Опыт приходит в борьбе

Опыт приходит в борьбе

На Пиренеях разыгрались драматические события, явившиеся прелюдией ко второй мировой войне. Испания оказалась в центре этих событий. Здесь происходила первая проба сил двух лагерей, проверялись взгляды на способы ведения войны с решительными целями.

Военное руководство различных стран, использовав опыт гражданской войны в Испании, внесло соответствующие коррективы в теорию военного дела, что нашло свое отражение в новых уставах, наставлениях и руководствах по ведению боевых действий. Добытый в Испании боевой опыт приобрел большую ценность и для обучения частей и соединений Красной Армии. Он тщательно изучался и в наших высших военно-учебных заведениях.

Знакомые уже читателю бывшие советские добровольцы в Испании капитан Алексеев, майоры Гурьев, Герасимов, Извеков, Татаринов, Давыдов-Лучицкий, Цюрупа, полковники Погодин и Родимцев «грызут гранит науки» в стенах прославленной Военной академии имени М. В. Фрунзе, В военную академию мы были приняты сразу на второй курс. Было признано, что первые экзамены нами сданы на полях сражений Испании. Наша учебная группа в академии неофициально стала именоваться «испанской». Старшим группы назначили Дмитрия Александровича Цюрупу. По-прежнему он был прост и близок в общении, требователен к себе и своим друзьям по учебе и дисциплине. Мы так же, как и в Испании, любили и уважали своего старшего друга и товарища.

Учеба в академии много открыла слушателям в военных знаниях и несравнимо с прошлым повысила их общую эрудицию. На втором курсе мы уже владели «тайнами» оперативного искусства и пытались взобраться на вершину стратегического Олимпа. Занимаясь анализом крупных операций первой мировой войны и важнейших операций в Испании в период 1936-1939 годов, мы стали отчетливо и ясно понимать то, что прежде казалось нам туманным и малодоступным. Вот только трудно осваивался иностранный язык. Вместе с Николаем Гурьевым нам достался французский, с которым я был немного знаком, проводя в Испании на французской зенитной батарее изрядное время. У меня уже был накоплен довольно значительный словарный запас, но произношение!.. Как от зубной боли морщилась преподавательница от нашего «прононса». Нам с Николаем Гурьевым пришлись по душе слова испанского поэта Николаса Фердинандеса де Моратина:

Сказал нам общий друг о чуде:

«Во Франции все жители подряд

Свободно по-французски говорят,

Поистине счастливейшие люди!

А мы, мои друзья, какой пассаж, какой конфуз!

Всю жизнь зубрим слова нечеловечьи,

А там на этом чертовом наречье

Болтает бойко каждый карапуз...»

В вечерние часы, во время отлично организованной начальником курса самоподготовки слушателей к очередным занятиям по тактике и оперативному искусству нас приглашали в другие учебные группы для бесед о боевом опыте в Испании. Перед слушателями академии с докладами на эту тему выступали военачальники высокого ранга. Награжденный орденами Ленина и Красного Знамени комкор Н. Н. Воронов поделился опытом боевого применения артиллерии Испанской республики в боях на реке Хараме, под Гвадалахарой и Брунете. С интересом было воспринято выступление Героя Советского Союза комкора Д. Г. Павлова, раскрывшего особенности боевого применения республиканских танков в боях на важнейших фронтах Испании. О противовоздушной обороне в битвах с фашистами за Мадрид докладывал комдив Я. А. Тыкин.

Напряженная учеба сочеталась в нашей учебной группе с коллективным отдыхом. Летом, в выходные дни, прихватив с собой боевых подруг, ехали городским транспортом (времена были не теперешние — легковых автомашин ни у кого не было) в лес, на реку — на природу. Купались, загорали, играли в волейбол, городки. Редкие холостяки прокладывали маршруты к сердцам женской половины человечества. Возвращались по домам посвежевшими. Зимой, по предпраздничным дням, собирались мужской компанией в просторной московской квартире Дмитрия Цюрупы у Большого Каменного моста. В этой квартире всем хватало места, здесь хорошо отдыхали, пели песни, шутили, делились сокровенными мыслями, спорили по военной теории, вспоминали Испанию и делали прогнозы ее дальнейшей судьбы.

Дмитрий Александрович встречает от души:

— Ребята, располагайтесь, отдыхайте, занимайтесь, чем хотите, вы у себя дома.

— Сейчас займемся, — говорит Николай Герасимов, снимая со стены расстроенную гитару и под ее аккомпанемент, неистово дергая струны, начинает петь, подражая басу известного певца Михайлова: «Вы-доль по Пи-теры-ской, По Тверы-ской — Ямыс-кой...»

— Коля, а ты зря прозябаешь среди нас, губишь свой вокальный талант,— останавливает его Миша Алексеев. — Тебе бы в Большой театр, Коленька...

— М-да, — произносит Яков Извеков,— наш Николай человек многообещающий, что там говорить...

— Многообещающий — это одно слово или два?— уточняем мы.

— Два, конечно! (Общий смех.)

— О чем шумите вы, народные витии? — раздается голос Александра Родимцева, стремительно врывающегося в квартиру с большими гастрономическими свертками. — Братцы-кролики, примите меня в свою компанию, не мог без вас, черт вас разбери, жить,— произносит досрочно переведенный на третий курс Герой Советского Союза полковник Александр Ильич Родимцев. Несмотря на свое высокое звание, он по-прежнему остается нашим близким другом и товарищем.

— Омбре, ке ай! — гудим мы хором, встречая Сашу Родимцева.— Камарада Павлито, что там у тебя в руках?

