Время и люди

Время и люди

Нас утро встречает прохладой,

Нас ветром встречает река,

Кудрявая, что ж ты не рада

Веселому пенью гудка?

Не спи, вставай, кудрявая!

В цехах звеня,

Страна встает со славою

На встречу дня!

Имя массовому патриотическому движению дал забойщик донбасской шахты «Центральная — Ирмино» Алексей Стаханов. Он выдал на-гора 102 тонны каменного угля за смену. 12 норм! Стахановцам покорялась ранее неведомая производительность труда. Они вводили рекордные нормы обслуживания станков, добивались не виданных прежде скоростей движения поездов, богатых урожаев, варили сталь, собирали отечественные станки на уровне мировых стандартов. Шахтеров Алексея Стаханова и Никиту Изотова, железнодорожника Петра Кривоноса, станкостроителя Ивана Гудова, текстильщиц Марию и Евдокию Виноградовых, трактористку Пашу Ангелину, свекловода Марию Демченко, других новаторов знала вся страна. На них равнялись «его величество» рабочий класс, колхозное крестьянство, трудовая интеллигенция. От этого креп союз серпа и молота, союз труда и культуры, убыстрялись темпы нашего технического и социального прогресса. Строители Турксиба, Магнитки, Днепростроя, Ростсельмаша, Челябинского тракторного и других предприятий задавали рабочий темп миллионам трудовых людей.

Наша Родина в тридцатые годы расправляла свои могучие плечи, изумляя мир революционной силой, динамизмом социалистического преобразования. Повсюду ударный труд советского народа превращал страну из отсталой, аграрной в мощную индустриальную державу. Известный французский писатель Ромен Роллан, посетивший Советский Союз, писал в те годы: «...В этой стране идет колоссальное пробуждение человеческого сознания в области труда». И это соответствовало действительности, подтверждалось убедительными примерами, неотразимыми фактами.

Первая пятилетка была досрочно выполнена машиностроителями, электротехниками, нефтяниками. Раньше срока вступил в действие тракторный гигант на Волге.

Почти на полтора года раньше завершилась стройка Турксиба — железнодорожной магистрали, соединившей Сибирь и Среднюю Азию. С опережением на семь месяцев закончилось сооружение гигантской плотины Днепрогэса. На рубеже двух пятилеток начали давать чугун и сталь Магнитка и Кузбасс. В деревне завершилась коллективизация, в стране шла к концу ликвидация сплошной неграмотности.

И мы, ровесники Страны Советов, конечно же, радовались твердой поступи Родины Октября, потому что были не только свидетелями, но и энтузиастами новой жизнеутверждающей эпохи. Мы — это недавние рабочие и колхозники, успевшие узнать дорогую цену хлеба, только что ставшие командирами Красной Армии, выпускниками Объединенной военной школы имени ВЦИК (ныне — Московское высшее общевойсковое командное орденов Ленина и Октябрьской Революции Краснознаменное училище имени Верховного Совета РСФСР). Нашему армейскому поколению в числе первых предстояло тогда осваивать новые танки, самолеты, пушки, обживать новые корабли. Каждый из нас видел, какими поистине семимильными шагами шло вперед наше молодое социалистическое государство. Мы смело смотрели вперед и уже зримо представляли завтрашний день своей великой Родины.

Наше командирское становление проходило в период, когда повсеместно, во всех трудовых коллективах, шел пересмотр старых представлений о производственных достижениях.

Люди моего поколения были не только свидетелями, но и активными участниками подлинной культурной революции. В стране, одетой в леса новостроек, все население взялось за книги, люди становились учащимися и студентами. Свободный труд и учеба были неразлучными спутниками. Порыв трудового энтузиазма захватил и армию. В каждом полку нашей 1-й Московской дивизии противовоздушной обороны работали десятки военно-технических кружков, курсы повышения общего и политического образования. Бойцы и командиры со страстью стремились к новым знаниям, старались в совершенстве овладеть новой военной техникой, выжать из нее все возможное, перекрыть нормативы боевой работы.

Революционные перемены во всех областях жизни наглядно отражались на растущей мощи Красной Армии, которая, по меткому определению М. В. Фрунзе, «представляет собой сколок с Советского государства». В тридцать шестом году мы видели хроникально-документальный фильм «Битва за Киев». В нем рассказывалось о военных маневрах наших войск на Украине и в Белоруссии. В фильме показывались действия парашютных десантов, стремительные марши и мощные таранные удары по «противнику» бронетанковых частей и соединений. Присутствовавшие на маневрах иностранные военные атташе вынуждены были признать, что Красная Армия становится лучшей в мире.

Позже мы будем восхищаться мужеством и мастерством наших славных летчиков В. Чкалова, Г. Байдукова, А. Белякова, перекинувших воздушный мост через Северный полюс из Москвы в Америку, узнаем о легендарной четверке папанинцев, освоившей станцию «Северный полюс-1», и обо многих других героях.

Уже по этим фактам и событиям можно было судить, что успехи нашей экономики позволили Коммунистической партии и Советскому правительству значительно укрепить Красную Армию и Военно-Морской Флот. Необходимые меры принимались и по усилению противовоздушной обороны. Были созданы зенитные артиллерийские формирования, предназначенные для защиты Москвы, Ленинграда, Баку и других крупных центров страны. Успешно развивалась войсковая зенитная артиллерия. Возрос потолок огня наших орудий. Мы имели на вооружении лучшую по тем временам зенитную технику.

