«Ради Твоей Святости…»
Ради Твоей Святости,
Не для спасенья души,
Ради Твоей Святости
Не запятнаю души.
Ради Твоей Мудрости —
Не от гордыни земной —
Высуши каплю мудрости,
Страшный подарок Твой.
Иль ослепи меня заревом,
Светом меня залей,
Дай мне быть только деревом
Ясных Твоих полей…
1930–1969
В воле твоей — остановить[57] В воле твоей — остановить Этот поток запоздалых признаний. В воле твоей — разорвать эту нить Наших воспоминаний. Только тогда разрывай до конца, Чтобы связавшая крепко вначале, Если не судьбы, то наши сердца, Нить, как струна,
"От нежной шеи твоей..." От нежной шеи твоей Свежестью веет речной, Точно раскрылись над влагой ночной Белые чаши подводных лилей. Но медлит плавная зыбь Мять водяные цветы! Над камышами в тиши темноты Вещая ждет, притаилася выпь. Простонет голос ее, Дрогнет полночная
"Жизни твоей восхитительный сон..." Жизни твоей восхитительный сон Детская память навек сохранила. Что же так тянет к тебе, Робинзон, В чём твоя тайная прелесть и сила? В белый наш зал ухожу я с тобой, К пальмам и кактусам взор устремляя, Слышу вдали океана прибой, Бег
«От жалости ко мне твоей…» От жалости ко мне твоей И нежности, почти сквозь слезы, И оттого, что ты прямей, Чем длинный стебель южной розы, И потому, что с детских лет Ты любишь музыку и свет, — С тобою, ангел нелюдимый, Я сам преображаюсь весь, Как будто и в помине здесь
«Я твоей оберечь не умел…» Я твоей оберечь не умел Жажды творчества, гордой свободы — Мир горел, Друг на друга вставали народы. Я стихи сочинял О тебе, но, живая, Так страдая, Как поэт никогда не страдал, — Ты, ограбленная, Молча радостного охраняла, Жизнью
«Окружена твоей любовью…» Окружена твоей любовью, Поражена, обожжена, Склоняюсь тихо к изголовью Того, которому жена, Того, с которым я делила И черный хлеб, и черный день, Того, которого любила, Того, которого укрыла Сейчас моя чужая тень. Он спит. Он ничего не знает. Он
Твоей душе, Марина Кладу цветы на одинокий камень, Об участи своей скорбя, Петлю набросив сильными руками, Ты камнем сделала себя. Раздавлена гордыня. Сердцу горько, Летевшая когда-то как стрела, Среди советских бар — посудомойка, Предательства собратьев не
«Все звезды в твоей горсти!» Море и суша вели бесконечный спор: кто кого? Камень или вода? Живое или мертвое? Изменчивое или незыблемое? На границе белесого песчаного берега и морской стихии кипели страсти. Море, упорно, волна за волной, теснило раскаленные выбеленные
21. Господи, я вверяю ее Твоей милости Как только Усман Бхай Джан осознал, что произошло, он на огромной скорости помчался к Центральной больнице. Все девочки плакали и причитали. Я лежала на коленях у Монибы, из раны на моей голове и левого уха хлестала кровь. На полпути к
В. Золотухин – «все в жертву памяти твоей…» …вот случится что-нибудь с другом нашим, мы такие воспоминания, такие мемуарные памятники настряпаем – будь здоров, залюбуешься, такое наковыряем, что сам Высоцкий удивится и не узнает себя в нашем изложении. И отгремели его
Движение к святости В первые годы после принятия сана о. Иоанн мало отличался от любого другого священника: если его просили отслужить молебен во исцеление болящего, он соглашался, при этом у просящего не было никаких особых ожиданий, выходящих за рамки общепринятого
Идеал святости – «для себя просветленный» Древние арийцы отличали душу человека как «ясное тело», отделяющееся после смерти от тела тленного, от единого вечного духа – Атмана (Самости). Изначально путь к просветлению понимался как слияние Атмана с Брахманом – всеобщим
Глава 5. Два языка во утробе твоей «В начале жизни школу помню я…». Помню в самом начале моей церковной юности — иным это время я и не мыслю, потому что именно эта серединная полоса жизни, пригнетенная долу неподъемными скорбями, искушениями, ошибками и цепной реакцией
Вера умрет без твоей заботы Вы помните виртуальных домашних животных тамагочи? Чтобы питомец жил, его нужно было кормить и ухаживать за ним. Так же сегодня с нашей верой. Ты можешь положить ее и не трогать, но со временем аккумулятор разрядится. Ты можешь не трогать свою