— Кванто кахас эсполетас? (сколько там ящиков боеприпасов?) — гремит голос Николая Герасимова, и мы хохочем, зная, что за год пребывания в Испании он лучше всего выучил эту незаменимую в бою фразу, а кроме этого, еще хорошо усвоил слова: «аделянте» (вперед), «фуэго» (огонь), «карамба» (черт возьми). Вот, пожалуй, весь запас усвоенных им испанских слов. Все остальное, о чем надо было договориться с испанцами, Николай относил к компетенции своей переводчицы.

В соседней комнате у рояля Дмитрий Александрович аккомпанирует Ивану Татаринову, исполняющему приятным тенором романс на слова Ф. Тютчева:

Я встретил вас, и все былое

В отжившем сердце ожило...

Я вспомнил время золотое,

И сердцу стало так тепло! 

Услышав замечательное исполнение музыканта и певца, мы шарахаемся в гостиную, Николай Герасимов шумно кричит:

— Кенарем, черт их дери, кенарем поют Ваня и Митя, женить их, разбойников, женить! Чего там тянуть волынку?

Мы слушаем игру на рояле Дмитрия Александровича Цюрупы. Он виртуозно владеет техникой. В его репертуаре Чайковский, Брамс, Григ. Просим его сыграть полонез Огинского, и рояль звучит... Лишний раз мы убеждаемся, какой разносторонний и талантливый человек наш Дмитрий Цюрупа. Когда только он успевает, где находит время для занятий музыкой при его учебной нагрузке?

Владимир Давыдов-Лучицкий удивляет нас поэтическими способностям.. Он читает стихотворение собственного сочинения, посвященное трагическим событиям в Испании. Нас волнуют слова о последних днях Северного фронта, о мужестве и героизме сражавшегося народа Испании, к которому у нас на долгие годы сохранятся самые теплые и светлые чувства. Начало воспоминаниям положено. Незабываемы дни нашего возвращения на Родину, прием в Кремле у Михаила Ивановича Калинина.

Наше возвращение на Родину после года пребывания в Испании не прошло незамеченным для трудящихся города Севастополя. Дотошные севастопольцы, много повидавшие за этот год, узнали нас, советских добровольцев. Мы были одеты по западноевропейской моде, в хорошо сшитые костюмы и пальто из добротной ткани. В Валенсии для экипировки отъезжающих на Родину советское посольство выделило необходимые финансовые средства.

Собравшаяся у причала толпа людей, увидя нас, спускавшихся с борта корабля, приветствовала возгласами:

— Привет героям Испании! Молодцы, ребята! Были даже попытки качать на руках. Первым, кто испытал это удовольствие, оказался самый рослый и заметный среди нас Николай Герасимов.

Толпа, восторженно встретившая прибывших, проводила нас до городского автобуса. В этом небольшом, но красноречивом эпизоде можно было видеть проявление симпатии советских людей не только к нам, но и к стране, из которой мы возвратились. События в Испании по-прежнему волновали советских людей.

...В спальном вагоне скорого поезда Севастополь-Москва, в одном из купе удобно разместились возвращающиеся в Москву боевые друзья Алексеев, Герасимов, Извеков и я. Мы испытываем ни с чем не сравнимую радость скорого свидания с родными, сослуживцами, с дорогой нашим сердцам Москвой. Живо обсуждаются материалы свежих газет, на которые мы жадно накинулись. Не обошлось без бутылки доброго армянского коньяка (на четверых вроде бы достаточно, но в купе вваливаются друзья — танкисты и летчики, всем достается символическая норма).

Как-то встретит нас Москва, все ли в порядке дома? Прогнозы, догадки, дружеские шутки, Особенно преуспевает Николай Герасимов, неистощимый хранитель множества анекдотов и смешных историй, изрядно пополненных им за период пребывания в Буньоле.

«Москва, как много в этом звуке...» Стихи великого поэта приобретают для нас свой особый, возвышенный смысл. С несказанным волнением выходим из вагона на перрон вокзала.

Суетливые москвичи и их гости бегут толпами к выходу, толкая друг друга, и устремляются к привокзальным автобусам, троллейбусам, образуют длинную очередь у остановки такси. Нам здесь дается приоритет, пропускают без шума и возражений вперед потому, что кто-то из севастопольцев, прибывших в поезде, громко произносит:

— Граждане, пропустите ребят из Испании!

Очередь заволновалась:

— Где они, эти ребята? Пусть проходят, давайте их сюда, к машинам!

Еще одно проявление симпатии советских людей к своим соотечественникам, вернувшимся из горнила битвы с фашизмом.

Обмен между друзьями домашними адресами и телефонами, обещания встретиться в Москве, и мы разъезжаемся к своим очагам. Ожидается встреча в Кремле, прием у председателя Президиума Верховного Совета СССР Михаила Ивановича Калинина.

Что же изменилось в родной столице и в стране за год нашего в ней отсутствия? Наметанный глаз все замечает. Вот новая станция метро, новая линия троллейбуса, на новое место переехал многоэтажный дом на улице Горького, по-новому повернуто здание ресторана «Прага». Это для улучшения городского транспорта и архитектурного облика Москвы. На перекрестках улиц стоят регулировщики в новой нарядной форме. А куда делись в Москве извозчики, громоздкие и неуклюжие гужевые повозки конного транспорта, куда исчезла сухаревская «барахолка»?

Происшедшие только за один год изменения в Москве — признак молодеющей, меняющей облик столицы. А что же будет лет эдак через 25, как тогда изменится Москва, какова в ней будет жизнь? — думалось мне и об этом.

Возвратясь к месту жительства, мне пришлось выдержать некую «контратаку» со стороны супруги Юрия Гавриловича Богдашевского. Передав от него письмо Александре Федоровне, я оказался виновником трогательной сцены. Она упала в обморок еще до прочтения письма мужа, оставшегося на два-три месяца в Испании. Очнувшись, зарыдала со словами: «Чует мое сердце, что уже нет на свете моего дорогого Юрочки...» Много сил потратил я, чтобы убедить добрую, славную Шуру в ее заблуждении, она не верила мне: «Вы, Миша, не обманывайте меня и скажите правду о смерти Юры. Почему вы приехали, а он остался?»

