4. Лагос

4. Лагос

Чинуа Ачебе, Воле Шойинка, Амос Тутуола, Даниэл Фагунва, Сиприан Эквенси, Габриэл Акара, Кристофер Окигбо, Джон Пеппер Кларк, Бен Окри, Чимаманда Адичие, Увем Акпан. Это далеко не полный список нигерийских писателей, чьи имена известны по всему миру. Можно сказать, что современная африканская литература родом из Нигерии. Почему именно из Нигерии? Специалист-культуролог наверняка указал бы на богатый фольклор народов йоруба, игбо и хауса; на древность мистических преданий ориса, обнаруживающих на удивление много общего с индуизмом и каббалой; на традиционный театр эгунгун. Плюс — трагическое прошлое страны, история кровопролитий от колонизации до Биафры. Да и нынешняя действительность предоставляет немало материала для надсадной поэзии и суровой прозы. А может быть, дело просто в численности населения: чуть ли не каждый четвертый африканец живет в Нигерии. Много народу, вот и литераторов много. Как бы то ни было, успехи Нигерии в области изящной словесности впечатляют.

Примечателен (но, возможно, не удивителен) еще и тот факт, что самая литературно одаренная из африканских стран — еще и самая бандитская. «Never trust Nigerians», — предостерегал ганский учитель Фрэнсис Обенг. Нигерию можно и нужно бояться. И уж если тебе довелось оказаться в гуще событий, где пятизвездочные отели Икойи делят жилплощадь с трухлявым самостроем на фундаменте из экскрементов, в городе, чьи кликухи — Гиди, Лас Гиди — неизменно ассоциируются с кодовым «419»[113]; словом, если судьба-айанмо, покорная трансцендентному богу Олодумаре, занесла тебя в Лагос-сити, держи ухо востро, руку на пульсе, нос по ветру. И потрудись выучить хотя бы несколько ключевых выражений на местной фене. А нет — сиди и помалкивай, ибо ты — ойибо[114], свежая рыбка. А свежей рыбке в Нигерии… Стоп. Во-первых, не Нигерия, а Найджа. Официальное название сойдет разве что в качестве рифмы, как в хитовой песне Уанди Коул: «We dey come from Nigeria, multiply like bacteria…»[115]

Итак, идиоматика пиджин. Вместо универсального «how are you?» на улицах города слышится «how now?» или «how body?». Варианты ответа: «body fine oh», «I dey», «no skin pain», «no shaking», «body in dey cloth». Как тело? Тело в обертке. «What did you say?» — недоумевает ойибо. «Wetin dey talk?» — в свою очередь переспрашивает местный.

Открывается дверь, и по утреннему двору опрометью проносится pikin, опаздывающий в школу. Дебелая родительница желает ему счастливого пути («Go-come!»), грозится «slap dis nyash», если еще раз опоздает. И, всучив кулек с завтраком, добавляет: «Pick am carry am go». Серийные глаголы, одна из особенностей грамматики йоруба, чви и других нигеро-конголезских языков, бесшовно переходят в западноафриканский извод английского. Так же как и многочисленные междометия, все эти «oh», «dey», «а-be». Стандартный английский у жителей Лагоса не в чести. Но и перегибать палку, щеголяя своим знанием пиджин, тоже не стоит: сойдешь за нахала, наживешь wahalla, то есть неприятности. Далее — везде.

Пока моторикша, под завязку набитая пассажирами, тюками, домашним скотом и прочим грузом, буксует в многочасовом go slow (лучше бы уж было go by leg!), мы открываем тетрадку и продолжаем составлять свой словарь-разговорник.

Dash — щепотка. Она же — подарок, налог или штраф, в зависимости от обстоятельств. Любимое слово нигерийской полиции и таможни.

Molpol — мент (сокращенно от mobile policeman). Для русского уха звучит почти узнаваемо: молпол — это молчел с большим автоматом. Разумеется, в обращении следует употреблять не молпол, а ога, что в переводе с йоруба означает «начальник».

