Ксения Гамарник. Театр одного Вольтера

Портрет актера в одной роли

В темноте слышится громкий тревожный ритм. Что это – музыка или удары больного сердца? Занавес начинает медленно подниматься, но вдруг неожиданно замирает, как будто сломался подъемный механизм. Сквозь узкую горизонтальную щель видна фигура человека в белом одеянии, который неподвижно лежит на авансцене. Бледное восковое лицо с закрытыми глазами, неловко вывернутая рука, неудобная поза небрежно брошенной тряпичной куклы – кажется, что этот человек мёртв.

Китаец в чёрном шёлковом балахоне, вероятно, слуга, суетится около хозяина, трогает лоб, вливает в рот какое-то снадобье. Движения слуги торопливы, однако привычны. Видимо, болезнь хозяина не стала для него неожиданностью.

С помощью слуги хозяину удается кое-как приподняться, и занавес, дрогнув, снова начинает идти вверх. Некоторое время человек в белом сидит на полу, преодолевая слабость. «Ничего, ничего, – говорит он, – Как бы там ни было, всё идет к лучшему… Всё идет к лучшему!».

Наступает мгновенная темнота, а когда свет вспыхивает снова, китаец выскальзывает из своего черного балахона как бабочка. Оставшись в костюме, который напоминает наряд пасторального фарфорового пастушка, он начинает танцевать под музыку увертюры, а хозяин, устроившись на верхней ступеньке библиотечной лестницы, с увлечением следит за танцем слуги и подпевает мелодии. Затем он усаживается за письменный стол, энергично засучивает широкие рукава ночной сорочки, хватает гусиное перо и торжественно опускает его в чернильницу…

* * *

Так начинается спектакль «Кандид», поставленный в Киевском театре русской драмы им. Леси Украинки режиссёром В. Петровым по мюзиклу Л. Бернстайна. Таким предстает перед зрителями заслуженный артист Украины Е. Смирнов в роли Вольтера, по мотивам философской повести которого «Кандид или Оптимизм» и был создан мюзикл.

Подзабытый французский философ на протяжении трех часов создает на сцене одну из своих прославленных повестей.

Казалось бы, что может быть скучнее?

Однако… Однако на протяжении всего спектакля на сцене – карнавальный вихрь перевоплощений и переодеваний, удивительных событий и головокружительных приключений.

Декорации ласкают взгляд зрителя, утомлённого сценическим аскетизмом «бедного театра». Место действия – уютная библиотека учёного с её классическими приметами – ряды книжных стеллажей, письменный стол с чернильницей и гусиными перьями, глобус, часы, напоминающие о необратимости времени. Библиотека становится то залом вестфальского замка, то гостиницей, то игорным домом. Модель корабля, подвешенная сверху – знак бесконечных путешествий героев, превращается в символ, наполненный глубокими семантическими смыслами. Корабль напоминает и о средневековых празднествах, когда по улицам с криками волокли «корабли дураков». Сценограф Н. Эпов блестяще справился со своей задачей.

Когда Кандид раскачивает малютку-корабль, невольно вспоминается иллюстрация из книги о путешествиях Гулливера. Злой философ Свифт играет масштабами, но высокие страсти и мелкие пороки не становятся меньше или огромнее у малышей из Лилипутии или великанов из Бробдингнега.

…Итак, Вольтер начинает свою повесть, почти мурлыкая от удовольствия. Он импровизирует: «В Вестфалии… в замке барона Тун-дер-тен-тронка…» – произносит он медленно, громоздя один труднопроизносимый слог на другой, как будто строит башню из кубиков. Останавливается, удивляясь и радуясь, как ребенок, что ему удалось придумать такое заковыристое имя. «…жили четверо молодых людей…».

По мере того, как Вольтер творит, герои его фантазии – Кандид, дети барона Максимилиан и Кунигунда и служанка Пакета – появляются в кабинете писателя и начинают существовать – громко и энергично.

И сам Вольтер, время от времени небрежно накинув на себя какое-то одеяние, скорее, не костюм, а знак временного перевоплощения, погружается в собственный рассказ, как пловец в воду.

Из роли Вольтера, как из матрёшки, Евгений Смирнов извлекает роли поменьше – похотливого оптимиста Панглоса и коварного губернатора Картахены, жадного Восточного хозяина и загадочного Дервиша, и, наконец, мудрого Крестьянина.

