Несподобилось

Дальше продолжать не было никакой возможности. И по сей день.

В 1987 г. пошла волна освобождения политзаключенных. Мы сошлись с Григорьянцем и делали журнал «Гласность». Я там вел рубрику «Общественная приемная». Из-за обилия жалоб и всякого рода литературного андеграунда, который жалко было выбрасывать, завел другой журнал «Права человека». Их надо было печатать, потому что никто не давал им голоса. Писал на злобу дня — шла перестройка и неизвестно, чем она кончится, куда приведет. Тут уж не до своих мемуаров.

А «Московские тюрьмы» были уже написаны. Я отдал их в издательство «Советский писатель». Знакомый редактор сказал, что сталинские лагеря им уже можно, чем черт не шутит — давай попробуем нынешние. Нужно два рецензента. Дает мне список редколлегии из 20 с чем-то человек. Там тьма махровая, узрел лишь два имени: Лихоносов и Скоп. Лихоносов хороший писатель, но в Таганроге. Скоп, видимо, друг Шукшина, раз снимался в его «Странных людях». И в Москве. Порешили для ускорения сначала дать Скопу. Что из этого вышло и какой он «друг», я написал в заключении «Московских тюрем».

Ничего не оставалось: срочно забрать рукопись, пока его похабная рецензия не очутилась в КГБ, и отправить за границу. Подальше с глаз, ибо я еще болтался по лесам и в Москву меня не пускали. Не хватало мне КГБ.

Переправили в Париж, в «Русскую мысль». Потом другой экземпляр я отправил в Америку Попову. Третий сам в 1990 г. отвез туда же, нам разрешили вместе с женой выехать по частному приглашению того же Попова. Позвонил из Бостона в «Русскую мысль». Сказали, что поставили в план следующего года, если «сами доживем». Не дожили, вскоре главной эмигрантской газеты и издательства не стало. Говорят, прекратили финансировать, в Союзе же — перестройка. Чего вам еще надо?

Здесь, в Москве, предложили отдать рукопись в Фонд Солженицына. Я отдал. Потом, думаю, почему бы не сходить в журнал «Москва» — там сейчас главный Леня Бородин, известный революционер и диссидент религиозного толка. Тоже несколько лет сидел. Уж он-то! Не заходя к нему, просто принес рукопись в отдел прозы. Выбрали с редакторшей одну главу «Малолетки в борьбе с беспределом», подготовили к печати.

И вдруг она мне возвращает. Главный редактор Бородин завернул. Почему? А так, молча. Меня удивило: что же это он меня не пригласил, хоть бы познакомились. Странная ситуация.

Из Америки не слуху, ни духу. Ну, как раньше было с моими рукописями, которые давал Попову. За что и посадили. Теперь хоть не сажают, но ведь и не печатают, гады!

20 лет «Московские тюрьмы» под № 10 в архиве Фонда Солженицына, теперь это называется «Библиотека Русского Зарубежья». Отличное здание на Таганке. Я пошел туда. Рукопись не тронута. Никому не нужна. И чего она там хранится, для кого? Несколько лет назад студенты журфака МГУ приходили ко мне, защищали диплом, используя мой журнал «Права человека». А это архив! Кто с ним работает?

А годы идут. Я на пенсии. Собираю свою беллетристику, которую раньше стеснялся, не предлагал никому. Тот мой друг из «Советского писателя» создал свое Интернет-издание. Открыл мне страничку, неси, говорит. У меня компьютера нет, я вообще с этой техникой, мобильниками, не в ладу. Но он убедил меня, что Интернет — это тоже не бесполезно.

Там он поместил сборник моих рассказов. Потом я дал ему сборник «О художниках». И он напомнил мне о «Московских тюрьмах». Мол, тоже, готов. Забрал я рукопись из архива. Перевели ее на дискету. Нашел еще несколько тетрадей о зоне. Наскреб денег и теперь за свой счет издаю.

«Зона» не дописана. В свое время некогда было, а сейчас в эту парашу лезть не хочется. Надо было мне всего-то дойти до «Изгоя» — третьей книги, когда ты вроде бы на свободе, а свободы не видишь. Тема мало прописана и чрезвычайно интересна и в юридическом и в психологическом плане. А как ее писать? Надо сначала тюрьмы, зону, а их никто не печатает. Время ушло. Публикую, что есть, пусть хоть что-то останется.

2010 г.