Наша страна, находившаяся в те годы в капиталистическом окружении, была вынуждена постоянно заботиться о надежной обороне: над миром нависла угроза нового военного пожара. Он мог вспыхнуть в условиях все возрастающей агрессивности стран империализма. В октябре 1935 года фашистская Италия напала на слабую в военном отношении Абиссинию, оказавшую героическое сопротивление, но бессильную отразить удар хищника. Лихорадочно готовилась к войне фашистская Германия, стремительно наращивая свой военный потенциал, бурными темпами усиливая сухопутные и военно-воздушные силы. Курс развития ВВС этой страны отражал фашистскую теорию «молниеносной» захватнической войны, в которой авиации отводилась решающая роль в разрушении объектов глубокого тыла, истреблении войск и мирного населения своих потенциальных противников.

В такой обстановке проходила тогда служба молодых командиров Красной Армии. Она держала нас, как говорится, на боевом взводе. Вспоминались слова Владимира Маяковского:

Раскрыл я

С тихим шорохом

глаза страниц...

И потянуло

порохом

от всех границ.

То, о чем писал в газете «Комсомольская правда» талантливый советский поэт еще в 1927 году, сохранило свое значение и в годы, предшествовавшие Великой Отечественной войне.

Коммунистическая партия и Советское правительство реально учитывали растущую военную опасность и принимали решительные меры по укреплению обороноспособности страны, в том числе и ее противовоздушной обороны. Бойцы и командиры Красной Армии, помня завет Владимира Ильича учиться военному делу настоящим образом, с большой энергией и страстью стремились к мастерскому овладению боевой техникой, которая начала поступать в войска.

Летом 1936 года завершалось освоение новой боевой техники, поступившей на вооружение частей противовоздушной обороны Москвы. Бойцы и командиры нашего зенитного артиллерийского полка не жалели сил, времени и труда для овладения ею.

Дивизион, в котором я проходил службу в должности командира 12-й батареи, принял тогда капитан Юрий Гаврилович Богдашевский, заменивший ушедшего по болезни в запас майора Михаила Васильевича Галкина. Капитан Богдашевский — высокий стройный блондин с четким профилем красивого энергичного лица не угодничал перед начальством и держался с достоинством, что давало некоторым его коллегам повод заочно назвать Богдашевского «барином». При этом любители посудачить не забывали напоминать о его социальном происхождении, которое он не скрывал, вступая в комсомол и в партию.

Уместно пояснить, что до революции родители Юрия Гавриловича Богдашевского были потомственными дворянами. Его отец — ротмистр царской армии в самом начале революции эмигрировал во Францию, где устроился работать шофером, а затем стал безработным, долгое время болел и скончался, не имея ни семьи, ни Родины. Мать Юрия Гавриловича, получившая воспитание в Смольном институте благородных девиц, в начале революции умерла от сыпного тифа. Оставшись без родителей и близких родственников, малолетний Юра стал беспризорником, был выловлен из асфальтового котла и помещен в детский дом. Там воспитывался, рос, стал пионером, комсомольцем и по окончании школы второй ступени поступил в Севастопольское зенитное училище, которое закончил с отличием в 1929 году.

В нашем полку и во всей 1-й Московской дивизии ПВО капитан Богдашевский пользовался репутацией отличного знатока теории стрельбы и методики боевой подготовки зенитной артиллерии. При первом знакомстве с новым командиром дивизиона у командиров батарей вначале сложилось о нем впечатление как о человеке, излишне придирчивом в службе. То ли дело, вспоминали они, было при его предшественнике. Покладистый во всех отношениях человек. При нем жилось и служилось спокойно, лишь изредка кому-нибудь слегка попадало за какие-либо недостатки во внутреннем порядке или за плохое поведение подчиненных. Теперь, дескать, по всем признакам все будет по-иному, кончится «безмятежная» жизнь...

Послужив, однако, некоторое время под командованием капитана Богдашевского, почувствовав его сильную командирскую волю, заметив новый стиль руководства, мы были вынуждены резко изменить первоначальное мнение. Почувствовали, что растем в теории и на практике, Капитан Богдашевский настойчиво добивался от командного состава глубоких знаний в устройстве и эксплуатации боевой техники, правил стрельбы, наставлений и уставов зенитной артиллерии по ее боевому применению. Он во главу угла ставил методику обучения.

— Товарищи командиры батарей,— обращался обычно капитан Богдашевский, — требую от вас учить людей личным показом, личным примером, Запомните, что даже самый лучший рассказ это только полдела, а показ того, как надо делать, — вот в чем главное. Не успокаивайтесь на достигнутых нормативах в выполнении тех или иных действий у орудий и приборов, потрудитесь достигнуть перекрытия их, автоматизма и высокой точности в работе каждого номера боевого расчета и слаженности в боевой работе всех звеньев ваших батарей. Никакого упрощенчества. Буду строго проверять выполнение моих требований.

