Ирина Панченко, Ксения Гамарник. «Вишнёвый сад» на осеннем Бродвее

Гастроли московского театра «Современник» в Нью-Йорке

…Накрапывал дождь. Машины с шуршанием проносились по влажному шоссе. Красный осенний лист прилип к лобовому стеклу автобуса. Филадельфийские зрители, влюблённые в иллюзорный мир сцены, ехали в Нью-Йорк на встречу с Театром.

Пассажиры автобуса негромко переговариваются:

– Люблю Чехова…

– Честно говоря, «Вишнёвый сад» для меня – не самая любимая чеховская пьеса…

– Читали на днях в «Мире» интервью с Волчек «Мой Чехов»? Она говорит, что это совершенно новая трактовка «Вишнёвого сада»…

Театр Мартина Бека на Бродвее. Взволнованные приятным ожиданием зрители собрались на гастрольную премьеру «Вишнёвого сада» в постановке главного режиссёра театра «Современник» Галины Волчек. Все с нетерпением ждут встречи с актёрами одного из самых любимых театров. К тому же в интервью, опубликованном в американской русскоязычной прессе, режиссёр пообещала новое прочтение пьесы Чехова.

Сюжет известен: имение продают за долги, надо землю поделить и сдать в аренду дачникам, а вишнёвый сад вырубить. Да, вырубить тот самый вишнёвый, «самый интересный, замечательный» сад, о котором даже в «энциклопедическом словаре упоминается». На сцене два с лишним часа ведутся разговоры о торгах, имении, деньгах, но суть чеховской пьесы не в том. Схватка за старинный сказочно прекрасный Вишнёвый Сад – не имущественный спор, и потому никакие торги его не решают. Режиссёр вместе с актёрским ансамблем вослед автору стремится раскрыть некий высший смысл происходящего, размышляет над смыслом существования.

Театру удалось воплотить главный нерв чеховской драматургии, передать ощущение неизбывного трагизма человеческого бытия: люди пьют чай, только пьют чай, а в это время рушатся их судьбы. В доме аристократки Раневской, приехавшей из Парижа, званый бал в разгаре, гремит музыка, проносятся танцевальные пары, а в это время за стенами дома прошли торги, принято решение, исход которого обездолил героиню и её родных. Вишнёвый сад уже рубят… Подспудная конфликтность бытия, диалог высоких чувств благородных, чистых, добрых людей с жестокой неизбежностью перемен нашли своё отражение в постановке.

Замечательная актриса Марина Неёлова в роли Любви Андреевны Раневской в течение всего спектакля находилась в центре зрительского внимания, она – несомненная примадонна. Её Раневская изнежена и ранима, эгоистична, легкомысленна и добра. Это она легко отдаёт едва ли не последний свой золотой встречному пьяному бродяге, ни на минуту не задумываясь о том, что в её имении нет денег даже на ведение домашнего хозяйства.

Изящная, элегантная Неёлова создаёт образ женщины хрупкой и поэтичной, желанной, обольстительной. «Порочность, – как говорит чеховскими словами её брат Леонид Андреевич Гаев, – чувствуется в её малейшем движении». Одна из лучших сцен Неёловой-Раневской в спектакле – это монолог, поток эмоций, обрушиваемый ею на бедного «вечного студента» Петю Трофимова, когда всё её существо «кричит» о любви к тому разорившему её мерзавцу в Париже, что теперь засыпает её телеграммами. Вместе с тем, Раневская сознаёт разрушительную силу своей любви, тоскует по чистоте юности, которая была так быстротечна, как мимолётны весенние розовые цветы, неслышно осыпающиеся в вишнёвых садах. Она испытывает потребность каяться: «О мои грехи…», – взывает к состраданию, но не в состоянии отказаться от новой поездки в Париж. Не случайно американская критика сравнила созданный Неёловой образ Раневской с раненой чайкой, ускользающей птицей.