Большое счастье выпало на долю Александры Федоровны, когда через два месяца, к новому, 1938 году она попала в объятия приехавшего из Испании мужа! Он вернулся вполне здоровым, хотя и похудевшим, усталым. К этому времени возвратились все остальные добровольцы-зенитчики, пробывшие в Испании, как и я, ровно год.

...Прошло несколько суток, отведенных для отдыха прибывших из Испании добровольцев. Последовало приглашение на прием в Кремль. Здесь в торжественной обстановке за образцовое выполнение правительственного задания Михаил Иванович Калинин вручил нам ордена Красного Знамени, а Дмитрию Погодину и Александру Родимцеву — ордена Ленина и Звезды Героев Советского Союза. Мы были полны чувства глубокой признательности Коммунистической партии и Советскому правительству за высокую оценку ратного труда. Были горды тем, что выполнили свой патриотический и интернациональный долг.

...Вернемся, однако, на квартиру Дмитрия Цюрупы, где собрались друзья по «испанской» учебной группе.

— Братцы, не пора ли нам за стол? — раздался голос Саши Родимцева.— Коля Гурьев, где ты, наш тамадаа?

— Тута я, тута,— гудит сочным баритоном Николай Гурьев, потирая руки,— может, сбегать в гастроном?

Уместно заметить, что в народе слово «сбегать» обычно относится к покупке вина. В таком случае не годятся слова «пойти» или «сходить» и т. п.

— Коля, не волнуйся, спиритус вини и кое-что из закуски вот здесь, в этих пакетах, давай распорядись и приглашай нас к столу,— успокаивает Гурьева Родимцев.

За товарищеским столом весело: под дирижерством испытанного тамады Николая Гурьева произносятся забавные тосты. Николай Герасимов смешит свежими анекдотами, за столом то и дело звучит дружный смех. Непринужденная обстановка служит хорошей разрядкой перед новым учебным днем. Товарищеский вечер удался, ночью отдохнем, а завтра вновь за учебу.

* * *

Быстро промелькнули насыщенные напряженным трудом недели и месяцы 1938 года, мы перешли на третий курс и после коротких зимних каникул продолжали академическую учебу.

В начале января 1939 года, придя, как обычно, утром в академию, мы были построены, придирчиво осмотрены начальником курса полковником Ступниковым. Через несколько минут команда «Смирно!» и доклад появившемуся в сопровождении начальника строевого отдела комкору Хозину о том, что по его приказанию слушатели третьего курса вверенной ему академии построены для заслушивания приказа наркома обороны.

— Читайте приказ! — бросил комкор в сторону начальника строевого отдела. Мы застыли, слушая торжественно звучавшие слова. В связи с военными действиями на советско-финском.фронте и потребностью действующей армии в пополнении войск кадрами командного состава нарком обороны приказывал «считать закончившими Военную акдемию имени М. В. Фрунзе слушателей третьего курса с вручением им дипломов и присвоением военной квалификации «командир РККА с высшим военным образованием командно-штабной специальности».

Комкор Хозин распорядился: учебные материалы и книги библиотечного фонда академии сдать, получить пистолеты, противогазы, теплое обмундирование, командировочные предписания, продовольственные аттестаты, финансовые и проездные документы. К 19 часам московского времени вместе с женами, в парадном обмундировании, прибыть в актовый зал академии на выпускной вечер. Завтра — на поезд.

Масса дел в один день! Времени — в обрез, все придется делать по тревоге. Вспомнились слова молодой жены, произнесенные три с лишним года тому назад при моем внезапном отъезде в Москву перед отправкой в Испанию: «У вас, военных, все делается срочно и внезапно, как на пожаре»... Что-то скажет теперь она, узнав о досрочном выпуске из академии и сборе «по тревоге» на выпускной вечер?

К исходу дня, примчавшись домой, я с порога квартиры в общежитии подал команду жене, удивленной моим внешним видом (полушубок, валенки, оружие, противогаз и прочее):

— Быстро собирайся, едем на выпускной вечер в академию. Поздравь меня с ее окончанием. Завтра отправляюсь на фронт. Не трать время на расспросы. Вытри глаза, поплачешь позже!

Собираясь на выпускной вечер, жена в суматохе перепутала свои туфли, прихватив по одной из разных пар (черные и желтые). За банкетным столом она сидела, боясь показать ноги из-под стула. Эта деталь запомнилась ей как символ неспокойной жизни жены командира.

На Петрозаводское направление, где действовала армия Г. М. Штерна, было послано из военной академии десять человек, в том числе и я. В штабе армии выпускников академии встретил начальник политотдела. Он позаботился о нашем размещении, питании и прежде всего обогреве. Мы изрядно промерзли на сильном морозе, проехав на попутных машинах из Петрозаводска около 200 километров. Начальник политотдела посоветовал нам ознакомиться в оперативном отделе штаба с обстановкой в полосе армии и обещал доложить командарму о прибытии нового командирского пополнения.

Переночевав в тепло натопленных домиках, мы на следующий день утром были приняты командующим армией в просторной комнате большого финского дома. Командарм второго ранга Г. М. Штерн выглядел внушительно. В петлицах у него блестело по четыре ромба, на рукавах широкие золотые нашивки, на груди — боевые ордена.

Представление командарму и его беседа с нами были краткими. Штерн обладал цепкой памятью, он посмотрел на мой новый, еще не успевший потускнеть орден Красного Знамени и спросил:

— Смотрю и вспоминаю, где я вас видел, не в Мадриде ли?

