в 1986 году. Рассказав о помощи Александра Серафимовича, данной им высокой оценке роману в «Правде», автор утверждает:

«Однако руководство РАПП и ее генсек Авербах Шолохова не признали и подвергли резкой критике идейно-художественный замысел «Тихого Дона»».

Действительно, идеологи РАПП критиковали «Тихий Дон» и в рукописи, и после выхода первых книг. Но между понятиями «критиковали» и «не признали» – дистанция огромного размера. Если бы дело обстояло именно так, как полагает Прийма, то три книги «Тихого Дона» не появились бы на страницах журнала «Октябрь», являвшегося рупором РАПП.

Далее Прийма утверждает:

«Узнав из анкеты Михаила Шолохова – делегата I съезда пролетарских писателей (1928), что он не имеет университетского диплома и был лишь учителем ликбеза, солдатом-чоновцем, продкомиссаром и мостил улицы столицы, дипломированные «ортодоксы» РАПП в Москве и Ростове-на-Дону не поверили в редчайший талант этого юноши. Им было невдомек, что Великая Октябрьская социалистическая революция находила свое концентрическое выражение и в появлении из глубин народа выдающихся самородков…».

Кого имеет в виду Прийма под дипломированными «ортодоксами» РАПП? Ясно, что не Серафимовича и не Фадеева, не имевшего законченного высшего образования. Тогда, очевидно, «генсека» Авербаха? Но он бросил учебу в пятом классе гимназии и с головой окунулся в революционную борьбу, став секретарем МК комсомола, членом ЦК комсомола, редактором «Юношеской правды», где дебютировал в литературе бывший продкомиссар, мостивший улицы столицы…

Как Леопольд Авербах, ушел из 5-го класса гимназии Михаил Шолохов…

Наличие диплома или его отсутствие не имело никакого значения для «ортодоксов» этой воинствующей организации, ратующих за пролетарскую литературу, содействовавших притоку в ее ряды выходцев из пролетариата и беднейшего крестьянства, принявших в свои ряды Михаила Шолохова до выхода его книг.

Константин Прийма приводит краткую биографическую справку на генерального секретаря РАПП Леопольда Авербаха, почерпнутую из известной книги С. Шешукова «Неистовые ревнители». Из этой справки явствует, что Авербах в 1926 году стал генеральным секретарем РАПП. Именно на него и других руководителей РАПП пытается Константин Прийма возложить ответственность за клевету.

«Не признав таланта Михаила Шолохова, рапповцы начали против молодого советского писателя закулисную возню и повели открытую борьбу в печати», – пишет Прийма.

Это еще не прямое обвинение РАПП в преступлении против Михаила Шолохова. Однако оно не заставляет себя долго ждать и появляется в виде цитаты из учебного пособия для вузов 1962 года (Ф. Абрамов, В. Гура, М.А. Шолохов, Семинарий, с. 19):

«… рапповские «вожди» состряпали чудовищное обвинение Шолохова в плагиате! Завистники и недоброжелатели из литературных кругов, придумывая различные клеветнические версии, всячески раздували темные слухи, травили талантливого молодого писателя, мешали ему работать».

Где «чудовищное обвинение Шолохова в плагиате» обнародовано, где его хоть какие-то материальные следы?

В советских литературных журналах за 1928–1929 годы можно найти десятки критических статей, где речь идет о «Тихом Доне». Одни относят роман к лучшим образцам отечественной литературы, называют эпопеей, причисляют к классике, другие обвиняют в разных прегрешениях, находят слабости, наклеивают на автора политические ярлыки… Но нет ни одного журнала, ни одной газеты, где бы Михаил Шолохов обвинялся в плагиате. Нет намека на этот плагиат.

Константин Прийма находит этот намек. Где?

«Там, в кулуарах пленума РАПП, из реплик друзей и намеков недругов Шолохов понял, почему генсек РАПП Авербах фигурой умолчания обошел в своем докладе «Тихий Дон»: бывшие деятели Донбюро РКП(б) (1918–1919) недовольны изображением во втором томе их участия в съезде казаков-фронтовиков в станице Каменской и при разгроме калединщины (1918). С этого и пошло».