Nepa — электричество. На самом деле это — аббревиатура (NEPA). Изначально она расшифровывалась как Nigerian Electric Power Authority (Нигерийское управление электрической энергией), но народ привык понимать по-своему: Never Expect Power Always. Ожидай всегда: электричества — никогда. «NEPA done die-o a-be?» («Как там электричество, уже отключили?») — форма приветствия, не менее распространенная, чем «how body?».

Chop — рубать, то бишь есть. Этот сленг нам знаком и понятен. Проголодавшись, спрашиваем не ресторан, а чоп-бар. Только не тот, где подают суп из собачатины, известный как «404» (не путать с «419»).

Впрочем, «404» — далеко не главная гастрономическая достопримечательность. Нигерийская кухня достаточно сложна и разнообразна, если не сказать изысканна. Вот некоторые из популярных закусок: плантановые оладьи, шашлыки суйя, гигантские черные улитки игбин, холодное блюдо из козьей головы исиэву, запеканка из фасолевой муки с яйцами и мясным паштетом, вяленая акула в соусе эгуси из перемолотых семечек африканской дыни. На горячее — густые супы на основе плодов масличной пальмы, настоянные на листьях всевозможных тропических растений, приправленные острым перцем, сушеными креветками, пастой из семян рожкового дерева или сброженным кунжутом огири. Пользуются спросом и блюда, проникшие сюда из Центральной Африки: камерунское ндоле из горького листа с ореховой пастой или габонский бородавочник в тягучем огненно-красном соусе из раздробленных косточек дикого манго. Неутомимая хозяйка чоп-бара разносит и собирает посуду, ругается, хохочет; то развлекает, то воспитывает клиентов, круглосуточно лавируя между столиками в парах перечной похлебки.

В глубине двора установлен переносной телевизор, точь-в-точь допотопная «Юность». Когда дают электричество, на экране разгораются страсти мыльных опер. Любовные интриги, семейные драмы. Массовая продукция «Нолливуда». До поры до времени эта клюква воспринимается как малобюджетное подражание западным шоу. Даже панорама города на заднем плане подозрительно похожа на Нью-Йорк, хотя по идее все действие происходит в Лагосе. Но вот в сюжет вклинивается колдун, и прямолинейный реализм неожиданно сворачивает в сторону фантасмагорий Бена Окри. Главный герой превращается в курицу; во рту у героини вырастает странное растение. Такого в Америке не увидишь. Гарантированный хеппи-энд, как правило, носит характер религиозного прозрения: на помощь отчаявшимся героям приходит пастор, и те отрекаются от Маммоны, пробуждаясь к истинной вере. Колдун тает в воздухе, как Бастинда из «Волшебника Изумрудного города». «Praise to Jesus»[116], — вздыхает хозяйка чоп-бара и возвращается к своей посуде.

Когда все разойдутся, опустевший чоп-бар наполнится отголосками внешнего мира; невидимая жизнь мегаполиса просочится между штакетными планками и растечется по двору. Лагос — газ, заполняющий любое пространство и принимающий его форму. Преступный, коррумпированный, жесткий и в то же время приветливый, общительный, артистичный, по-африкански жизнерадостный город с шестнадцатимиллионным населением, растущим со скоростью шестьсот тысяч в год. Город и его обитатель притираются друг к другу, приспосабливаются к любым условиям, особенно в Африке, где, кажется, нет никакого контраста между расчетливостью и безрассудством, жестокостью и добродушием, легкостью и надрывом. Все существует по каким-то другим принципам, и чужестранцу-ойибо, склонному к поспешным выводам и красивым обобщениям, начинает казаться, что дело тут в широте; что у людей, живущих на экваторе, совершенно иное ощущение реальности, потому что для них никогда не наступают весна-осень, дни не становятся длиннее или короче и смерть держится на одной и той же дистанции от человека на протяжении всей его жизни.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.