— Так точно, в Мадриде, на «Телефонике», товарищ командующий!

— Теперь вспомнил, вы — зенитчик?

— Так точно, товарищ командующий, был зенитчиком, а сейчас общевойсковик.

— У нас с вами, товарищи, времени для знакомства мало,— произнес Штерн.— Я проинформирую вас о положении и задачах армии, в составе которой вы будете воевать, а конкретный участок работы каждый получит у непосредственных начальников. Прошу подойти к карте.

Четко и кратко командующий армией ориентировал нас по карте, лежащей на большом столе, а затем объявил свое решение о нашем распределении.

Два выпускника направлялись в распоряжение начальника разведки армии. Шесть остальных фрунзевцев распределялись по армейским корпусам, я же поступал в распоряжение начальника артиллерии армии на должность его помощника по зенитной артиллерии.

Начальник артиллерии армии комбриг Николай Александрович Клич, знавший меня по Испании, возложил на меня как на своего помощника организацию зенитного артиллерийского прикрытия армии. Здесь весьма пригодился мне опыт, полученный в Испании, но с поправкой на особые природные и климатические условия Севера. Кроме того, количество выделяемых зенитных средств для прикрытия главной группировки армии Штерна значительно превосходило группу зенитной артиллерии, которой я руководил в Мадриде, да и по оперативно-тактическому кругозору меня уже нельзя было сравнить с тем командиром-зенитчиком, который воевал когда-то в Испании.

Выполнять поставленную комбригом Кличем боевую задачу пришлось в нелегких условиях. Прибывавшие в состав армии зенитные артиллерийские части были недостаточно сколочены, материальная часть орудий из-за отсутствия опыта эксплуатации в условиях низких температур Севера действовала с перебоями, задержками: загустевшая от сильного мороза смазка механизмов затрудняла их работу. Люди еще не акклиматизировались, их действия у орудий были скованны (стояли очень сильные морозы) .

Начинать пришлось с обогрева людей. Жгли костры, оттаивая промерзшую землю, пошли в ход ломы, кирки, а затем уже лопаты — отрывали землянки для боевых расчетов, рубили сосны, окапывали орудия и приборы. Использовав специальную орудийную смазку, привели в действие механизмы орудий, приступили к боевому слаживанию зенитных батарей. Эта организационная работа по подготовке зенитной артиллерии к боевым действиям была проведена в сжатые сроки и вскоре оправдала себя. Все отдельные части зенитной артиллерии были объединены в армейскую группу, управление которой было возложено на меня. Здесь в полной мере также пригодился опыт Испании.

Боевой счет сбитым самолетам был открыт зенитным артиллерийским дивизионом, прикрывавшим важные объекты армейского тыла. Зенитчики сбили самолет-разведчик «Бреге-19», а вся группа зенитной артиллерии армии с февраля до конца войны с белофиннами уничтожила девять самолетов противника, полностью блокировав разведывательные и бомбардировочные действия его авиации в полосе армии.

Весть об окончании войны на советско-финском фронте в марте 1940 года докатилась до ее участников внезапно и была встречена с ликованием.

Война с белофиннами, а вслед за ней Великая Отечественная разбросала нас, советских «испанцев», по разным фронтам тяжелой борьбы с врагами Родины. Приобретенный нами прежний боевой опыт и полученные в военных академиях знания не пропали даром.

В первые же дни войны с немецко-фашистскими захватчиками смело и мужественно вступил в бой с врагом командир стрелковой дивизии Герой Советского Союза полковник Александр Родимцев. Он же в звании генерал-майора со своей дивизией отстаивал твердыню на Волге — город Сталинград, став дважды Героем Советского Союза. Умело действовала танковая бригада Героя Советского Союза полковника Дмитрия Погодина, отражая бешеный натиск бронированного кулака гитлеровцев под Смоленском. В пограничных боях с врагом был сражен командир одного из лучших стрелковых полков подполковник Дмитрий Цюрупа. Тяжелые потери наносил врагу артиллерийский гаубичный полк подполковника Якова Извекова, находясь даже в окружении. Майоры Михаил Алексеев и Николай Герасимов возглавляли штабы частей и соединений, мужественно руководя ими в неравных боях с противником. Один из опытнейших командиров-артиллеристов подполковник Николай Гурьев нес службу в одном из крупных общевойсковых штабов.

Упоминаю лишь о тех боевых друзьях, с которыми бок о бок воевал в Испании и учился в Военной академии имени М. В. Фрунзе, прошел горнило Великой Отечественной воины.

* * *

...Самолеты противника в первые недели Великой Отечественной войны бомбили мосты и переправы с целью затруднить доставку к фронту резервов и эвакуацию на восток промышленных предприятий и населения. Особо настойчивым ударам подвергались мосты через Днестр у города. Бендеры. Противник совершил 32 массированных налета, пытаясь их уничтожить. На объекты, прикрываемые отдельным зенитным артиллерийским дивизионом капитана М. Антоненко, фашистскими самолетами было сброшено 1500 бомб, но мосты остались целыми и невредимыми.

Успеху выполнения боевой задачи артиллеристами-зенитчиками, уничтожившими 11 бомбардировщиков противника, помог «испанский» боевой опыт, полученный Михаилом Васильевичем Антоненко.

Отдельный зенитный артиллерийский дивизион под командованием капитана К. Букликова отбивал ожесточенные атаки фашистов с воздуха и с земли под Смоленском. Закаленный в боях с воздушным противником Константин Николаевич Букликов служил примером стойкого и мужественного поведения в бою.

В боях с воздушным и наземным противником героически сражаются наши летчики, воевавшие в Испании.