Вечером, после напряженного трудового дня, собравшись в курилке, командиры батарей обмениваются мнениями по поводу полученных от командира дивизионных «вводных».

— Ну и дает наш Юрочка! Попробуй с ним потягаться в личном показе, личном примере...

— Да, методика Богдашевского железная, ничего не скажешь, — миролюбиво, с оттенком уважения слышится ответ на реплику.

Большой труд целого коллектива людей вкладывался в боевую, политическую и культурную подготовку бойцов-зенитчиков. Новейшей по тем временам сложной боевой техникой должны управлять образованные люди.

Личный же состав нашего полка, дивизиона и батарей был укомплектован людьми различной национальности и разной степени грамотности. Некоторые бойцы, особенно татары, слабо знали русский язык, а среди русских и украинцев были еще неграмотные. Кто будет учить их русскому языку?

На помощь приходят жены командиров. В летних лагерях они выступают в роли учителей, проводят занятия с бойцами в специально запланированные часы учебного времени, а по вечерам дополнительно занимаются с отстающими. Активно включается в это дело и моя жена Елена, окончившая педагогический техникум. В батарее моим деятельным помощником по работе с бойцами-татарами становится авторитетный среди них помощник командира огневого взвода Шарип Гиззатулин, коренной житель Москвы, окончивший десятилетку и в совершенстве владевший русским языком. Шарип инициативен, трудолюбив, добросовестен. По его предложению орудийные расчеты были укомплектованы в основном бойцами-татарами, обучению которых он уделял много сил и молодой энергии. Вскоре бойцы орудийных расчетов стали мастерами «огня и дыма», как шутливо именовали батарейцы своих огневиков.

Летом 1936 года в подмосковном лагере зенитчиков шла напряженная подготовка к зачетным стрельбам. Предстоял ответственный экзамен на боевую зрелость. Стрельбы определяли степень овладения новой боевой техникой. Большой и упорный труд командиров, политработников, партийных и комсомольских организаций, всего личного состава полка не пропал даром. В течение летнего периода самые высокие результаты в боевой и политической подготовке оказались в дивизионе капитана Богдашевского, что было отмечено командиром полка полковником Иваном Алексеевичем Олениным — человеком весьма строгим в оценках.

Здесь мне хочется сказать добрые слова о личности Ивана Алексеевича Оленина. Как и большинство командиров-зенитчиков, он выходец из среды комсостава полевой артиллерии. Старый большевик, участник гражданской войны, по внешнему виду он был суров и неприступен. На его скуластом лице, под насупленными густыми бровями поблескивали вороненой сталью глаза. Голос глуховатый, говорил мало, но каждое слово несло глубокий смысл.

Внешняя суровость Ивана Алексеевича оказалась обманчивой: в повседневной жизни это был удивительно чуткий и отзывчивый человек. Совсем не мягкотелый, дисциплину и порядок в полку насаждал твердой рукой. Эта же рука умело направляла в нужное русло всю сложную и многогранную жизнь войсковой части. Никогда не повышал голоса при разговоре с подчиненными, не оскорблял их личного достоинства и не позволял этого делать командирам дивизионов. Слыл противником длинных и нудных совещаний, ценил рабочее время командного состава, не дергал людей по мелочам, всячески поддерживал творческую инициативу командиров подразделений, прекрасно знал их сильные и слабые стороны. За все эти качества бойцы и командиры звали его «батей».

Нас поражало упорство командира полка в изучении всего нового в военной теории и боевой практике, его изумительная работоспособность. Занятому днем повседневными заботами по административным и хозяйственным вопросам, ему приходилось работать над личной подготовкой по ночам. Дежуря по полку, я часто видел свет в окне служебного кабинета полковника Оленина: значит, готовится к занятиям по плану командирской учебы.

Чернобровый, черноусый сорокалетний комиссар полка Георгий Степанович Власенко заботой о людях, внимательным подходом и уважительностью к ним завоевал в полку прочный авторитет подлинного партийного руководителя. С комиссаром можно было по душам поговорить, посоветоваться, не боясь начальственного окрика. В молодые годы Власенко работал горновым на металлургическом заводе в Кадиевке на Донбассе. Участвовал в гражданской войне, учился в совпартшколе, а позже — на филологическом факультете Московского госуниверситета. В 1929 году по партийной мобилизации Георгий Степанович был направлен на политработу в Красную Армию.

Комиссар полка тщательно изучал деловые и моральные качества молодых командиров, вникал не только в их служебную деятельность, но и в личную жизнь. В беседах со мной он интересовался обстановкой, в которой я жил и воспитывался до службы в армии, расспрашивал, как я вступил в партию, что чувствовал при этом, доволен ли выбором военной профессии, служебной и личной жизнью.

В рассказе о юношеских годах до поступления в ряды Красной Армии я делился с комиссаром многим сокровенным, что оставило во мне наиболее глубокий след: о дружбе со сверстниками — украинскими, русскими, еврейскими и польскими ребятами, о взаимной выручке друг друга в трудные времена жизни в нашем провинциальном городе Староконстантинове на Украине. Без этой дружбы, говорил я комиссару, было бы трудно мне, сыну бедных крестьян, идти по ухабистой дороге жизни, вряд ли я смог бы получить среднее образование до призыва в армию и найти свое призвание — стать кадровым командиром.

