Вершина! Дальше всё идёт вниз...

Вершина! Дальше всё идёт вниз...

В. Балыбердин ведет киносъемку с вершины Эвереста 4 мая 1982 года. Эту кинокамеру он забрал с собой вниз и оставил на склоне. На следующий день С. Ефимов взял её опять на вершину и сделал единственные в экспедиции кинокадры с вершины Эвереста, а пленка, отснятая В. Балыбердиным, потерялась

На вершине Эвереста В. Хомутов (слева) и В. Пучков, 9 мая 1982 года

Перед выходом на штурм Эвереста. Справа налево: В. Балыбердин, Э. Мысловский и непальский офицер связи П. Шрестха

Вид с высотного полюса Земли

Утром 27 апреля на восхождение вышла двойка Мысловский — Балыбердин. Закончились обсуждения возможных вариантов выхода различными группами. Вслед за первой двойкой через день пойдет четверка Иванова, затем — Валиева, замыкать будет группа Хомутова.

На следующий день Тамм, Овчинников и Трощиненко вышли «чинить» ледопад, о заметных подвижках льда и смещении лестниц сообщил накануне Мысловский.

29 апреля вышла на восхождение группа Иванова. Мысловский и Балыбердин ночуют в лагере 3.

Днем до базового лагеря добрался корреспондент ТАСС Ю. Родионов и принес письма и магнитофонные записи голосов родных. Первой ставим кассету Мысловского, микрофон радиостанции кладем прямо на динамик магнитофона.

— Слышно?

— Хорошо слышно, давай!

И вместо разговора, приветствий сразу слышим песню. Поют три женских голоса: жена Эдика Юля и дочери — Анюта и Оксана. Удивительно мелодичные, приятные голоса. Они поют песни Б. Окуджавы.

Нежные женские голоса заставляют забыть ночь, усталость, ноющую боль в руках и тревогу за завтрашний день. Как будто эти любящие сердца здесь, рядом, они все знают и своей любовью хотят защитить, поддержать, ободрить.

— Продолжать дальше? — спрашиваем.

Отвечает Володя Балыбердин:

— Хватит Мысловскому. Он уже кулаком глаза трет и носом шмыгает.

Володе Балыбердину много хороших слов передали его друзья из Ленинграда.

Вызываем лагерь 1 — группу Иванова. Для каждого есть отдельная кассета.

С Ивановым и Бершовым разговаривают жёны и дети. Для Миши Туркевича Борис Сивцов из Донецка передал целый отчет о работе клуба «Донбасс», а Сереже Ефимову прислали запись заседания альпинистской секции Свердловска, с трудом нашли голос его жены.

Забегая вперед, скажу, что после возвращения с Эвереста самой дефицитной вещью в лагере стал магнитофон, каждому хотелось уединиться и еще раз побыть вместе со своими близкими и друзьями.

Трудно было найти более удачное время для такой сердечной передачи. Ребята получили огромный заряд энергии. Их порыв к вершине уже ничто не могло остановить.

В день выхода группы Иванова установилась ясная погода. Ночью впервые за многие дни было звездное небо. Краски вечернего неба переходят от синего, сине-фиолетового над Лхотзе к розовому на западе за Пумори. Полнолуние.

В дни выхода групп на штурм стали поступать прогнозы погоды из Катманду, в которых не было ничего утешительного для больших высот: ветер до 100-120 километров в час при температуре минус 33-38 градусов. 30 апреля был получен долгосрочный прогноз из Москвы.

«По данным отдела анализа мировой погоды Гидрометцентра СССР от 3 до 9-10 мая 1982 года в районе Восточных Гималаев ожидается значительное ухудшение погоды, сопровождаемое значительными ветрами, осадками, существенным понижением температуры. Наиболее тяжелые условия ожидаются 4-10 и особенно 8-9 мая. Наиболее благоприятные условия погоды ожидаются в период с 10-11 по 18-19 мая, а также с 25 мая до конца месяца. Возможно ухудшение погоды 19-24 мая до более высоких температур и более слабых ветров, но при значительных осадках».

Впору было снимать всех с горы, даже при «наиболее благоприятных условиях» в те же дни было «возможно ухудшение погоды». Мы передали этот прогноз по рации наверх в штурмовые группы, но каждый участник надеялся, что бюро прогнозов не изменит своей привычке постоянно ошибаться.

30 апреля Мысловский и Балыбердин должны были прийти в лагерь 4. Весь вечер вызывали Мысловского, он на связь не вышел.