С начала войны фашистские самолеты пытались вести разведку системы противовоздушной обороны Москвы, готовились к массированным налетам на нашу столицу. Гитлер отдал своим военно-воздушным силам директиву стереть Москву с лица земли. Цель первых воздушных бомбардировок Москвы была сформулирована так: «Нанести удар по центру большевистского сопротивления и воспрепятствовать организованной эвакуации русского правительственного аппарата». В директиве № 33 от 19 июля 1941 года, определявшей дальнейший план ведения войны против Советского Союза, Гитлер потребовал развернуть воздушное наступление на Москву.

Немецко-фашистское командование в соответствии с этими требованиями создало специальную авиационную группировку в составе лучших частей люфтваффе, которые раньше зверски громили города республиканской Испании, Польши, Франции, Англии, Югославии и Греции. К середине июля нацеленная на Москву авиационная группировка врага состояла из бомбардировщиков новейших типов — «Хейнкель-111», «Юнкерс-88», «Дорнье-215». Многие из командиров воздушных кораблей были в звании полковника. Летчики-фашисты, опьяненные успехами, были уверены в своей силе, легкой и быстрой победе.

Центральный Комитет ВКП (б), Государственный комитет обороны и Верховное Главнокомандование Вооруженными Силами делают все для укрепления противовоздушной обороны Москвы. Система ПВО столицы оснащается новейшим оружием и средствами ПВО. В ее основу принимается принцип круговой эшелонированной обороны, усиленной в западном и южном направлениях. Ответственность за отражение ударов воздушного противника возложена на части 1-ro московского корпуса ПВО и 6-го истребительного авиационного корпуса (в его боевых действиях принимал участие бывший доброволец в Испании подполковник Михаил Якушин). Общее руководство противовоздушной обороной Москвы и Московской зоны ПВО возглавил генерал М. С. Громадин, умело координировавший боевые действия всех сил и средств ПВО.

...По улицам столицы проплывают аэростаты воздушного заграждения, на площади Коммуны, в Сокольниках, на Воробьевых горах, у Калужской заставы и в других местах города роют окопы для зенитных батарей внутреннего кольца противовоздушной обороны. На крышах высотных домов устанавливают зенитные орудия малого калибра, на окраинах Москвы и подступах к ней развернулись на позициях батареи кадровых полков зенитной артиллерии, в Москве идет ускоренное формирование новых зенитных артиллерийских частей. В их числе стоорудийный зенитный артиллерийский полк среднего калибра, которым мне пришлось командовать, участвуя в обороне дорогой моему сердцу Москвы. Отсюда началась моя служба в войсках противовоздушной обороны, здесь я стал членом ленинской партии, в Москве жила моя семья. Как не дорожить родной Москвой, давшей мне путевку в жизнь?

Формирование новых зенитных артиллерийских полков для противовоздушной обороны Москвы происходило в чрезвычайно сжатые сроки. Здесь пригодился опыт Испании, но с поправкой на новые, еще более жесткие условия. В Альбасете для формирования пяти зенитных батарей и их начальной подготовки было отведено две недели, вспоминалось мне, а в Москве для укомплектования и развертывания на позициях стоорудийного зенитного артполка, состоящего из 25 батарей, отводилось всего пять суток. Разница по сравнению с прошлым была весьма существенной не только по времени, но и по масштабу. В самом деле: в Мадриде мне пришлось командовать зенитной группировкой в двадцать стволов, на советско-финском фронте — шестьюдесятью, а здесь, в Москве, — сотней стволов! Если принять за условную единицу количество снарядов, выпускаемых в одну минуту при темпе стрельбы каждого орудия через пять секунд, то в сугубо теоретическом плане картина могла получиться следующая: для зенитной группировки в Мадриде — 300, в Финляндии — 900, а в Москве — 1500! Следует оговориться, что практически, реально такое количество снарядов каждая из этих группировок не выпускала, но для сравнения огневых возможностей эти цифры кое-что дают.

При отсутствии в начале войны в зенитной артиллерии радиолокационных станций орудийной наводки (СОН) заградительный огонь с большим расходом снарядов являлся серьезной и единственной преградой для самолетов противника ночью и днем за облаками. Четырехорудийная зенитная батарея могла поставить огневую преграду самолетам противника объемом 800 метров по высоте и 1000 метров по фронту, дивизион из пяти батарей до 4000 метров по высоте и 5000 метров по фронту, а полк пятидивизионного состава — на любой высоте и до 25 километров по фронту.

Управление зенитным заградительным огнем было не простой задачей в условиях сложной воздушной обстановки. Самолеты противника пытались прорваться через огневые завесы, маневрируя высотой и курсом полета. Необходимо было очень внимательно следить за их заходами с разных сторон, правильно выбирать зону заградительного огня и своевременно определять момент его открытия. Здесь также помог опыт боевых действий зенитчиков в ночных условиях, приобретенный в Мадриде.

Нахожусь на своем командно-наблюдательном пункте, сюда тянутся нити управления с главного командного пункта ПВО Москвы. Слежу за воздушной обстановкой: самолеты противника ищут «окно» в системе заградогня, пытаясь прорваться к столице. Со всех сторон на командный пункт поступает информация, о воздушном противнике. Надо быстро отсеивать «параллельные» (повторяющиеся) и ошибочные данные о направлении и высоте полета самолетов врага. Помогает командиру в оценке воздушной обстановки оперативная группа штаба полка. Принимаю решение и подаю команды дивизионам о постановке заградительного огня в секторе полка.

«Проклятые гады, это вам не Мадрид с заградительным огнем пяти зенитных батарей,— мелькает мысль.— Там вы свободно обходили огневой заслон, а здесь не выйдет! Не позволит вам этого огневая мощь московской многослойной зенитной обороны».