Готовиться к вступлению в партию я начал в учебном дивизионе артиллерийского полка в Закавказье, где началась моя военная служба. Здесь, в здоровом армейском коллективе, росла моя политическая убежденность, воспитывалось чувство советского патриотизма и пролетарского интернационализма. Стал кандидатом в члены партии. А членом партии — уже в Объединенной военной школе имени ВЦИК. Рассказал комиссару полка, с каким волнением получил партийный билет, с каким трепетным чувством заступал в караул и стоял на посту номер один у Мавзолея великого Ленина.

Что касается выбора военной профессии, то о ней мечтал и к ней стремился еще в школьном возрасте. Меня увлекала романтика военной службы, страстное желание стать кадровым командиром Красной Армии. Но на пути к осуществлению мечты пришлось встретить большие трудности. В военкомате города Староконстантинова, куда я обратился, чтобы узнать о возможности поступить в военное училище, старшина, сидевший за столом, не глядя на посетителя, процедил:

— Нет и не будет в этом году разнарядки. Так что, милок, шагай отседова, не задерживайся, понял?

— Товарищ начальник, — умоляюще вновь обратился я,— как же мне быть? Очень хочу учиться на красного командира.

Услышав сладкозвучное слово «начальник», старшина подобрел. Внимательно взглянул на меня, вынул носовой платок и, приняв важный вид, произнес:

— Поезжай, браток, в Шепетовку, в областной военкомат, там, возможно, тебе помогут, понял?

Город Шепетовка — родина Николая Островского, автора книги «Как закалялась сталь». Павел Корчагин станет впоследствии моим любимым героем. Шепетовка не так далека от Староконстантинова, всего пути не более 60 километров, ходили туда поезда малой скорости. Денег на покупку билета у меня не было, пришлось устраиваться «зайцем», запираясь в туалете при появлении поездных контролеров. Ехал я не один, а вместе со своим закадычным школьным другом Жоржем Юрчуком. В Староконстантинов же возвратился один, в большом огорчении. Мой друг выдержал конкурсный экзамен в автодорожный техникум, а я не добился ничего в областном военкомате.

Правда, прием в этом высоком учреждении был оказан мне на должном уровне.

— Войдите, молодой человек, — пригласил облвоенком, — садитесь и расскажите, в чем у вас нужда?

— Учиться хочу на командира Красной Армии,— взволнованно, с надеждой глядя на большого начальника, произнес я...

— Дорогой юноша, к большому сожалению, опоздали вы на несколько дней: было у нас два места для посылки на учебу, но и они уже распределены. Больше разнарядки в этом году в военные школы не будет.

Увидя мое расстроенное лицо, облвоенком попытался успокоить:

— Не огорчайтесь, юноша, у вас еще все впереди!

Что же делать, не ждать же у моря погоды? Кто его знает — будет разнарядка в военное училище и смогу ли я ее получить в будущем году? Остается единственный путь: прибавив себе три лишних года (паспортов тогда не было), подать заявление в райвоенкомат с просьбой зачислить добровольцем в Красную Армию (в ту пору призывной возраст был 22 года, а мне едва исполнилось 18 лет). И вот я на приемной комиссии. Председатель интересуется, почему хочу идти в армию раньше установленного срока?

— Люблю военное дело и мечтаю стать красным командиром, чтобы научиться защищать Родину, — ответил с юношеским пылом...

Члены приемной комиссии пошептались между собой и, к счастью, удовлетворили просьбу.

— Хорошо,— сказал председатель, — пошлем вас в артиллерию, там очень нужны грамотные люди. Будете исправно служить, на следующий год можете быть посланы в военное училище. Идите на медкомиссию.

Медицинская комиссия определила: здоров, физически развит, к службе в Красной Армии годен. Так я стал красноармейцем артиллерийского полка, стоявшего на берегу Каспия. В многонациональном пролетарском городе передо мной открылись новые горизонты. Город поразил напряженным трудовым ритмом, теплотой и сердечностью местного населения в отношении к красноармейцам.

— Расскажи-ка мне, дружок, о своей альмаматер. Какие там были порядки? — попросил однажды комиссар. Дело было в выходной день, мы сидели под сенью берез, одетые по-спортивному. Времени оказалось предостаточно, никто не мешал, и вся обстановка располагала к задушевной беседе. Мой рассказ выглядел примерно так.

Во второй половине августа 1931 года я прибыл в столицу скорым поездом и после веселых дорожных приключений с трудом разыскал летний лагерь военной школы. До революции там размещался лагерь московского юнкерского училища, питомцы которого жили в длинных приземистых деревянных бараках. На стенах помещений сохранились выцарапанные перочинными ножами надписи, имевшие целью увековечить их авторов и оставить для грядущих поколений юнкеров следы «изящного» остроумия. Наряду с надписями, не подлежащими воспроизведению, были доступные: «Его благородие, господин поручик (фамилия стерта) — круглый дурак и остолоп, что может клятвенно подтвердить юнкер выпускного класса Завалуев». А ниже реплика: «Ты, Завалуев, сам выдающийся дурак, что может под присягой засвидетельствовать портупей-юнкер князь Гоберидзе».