Елена Яковлева, прогремевшая на всю страну прекрасным исполнением главной роли в кинофильме перестроечной поры «Интердевочка», сыграла в «Вишнёвом саде» Варю – приёмную дочь помещицы Раневской. У Вари, похожей на монашку, – золотая душа. Героиня Яковлевой незлоблива и добра, но она – глубоко страдающее существо. Варя трудится без отдыха весь день, на ней одной держится хозяйство разрушающейся усадьбы, но её усилий и чувств никто не ценит и не замечает, она привыкла быть в тени, и только в глазах застыла неизбывная тоска несостоявшейся женской судьбы.

Глубокая духовность Вари особенно выразительно проявляется в финале первого акта. Отправив всех отдыхать, сделав необходимые распоряжения по дому, Варя, почти в полной темноте, выйдет на середину сцены, упадёт на колени и начнёт истово креститься, читая «Отче наш». Такой мизансцены нет у Чехова, но она органично дополняет образ глубоко религиозной девушки, которая часто поминает Бога и говорит, что ушла бы в монастырь.

Варя влюблена в молодого купца Лопахина, но он равнодушен к ней. Их отношениям не дано состояться, хотя Раневская была бы этому рада, она искренне сочувствует Варе. Галина Волчек по-своему интерпретирует линию отношений Вари и Ермолая Алексеевича. В постановке «Современника» Лопахин давно связан с кокетливой, чувственной Дуняшей, уверенно сыгранной актрисой Дарьей Фроловой.

Когда Лопахин сообщает всем, что это именно он купил имение Раневской («Боже мой, Господи, вишнёвый сад теперь мой! Скажите мне, что я пьян, что я не в своём уме, что всё это мне представляется!»), Варя в глубоком отчаянии бросает на пол связку ключей, и вскоре откровенно торжествующая горничная Дуняша демонстративно пересекает сцену, деловито побрякивая этой связкой ключей.

И всё же, покидая усадьбу, прощаясь с Лопахиным, так и не дождавшись от него предложения, Варя простит его, перекрестит и поцелует в лоб.

В психологическую разработку образа Вари много режиссёрского уменья вложила режиссёр Волчек. Проход Дуняши также придуман режиссёром.

Галина Петрова играет весёлую француженку Шарлотту горемычным человеком. Истинное состояние её души проявляется редко, потому что она смирилась со своим одиночеством, научилась его скрывать, но иногда Шарлотту, умеющую веселить окружающих фокусами и чревовещанием, начинает терзать ощущение бессмысленности своего существования и даже – ещё один (удачный ли?) из режиссёрских ходов Волчек – мысли о самоубийстве.

Дочь Раневской Аня (Мария Аниканова) привлекает очарованием молодости и на наших глазах рождающимся обаянием покорительницы мужских сердец. А пока она со сверкающими глазами трепетно ловит каждое слово пламенных речей романтического Пети Трофимова (Александр Хованский).

Достойно и просто играет Гаева Игорь Кваша. Нельзя не упомянуть также старого лакея Фирса в прекрасном исполнении Рогволда Суховерко. Пожалуй, общий строй спектакля нарушает лишь грубоватая и слишком нарочитая игра Валерия Шальных в роли второго плана – пошляка лакея Яши.

Образ Лопахина Волчек постаралась наполнить новым содержанием в духе нашего времени, повернувшегося к капитализму, к свободному рынку. В постановках прежних лет в советских театрах Ермолай Лопахин традиционно трактовался отрицательно, как нувориш, новоявленный буржуа, рвущийся к обогащению. В своём интервью газете «Мир» режиссёр сказала: «Лопахины уже не кажутся злодеями, уничтожающими всё вокруг. Это сложные многомерные люди, а вовсе не только те, с кем ассоциируются представители русской мафии – тупые, короткостриженые молодцы с золотыми цепями на шее. Среди них есть люди, способные мечтать о «новой счастливой жизни для следующих поколений».

Молодой купец Лопахин Сергея Гармаша действительно больше походит на современного коммерсанта, чем персонаж Чехова. А что до его целей, то они не изменились – он напористо прокладывает путь к всё большему богатству, энергичен и удачлив. Очевидно, режиссёр предполагает, что сегодня эти цели будут восприниматься зрителями с пониманием и одобрением.

Американская пресса отметила этот новый акцент в трактовке образа Лопахина. Более того, этот образ в спектакле Волчек даже вызвал у некоторых критиков Нового Света ассоциацию с личностью миллионера Дональда Трампа.

