ГЛАВА V

ГЛАВА V

Осень 1941 года. Первая военная осень. Природе безразлично, что происходит на земле. Она в отличие от людей неуклонно следует раз и навсегда заведенному расписанию. Желтеет и опадает листва с деревьев, короче и холоднее становятся дни. И природа никак не реагирует на то, что по злой воле человека уже в июне стали опадать листья, пожухла и увяла трава, а в октябре, когда сумерки правомерно должны были занять отведенные им часы, — светло как днем от горящих зданий. Во все это не вмешивается природа, а упрямо делает свое дело — отсчитывает дни в году…

На календаре дата — 6 ноября. В былое, мирное, время в этот день приподнятое, праздничное настроение чувствовалось повсюду. Толчея в магазинах, многолюдная оживленная толпа на улице, беспрерывно звонящие в домах телефоны — обычная веселая предпраздничная суета. В этом году праздник отмечался иначе. Родина в опасности — значит, долг каждого советского человека хоть чем-нибудь отвести от нее беду. Фронт не знал ни дня ни ночи, и так же, не считаясь ни с чем, напряженно работали люди в тылу. Но несмотря ни на что, чувствовалось — завтра праздник.

В Москве, как обычно, проводились торжественные собрания трудящихся. Еще год назад в это время в Большом театре собирались лучшие люди столицы, чтобы вместе с партией и правительством подвести итоги и наметить планы на будущее. В этот раз торжественное собрание состоялось на перроне станции метро «Маяковская». Необычность обстановки еще больше подчеркивала торжественность происходящего. Лица присутствующих были суровы и решительны, а слова выступавших звучали как клятва в верности советскому строю.

Передачу о торжественном собрании в Москве слушали повсюду: партизаны, грозной силой затаившиеся в лесах, подпольщики на временно оккупированной фашистами земле, рискуя быть схваченными каждую минуту, воины, кто не был в этот момент в бою, и те, кто жил и работал в тылу.

Сотни тысяч боевых листков, листовок, газет было выпущено в честь великого праздника. Отстуканные на машинке, часто неумелыми пальцами, написанные от руки, напечатанные в типографии — они все были одинаковы в одном: полны ненависти к врагу и любви к Родине.

Утром 7 ноября на Красной площади состоялся военный парад. Никто, даже его участники не знали, что парад будет. Многие думали, что их готовят к отправке на фронт. Подобного парада еще не было в истории ни одного государства. В душу каждого воина проникли слова Верховного Главнокомандующего:

«На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойными этой миссии!»

Так же, как и другие, Александр Шабалин слушал трансляцию парада из Москвы. Очень хотелось ему сделать немцам свой личный праздничный подарок.

В штаб поступило сообщение:

«Из Петсамо вышел транспорт с тирольскими горно-егерскими батальонами».

Ясно! Надо встретить противника и уничтожить его. Почетное задание поручили выполнить Шабалину.

На море разыгрывался шторм. Тяжелые холодные волны перекатывались через катер. Ветер, как проволокой, сек лица, а временами швырял хлопья мокрого снега. Казалось, на сей раз погода решила стать на сторону противника и вывести из строя катер.

Несмотря на разыгравшуюся непогоду, Шабалин уверенно вел свой катер в мутной пелене. Полярная ночь тоже помогала врагу, ни зги не было видно. Очередной порыв шквалистого ветра, удар колючим снегом по глазам. Двигаться трудно: меховые куртки краснофлотцев приобрели жесткость металла — настолько они отяжелели от воды и льда. Люди оделись в ледяные кольчуги, и в такую же ледяную броню море и ветер заковали катер, покрыв стеклянной коркой палубу и оружие.

Но все равно ничто не поможет врагу. Моряки выполняют задание, они будут продолжать поиск до тех пор, пока не обнаружат врага. Не один час провели шабалинцы в бушующем студеном море. Теперь уже приходилось сдирать с бровей и ресниц корки льда, чтобы они не мешали всматриваться в темную бушующую даль…

Наконец появился долгожданный противник.

На большой скорости, не боясь, что его заметит враг, в таком море не очень-то разглядишь следы от катера, да и вряд ли немцы ждут в такую непогоду нападения — катер Шабалина понесся к транспорту.

Вот он, совсем близко!