За ночь зенитчики отражали по 3-4 воздушных налета с расходом 1,5-2 тысячи снарядов на каждый зенитный артиллерийский полк. Общий же расход снарядов для заградительного огня всех полков среднего калибра во время наиболее мощных налетов воздушного врага на Москву за одну ночь составлял 12-16 тысяч. Для пополнения расхода зенитных снарядов требовалась напряженная работа московских заводов и предприятий, работающих на оборону.

Москву от ударов врага с воздуха защищала не только зенитная артиллерия. К западу и юго-западу от нее, на дальних подступах ночью, в так называемых световых полях, создаваемых зенитными прожекторными частями, действовала истребительная авиация, перехватывавшая самолеты врага, идущие на Москву. Наши герои-летчики вписали здесь немало славных страниц в историю битвы с воздушным врагом. Напоминаю, что воздушный таран с риском для жизни во имя того, чтобы не допустить фашистского бомбардировщика к Москве, впервые в истории совершил летчик-истребитель младший лейтенант Виктор Талалихин.

Примеры личного и массового героизма и самопожертвования воинов противовоздушной обороны Москвы — летчиков, зенитчиков, прожектористов, бойцов службы воздушного наблюдения и оповещения (ВНОС), а также аэростатчиков широко освещались в нашей печати.

Мощная система противовоздушной обороны Москвы, героизм, мужество и стойкость ее бойцов и командиров сорвали зловещий план Гитлера, требовавшего ударами с воздуха уничтожить столицу Советского Союза. По своей эффективности система ПВО Москвы далеко превосходила эффективность противовоздушной обороны столиц крупнейших капиталистических стран Европы.

Источники информации в годы второй мировой войны свидетельствовали, что Лондон и Берлин авиацией были наполовину разрушены, население этих городов несло огромные жертвы. Гибли люди, материальные ценности, памятники древней культуры. Дым от горящих кварталов неделями застилал вокруг пространство. Жители оставались без крова, госпитали были переполнены ранеными. Всякая деловая активность в столичных городах Англии и Германии была парализована, транспорт не работал. Такую же обстановку мы, советские добровольцы, в прошлом наблюдали в Испании.

Совсем по-иному справилась со своими задачами противовоздушная оборона Москвы. Воздушному противнику не удалось нанести существенного ущерба нашей столице. Количество прорвавшихся к ее центру самолетов фашистов составляло не более трех процентов от принимавших участие в налетах. Прочность системы противовоздушной обороны Москвы обеспечила бесперебойную работу предприятий и учреждений города. Повреждения, нанесенные столице фашистской авиацией, были сравнительно небольшими, сброшенные самолетами врага зажигательные бомбы и возникавшие от них очаги пожаров быстро и сноровисто ликвидировались добровольцами-дружинниками службы местной (гражданской) противовоздушной обороны.

Участвуя в исторической битве под Москвой, защищая нашу столицу от фашистских стервятников, мы с радостью сознавали, что в защите ее есть частица и наших ратных трудов.

Помнится боевое напряжение артиллеристов-зенитчиков, летчиков-истребителей, прожектористов и других воинов противовоздушной обороны в суровые дни и ночи московского сражения, вся мера их ответственности за сохранение Москвы от фашистского разрушения с воздуха, за преграждение пути гитлеровским танкам. В критические периоды, когда танковые полчища фашистов рвались и советской столице, артиллеристы-зенитчики, не прекращая боев с воздушным врагом, переключали часть своих сил на борьбу с фашистскими танками.

Во второй половине ноября на мой командный пункт прибыл майор Евгений Павлович Елкин. Встреча старых соратников и боевых друзей была дружеской и теплой. Мы обнялись, расцеловались, вспомнили Испанию... По приказу командующего Московской зоной ПВО майор Елкин был назначен командиром противотанковой группы, создаваемой для действий на Волоколамском направлении. Мы договорились со своим боевым другом о порядке передачи одного из дивизионов моего полка в его распоряжение, как было предписано приказом. Через сутки, закончив соответствующую подготовку, я передал один из лучших дивизионов своего полка в подчинение командира противотанковой группы майора Елкина. На западной окраине Дедовска я навсегда расстался с незабываемым другом, отважным и мужественным командиром-зенитчиком. При прощании он с улыбкой и верой произнес столь знакомое: «Но пасаран!», символизирующее решимость не пропустить врага.

Ценой больших потерь, силой отваги и мужества противотанковая группа майора Елкина выполнила свою задачу, нанеся большой урон танкам и пехоте противника на подступах к Москве. В боях на Волоколамском направлении Евгений Павлович Елкин погиб смертью героя.

* * * 

6 ноября 1943 года армиями И. Д. Черняховского, К. С. Москаленко и танковой армией П. С. Рыбалко был освобожден город Киев. Фашистская авиация в это время совершает ожесточенные массированные налеты на крупный железнодорожный узел Дарницу, пытаясь сорвать его работу по обеспечению подвоза фронтовых резервов и средств материально-технического снабжения войск.

К началу ноября доверенный мне зенитный артиллерийский полк среднего калибра представлял собой хорошо подготовленную, оснащенную радиолокационной техникой войсковую часть противовоздушной обороны. Он получил боевую задачу: надежно прикрыть железнодорожный узел Дарницу и обеспечить его бесперебойную работу. Нами здесь впервые был приобретен опыт борьбы с воздушным противником ночью с использованием упомянутой новой боевой техники.

В первые два дня боев с воздушным врагом при отражении налетов на Дарницу зенитчики сбили 11 фашистских бомбардировщиков, из них 5 ночью. Теперь с заградительным огнем прежнего типа было покончено.