Наступило 1 Мая. На утренней связи услышали голос Мысловского. Оказывается, он вчера пришел в лагерь 4 в 23.00. Задержал шерп Наванг, который не мог идти вверх, жаловался на боль в обожженных глазах, но никак не решался начать спуск. Усталость нарастала с каждой минутой, с каждым шагом, Мысловский с Балыбердиным не выдержали такой чрезмерной нагрузки, сначала они оставили часть груза, а затем Мысловский снял рюкзак, закрепив его на крючьях ниже отвесной стены под лагерем 4. В рюкзаке были баллоны с кислородом, теплые вещи, маски, фотоаппарат, и Мысловский утром 1 Мая вынужден был спуститься за рюкзаком.

Первые слова Мысловского на вечерней связи сразу же нас насторожили, голос у него был расстроенный, упавший. Короткие часы тревожного сна выше 8000 метров не восстановили силы Мысловского, и когда он пытался подняться по отвесной стене, тяжелый рюкзак сорвал его, и он повис вниз головой. Старался хотя бы как-то зацепиться за скалу рукой или опереться ногой, но тщетно — слишком крутая и гладкая была стена. Двадцать минут акробатических движений, напоминающих конвульсии, и Мысловский почувствовал, что вот-вот потеряет сознание — кончился кислород. Была еще мысль попытаться закрепить рюкзак на верёвке. Он освободил лямку рюкзака с одного плеча, пытался удержать рюкзак второй рукой, но... лямка рюкзака вырвалась из пальцев, стало легче дышать, а рюкзак скрылся за перегибом скал далеко внизу. Как будто оборвалась живая нитка, связывавшая человека с друзьями, коллективом. Мысловский почувствовал себя очень одиноким.

В эти часы В. Балыбердин в одиночку прокладывал путь выше лагеря 4. Ведь высота выше 8000 метров — не лучшее место для ожидания или отдыха, срок пребывания на такой высоте ограничен, и поэтому Володя, не ожидая возвращения Эдика, вышел вверх один. Он закрепил на крюке нижний конец верёвки, а затем поднялся вверх на всю длину верёвки. За первый день он обработал 4 верёвки по 45 метров на очень сложном рельефе: острый снежно-ледовый гребень, на котором едва умещался ботинок, в обе стороны гребень круто обрывался двухкилометровыми отвесными скалами. Мысловский просит Иванова принести ему кислородную маску из лагеря 3.

— Еще что? — слышен требовательный голос Иванова.

— Ну, кислород, — нерешительно отвечает Мысловский.

— Еще что? — требует Иванов.

— Пожалуй, всё, — голос Мысловского какой-то бесцветный, он как бы не думает о разговоре с Ивановым, а прислушивается к самому себе, он еще не оправился от случившегося.

В кают-компании после ужина у всех подавленное настроение. Все уверены, что завтра двойка будет спускаться.

Тамм сидит за столом напротив меня, он молчит, думает. Я не могу молчать, говорю Тамму что-то о помощи Мысловскому. Юра Голодов вспоминает, что в лагере 3 в кармане палатки лежит одна кислородная маска — это маска Хрищатого.

В этот день Мысловский и Балыбердин уже вдвоем обработали маршрут еще выше, но места для лагеря 5 не нашли и вернулись в лагерь 4. Днем Серёжа Бершов восстановил «живую» связь с Мысловским: с кислородными баллонами он поднялся выше лагеря 4 до последней перильной верёвки и оставил их там, а сам спустился на ночь в лагерь 3, где предусмотрена дневка группы Иванова. Мысловский и Балыбердин почувствовали дружескую поддержку. Был поднят не только живительный кислород, обеспечивающий движение вперед, до самой вершины. Была восстановлена уверенность в друзьях. С этого момента путь вниз вел только через вершину. Завтра они должны идти вперед и только вперед, найти место для штурмового лагеря и подготовиться для последнего рывка.

Изобретательный Балыбердин приспосабливает чехол от палатки для кислородных баллонов Мысловскому, а сам нагружает свой рюкзак «под завязку» — 27 килограммов груза.

Трудно приходится Мысловскому, сказывается высота, напряжение последних дней, болят руки, примороженные в день потери рюкзака. Из лагеря 4 Эдик выходит лишь в 13.00.

В 18.00 Мысловский и Балыбердин были на 11-й верёвке выше лагеря 4. Эдик вышел вперед навесить еще одну веревку, а Володя решает ставить палатку.

Место для штурмового лагеря выбрано на 1-2 верёвки ниже западного гребня. На скальном гребешке удалось расчистить в сланцах узкую площадку, в днище палатки торчат обломки скал, но плотные карематы смягчают углы. Под карематы расстилают кольцами веревку, в спальные мешки альпинисты залезают одетыми. Ветра нет, относительно тепло, около минус 20 градусов.