— Залп! — кричит командир.

Торпеды дружно несутся к цели. Как зазубренная пила тянутся за ними взлохмаченные пенные следы. Даже море как будто затихло, ожидая развязки.

Наконец-то!

Взорванный транспорт начал идти ко дну. Вопли тонущих (как выяснилось позднее, на транспорте перевозили больше двух тысяч солдат и офицеров), казалось, перекрыли грохот боя.

«Получайте гостинец, — подумал Александр, — будете помнить наш праздник».

Напрасно сторожевики противника пытались уничтожить катер. Не так-то просто было попасть в стремительно мчавшееся суденышко, ведомое опытной и смелой рукой. Шабалин ни одним мускулом лица не выдавал своего напряжения. Он работал, он вел катер, уклоняя его от снарядов, выбирая точнейший путь. Через несколько минут он скрылся в темноте. Так отметил Александр Шабалин со своим экипажем 24-ю годовщину Великой Октябрьской революции.

* * *

На катере Шабалина появилась третья красная звездочка — значит, три корабля противника навсегда «приписаны» ко дну. Кто-то из катерников сочинил песню, а неизвестный композитор переложил ее на музыку. Конечно, можно было придраться к словам песни и найти недостатки; но их никто не замечал, и стоило кому-нибудь взять гармонь и сыграть первые такты, как моряки дружно подхватывали задорный мотив:

К берегам фашистским,

К базам белофинским

В шторм и непогоду

В поиски врага

Уходил в разведку

Катер шабалинский,

И свой край полярный

Он оберегал.

И при лунном свете

Ринулся, как ветер,

Быстроходный катер

К вражьим берегам.

Дан приказ, чтоб всюду,

Где бы ни заметил,

Меткою торпедой бить,

Топить врага.

Все готовы к бою.

Шабалин спокоен.

Держит свой он катер

Точно на прицел.

Видит, вырастают

Черною горою

Корабли громилы. Залп!

Торпеды в цель!..

Взрывов мощной силы

Эхо прокатилось,

И взметнулось с дымом

Пламя над водой;

Будет наше море

И земля могилой

Тем, кто меч занес

Над солнечной страной!

Напрасно Александр пытался протестовать, уговаривал петь как-нибудь без его фамилии! На сей раз приказ командира не был выполнен, а просьба не уважена… И это была не единственная сложенная о нем песня…

* * *

Сорок второй год был наиболее тяжелым для катерников-североморцев.

Однажды катер Шабалина возвратился на базу, пришвартовался. На базе ждут командира, а он не подымается с катера. Что за чертовщина?

— Эй, вы, друзья, где ваш командир? Жив?

— Жив! — откликаются с катера.

— В чем дело? Заснул он, что ли?

— Да нет, выбраться не может. Замерз. Рукой не двинет.

С берега опустили веревку и вытащили командира. Его куртка, промокшая от брызг, смерзлась, превратившись в звонкую ледяную кольчугу. Уже в теплом помещении он не мог сразу раздеться, пришлось ждать сначала, пока обмундирование оттает, а потом уже снимать его с себя.

Суровое северное море не баловало хорошим отношением, и катера, побывав в его руках, требовали ремонта. Шабалин, в который раз осматривая свой повидавший виды катер, не раз вспоминал о том, как он совсем недавно сопровождал платформу с катерами в несравненно лучшем состоянии, а их тогда направляли в Кронштадт на капитальный ремонт… Сейчас эти катера могли бы считаться образцами хорошей сохранности…

Но война есть война, и надо воевать тем оружием, которое у тебя есть. И снова командир катера вместе с экипажем «колдует» над своим верным помощником, делает все, чтобы он мог действовать. А действовать приходилось много, причем часто в предельно сложной обстановке: никогда в мирное время не выпустили бы в море катер в шестибалльный шторм, а сейчас такая погода не являлась помехой.

И не только атаковать корабли противника приходилось нашим катерникам. Бывали задания и другого рода и не менее сложные и ответственные.