Новая боевая техника решительно повысила эффективность зенитной артиллерии при боевых действиях ночью. С каждым днем увеличивался счет сбитым самолетам фашистов при отражении их налетов на Дарницу. Железнодорожный узел, надежно защищенный от воздушного врага, начал восстанавливаться и приступил к приему поездов, подвозивших фронту людские резервы, боевую технику, боеприпасы, горючее и другие виды материально-технического снабжения.

По официальным данным, «...железнодорожный узел Дарница подвергался десяти массированным ночным налетам немецкой авиации, в которых участвовало более 500 самолетов. Все полеты зенитчиками были отражены, их объект прикрытия не пострадал».

...В конце 1943 года на командный пункт зенитного артиллерийского полка в Дарнице в мой адрес поступила телефонограмма из штаба Киевского корпуса ПВО: предлагалось срочно прибыть в Москву к генерал-полковнику Михаилу Степановичу Громадину. В тот же день на попутном военно-транспортном самолете «Ли-2» лечу в столицу и поздно вечером являюсь к командующему фронтом ПВО.

Усадив меня в кресло, генерал-полковник встал из-за стола и, прохаживаясь по своему просторному кабинету, объявил мне решение о новом служебном назначении:

— Вот что, подполковник,— сдавайте полк новому командиру и отправляйтесь к командиру корпуса ПВО генералу Герасимову на должность его заместителя. С полком вы справились, благодарю за службу. Без задержки вступайте в исполнение обязанностей. Какие есть вопросы?

— Нельзя ли остаться на прежнем месте, чтобы продолжать службу там, где полк будет больше всего нужен?

— Там, где вы больше всего нужны, мне виднее,— сказал командующий фронтом ПВО.— Свое решение пересматривать не буду. Генералу Герасимову нужен заместитель, ему одному трудно справляться с управлением частями корпуса на весьма бойком месте. Ваш боевой опыт, полученный в Испании, при обороне Москвы и под Киевом, мы намерены использовать в более широком масштабе. Если нет больше вопросов, до свидания. Желаю успеха!

Твердый, волевой характер Громадина был известен, повторять просьбу было неуместно. Перед возвращением в полк зашел к начальнику Главного штаба войск ПВО генерал-лейтенанту Нагорному (бывший камарада Майер) .

Николай Никифорович встретил приветливо:

— Салюд, омбре, ке ай? Заходи, заходи, садись и подожди, я займусь тобой.

Пока Нагорный говорил по телефону, я думал о том, какая у него энергия, хватка в работе, какова ответственность за состояние дел в войсках. Не зря же его кандидатуру на пост подбирал и утверждал сам Верховный Главнокомандующий!

— Омбре! Пора тебе расставаться с полком,— закончив разговор по телефону, произнес Николай Никифорович, глядя улыбающимися, чуть прищуренными глазами.— Я предложил командующему твою кандидатуру на повышение в должности, ты этого заслуживаешь. Был у него на приеме?

— Был,— ответил я без особого энтузиазма,— просил оставить в прежней должности, но ничего из этого не получилось...

— Ну, и нечего было просить, сверху виднее, как использовать кадры, так что не рыпайся и принимайся за дело на новом месте службы.

Поговорив о будущем, дав необходимые наставления, Николай Никифорович сообщил последние новости о наших соратниках по Испании.

— Юрий Гаврилович Богдашевский успешно командует зенитной артиллерийской дивизией, его фамилия неоднократно упоминалась в приказах Верховного Главнокомандующего, представлен к наградам, получил звание генерал-майора артиллерии, воюет в составе войск 2-го Белорусского фронта. Подполковник Антоненко успешно руководит зенитным артполком под Сталинградом. Майоры Иван Семенов и Иван Макаров, командуя отдельными зенитными артиллерийскими частями, отлично себя проявили в боях с воздушным противником, а майор Иван желтяков отличился в организации зенитной обороны Волжской речной флотилии... В живых уже нет майоров Евгения Елкина и Константина Букликова... В боевой биографии наших друзей,— заключил разговор Николай Никифорович Нагорный,— прежде всего пролегли красной нитью отвага, мужество. Вот и ты, омбре, говорят, воюешь неплохо, и тебе пригодился опыт Испании...

Тепло попрощавшись и пожелав успеха на новом месте службы, Николай Никифорович отпустил меня, и в тот же день на самолете я возвратился для сдачи полка.

Оставлять полк, с которым сроднился, было очень жаль. Привык к бойцам и командирам, хорошо знал характеры, способности людей...

Собираясь ежегодно в Киеве в День Победы, ветераны полка посещают могилы, чтя память товарищей, погибших в боях с воздушным врагом. Мы теперь с трудом узнаем места, где находились огневые позиции батарей, восстанавливаем в памяти дни и ночи напряженных боев с фашистской авиацией, вспоминаем своих командиров.

...Управление корпуса ПВО генерала Герасимова располагалось в Гомеле, освобожденном войсками 2-го Белорусского фронта. Части его имели задачей прикрывать важнейшие объекты двух Белорусских фронтов: железнодорожные узлы, районы выгрузки и сосредоточения стратегических резервов, мосты и переправы через крупные водные преграды, тыловые базы. Очень не простая задача в условиях высокой активности немецко-фашистской авиации.

Со Всеволодом Аркадьевичем Герасимовым мы знакомы с 1941 года. Смелый и решительный, отлично подготовленный артиллерист-зенитчик, прекрасный организатор боевых действий, строгий и требовательный командир, умелый воспитатель. У него было чему поучиться.

Генерала я застал на его командном пункте. Как обычно водится, вспомнили прежних сослуживцев, поговорили о семейных делах, и разговор переключился на служебную тему. Командир утвердил предложенный план работы в должности его заместителя. Мне предстояло возглавить оперативную группу и принять управление передовыми частями корпуса ПВО.