Мысловский и Балыбердин почти не разговаривают. И так всё до предела ясно: они на высоте 8500 метров, до вершины — около 350 метров по вертикали, путь по предвершинной части западного гребня знаком по описаниям югославов и американцев. Только сейчас они осознали, что завершено прохождение нового пути по юго-западной стене Эвереста, пройдено два километра снега, льда и скал, на которых висит более 70 верёвок, образующих непрерывную нить — единый нерв, связывающий воедино всех участников восхождения.

Для Мысловского и Балыбердина день 3 мая, пожалуй, самый трудный и напряженный перед штурмом вершины, а группе Иванова тренерским планом предусмотрена дневка в лагере 3, потому что если они сегодня поднимутся в лагерь 4, а завтра — в лагерь 5, то в последнем могут одновременно оказаться шесть человек в одной палатке. Это значит, что никто не сможет отдохнуть. Две палатки лагеря 3 стоят одна над другой, в них сейчас находятся Сергей Бершов и Михаил Туркевич, Валентин Иванов и Сергей Ефимов. Удобно лежать в палатках, площадки ровные, мягкие, как будто знали заранее, что придется иметь дневку здесь, когда вместо заброски в лагерь 4 потратили день на благоустройство третьего.

Утро. Солнце поднимается над гребнем Лхотзе и освещает палатки. Альпинисты лежат в спальных мешках, молчат. Но никто не спит, каждый мысленно возвращается к событиям последних дней, пытается предугадать возможное развитие событий.

Первым не выдерживает Сергей Ефимов.

— А что, если мы поднимаемся в лагерь 4 сегодня? — спрашивает он лежащего рядом с ним В. Иванова. Иванов не готов к этому варианту: «Ты что? — отвечает он.— У нас мало кислорода, поэтому одна двойка пойдет вниз в лагерь 2 за кислородом, а другая двойка занесет в лагерь 4 часть вещей». Ефимов настаивает: «Лучше не ходить вниз за кислородом, а использовать тот, что у нас уже есть, но в работе вверх». «Давай спросим ребят» — предлагает Иванов. «Надо идти вверх,— категорически заявляет Миша Туркевич.— В крайнем случае, наша двойка на ночь спустится в лагерь 4, если будет реальным вариант ночевать вшестером в палатке лагеря 5. Можно и пересидеть ночь вшестером, ничего страшного». «Тогда давайте собираться»,— уже тоном приказа говорит Иванов.

Первыми были готовы Сергей Бершов и Михаил Туркевич, они начали подъем к лагерю 4. Две недели назад они были первыми альпинистами, прошедшими этот сложнейший участок скал.

К концу дня четверо альпинистов были в палатках лагеря 4.

Настал день 4 мая 1982 года. В 6.00 из штурмового лагеря выходят вверх В. Балыбердин и Э. Мысловский. Они нашли в себе силы для последнего штурма.

При восхождении, как во многих других случаях в жизни, риск оценивается в сравнении с целью. Если цель — покорение Эвереста, то и пределы риска будут высокие.

Не найдется в мире альпиниста, который повернул бы назад из-за опасностей ледопада Кхумбу, хотя при других обстоятельствах он просто уйдет от него.

Имеет значение только «впервые» — и это так, потому что первый имеет гораздо большие проблемы, чем те, кто следует за ним. Если что-то уже сделано однажды, то боязнь неизвестного и связанные с этим психологические барьеры устранены.

Юра Голодов и Лёша Москальцов в этот же день 4 мая только начинали свой путь на вершину. Как обычно, в 6.00 они вышли из базового лагеря с намерением заночевать в лагере 1. Через час подошли к первому ледовому взлету ледника Кхумбу, где они обычно надевали кошки. Лёша уже сел на камень и приготовился снять рюкзак, чтобы достать кошки, но Юра Голодов неожиданно сказал:

— Давай, Лёша, поднимемся еще немного и наденем кошки в ледопаде.

Покладистый Лёша не стал спорить, поднялся с камня, и они стали подниматься по некрутым в нижней части увалам ледопада. Ровно через 10 минут после начала подъема раздался страшный грохот, с ледовых склонов перевала Лхо-Ла, где уже нашли могилу под ледовым обвалом шестеро альпинистов из французской экспедиции 1974 года, сорвалась нижняя часть висячего ледника. Сначала падали отдельные крупные глыбы льда, при падении они дробились, вся масса льда грохнулась на ледопад Кхумбу, снежно-ледовое облако перекрыло тропу наших групп в ледопаде. Это был такой грандиозный обвал, что лед перевалил через боковую морену, и когда позже подошли к этому месту, то привал для надевания кошек оказался засыпанным грудой ледяных обломков.

Счастливо избежав ледового обвала и надев кошки, альпинисты подошли к первой горизонтальной лестнице через ледовую трещину. Вдоль лестницы была натянута страховочная верёвка, шедший первым Юра Голодов пристегнулся к верёвке и аккуратно прошел в кошках по перекладинам лестницы.