С чего именно «пошло»? Выходит, что с намеков и реплик. Да, Авербах в докладе не упомянул «Тихий Дон». Но о нем говорили другие руководители РАПП как на пленуме, так и на первом съезде РАПП в 1928 году. Хотя бывшие руководители Дона, проводившие «расказачивание», массовый террор, были недовольны романом Шолохова, ни они, ни руководители РАПП нигде не уличали его в плагиате.

Михаил Шолохов нигде и никогда не обвинял РАПП в этом.

А шолоховед Константин Прийма обвиняет!

Из лучших побуждений автор «С веком наравне», прибегнув, подобно автору «Стремени» к доказательствам, основанным на «намеках», наносит вред Михаилу Шолохову.

Именно руководители РАПП в Москве подписали письмо в газеты в защиту своего члена, когда пошли гулять по свету «намеки» и «реплики», которые необходимо было разоблачить публично. Это сделано не кем-нибудь, а «неистовыми ревнителями». Они полагали, что в распространении слухов повинны «враги пролетарской диктатуры, классовые враги». Но и это выдумки. Я уже называл имя одного из советских писателей, члена партии с 1904 года Ф. Березовского, распространявшего клевету относительно авторства «Тихого Дона».

Константин Прийма полагает: в наветах повинны руководители РАПП.

Но ими были не только Авербах, Киршон (первыми подписавшие письмо в газеты), но и Серафимович, Ставский, Фадеев! Неужели Прийма и этих известных советских писателей причисляет к клеветникам?!

В родном крае, Ростове, молодому автору, как и в Москве, не раз пришлось испытать несправедливость. И на малой родине его критиковали, наклеивали политические ярлыки, задерживали публикации и т. д. Но никто и никогда в Ростове, как и в Москве, публично не обвинял писателя в тяжком грехе. Однако Константин Прийма усматривает и в ростовских публикациях «намек».

Где?

Обратив внимание на отчет «критика-рапповца» Ю. Юзовского о литературном вечере, где выступал автор «Тихого Дона», появившийся в газете «Молот» 11 декабря 1928 года, Константин Прийма пишет:

«В первом же абзаце, выдав автору «Тихого Дона» ряд дежурных комплиментов: «Шолохов – это наша удача… «Тихий Дон» – это событие… грандиозная эпопея… «, критик как бы мимоходом, а в действительности с явным намерением, бросил каплю яда и высказал сомнение в авторстве романа заключительной фразой: «И такой размах – в 23 шолоховских года?!» (выделено К. И. Приймой.).

Что означают эти слова?

Была сделана совершенно явная попытка унизить молодого писателя, поставить под сомнение его авторство».

С какой стати утверждение литературоведа, что «Тихий Дон» – «грандиозная эпопея», Константин Прийма относит к разряду «дежурных комплиментов»? Высказаться так значило в 1928 году многое, именно такое мнение утвердилось в литературоведении.

Константин Прийма выделяет жирным шрифтом заключительные слова отчета в газете: «И такой размах – в 23 шолоховских года?!». Он полагает, что восклицательный и вопросительный знаки, поставленные Юровским вместе, и образуют «каплю яда». Никакого «ядовитого сомнения» здесь нет. Есть вполне объяснимое удивление (знак?) и восхищение (знак!) критика, пораженного тем, что эпопея создана автором в 23 года. Кому-кому, а доктору филологических наук надо бы знать правила употребления восклицательного и вопросительного знаков в юнце предложения. Но вот какой он делает вывод:

«Не допуская мысли о том, что этот скромный молодой писатель – гений, критик-рапповец Юзовский поторопился свое ядовитое сомнение двинуть в печать, а редактор Е. Цехер – опубликовать на страницах краевой газеты «Молот» и этим самым посеять среди читателей пересуды об авторстве «Тихого Дона». Надо полагать, что с этого все началось».

Как видим, прежде утверждалось: «С этого и пошло…», то есть с пленума РАПП. Здесь Константин Прийма говорит: «…с этого все и началось», то есть с выступления Юзовского в газете «Молот», редактировавшейся Цехером, пропустившим восклицательный и вопросительный знаки в юнце отчета, где «Тихий Дон» относился к эпопее… Читаешь все это и ждешь, что вслед за названными фамилиями появится следующая из того же ряда. Действительно, вслед за Авербахом, Юзовским и Цехером называется в ряду клеветников … Исай Григорьевич Лежнев.