…Надо обладать превосходной памятью, чтобы запомнить все бесчисленные заливы, заливчики и фиорды — ведь ими изрезано все побережье близ Печенги. Но Александр Шабалин здесь родился и вырос. Еще совсем молодым бывал он в этих краях, когда на траулере «Краб» ходил за треской, палтусом и зубаткой. Его цепкая память надолго сохранила причудливые очертания берегов, и по каким-то, наверное, ему одному известным признакам он ловко ориентировался в сложном прибрежном лабиринте. Вполне понятно, что именно ему было предложено доставлять в тыл врага наших разведчиков и десантников.

Но он знавал эти места в мирное время, а кто мог теперь сказать, есть ли тут минные поля или вражеская засада. А десантников надо высадить так, чтобы ни одна живая душа не знала об их прибытии. От этого зависит не только успех задания, но и сама их жизнь.

Сначала Шабалин со своими катерниками ходил один, без разведчиков, находил пустынное, необитаемое место и, только когда был уверен, что действует наверняка, брал с собой «пассажиров».

Иногда он высаживал их и уходил, оставляя смельчаков на пустынной земле. Иногда часами поджидал, укрывшись у берега и ни единым звуком не выдавая своего присутствия. Много таких рейсов провел он, много отрядов доставил в тыл врага. И вот что интересно: хотя по нескольку часов приходилось Александру быть вместе с разведчиками, редко находилась минута, чтобы перекинуться с ними хотя бы несколькими фразами. Не было времени, да и обстановка была не та. Надо было стоять за штурвалом и, напряженно вглядываясь в темноту, идти по точно намеченному пути.

— Счастливо, ребята, — прощался он с разведчиками.

— И вам счастливо, — отвечали они и бесшумно исчезали в тумане.

И этого разговора было достаточно, чтобы проникнуться друг к другу уважением и симпатией. Шабалин представлял себя на месте этих людей, со всех сторон окруженных врагами, и ему становилось не по себе.

«Здесь и спрятаться-то негде: один мох и голые скалы, — думал он. — Героические ребята, какие нервы надо иметь. В море куда легче!»

Он не знал, что многие разведчики впервые шли на катере в штормовую погоду. И каждый раз, когда катер бросало из стороны в сторону, не один из этих смельчаков мысленно прощался с жизнью. «Куда лучше на суше! Под ногами твердая земля, а это уже все, есть куда от врага спрятаться, — рассуждали они. — А в море воевать — гиблое дело…»

И наверное, никогда не узнал бы Шабалин, что думают о катерниках разведчики, если бы не произошел однажды такой случай.

…На этот раз катер Шабалина и еще один катер доставили на берег разведчиков и, притаившись, ждали их возвращения. Уже наступила ночь, и корабли слились с темными скалами. Разведчики могли в любой момент подойти на резиновых шлюпках к катерам, после чего, погрузив людей, надо было немедленно возвращаться. На берегу мигнул огонек фонарика. Еще раз! Потом с перерывом еще дважды! Это их сигнал — значит, все в порядке. Идут. Посадка прошла быстро, и катера тронулись в обратный путь. Шли медленно — нагрузка намного превышала положенную. Все вокруг было спокойно. Но вдруг сигнальщик доложил, что появился противник.

Действительно, немецкий миноносец и тральщик шли на перехват торпедных катеров. Положение сложное. Надо срочно действовать. В этот раз на катере Шабалина была только одна торпеда — значит, надо целиться наверняка!

Торпеда помчалась к тральщику и вдруг… прошла мимо. Такой случай произошел с Шабалиным впервые. Фашисты, не ожидавшие атаки, замешкались. Второй катер с разведчиками успел отойти в море и был уже в безопасности. По-видимому, противник тут же пришел в себя, так как миноносец и тральщик резко сменили курс и ринулись преследовать катер Шабалина. Снаряды начали ложиться совсем рядом. Катер как будто понимал, что от него зависит жизнь экипажа и разведчиков, — он стремительно несся вперед. И вскоре вражеский тральщик остался далеко позади — его снаряды уже не достигали катера. Миноносец некоторое время продолжал обстрел, но, потом тоже отстал.

Когда все разведчики были благополучно доставлены на место, старший из них подошел к Шабалину.

— Ну, браток, — смущенно сказал он. — Спасибо тебе. Не думали, что живыми вернемся. На море воевать уметь надо. И нигде не укроешься — кругом вода. Куда труднее, чем у нас, на суше.

Александр только улыбнулся ему в ответ.