Долго присматриваться и примеряться к делу, оставаясь в управлении корпуса в Гомеле, не стал. Из большого числа эпизодов, связанных с боями передовых частей корпуса, наиболее отчетливо помнится отражение массированных ударов немецко-фашистской авиации в районах Мозырь — Калинковичи, Коростень — Сарны и на Висле. Военно-воздушные силы врага проявляли там высокую активность, действовали большими группами бомбардировщиков новейшей конструкции («Хейнкель-111» и «Юнкерс-88») под прикрытием истребителей «Мессершмитт-110».

Свой командный пункт со средствами радиосвязи я развернул на западной окраине Мозыря, принял на себя управление передовыми частями корпуса и отдал распоряжение начальнику штаба оперативной группы майору Роману Яковлевичу Левшунову уточнить расположение соседних частей войсковой зенитной артиллерии. Тот доложил, что в районе Мозырь — Калинковичи развернута зенитная артиллерийская дивизия генерал-майора артиллерии Богдашевского, с одним из полков которой уже установлена телефонная связь. Через коммутатор связываюсь с комдивом. Слышу знакомый, приглушенный голос:

— Сто первый у телефона, слушаю вас.

— Ми компаньеро, аки эста Мигель (мой друг, я Михаил...)

— Омбре, ке ай? Мигель, каким ветром тебя занесло в Пинские болота, где ты находишься? — слышу взволнованного Юрия Гавриловича.

— Нахожусь почти рядом с тобой, где и когда встретимся?

Откладывать встречу не стали. Она состоялась через полчаса. В генеральском кителе, свежевыбритый, мой друг теперь выглядел иначе, чем я помнил его в Испании, когда он вернулся с Северного фронта. Он тащит меня в свой «отель на колесах», как именуется специально оборудованный штабной автобус. Внутри автобуса подвесное место для отдыха, столик с топографической картой, телефонным аппаратом и радиостанцией. Ординарец — пожилой, с седыми усами солдат топит железную бочку-«буржуйку».

— Ну-ка, Никанор Васильевич, сообрази нам чего-нибудь по-фронтовому.

Никанор Васильевич знает, что надо «сообразить». За походным товарищеским столом делимся с Юрием Гавриловичем радостью по поводу неожиданной встречи, но не забываем о главном — согласуем действия при отражении ударов воздушного противника. Моя задача — не допустить разрушения железнодорожного моста через Припять в районе Мозыря и обеспечить сохранность железнодорожного узла в Калинковичах, а для командира зенитной артиллерийской дивизии — прикрыть от ударов воздушного противника сосредоточение частей 4-го кавалерийского корпуса в районе Мозыря и 1-ro механизированного корпуса в районе Калинковичи. Получается, что совместными усилиями мы решаем единую задачу. Разница будет состоять лишь в том, что его дивизия снимется со своих позиций сразу же с выдвижением вперед фронтовых резервов, а части моей оперативной группы будут продолжать выполнение своей прежней задачи, сменяя здесь войсковых артиллеристов-зенитчиков.

Прощаясь и провожая меня, Юрий Гаврилович произносит:

— Мигель, давай скажем фашистам «Но пасаран!».

— Но пасаран! — повторяю символические слова.

Они выражают нашу готовность не допустить воздушного врага к обороняемым объектам. Фашистские самолеты, пытаясь пробиться сквозь плотный огонь зенитной артиллерии к целям, летят непрерывным потоком группами по 9-12 бомбардировщиков. Несут потери от зенитного огня и меняют тактику действий, применяя налеты на малых высотах мелкими группами с заходом на цели с разных сторон, но шквалы плотного зенитного огня встречают воздушного врага, откуда бы он ни появлялся. «Ничего не выйдет у вас, презренные стервятники. Это вам не Мадрид, где было мало зенитной артиллерии,— думалось мне.— «Но пасаран!»

Зенитчики не позволили самолетам фашистов прорваться через зону своего огня. Даже самые отчаянные одиночные экипажи, шедшие напролом к избранным целям, не могли достигнуть успеха — их поражает зенитный огонь, и они взрываются на собственных бомбах. Железнодорожный узел Калинковичи и мост у Мозыря были сохранены, а части 4-го кавкорпуса и 1-го мехкорпуса, не понеся больших потерь, вскоре ушли из своих временных районов сосредоточения. Вместе с ними снялась с позиций и дивизия генерала Богдашевского. Наши зенитчики не избежали потерь убитыми и ранеными, но боевую задачу выполнили. Это был мой первый опыт боевого взаимодействия группировок зенитной артиллерии во фронтовых условиях.

Стремясь сорвать железнодорожные перевозки войск и материально-технических средств в период подготовки Белорусской наступательной операции войсками 1-го и 2-го Белорусских фронтов (май — июнь 1944 года), военно-воздушные силы врага наносили мощные удары по крупным железнодорожным узлам — Житомир, Коростень, Овруч, а также по району Сарны, где шли особо ожесточенные бои. Коростень, Овруч и Сарны входили в границы ответственности корпуса ПВО генерала Герасимова. На железнодорожный узел Коростень в ночное время противник бросал по 90-120 бомбардировщиков, пытаясь вывести его из строя.

Железнодорожные узлы Коростень, Овруч и район Сарны прикрывались мощной группировкой зенитной артиллерии корпуса ПВО и оперативно подчиненным нам истребительно-авиационным полком. Отражение ночных налетов. воздушного противника шло успешно: ночные истребители вели борьбу с самолетами-лидерами противника, прокладывавшими курс ударным группам бомбардировщиков, расстраивали боевые порядки воздушного врага, а зенитная артиллерия с помощью радиолокационных станций орудийной наводки уничтожала его самолеты в своей зоне огня. Нам здесь пригодился прежний опыт отражения ночных налетов врага с использованием радиолокационных станций.