Напомню читателям, этот литературовед первую книжку «Михаил Шолохов» выпустил перед войной, в 1941 году. Она начинается словами: «Михаил Александрович Шолохов – бесспорно, выдающийся русский писатель нашего времени».

Вторым изданием книга вышла в 1948 году.

Много лет Исай Лежнев руководил в органе ЦК партии «Правде» отделом литературы, через его руки проходили публикуемые на страницах газеты отрывки из романа «Они сражались за Родину». Он проявлял к творчеству писателя пристальное внимание, высоко ценил шолоховские романы, анализировал их, хотя и высказывал суждения неправильные, допустил ряд ошибок, как, впрочем, и другие все шолоховеды. С Исаем Лежневым Михаил Шолохов неоднократно встречался, делился воспоминаниями, сообщил сведения, которые впервые появились в книге именно этого исследователя. Мысли, что Михаил Шолохов совершил плагиат, у литературоведа никогда не возникало, иначе разве стал бы он десятки лет исследовать сочинения «плагиатора».

Но вот в чем обвиняется Лежнев Константином Приймой:

«Спустя 20 лет после этих событий (имеются в виду события 1929 года. – Л.К.) литературовед Исай Лежнев под предлогом «разъяснения» вынес вопрос о плагиате на страницы своей монографии «Михаил Шолохов».

«Рассказывали сперва шепотком, – писал Лежнев, – а потом и в печати, будто «Тихий Дон» написан вовсе не Шолоховым, а каким-то убитым в гражданскую войну белогвардейским офицером, у которого Шолохов якобы уворовал рукопись. Вскоре после выхода в свет первого тома романа в ростовской газете появились три газетных подвала подзаголовком «Неопубликованные главы из ««Тихого Дона», а потом еще статья «Творцы чистой литературы», где Шолохову предъявлялось обвинение в плагиате. За распространение этой клеветы редактор газеты был снят с работы».

Действительно, Лежнев в 1948 году многое напутал: не было в газете никаких сообщений о плагиате, выдвигали на ее страницах против Шолохова другие нелепые обвинения.

При переиздании монографии, когда она вышла в свет в 1958 году под названием «Путь Шолохова», эти и другие ошибки автор устранил, надо полагать, не без помощи самого писателя.

Но на основании исправленного пассажа Исая Лежнева делается вывод сногсшибательный. Не кто иной, а именно автор книг о Шолохове, изданных в Москве, «вместо того, чтобы разоблачить появившиеся в ростовской печати клеветнические «сомнения» Ю. Юзовского, сам возвел клевету на М. А. Шолохова… присочинил в своей информации сплетню «об убитом в гражданскую войну белогвардейском офицере», сплетню, которая с тех пор гуляет по свету, то и дело всплывая на страницах антисоветской прессы» («Нью-Йорк таймс», 1974, 18 янв., «Таймс», 1974, 20 янв., Лондон, «Джапан таймс», 1974, 20 янв., Токио, «Кейхане», 1974, 20 янв., Тегеран и др.).

Выходит, в появлении клеветнической заметки одного из зарубежных телеграфных агентств, опубликованной во многих буржуазных газетах мира в январе 1974 года, виноват не Александр Солженицын, а умерший в 1958 году Исай Лежнев…

Ситуацию эту прояснил давно сам Михаил Шолохов. После появления статьи «Творцы чистой литературы» 3 октября 1929 года он в письме А. Бусыгину, одному из руководителей Северо-Кавказской организации РАПП, сообщает:

«У меня этот год весьма урожайный – не успел весной избавиться от обвинений в плагиате, еще не отгремели рулады той сплетни, а на носу уже другая…

Надоела мне эта жизнь очень шибко, решил: ежели еще какой-нибудь гад поднимет против меня кампанию, да вот с этаким гнусным привкусом, объявить в печати, так и так, мол, выкладывайте ВСЕ и ВСЯ, что имеете: два месяца вам сроку. Подожду два месяца, потом начну работать. А то ведь так: только ты за перо, а «нечистый» тут как тут, пытает: «А ты не белый офицер? А не старушка за тебя написала романишко? А кулаку помогаешь? А в правый уклон веруешь?». В результате даже из такого тонковоспитанного человека, как я, можно сделать матершинника и невежу, да еще меланхолию навесить ему на шею».