Особой похвалы в её спектакле достойны костюмы, иначе и быть не могло, потому что художником по костюмам стал знаменитый московский модельер Вячеслав Зайцев. Мужские костюмы очень хороши своей строгой цветовой гаммой. Но ещё более безупречны наряды женские. Они просто изумительны. Особенной изысканностью отличаются платья главной героини, ведь Раневская только что вернулась из Парижа. Воздушные кружева её платья ассоциируются с нежной кипенью цветущих вишнёвых деревьев. Отлично сшитые костюмы создают единый ансамбль – цветовой и фактурный.

Перед сценографами Павлом Каплевичем и Петром Кирилловым стояла нелёгкая художественная задача, как это всегда бывает, когда у пьесы существует богатая сценическая история: от хрестоматийно известных реалистических декораций В. Симова в классической мхатовской постановке 1904 года К. Станиславского и В. Немировича-Данченко до экстравагантного решения В. Левенталя в спектакле режиссёра А. Эфроса (Театр на Таганке, 1975), в котором события чеховской пьесы разворачивались среди могил родового кладбища…

Скупыми средствами сценографы «Современника» создали единое сценическое пространство, организовав его так, что перед нами одновременно и вишнёвый сад, и усадьба, и поле. Поэтическая среда в спектакле призвана служить спокойным благородным фоном для игры актёров, фоном, намеренно не отвлекающим зрительское внимание от психологических нюансов сложных взаимоотношений героев. На обобщённом фоне деревьев с пышными кронами на первом плане – верёвочные качели, садовая скамья, колодец, столы, стулья… Нет стен у этого дома. Неуютно, одиноко живётся ныне обитателям умирающей усадьбы, неуютно, одиноко у них на душе…

Галина Волчек сохранила текст последней чеховской пьесы, написанной в 1903 году, в неприкосновенности. Пронзительный лиризм, сознательная антипафосность – вот главные ориентиры режиссёра. Даже тогда, когда пафос прямо заложен в монологах и диалогах героев, как у Гаева, Пети, Ани, режиссёр предлагает героям не декламировать, а произнести свой текст в несколько иронической интонации и даже прокричать в колодец. Но и это не помогает. Зная трагическую историю России ХХ века, невозможно всерьёз воспринимать возвышенные монологи идеалиста Пети, слушать про его надежды на скорое светлое будущее. Сегодня ожидаешь более дерзкого режиссёрского обращения с текстом пьесы, бесстрашных купюр. Антикварное воспроизведение текста не всегда отвечает интеллектуальным запросам современного зрителя, ведь, как известно, верность духу творца намного важнее верности его букве.

И вряд ли можно сказать, что нас познакомили с новым прочтением чеховской пьесы. Хотя в спектакле, верном традициям русского психологического театра, благодаря режиссёру, появились в образах хорошо знакомых персонажей отдельные новые тонкие штрихи, ранее не раскрытые, хотя режиссёр и постаралась приблизить спектакль к реалиям современности.

* * *

Вместе с тем, читателю-театралу, конечно, интересно знать, существуют ли на современной сцене постановки чеховских спектаклей, к которым вполне приложимо понятие театральных новаций?

Проникновенный спектакль «Выстрел в осеннем саду» по чеховскому «Вишневому саду» играли актёры Киевского экспериментального театра в анфиладе комнат одного из старинных особняков на Подоле.

Работа украинского режиссёра Валерия Бильченко представляется истинно новаторской. Бильченко в соответствии со своей переакцентировкой чеховской пьесы дал ей название «Выстрел в осеннем саду». В 1995 году эта постановка была награждена театральной премией «Киевская пектораль» как лучший спектакль, а Бильченко был признан лучшим режиссёром года.

Метафорическое «чеховское ружьё» (Если в первом акте на сцене висит ружье, то в последнем оно должно выстрелить, писал Чехов) в спектакле Бильченко стреляет не метафорически, а по-настоящему. Драма не в только в том, что продан вишнёвый сад и больной Фирс нечаянно забыт бывшими хозяевами в заколоченном, оставленном ими доме. Драма умножена тем, что Ермолай Лопахин, казавшийся на протяжении всего действия самым хватким и сильным… кончает жизнь самоубийством. И психологически у Бильченко такой поворот событий в пьесе совершенно убедителен.