К слову сказать, все попытки замалевать белилами эти юнкерские упражнения, не привели к ожидаемым результатам. «Умствования» упорно выпирали из-под облезшей со временем краски и неумолимо напоминали о царских остолопах, канувших в Лету.

Объединенная военная школа имени ВЦИК размещалась в Кремле и готовила кадровых командиров среднего звена по трем военным специальностям — общевойсковиков, артиллеристов и кавалеристов. Успешно сдав вступительный экзамен, я был зачислен сразу на второй курс артиллерийского отделения. Для жизни и учебы курсантов были созданы прекрасные по тому времени условия. В определенные дни, главным образом в воскресенья и большие праздники, мы несли караульную службу по охране Кремля и входа в Мавзолей В. И. Ленина.

Курсантам активно прививали вкус к спорту. Это и упражнения на гимнастических снарядах, и кроссы на 5-10 километров, а зимой — лыжи.

Строевая подготовка находилась также в центре внимания командиров. Они заботились о нашей выправке, подтянутости и образцовом внешнем виде. На военных парадах, проводившихся на Красной площади, кремлевские курсанты восхищали трудящихся столицы монолитным строем, безукоризненным равнением, чеканным шагом.

Конное дело на кавалерийском и артиллерийском отделениях ставилось на высокий уровень. Им занимались по усложненной программе, разработанной инструктором высшего класса верховой езды итальянцем Лирой, в былые годы готовившим по этому виду спорта молодого испанского короля Альфонса. Методика обучения курсантов верховой езде, применявшаяся Лирой, отличалась своеобразием. Заметив ошибку в посадке или в другом упражнении, он из центра манежа безошибочно наносил хлесткий удар концом длинного бича по руке или ноге курсанта, при этом картинно улыбался и произносил «пардон-извиняюсь». По сложившейся традиции жаловаться на Лиру за его приемы обучения никто не рисковал. Разве только кто-нибудь из потерпевших, смахнув предательскую слезу, замечал: «Небось испанского короля Альфонса не ласкал своим бичом»...

Занятия по общеобразовательным предметам, артиллерии и общественной подготовке, тактике и другим предметам проводили высококвалифицированные преподаватели. Образцом для курсантов были курсовые командиры Реаль, Недоговоров и Лосихин. Прекрасные спортсмены, лихие конники, отличные строевики, отменно владевшие личным оружием, они, несмотря на строгость и высокую требовательность, пользовались среди курсантов непререкаемым авторитетом. Мы всячески старались быть похожими на них.

Хорошо в школе была поставлена партийно-политическая работа. Здесь учились представители многих национальностей. Все они сплачивались в единую дружную семью и воспитывались горячими патриотами Страны Советов. Этой цели безраздельно служили и все культурно-массовые мероприятия, которыми обычно руководил инструктор политотдела молодой в ту пору Исаак Дунаевский, впоследствии широко известный, талантливый композитор.

— Спасибо, спасибо, Михаил. Но хотел бы представить, как ты учился, как обстояли дела с дисциплиной,— перебил меня Власенко.

Продолжение беседы не казалось трудным, тем более что с учебой был в ладах, зачеты и экзамены сдавал вполне успешно, увлекался конным спортом, пользовался доверием у товарищей и курсового командира Реаля.

А вот с дисциплиной за два года учебы в школе один раз здорово проштрафился и понес строгое взыскание.

Случилось это уже на выпускном курсе. Назначив свидание со знакомой девушкой Наташей, работницей «Трехгорки», отправился в Нескучный сад на Воробьевых горах. В разгар мая, когда зацвела сирень и заливчато пели соловьи, не заметил, как пробежало время, и опоздал с возвращением на пять минут. Это считалось грубым нарушением порядка. В контрольно-пропускном пункте у меня отобрали удостоверение личности. Кое-как про-вел ночь на Киевском вокзале. Ранним утром предстал перед курсовым командиром, который наказал меня месяцем неувольнения в городской отпуск. Наши встречи с Наташей на длительный срок прекратились, так как в июне выпускной курс выехал на все лето в лагеря, где предстояло провести зачетные учебно-боевые стрельбы. Наташа не могла простить мне нарушившихся встреч, а мне было просто не до того. Не успев расцвести, наши взаимные чувства увяли.

Трудные зачетные стрельбы на артиллерийском полигоне, как и другие курсанты, провел с оценкой «отлично» и имел основание считать себя артиллеристом-полевиком. Но служба пошла по другому руслу. После выпуска вместе с коллегами по курсу прошел шестимесячную программу переподготовки на артиллериста-зенитчика.

Комиссар Власенко был наделен прекрасным даром воспитателя, умением выслушать собеседника, вникнуть в его сокровенное. Невольно подумалось, что у него это от ленинского убеждения: «Жить в гуще. Знать настроения. Знать все. Поднимать массу. Уметь подойти. Завоевать ее абсолютное доверие». Вот и на этот раз чуткое сердце комиссара, несмотря на мой, порой сбивчивый монолог о пути молодого командира, позволило ненавязчиво, мягко высказать обоснованные советы на будущее.