Значит, ничего не «присочинил» Исай Лежнев о белогвардейском офицере, никакой «злобной фальсификации» его против М. А. Шолохова не было.

Письмо А. Бусыгину, хранимое в архиве Института мировой литературы в Москве, ни для кого из шолоховедов не секрет, поскольку давно напечатано, и не где-нибудь, не кем-нибудь, а все тем же Исаем Лежневым в его книге «Путь Шолохова» на с.219. Отрывок из этого письма (но без процитированных строк) попал на страницы собрания сочинений М. А. Шолохова. Почему сделано сокращение? На наш взгляд, это одна из многочисленных фигур умолчания, нанесших вред писателю.

Даже если предположить, что Константин Прийма недоглядел письмо А. Бусыгину, то и без этого мы имеем прямое доказательство необъективности этого исследователя, поскольку ему давным-давно известно, где и когда зародилась легенда о белогвардейском офицере. Вот что по этому поводу он пишет в книге ««Тихий Дон»: уроки романа»:

«Еще в те годы клевету подхватила буржуазная и белоэмигрантская пресса. На Елисейских Полях Парижа появился было авантюрист, есаул, называвший себя настоящим Михаилом Шолоховым и автором «Тихого Дона» (см. датскую Берлинске тиденде, 7.5.1932 года). Уж очень хотелось буржуазной реакции и белогвардейщине украсть у большевиков роман Шолохова «Тихий Дон»».

Значит, клевета родилась давным-давно, подхвачена и распространена враждебными советской власти кругами, а не редактором газеты «Правда», советским биографом М. А. Шолохова.

Нанося направо и налево тяжелые удары по давно усопшим критикам, Константин Прийма умалчивает (еще одна фигура умолчания!) о ныне здравствующих реальных оппонентах, тех, кто действительно повинен в клевете и фальсификации.

Вернемся к «Стремени «Тихого Дона», где романист относится А. Солженицыным к стану «белогвардейских авторов».

Это – вымысел. Достаточно вспомнить картину скачки Митьки Коршунова и Евгения Листницкого в начальных главах книги, описание семейства купца Мохова и его гостей в первой главе второй части. Здесь, как и на многих других страницах, автор недвусмысленно дает понять, на чьей он стороне.

Наконец, о факте, который, как кажется Солженицыну, особо свидетельствует против Михаила Шолохова:

«А тут еще: не хранятся ни в одном архиве, никому никогда не предъявлены, не показаны черновики и рукописи романа (кроме Анатолия Софронова, свидетеля слишком характерного)».

И это опровергается.

Сохранившиеся рукописи романа из третьей и четвертой книг «Тихого Дона» Михаил Шолохов показывал в шестидесятые годы не только писателю Анатолию Софронову, но и литературоведу К. И. Прийме. Он передал по распоряжению автора сохранившиеся рукописи в архив Пушкинского Дома в Ленинграде.

Случилось это в 1975 году, спустя год после выхода «Стремени». Кроме того, одна рукописная страница «Тихого Дона» по традиции хранится в Стокгольме в королевском архиве, где находятся автографы всех лауреатов Нобелевской премии по разряду литературы.

Читаешь Александра Солженицына и ждешь, когда же он приведет хоть один неопровержимый факт, хоть один доказательный аргумент…

Они не появляются и тогда, когда начинается анализ текста романа.

В них издатель «Стремени» видит некие «странности». К ним относит, во-первых, «потерю персонажей, притом явно любимых…» по ходу повествования. Во-вторых, относит к ним «обрывы личных линий». В-третьих, к «странностям» относит вставки больших отдельных кусков, никак не связанных, на его взгляд, с повествованием. Они объявляются «другого качества», то есть, по мнению А. Солженицына, нехудожественными. Ему видятся в романе, наконец, «места грубейших пропагандистских вставок» (в 20-е годы литература еще к этому не привыкла).

Действительно, в третьей книге романа Михаил Шолохов как бы забывает о своих главных героях, Григории Мелехове и Аксинье. На передний план выходят другие персонажи. Но это объясняется тем, что автор ставил задачу показать большевиков, главных действующих лиц Октябрьской революции. Поэтому так много страниц посвящено им, в частности, Илье Бунчуку и Анне Погудко, их страстной любви, описываемой так же ярко и проникновенно, как любовь Григория и Аксиньи.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.