Таким образом, актер Смирнов играет роль философа Вольтера, а Вольтер примеряет на себя маски своих персонажей. Философ находит для каждого персонажа неповторимый рисунок роли, но во всех ипостасях просвечивает его саркастическая и лукавая улыбка.

Возможно, каждый герой повести, которым оборачивается Вольтер – это его двойник, отражающий ту или иную особенность характера фернейского мыслителя.

Метаморфозы происходят молниеносно: Вольтер надевает камзол и докторскую шапочку с кисточкой, которая повисает у него перед самым носом, и перед нами предстает доктор Панглос – бодрый оптимист лейбницевской ориентации, мудрый наставник молодежи и ценитель женских прелестей.

Преподав урок своим четырем подопечным и прыгнув в постель к Пакете, разумеется, только для того, чтобы заняться экспериментальной физикой, Панглос снова становится Вольтером и продолжает свой рассказ про судьбу Кандида.

Все складывается просто замечательно. Кандида выгнали из замка. Что с ним будет дальше? «А теперь начнётся история другая!», – обещает Вольтер, и глаза его сияют от удовольствия.

С таинственным видом он выпускает на сцену двух вояк-вербовщиков, которые начинают заманивать Кандида на военную службу. Чтобы лучше видеть, что происходит, Вольтер забирается на кресло с ногами, тянет шею, подпрыгивает от азарта и возбуждения и, увлекшись происходящим, даже машет из стороны в сторону подолом ночной рубашки, как дива, танцующая канкан.

К величайшему удовлетворению автора, события принимают всё более трагический оборот. Философ что-то выплескивает в камин и там вспыхивает зловещее багровое пламя. Сизый дым окутывает сцену.

То молитвенно складывая руки и поднимая очи горе, то хватаясь за голову, Вольтер описывает беды, которые выпали семье барона. И снова Вольтер становится доктором Панглосом. Прямо из руин разрушенного землетрясением Лиссабона Панглос попадает на аутодафе.

Уже у виселицы, с петлей на шее, неисправимый оптимист провозглашает с комическим пафосом речь во славу университетской науке. Произнося эту короткую тираду, Смирнов с блеском пародирует общепринятые каноны ораторской речи.

Наконец, верёвка затянута. На ней качается гипсовый бюстик Вольтера со сложенным в саркастическую усмешку ртом. Он смеется надо всем и надо всеми.

Однако существование в одновременно смешной и трагической стихии собственной повести не проходит для автора бесследно.

В Испании инквизиция казнила не только живых еретиков, но даже «казнила» останки умерших еретиков, не доживших до колесования или сожжения на костре. Казнила и проклинала души покойных. Буффонная казнь гипсового философа в спектакле предстаёт отражением подлинной биографии Вольтера. Всю жизнь его преследовали церковь и государство. Французский парламент постановил сжечь «Философские письма». Они и после смерти, как инквизиторы, не оставили Вольтера в покое. Церковь отказала скончавшемуся патриарху эпохи Просвещения в христианском погребении и его пришлось хоронить тайно… Лишь тринадцать лет спустя его останки торжественно перенесли в парижский Пантеон.

Карнавальная смерть Панглоса обернулась для Вольтера приступом слабости. Неожиданно выяснилось, что он мастерски играл не только своих персонажей, но и самого себя – блестящего философа с жалом скорпиона, человека с бесконечными переменами в выражении лица, которые отражают все мыслимые оттенки иронии и сарказма. Вольтер-Смирнов сбросил маску Вольтера, потому что у него больше не осталось сил играть. Исчезли все его комические гримасы и насмешливые интонации. На сцене – обессилевший, бесконечно больной человек. Он уже был таким в самом начале спектакля. Теперь смерть снова напомнила ему про то, что она всегда неподалеку.

«Зачем был создан этот свет?», – печально спрашивает Кандид. «Чтобы лишать людей разума», – устало бросает Вольтер, проводя рукой по лбу.

Через минуту, преодолев слабость, он стремительно поднимается и снова начинает энергично двигать сюжет своей повести. Опять он торопливо пересекает сцену в разных направлениях. Плечи горбятся, ночная рубашка соскальзывает с плеча, тапочки шлепают пополу. Философ вездесущ и отовсюду с неослабевающим интересом наблюдает за своими героями.

Во время встречи Кандида и Кунигунды Вольтер сперва стыдливо отворачивается, чтобы не мешать влюбленным, однако любопытство побеждает, и он начинает жадно следить за молодыми людьми сквозь перекладины лестницы. Затем с трудом отрывается от этого занятия, отворачивается, и, заложив руки за спину, идёт прочь с нарочито равнодушным видом.