К этому времени я уже был женат, и комиссар откровенно сказал о необходимости уделять побольше внимания молодой семье, так как львиную долю времени я отдавал службе и для личной жизни оставалось его не ахти уж как много. В душе я искренне признателен Георгию Степановичу и за его другие советы и наставления. Он был одним из тех воспитателей, которые закладывали определяющие грани будущего характера.

...В последнее время на нашу 12-ю батарею зачастил секретарь партийного бюро полка старший политрук Василий Иванович Дубинин.

— Так ты, товарищ Ботин, не подкачай, — упирая на букву «о», напутствовал он меня. — Твоя батарея выделена для проведения состязательных стрельб на первенство дивизии, так что придется тебе держать экзамен за весь наш полк.

— Работаем, Василий Иванович, не ленимся...

— Вижу, вижу, желаю тебе успеха, Михаил Поликарпович. Пойду с твоим народом побеседую, а ты не забудь, что сегодня в двенадцать часов личный состав полка будет слушать по радио в клубе репортаж о митинге на Красной площади.

— По какому поводу митинг, Василий Иванович?— спросил я у Дубинина.

— В связи с событиями в Испании, ты читаешь газеты? Дело там принимает худой оборот. Фашисты поднимают голову. Об этом будет речь.

К двенадцати часам весь личный состав полка был собран на площади у летнего клуба. По радио доносились взволнованные слова диктора о ходе митинга, слышались выступления его участников. Москвичи были вместе со всем советским народом обеспокоены событиями в Испании. Уже более полумесяца народ этой страны вел борьбу против фашистских мятежников, выступивших против законного правительства республики.

С первых шагов рабочего Мадрида, с выступлений трудовой Гренады, Малаги, Барселоны и Сан-Себастьяна, возвестивших о героической борьбе республиканцев против фашистских мятежников, советские люди пристально, с волнением следили за каждым боем рабочей милиции, за каждым успехом отрядов Народного фронта республиканской Испании. На многих географических картах в нашей стране алели флажки с обозначением положения войск фашистов и республиканцев.

Стотысячный митинг москвичей и гостей столицы, собравшихся 3 августа 1936 года у стен древнего Кремля, проходил под лозунгом «Прочь руки фашистов от республиканской Испании!». С пламенной речью обратился к труженикам первый секретарь Всесоюзного Центрального Совета Профсоюзов СССР Николай Михайлович Шверник. Он сказал, что трудящиеся всего мира с глубочайшим волнением и тревогой наблюдают за событиями в Испании. Это чувство тревоги вызывается тем, что в Испании борются два непримиримых лагеря, С одной стороны — лагерь фашизма, ничем не прикрытой зверской реакции, мракобесия и форсированной,под-готовки новой братоубийственной мировой бойни. С другой стороны — лагерь демократии, свободы, сторонников мира, отстаивающий жизненные интересы всего человечества, объединяющий под знаменами единого фронта всех, кому дороги завоевания человеческой культуры.

События в Испании еще раз подтверждают, что фашизм — злейший враг народа, главный зачинщик войны, враг цивилизации и прогресса. Вот уже пять лет, с 1931 года, как в Испании идет борьба революции и контрреволюции. Народы Советского Союза хорошо помнят героическую борьбу астурийских горняков против военной диктатуры. Астурийские герои были разбиты, их выступление жестоко подавлено. Однако поражение астурийских горняков не было поражением испанского народа. Диктатура вызвала ненависть против себя. Главный урок — объединение всех сил народа для борьбы с наступлением реакции. В Испании был создан единый пролетарский и народный антифашистский фронт. Фашисты пытаются террором обезглавить его, запугать его участников, посеять в стране смуту и анархию, осуществить диктатуру по гитлеровскому образцу, готовы залить кровью всю страну.

Фашизм в Испании несет угрозу всему миру. Его победа означала бы увеличение сил войны, ускорила бы ее подготовку. Народы земли должны потребовать от своих правительств прекращения деятельности всех организаций и лиц, которые прямо или косвенно помогают фашистским мятежникам.

Н. М. Шверник горячо говорил, что трудящиеся Советского Союза выражают братскую солидарность с испанским народом, героически защищающим свою свободу и независимость. Призвал советских людей оказать материальную и моральную помощь трудящимся Испании, сражающимся против фашистов.

На митинге выступили рабочие московских заводов. Взволнованно и страстно прозвучал голос писателя Александра Фадеева. Он говорил, что тысячи километров отделяющие нас от Испании, не могут ослабить чувств интернационализма советских людей, что мы всем своим сердцем, своей любовью стремимся к трудовому народу Испании и что наш народ готов оказать ему всемерную поддержку и помощь.

Забегая немного вперед, скажу, что в стране бурно началось движение материальной поддержки народу республиканской Испании. Около сорока тысяч тружеников краснознаменного ленинградского завода «Красный треугольник» решили, что, поскольку герои Республики защищают в борьбе с проклятым, ненавистным фашизмом мировую демократию, советские рабочие не могут быть равнодушны. «Мы отчисляем одну четверть дневного заработка и будем отчислять его столько же ежемесячно до вашей победы над фашизмом», — говорилось в резолюции ленинградцев. Колхозники Арзамасско го района Горьковской области отчислили только за один день в фонд помощи семьям испанских рабочих три тысячи рублей. Зимовщики далекой советской Амдермы собрали в фонд помощи испанскому народу 9340 рублей. Коллектив Каунчинского садхоза Туркмении послал 1506 рублей, рабочие прядильной фабрики «Красная поляна» Московской области собрали 9296 рублей. Писатель М. Шолохов внес в фонд помощи женщинам и детям трудящихся Испании одну тысячу рублей. Это только малая толика того, что безвозмездно отдавали наши люди героическому испанскому народу.