— Я себя чувствовал прекрасно, — рассказывал позже Лёша,— и шел, как на крыльях. Подошел к трещине и, не останавливаясь, с ходу шагнул на лестницу. А лестница была слегка наклонена в сторону, нога в кошках соскользнула вдоль перекладины. Я потерял равновесие и стал падать.

Уже падая в трещину, он ухватился рукой за страховочную веревку («А ведь надо было пристегнуться заранее», — мелькнуло в голове), Лешу рвануло к верёвке, его тело развернуло ногами вниз, рывок был настолько сильным, что не выдержал металлический клин, на который крепилась верёвка, его вырвало изо льда, и Лёша заскользил дальше в трещину, которая становилась отвесной в 15-20 метрах ниже края. В месте перегиба трещина суживалась, и это спасло Москальцова, его ноги уперлись в противоположную стенку, скольжение остановилось. Он был без сознания, потому что, падая, несколько раз ударился головой о лед.

С момента ледового обвала в базовом лагере рация включена на приём. И в 8.15 раздался голос Голодова:

— Лёша Москальцов упал в трещину. Вылез с моей помощью. Идем самостоятельно. Скоро будем в лагере.

Юра успокоил не только группы на Эвересте, но и руководство экспедиции.

— Идите, ждём, — последовал ответ. На самом деле все обстояло гораздо серьезнее. Лёша Москальцов потерял сознание. Лежал он очень неудобно. Если бы начал двигаться, то мог бы попасть на расширяющуюся часть трещины и навсегда скрыться в бездонной глубине ледопада. Спуститься к нему Голодов не мог, не было времени налаживать страховку для перильной верёвки, да и не выбраться потом вдвоем без помощи сверху. Главное — зацепить Лешу на веревку, чтобы исключить дальнейшее падение (в ледопаде все ходили без связок, так как маршрут был отлично оборудован перилами). Голодов завязывает петлю на конце верёвки и опускает её к Москальцову.

— Лёша, пристегнись! Лёша, возьми веревку, пристегнись! — кричит он в трещину, ему кажется, что Лёша иногда открывает глаза.

— Я не помню, как пристегнулся, — говорил позже Москальцов.

В базовом лагере все-таки решили подняться в ледопад и помочь Москальцову спускаться. Вверх вышел доктор, Трощиненко, Хомутов и Пучков. Последние двое готовились к восхождению на следующий день, но не могли ждать в лагере, не зная, что случилось с другом. Через час они подошли к пострадавшему. Одного взгляда доктора было достаточно для диагноза — сотрясение мозга, левый глаз у Леши набух кровью, посинел и полностью закрылся. Свет Петрович по рации вызывает всех из лагеря для транспортировки Москальцова. Выходят Овчинников, Романов, пятеро шерпов, вместо носилок они несут походную раскладную кровать.

Так на раскладной кровати и занесли Москальцова в палатку, с ним остался доктор.

Эверест, вероятно, не захотел человеческой жертвы. Он только напомнил, что к нему надо относиться с уважением, начиная с первого шага.

На западном гребне Мысловский и Балыбердин попали под холодный порывистый ветер с Тибета. Укрыться было негде. Лишь иногда, заходя под скалы с подветренной стороны гребня, можно было передохнуть и немного отогреться.

Они подошли к серым скалам, это нижняя часть пласта известняков, венчающих вершину Эвереста. Снимая рюкзак под серой стеной, Балыбердин уронил ледоруб. Примерно на такой же высоте 60 лет назад видели в последний раз англичан Ирвинга и Мэллори, идущих вверх, они также потеряли ледоруб. Хорошо, что такая аналогия не приходит в голову восходителям. Преодолеть серые скалы помогает тонкая вспомогательная верёвка-репшнур, оставленный, по видимому, югославами. Репшнур прочно закреплен наверху и хорошо держит.

Четверка В. Иванова начинает подъем к лагерю 5 и к 14.00 доходит до палатки.

Портативная радиостанция группы все время включена на приём, и они слышат разговор первой двойки восходителей с базовым лагерем. В 14.00 В. Балыбердин передает:

— Идем на пределе физических и моральных сил, а вершины все нет и нет. Предвершинный гребень — снежный и не крутой, поэтому каждый перегиб гребня представляется вершиной.

Сообщение Балыбердина с вершины застало нас во время обеда. Произошло это очень обыденно: в 14.35 щелкнул микрофон в рации, включенной на приём, и раздался голос Балыбердина:

— Сколько можно идти? Дальше уже везде вниз.

— Что видишь, Володя?

— Вижу Лхотзе, Пумори, а вот Чо-Ойю не вижу, закрыта облаками. На тибетской стороне вижу какие-то ледники в разрывах облаков.

— Где Эдик?

— Он ниже на веревку (15 м), подходит и не подозревает, что уже вершина.