Пока счастливый Кандид отплывает с Кунигундой в Новый Свет, Вольтер мысленно переносится в солнечную Картахену и некоторое время воинственно, как тореадор, потрясает костюмом губернатора. Затем, натянув зеленое одеяние и полосатый колпак, Вольтер-губернатор Картахены важно осматривает новых рабынь – ими по прихоти автора оказались Пакета и переодетый брат Кунигунды Максимилиан. Выбрав Максимилиана, губернатор кружит вокруг него, как ястреб, осторожно подкрадывается, похотливо покачивает бедрами, ощупывает грудь «девушки».

«А в это время…», – Вольтер как будто выпрыгнул из губернаторского наряда и начал рассказывать про новую разлуку влюбленных. Побывав в благословенной, но скучной в своей благословенности стране Эльдорадо, Кандид и Пакета оказываются в игорном доме, хозяин которого – сладострастный губернатор Картахены. Здесь идёт большая игра. «Не купить за деньги улыбку судьбы!», – весело поют игроки. Неожиданно гаснет свет. В темноте сверху на голом шнуре спускается электрическая лампочка. Ее ослепительный свет режет глаза. Костюм губернатора падает с плеч философа. Вольтер судорожно опирается на стол, потом без сил падает на пол. Слышны ритмичные глухие удары.

Наверное, именно такими услышали Дон Жуан и донна Анна шаги Командора. Это – шаги неумолимого Фатума. С его приближением становится видно то, что пряталось в самых потаённых уголках души.

Вероятно, перед глазами умирающего предстает то, что не ведомо живым. Свет выворачивается наизнанку, выявляя свою ночную фантомную сторону. В ирреальности больного подсознания философа преданный Кандид, любящий и нежный, наотмашь бьет Кунигунду по лицу. Если на свету пламенеет любовь, то в тени притаилась ненависть.

Невидимая смерть медленно склоняется над Вольтером. Она уже напоминала о своем присутствии. Кажется, теперь наконец наступил её час. Но вдруг ещё можно получить отсрочку и завершить повесть? Вольтеру удаётся дотянуться до колокольчика, и верный китаец спешит с лекарствами на помощь. Философ делает знак и Лю помогает ему снова облачиться в одеяние губернатора. Оживают замершие персонажи, кружится колесо фортуны, снова идет игра, снова Вольтер играет судьбами своих героев.

Продолжается существование Вольтера в двух измерениях – в реальности писательского кабинета и в стихии его повести. Потребность играть вошла в плоть и кровь философа. И даже то, что эта бесконечно напряженная игра может обернуться смертью, не останавливает его. Вольтер с наслаждением продолжает примерять маски Восточного хозяина, Дервиша и Крестьянина, постепенно подводя своих героев к простому и мудрому выводу: «Каждый должен растить свой сад».

Жанр мюзикла означает, что образы действующих лиц достаточно условны, это роли-маски. Кандид, как заявлено в повести и в программке – «простодушный юноша», а Кунигунда, соответственно, – «прелестная девушка». Доверчивый Кандид (В. Борисюк или Д. Лаленков), жизнерадостная Кунигунда (О. Сумская), самодовольный Максимилиан (О. Бондаренко), игривая Пакета (Н. Кудря), верный китаец Лю (Л. Сомов), энергичная и предусмотрительная рыжеволосая Дуэнья (Н. Кондратовская) – все они только химерные персонажи вольтеровских видений. И только Е. Смирнов создает неповторимый и многогранный образ, превращает роль Вольтера, автора, рассказчика, роль по сути своей резонерскую, в центральный образ спектакля, к которому постоянно приковано внимание зрителей.

Именно прекрасная игра Смирнова придаёт спектаклю ту глубину, которую задают мысли великого просветителя. Его блестящее исполнение словно искрится брызгами виртуозных импровизаций. В каждом спектакле его философ – немного другой. Мгновенные перевоплощения поражают и захватывают. Вольтер Смирнова – это человек тысячи лиц, бесконечно разнообразных интонаций, настоящий человек-театр. Можно сказать, что спектакль «Кандид» – это «театр одного Вальтера».

Гамарник К. Театр одного Вольтера. Портрет актёра в одной роли.

Рукопись – 1992 – Публикуется впервые.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.