Выступления на митинге в Москве горячо отозвались в сердцах патриотов. Многие воины армии и флота стали подавать рапорты о желании поехать добровольцами в республиканскую Испанию. Подал рапорт и я. Среди командиров батарей, взводов, младших командиров и рядовых красноармейцев нашего полка это была самая волнующая тема разговора. Ко мне обратились младшие командиры Василий Голышев и Николай Клименко.

— Товарищ лейтенант, хочу подать рапорт о поездке добровольцем в Испанию, как вы на это смотрите?

— Товарищ командир, — поддержал Голышева Николай Клименко,— очень хочу участвовать в войне с фашистами в Испании. Готов поехать добровольцем.

— Все в свое время, друзья мои. Давайте посильнее нажмем на подготовку батареи к состязательным стрельбам, покажем, на что способны, готовы ли поражать самолеты фашистов первыми залпами новой техники. Ну, а там будет видно. А вы, товарищ Голышев, побеседуйте об этом с комсомольцами, их в нашей батарее тридцать человек, это же большая сила.

Ответив довольно неопределенно своим младшим командирам на их обращение о поездке в Испанию, я еще и сам не знал, каков будет результат рапорта. Надо посоветоваться с комиссаром.

Поглаживая черные «запорожские» усы и задумчиво глядя куда-то в пространство, Георгий Степанович ответил не сразу. Помолчал, обдумывая все «за» и «против». Дело было не простое: дать положительный ответ лейтенанту и немедленно двинуть его рапорт по команде означало потерять накануне инспекторской проверки и состязательных стрельб одного из командиров батарей, к тому же парторга дивизиона, а отрицательный ответ не соответствовал бы общему политическому настрою.

— Вот что я тебе скажу, — произнес наконец комиссар, — время твое не упущено. Подожди, мы с командиром полка решим, что тебе посоветовать, а ты ни в коем разе не «свертывай удочки» и готовься к состязательным стрельбам. На тебя у нас большая надежда.

Состязательные стрельбы зенитных батарей на первенство в дивизии стали традицией и проводились в конце летнего периода обучения. Каждый из артполков выделял для участия в них по одной из своих лучших батарей. Та, которой я командовал, была поднята по тревоге, проверяющие члены комиссии из штаба дивизии засекли время готовности к походу, осмотрели экипировку бойцов, проверили подготовку техники, вручили мне учебно-боевой приказ на решение тактической и огневой задачи. Предстояло совершить марш, в назначенном позиционном районе развернуться в боевой порядок и отразить воздушное нападение «противника».

На маршруте движения посредник дал несколько вводных (танки противника слева, химическое нападение врага, преодоление в противогазах «зараженного» участка местности). Все действия личного состава тщательно контролировались посредником. Вижу темные от пыли лица бойцов в стальных касках, за их плечами карабины, на спинах вещевые мешки, сбоку противогазы, на ремнях подсумки, через плечо скатки шинелей... Тяжело моим бойцам, но они стараются изо всех сил, действуют четко, слаженно и уверенно. Разве с такими людьми пропадешь в бою? Теплое чувство уважения и признательности к этому многонациональному боевому коллективу, к друзьям по оружию наполняет душу, вселяет уверенность в успешном выполнении трудной задачи.

Батарея прибывает в район огневой позиции, быстро развертывается в боевой порядок. Сюда с командиром нашего полка прибыл в окружении штабных работников командир соединения комдив Николай Васильевич Щеглов — высокий статный брюнет с волнистой черной бородой и орлиным взглядом. Комдив одет в кавказскую бурку и своей внешностью выделяется из окружающих.

Присутствие большого начальства на огневой позиции батареи во время учебно-боевой стрельбы — явление не столь частое и говорит о том, какое значение нынче ей придается.

Самолет «противника» в воздухе. Воздушную цель, которую надо поразить, имитирует буксируемый самолетом на километровом тросе брезентовый конус, близкий по своим размерам к корпусу реального самолета.

Для успешного выполнения огневой задачи (поражение конуса-мишени) требуется точное определение высоты и скорости воздушной цели и своевременность открытия огня.

— Батарея, к бою! — после команды подаются входные данные. — Цель на высоте более пяти тысяч метров входит в сектор стрельбы. Огонь!

Четко и сноровисто действуют боевые расчеты (сказываются упорные тренировки). Шесть дружных залпов с темпом стрельбы через пять секунд потрясают окрестности зенитного полигона. В окуляры стереотрубы в районе цели наблюдаются 24 разрыва зенитных снарядов среднего калибра. Стрельба закончена.

— За орудия и приборы! Батарее отбой!

Кажется, присутствовавшее на состязательной стрельбе руководство довольно ее результатами, но окончательную оценку сообщит полигонная команда, занятая осмотром сброшенного самолетом конуса-мишени (для отличной оценки требовалось поражение конуса тремя осколками зенитного снаряда).