— Треногу видите?

— Нет. Хотя чуть ниже что-то торчит. Да, это верхушка треноги, она выступает из снега всего на 10-12 сантиметров.

Тамм держит рацию, низко склонив голову, он не может ничего говорить, только повторяет:

— Ребята, спускайтесь, осторожно спускайтесь. Поздравляю. Осторожно спускайтесь.

В глазах у него слезы. Если он еще что-нибудь скажет, слезы выкатятся из глаз.

— Женя, поздравляю тебя, — говорю я ему. — Это и твоя победа.

Он молча кивает. Выходит из кают-компании, быстро идет в свою палатку. Все обнимаются, похлопывают друг друга по плечу, улыбаются.

Ребята в лагере 5 поздравляют друг друга, передают поздравления в базовый лагерь, мы поздравляем их. Все счастливы. Но вскоре возбуждение проходит. Альпинисты знают, что часто спуск опаснее подъема, люди устают, теряют бдительность, у них притупляется внимание. Не однажды печально кончался спуск с Эвереста. Наступает напряженное ожидание. Медленно тянутся минуты. В базовом лагере включены рации в кают-компании, радиорубке, палатке начальника экспедиции. Не думая об экономии питания, включил рацию В. Иванов в лагере 5. Эфир молчит.

Решается судьба экспедиции. Хватит ли сил у В. Балыбердина и Э. Мысловского спуститься к палатке? Пятый день они работают на высоте выше 8000 метров, причем Володя Балыбердин пользовался кислородом только ночью для сна, а у Эдика Мысловского по всем расчетам кислород должен скоро кончиться. Холодная ночевка, без спального мешка и палатки, под вершиной Эвереста могла перейти в вечный сон.

Наступал вечер. Неумолимая логика и расчет говорили о том, что двойка самостоятельно не спустится, нужна помощь. Но нужно было и время, чтобы свыкнуться с мыслью, что два сильнейших альпиниста страны нуждаются в помощи, или нужен был какой-то толчок, сигнал опасности. И около пяти часов вечера в микрофоне раздался прерывающийся голос Балыбердина:

— Боюсь, что мы до темноты не спустимся. У Эдика кончается кислород. Нам бы попить чего-нибудь горячего и Эдику дать кислород.

Гордый Балыбердин не мог даже в такую тяжелую минуту, о которой он позже скажет: «Никогда за всю свою жизнь в горах я не был так близок к концу», не смог прямо попросить помощи. Но все стало ясно. Не успел начальник экспедиции Е. И. Тамм передать Иванову только что закончившийся по радио разговор с Балыбердиным, как Иванов ответил: «Мы все слышали, выходим». Произошла небольшая заминка. Наверх, на помощь двойке первым хотел выйти Сергей Ефимов, он сказал об этом Бершову, но его опередил Туркевич: «Мы уже собрались и выходим»,— сказал он, как отрезал.

И в 18.00 Сергей Бершов и Михаил Туркевич вышли на свое замечательное восхождение. Правда, о восхождении еще никто тогда всерьез не думал. Были только мысли о возможности, теоретической возможности восхождения на Эверест ночью, так как в эти дни стояла полная луна, ветер к ночи стихал, и небо, как правило, было чистое. Такой вариант среди многих других обговаривался, и, когда пришел зов о помощи, мысль о выходе на вершину ночью не казалась уже дикой. Ведь ребята ждут недалеко от вершины (Балыбердин сказал, на высоте 8800 метров), и в верхней части путь довольно простой, а вдруг удастся? Надо, чтобы удалось, во всяком случае надо, чтобы было сделано все от них зависящее для выхода на вершину. Бершов с Туркевичем загружают в рюкзаки дополнительно по два баллона кислорода на каждого, под куртку берут фляги с горячим компотом, фонарь, кошки, кислородную маску, редуктор и выходят вверх.

...Несколько лет назад в международной экспедиции на Эвересте возникла примерно аналогичная ситуация: непогода заставила спускаться с маршрута альпинистов австрийца Акста и индуса Бахагуну. На ледовом траверсе Бахагуна сорвался, повис на верёвке и, обессиленный, не мог подняться и продолжать движение. Акст слышал стоны Бахагуны, но, как объяснил позже, он очень устал, замерз и у него не хватило бы сил вернуться по перилам к Бахагуне.

Через час Акст спустился в лагерь, где было 5 альпинистов, доктор и шерп, и рассказал им о случившемся. Немедленно все вышли на помощь Бахагуне, они нашли его висящим ниже перил на крутом ледовом склоне на длинном конце самостраховки. Грудная обвязка, надетая поверх одежды, задрала его пуховую куртку и теплые вещи, обнажив спину и живот. Бахагуна был еще жив, но предельно изнурен и ослаблен сильным переохлаждением. Подошедшие альпинисты пытались его протащить вдоль ледового склона, но не смогли, мешал штормовой ветер, затем они решили его спускать вниз по склону до трещины, откуда уже можно было транспортировать, но не хватило 10 метров верёвки, и они оставили индуса на перилах, где он и умер. Человек замерз у них на глазах...