Лопахин с юных лет часто бывал в усадьбе, он всегда любил Раневскую. Она, добрая и красивая, была для него идеалом. Она и сегодня значит для него много. И он в день приезда Раневской из Парижа, фактически, сознаётся ей в своих чувствах: «Хотелось поглядеть на вас, поговорить… Вы всё такая же великолепная… Хотелось бы только, чтобы вы мне верили по-прежнему, чтобы ваши удивительные, трогательные глаза глядели на меня, как прежде… вы, собственно вы, сделали для меня так много, что я забыл всё и люблю вас, как родную… больше, чем родную». Этот страстный и нежный монолог произнесён Лопахиным на людях, но он замаскирован обыденной интонацией, словами о занятости, о необходимости уезжать… Никто из присутствующих, включая саму Раневскую, не услышал, не понял подлинного смысла слов Лопахина, их подтекста.

Подсказывая Любови Андреевне надёжный путь спасения от разорения и долгов, Лопахин начинает понимать, что такие чудесные, но непрактичные люди никогда не согласятся с продажей вишнёвого сада. Раневской неловко за Лопахина с его прозаическими расчётами. Раневская (её у Бильченко играла иностранная актриса с очаровательным акцентом, жена одного из зарубежных дипломатов в Украине) глядит на Ермолая встревоженно, словно ей предложили что-то недостойное, а затем произносит: «Дачи и дачники – это так пошло, простите».

Однако Лопахин в спектакле Валерия Бильченко вовсе не толстокожий мужик. Петя Трофимов не случайно говорит ему: «Как никак всё-таки я тебя люблю. У тебя тонкие, нежные пальцы, как у артиста, у тебя тонкая, нежная душа…». Такой Лопахин начинает догадываться, что, хотя усадьба и вишнёвый сад им куплены, но остаётся в Раневской, этой аристократке духа, нечто, что деньгами не измеряется, что в деньги непереводимо. У Лопахина, купца с русской ментальностью, рождается искреннее чувство вины: «Отчего же, отчего вы меня не послушали? Бедная, хорошая, не вернёшь теперь. О, скорее бы всё это прошло, скорее бы изменилась как-нибудь наша нескладная, несчастливая жизнь».

Лопахин видит, как мучительно горько плачет Раневская, как долго они с братом прощаются со своим родовым гнездом, как они, сразу постаревшие, медленно бредут от дома в полумраке, поддерживая друг друга, словно уходя в небытие… Лопахин начинает остро осознавать, что он, хотя и не стремился к этому (обстоятельства так неумолимо сложились), всё же прямо причастен к обездоленности очень дорогого ему человека…

И тут вступает в силу закон драмы о ружье в последнем акте.

Такова авторская концепция Валерия Бильченко в спектакле «Выстрел в осеннем саду». К сожалению, талантливому режиссёру не нашлось места в киевских театрах. Он уехал искать работу в Германии.

* * *

Театр «Современник» приехал в Америку второй раз. Осенью 1996 года труппа показала на Бродвее чеховских «Трёх сестёр» и «Крутой маршрут» Е. Гинзбург, а также спектакль «Пигмалион» Б. Шоу в Атлантик-Сити. Если вдуматься в культурно-социологический аспект этих гастролей, он огромен.

Конечно, чтобы гастроли состоялись, потребовалась неуёмная энергия нью-йоркских продюсеров, но не только. Нужно было, чтобы судьбы театров перестали решать идеологические отделы КПСС, чтобы репертуар гастролирующих театров не подлежал жёсткому диктату Министерства культуры, чтобы КГБ перестало делить актёров на «выездных» и «невыездных», чтобы эстетические критерии наконец-то возобладали над политическими. Сами же российские актёры теперь могут подписывать контракты с зарубежными театрами и свободно гастролировать, как это было всегда свойственно их ремеслу.

Панченко И., Гамарник К. «Вишнёвый сад» на осеннем Бродвее.

Берег – 1998 – 29 января – 4 февраля.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.