Пока определяются результаты, батарея снимается с огневой позиции и возвращается в лагерь для приведения в порядок боевой техники, завтрака и краткого отдыха личного состава. Подразделение еще только заканчивало чистку орудий и приборов в артиллерийском парке, когда дежурный по полку передал через дневальных по передней линейке лагеря:

— Лейтенанта Ботина в штаб полка!

Вызывают для объявления результатов стрельбы,— с волнением подумал я. На ходу подтягивая ремень и заправляя гимнастерку, помчался на вызов.

У входа в штабное помещение стоял в ожидании начальник штаба полка пожилой майор с седеющей бородкой — Сергей Сергеевич Олихов. Казалось, он был чем-то взволнован и потому, вероятно, чаще обычного вставлял в разговор свое дежурное «так сказать».

— Поздравляю, так сказать, с отличными результатами стрельбы: с полигона сообщили, что конус-мишень поражена шестью осколками. Командир полка приказал вам срочно сдать командование батареей лейтенанту Золотухину, получить свое личное дело в штабе полка и, так сказать, сегодня же отправиться в штаб Московско-го военного округа для получения дальнейших распоряжений.

Приказание о сдаче батареи новому командиру вначале меня озадачило и огорчило. Ведь как-никак, а служба в полку шла исправно, состязательную стрельбу провел удачно, да и служебная аттестация не плохая... Так в чем же дело?

Однако мое недоумение и огорчение все же уступило чувству необходимости безоговорочного выполнения приказа. Начальству виднее, как поступить, решил я успокаиваясь. От майора Олихова забежал в лагерный фанерный домик, чтобы предупредить жену выезде.

— Собирайся, будь готова через два часа, меня срочно вызывают в Москву, и едва ли мы вернемся в лагерь, — сказал на ходу своей жене.

— Вот, всегда так у вас, военных людей: срочно, внезапно, по тревоге, как на пожар, — ответила она, удивленная сообщением.

— Надо было выходить замуж за штатского, тогда для тебя не было бы никаких внезапностей и ты жила бы спокойно, без тревог, — вспылил я и побежал на батарею.

За недолгий срок своего замужества молодая моя спутница жизни еще не привыкла к различным и тем более внезапным сменам обстановки, которыми насыщен жизнь кадрового командира. Пройдет еще несколько лет, и ей это станет не в диковину. Натренируется быстро упаковывать чемоданы и следовать за мужем туда, куда забросит его военная судьба.

Сдавая командование лейтенанту Золотухину, испытывал смешанное чувство. С одной стороны, было жаль расставаться с боевым и сколоченным коллективом, на подготовку которого затрачено так много старания, сил и энергии. Теперь наша 12-я батарея была известна как одна из лучших не только в полку, но и во всей дивизии. С другой стороны, сдаю батарею хотя еще молодому, но перспективному и старательному командиру.

Сдача командования лейтенанту Золотухину долгого времени не потребовала: батарейное хозяйство небольшое, боевая техника в полном порядке, а выстроенный личный состав для так называемого инспекторского опроса никаких претензий не заявил. Оставалось лишь проститься с моими бойцами, поблагодарить от всей души за службу и пожелать новых успехов в ратном деле и личной жизни. Говорить об этом перед строем было тяжело, непрошеные слезы чуть было заискрились в глазах, но слабости перед бойцами показать не мог. Они тесно окружили меня, расспрашивали, надолго ли их покидаю, благодарили за воспитание и заботу. С тяжелой душой оставлял я родное подразделение.

Полковник Оленин, принявший меня с докладом о сдаче батареи новому командиру, с чувством похвалил за службу в полку и сообщил, что первенство в дивизии по состязательным стрельбам заняла наша 12-я батарея, о чем готовится приказ с поощрениями отличившихся, а полку за высокие результаты по освоению новой боевой техники, как сообщил комдив Щеглов, будет присуждено переходящее Красное знамя.

— Ну, что ж, Михаил Поликарпович, отстоял ты честь и своего дивизиона и всего полка. Жаль нам с тобой расставаться, терять хорошего командира, но этого требует обстановка. Будем прощаться, надеюсь, не навсегда. Отдал распоряжение отвезти тебя с семьей на моей легковой машине в Москву.

С этими словами Иван Алексеевич обнял меня, крепко прижимая к груди. С искренней признательностью поблагодарил командира за внимание и отеческую заботу, высокую оценку службы.

Последнее представление комиссару полка Георгию Степановичу Власенко. На прощание он, как и командир, сердечно поблагодарил за добрые дела и сказал, что о семье будет проявлена должная забота во всех случаях жизни.

Кажется, теперь все сделано перед шагом в неизвестное будущее. Но есть же дорогие сослуживцы, надо бы повидаться с ними на прощание. Как на грех, даже нескольких минут на них уже не оставалось, Простите, люди. Бывает же, что человек не властен над собой. Даже хорошо зная, что одна из самых значительных ценностей — ценность человеческого общения с дорогими людьми.

В Москве отвез семью к месту расквартирования и тут же поехал в управление кадров Московского военного округа, откуда был направлен к комкору Яну Карловичу Берзину.