Акст, конечно, при спуске с Бахагуной вел себя как крайний индивидуалист, он не взял с собой карабин и грудную обвязку, надеясь на собственные силы и совершенно не думая о необходимости помочь товарищу. Удивляет отсутствие верёвки и даже ледоруба у членов спасательной группы, которые уже знали о происшествии. Эти альпинисты автоматически подчинились долгу оказать помощь терпящим в горах, ни на минуту не задумавшись, как они это будут делать.

И героические усилия сильнейших альпинистов мира, чудом удерживающихся на крутом ледовом склоне без верёвки, без ледорубов под ураганными порывами ветра и безнадежно пытающихся оказать помощь умирающему на их глазах человеку выглядят по меньшей мере саморекламными.

Рации Балыбердина и Туркевича не выключаются. Питания должно хватить! Они ведут короткие разговоры, уточняя положение друг друга. Часа через два устанавливается и голосовая связь. Наконец — встреча.

Прежде всего — пить. Компот из фляг выпит в один присест. Мысловскому подключают новый кислородный баллон, а Балыбердину пришлось налаживать весь комплект: баллон, редуктор и маску. Ребята заметно оживают.

— До вершины далеко? — спрашивает С. Бершов.

— Нет, недалеко, — отвечает Володя Балыбердин, — часа три-четыре ходу.

И Серёжа задает главный вопрос, от которого зависит их альпинистская судьба:

— А сами спускаться сможете? Пока мы сходим на вершину и обратно.

— Конечно, сможем, — тут же отвечает Володя. — Давайте запросим базу.

Установив связь с начальником экспедиции, В. Балыбердин говорит:

— Мы полили горячего, получили кислород и идем вниз. В рации садится питание, поэтому говорите кратко, да или нет. Бершов и Туркевич собираются на вершину, да или нет?

— Нет, нет, нет! — кричит Тамм в микрофон.

Обычно Серёжа Бершов — воплощение невозмутимости и спокойствия, но тут он выхватывает рацию из рук Володи и взволнованно говорит, почти кричит:

— Почему нет? Почему нет? У нас по 350 атмосфер кислорода, до вершины полтора-два часа, ребята могут сами идти вниз. Прошу разрешить идти вверх!

— Идите! — неожиданно без промедления отвечает Е.И. Тамм.

Позже он объяснит причину резкого изменения своего решения так: в считанные секунды он прикинул, что если четверка спустится в лагерь 5, то в палатке соберется 6 человек, никто не отдохнет и может сорваться восхождение следующей группы. Ночное восхождение на Эверест создавало большие трудности для альпинистов, требовало от восходителей максимальной собранности, огромного внимания и больших физических усилий, а руководителю могло принести лишь одни неприятности. Несмотря на это, Тамм разрешает Бершову и Туркевичу выход наверх, исходя из чувства долга перед людьми. Не что иное, как чувство долга перед ребятами, отдавшими столько сил, энергии и таланта Эвересту, лежит и в основе решения Тамма разрешить группе Хомутова продолжать восхождение.

— Спасибо, хорошо, — обрадовано говорит Серёжа. — Мы быстро. И ребят догоним.

Они расстались в 21.30, и уже в 22.15 в микрофоне раздается голос Миши Туркевича:

— Алло, База, мы на вершине. Высота 8848 метров. Чувство глубокого удовлетворения испытывают спортсмены — они вышли на Эверест. В северной стороне от Эвереста просматриваются лишь отдельные горные вершины, которые выглядывают из черноты Тибетского нагорья. Луна клонится к западу, и в её блеске сверкают стены ближайших восьмитысячников — Лхотзе и Нуптзе, а Западный цирк скрыт в глубокой тени Эвереста.

Воспитанник «Авангарда» Сергей Бершов прикрепляет вымпел своего общества к верхушке металлического геодезического знака, Миша Туркевич оставляет на вершине вымпел и значок альпинистского клуба «Донбасс», в котором он работает инструктором. Как свидетельство совершенного восхождения они оставляют на вершине пустые баллоны из-под кислорода.

А где-то там, ниже по склону, остались товарищи. Они не смогут спуститься без помощи: шел снег, скалы становятся скользкими, а кошки Балыбердина — в рюкзаке у Туркевича, который подобрал их рядом с оставленным Балыбердиным рюкзаком недалеко от вершины. Необходимо срочно спускаться. Но спешить нельзя. На скалах снег в очень плохом состоянии: мягкий, как мука, рыхлый, как сахарный песок, не способный дать опору ноге. Обычно движение по заснеженным скалам не так трудно, как опасно, а при таком состоянии снега это было и опасно, и трудно. Туркевич попробовал было быстро «сбежать» по заснеженным скалам, но поскользнулся и стал падать. За время совместных восхождений друзья уже не только понимали друг друга с полуслова, но и чувствовали каждое движение другого: не успел Миша проскользить и двух метров, как верёвка натянулась, и скольжение прекратилось. Это Сергей Бершов автоматическим движением забросил веревку за скальный выступ, а когда верёвка резко рванулась вниз, намертво зажал её в руках. Этой мгновенной остановки было достаточно, чтобы Миша закрепился на скалах. Спуск продолжался более медленно, приходилось идти по очереди, внимательно опробуя скальные выступы. Движение альпинистов проходило в молчании. Разговор затрудняли кислородные маски, да и не было необходимости разговаривать, каждый понимал маневр своего напарника по связке. Наконец, внизу на снегу показались две фигуры, одна из них была неподвижна, а друга шла вниз в сторону южных сбросов гребня.

«Куда он идет? — мелькнула мысль у Бершова.— Там же отвесные стены! Хоть бы не начал спускаться по ним!» — крикнуть не было сил. Да и не услышали бы его так далеко. Но вот внизу фигура остановилась. Видно было, что человек просто рухнул на склон и застыл. Позже Мысловский (это он двигался вниз) объяснит, что он пытался найти обход скал, так как они стали труднопроходимыми из-за свежевыпавшего снега, а когда обход не нашел, остался ждать ребят с вершины.

Страдая от недостатка кислорода, холода и усталости, Балыбердин и Мысловский проявили необыкновенную волю к жизни, их инстинкт самосохранения не дал им замерзнуть.

Полночь. О ночёвке на такой высоте нечего и думать. Надо двигаться, надо спускаться, в движении — жизнь. Все замерзло в эти полуночные часы на Эвересте: нет ветра, не слышно грохота лавин. Холод покалывает пальцы рук и ног, на штормовых костюмах нарастает ледовый панцирь, а на шлеме, кислородной маске, бровях выступает иней. Балыбердин и Мысловский сидят на снегу, безучастные ко всему, их, по-видимому, не тревожат опасности спуска и собственная судьба. Главное, они не одни. Можно расслабиться, забыться в полудреме, полусне, полубессознательном состоянии после 18 часов путешествия по Эвересту выше 8500 метров.

— Будем спускать ребят по перилам, — говорит Бершов.— Пошли.

Бершов первым спускается по скалам на всю длину двадцатиметровой верёвки, находит удобную площадку, на которой можно разместиться вчетвером. Туркевич закрепляет верхний конец верёвки — перила готовы. Наступает очередь Мысловского. А ему уже хорошо на снегу, тепло, уютно, спокойно, только бы не двигаться, ничего больше не делать.

— Эдик, давай я тебе помогу пристегнуться к верёвке, — уговаривает его Туркевич. — Становись здесь, цепляйся за этот конец.

Эдика шатает от усталости, он норовит опять сесть на снег. Туркевич сам пристегивает страховочную систему Мысловского к перильной верёвке, показывает направление спуска. Так как верхний конец верёвки закреплен, Эдик не очень заботиться о технике лазания по скалам, он просто нагружает веревку и медленно спускается по ней, отталкиваясь от скал ногами и слегка протравливая через металлический зажим перильную веревку. Затем таким же манером спускается Балыбердин, последним идет Туркевич. Ему труднее всех. От него верёвка идет вниз, и он не имеет права срываться, так как может в падении сдернуть со скал всю группу. Миша это понимает и спускается очень осторожно.

И вдруг стало темно. Скрылась за горизонтом луна. Двигаться можно только на ощупь. Но так далеко не уйдешь.

— Не унывайте, ребята, — говорит Туркевич. — Сейчас будет свет, — и достает из рюкзака фонарь.

— А у тебя там нет еще случайно четырех спальных мешков? — спрашивает Мысловский. — Они бы нам тоже не помешали.

— Еще немного и все будет, — отвечает Миша. Он забивает крюк в трещину, прикрепляет к нему веревку и, просвечивая себе фонариком, начинает спуск в темноту. Бершов выдает веревку, он весь собрался в ожидании рывка. Веревка почти без остановок уходит вниз. Наконец остановилась. Ослабла. Слышны удары молотком по крюку. Короткий рывок верёвки снизу — значит, можно идти следующему. Последним теперь спускается Бершов. Наверное, больше ему никогда не придется повторить ночную акробатику на скалах, лишь исключительная обстановка на Эвересте потребовала такого сложного опасного лазания. При любом другом восхождении можно было остановиться, дождаться рассвета, не рисковать. При любом другом, но не на Эвересте, не на такой высоте. Обессиленные, измученные альпинисты могут больше не подняться, если остановятся отдыхать, они просто уснут. Они наверняка не смогут двигаться, если кончится в баллонах кислород, а у каждого за плечами последний баллон. Они могут замерзнуть, если поднимется ветер. Балыбердин оставил на спуске даже свою ветрозащитную куртку. И если при лунном свете трудно был правильно ориентироваться в рельефе скал, помогали только белые пятна снега на скальных полках, то после захода луны пришлось лезть по скалам буквально с завязанными глазами. Спуск в такой обстановке гораздо труднее подъема. Надо найти захваты для рук, затем медленно сползти по скалам, нащупывая опору для ног. Став прочно на ноги, где-то ниже опять найти захваты для рук и постараться спуститься еще на полметра-метр. Нога вниз, другая, руки напряжены — остановка. Руки ощупывают скалы, ищут зацепки. Можно делать еще один шаг вниз. Мысловский и Балыбердин в такой обстановке действовали как автоматы и мало что сохранилось в их памяти от тех долгих ужасных часов.

На очередной «пересадке» Мысловский вообще не отозвался на оклик. Его потормошили за рукав пуховой куртки, голова мотнулась от толчка, но Мысловский не пришел в себя, он не реагировал на окружающих, спал. Глянули на манометр кислородного баллона — да у него кончился кислород! Бершов снимает с лица маску, прячет её в рюкзак, она ему больше не нужна. Свой кислородный баллон он отдает Эдику, кислорода должно хватить еще на час, они с Мишей на час позже включили свои баллоны. И сразу наваливается усталость, затрудняется дыхание, появляется тяжесть в голове, но идти можно. Можно и нужно, палатки уже где-то близко.

Рассвет наступает внезапно. Они не сбились с маршрута. Еще три верёвки по гребню. Еще одна, последняя верёвка, её закрепили на скалах Мысловский и Балыбердин, когда пошли на вершину. Вот и палатка! Все. Нет, надо еще заползти в палатку, отодрать от ботинок примерзшие кошки, снять ботинки, засунуть их в спальный мешок поглубже и, наконец, самому залезть в просторный спальный мешок. Страшно хочется спать. Какая благодать горячий чай, который вскипятили Иванов и Ефимов. Тепло расходится по телу, жизнь возвращается.

Иванов и Ефимов сразу же после встречи выходят на восхождение. 6.00. В палатке становится просторнее, теперь уже можно вытянуться в спальном мешке, расслабиться и провалиться в сон.

Трудно измерить проделанную работу: Мысловский и Балыбердин затратили 23 часа на подъем на вершину и спуск в лагерь 5, а Бершов и Туркевич за эти сутки поднялись из лагеря 4 в лагерь 5 и повторили путь первой двойки. Теперь — отдыхать и только отдыхать.

Но что это? Мысловский стаскивает с рук рукавицы, те во многих местах порваны, и показывает ребятам свои руки: пальцы не гнутся, некоторые почернели.

— Чувствуешь руки?

— Нет, — отвечает Мысловский.

Бершов и Туркевич начинают энергично растирать кисти Мысловского. Тот морщится от боли. Боль спасительна, но ведь черные пальцы растиранием не спасешь. Рация базового лагеря находится на постоянном приёме, и Серёжа Бершов просит доктора экспедиции Орловского дать консультацию. Предусмотрительный доктор проследил, чтобы в каждом лагере была аптечка с лекарствами от обморожения, и Туркевич превращается в медбрата: по указанию доктора он делает Мысловскому уколы, вводит тонизирующие и сосудорасширяющие препараты.

Ни о каком отдыхе на высоте 8500 метров не может быть и речи. Лечение — в скорейшем спуске вниз, в лагере 5 уже нет ни одного запасного баллона с кислородом. Казалось, все силы остались там, под вершиной, казалось, что достаточно одних суток непрерывной работы на огромной высоте на пределе физических и моральных сил, чтобы убедиться в силе и выносливости альпинистов и определить предел человеческих возможностей, но никто не мог предсказать и прежде всего сами восходители, что смогут работать еще 12 часов и в тот же день спуститься в лагерь 3. А через день их будут встречать в базовом лагере.

Если бы горы могли говорить, то Эверест 4 мая за один день выучил бы русский язык, который звучал от его подножья до вершины:

лагерь 5 — Мысловский и Балыбердин;

лагерь 4 — группа Иванова;

лагерь 2 — Валиев и Хрищатый;

лагерь 1 — Ильинский и Чепчев;

базовый лагерь — группа Хомутова и другие участники экспедиции.

Идут деловые переговоры между группами по всему огромному склону Эвереста.