7

7

Огромен личный вклад Бабакина в создание этой станции. Без всякого преувеличения можно сказать, что это его детище. О некоторых эпизодах, показывающих многоплановость действий главного конструктора, я уже рассказал. Хочу добавить еще несколько — они интересны и сами по себе, и тем, что дают возможность судить о некоторых чертах характера Бабакина, о стиле его работы.

…Когда создавалась эта необычайная машина, с самого начала был нарушен установленный годами процесс проектирования. Как было всегда? Проектный отдел разрабатывает компоновку аппарата, согласовывает ее со всеми заинтересованными службами, выслушивает при этом, если она есть, а есть она всегда, критику соратников, исправляет что-то, процесс повторяется неоднократно, пока разногласия окончательно не устраняются, и лишь после этого компоновка утверждается главным конструктором. Затем она идет в конструкторские отделы, которые на основании ее приступают к разработке чертежей для производства. Путь, в общем-то, тривиальный и характерный для любой, вероятно, отрасли.

Главными оппонентами проектантов обычно выступают конструкторы. Их волнует многое: достаточны ли зазоры между приборами, насколько правильно приняты в компоновке габариты «начинки», есть ли подходы к разъемам, «завязана» ли силовая схема станции оптимальным способом… Подобная цепочка рассмотрения и согласования, выработанная десятилетиями, наверное, правильна. Она обеспечивает техническую критику принятых решений и поэтому объективно повышает качество работы. Так было. А вот сейчас жизнь требовала иного подхода. И первым, кто это понял, был Бабакин.

— Как же так? — рассуждал он, стоя по обыкновению у доски в своем кабинете. — Как же так? Николаев будет трудиться над компоновкой ну примерно столько времени, — он провел горизонтальную черточку, соединяющую несколько вертикальных столбиков-месяцев, — лишь потом… Тебе сколько нужно времени на выпуск чертежей? — вдруг спросил он у внимательно слушавшего его Валентина Евгеньевича, своего заместителя по конструкторским делам.

— Если Николаев, как ты сказал, заканчивает разработку чертежей здесь, — он взял у Бабакина мел, — то столько поработаем мы. — Он продлил линию вправо.

Георгий Николаевич слушал внимательно.

— Но это, конечно, не означает, что мы будем ждать, пока будут готовы все чертежи до последнего, и только тогда их в комплекте отдадим в производство. Мы начнем их сдавать раньше. Поагрегатно, так сказать. На возвратную ракету. На спускаемый аппарат…

— Вот за это спасибо! — Георгий Николаевич не выдержал. — Значит, поагрегатно, а я-то думал…

— Георгий Николаевич! Не нужно иронизировать. — Голос Валентина Евгеньевича не изменился. — Ты сам понимаешь, что, не имея законченной компоновки для такой сложной станции, нельзя выпустить рабочие чертежи. А если даже что-то и выпустим, то все равно может оказаться, что потом их придется переделывать. Большинство бортовых приборов еще только разрабатывается.

— Это точно. И все-таки делать нужно все как-то по-другому. Не так. Именно для этой машины, потому что времени нет. Она должна появиться архибыстро…

— Не спорю. Но ты-то сам что конкретно предлагаешь?

— Что? — повторил Бабакин. — А вот что, — вдруг встрепенулся он, как обычно, когда к нему приходило внезапно нужное решение. — Нужно подсадить твоих ребят в проектный отдел, чтобы они с проектантами работали вместе с самого начала. Тогда мы избавим и тех и других от последующей взаимной критики, — И, видимо, уловив в глазах собеседника готовое вот-вот сорваться возражение, добавил: — Правильной, нужной критики, но чуть запоздалой. И еще одно. Разрабатывая сообща компоновку, конструкторы принимают ее от проектантов, как говорится, «на ходу», получая возможность тут же, не теряя времени, выпускать рабочие чертежи. — Бабакин вошел в свою стихию экспромта. — Понимаешь, что получается. Чертежи можно будет уже выпускать не просто поагрегатно, как говорил ты, а может, и по отсекам. Отсек готов, сообща проработан — давай чертежи в производство. Понял?

— Понял-то понял. Но все не так просто, — обдумывая свое возражение, сказал конструктор.

— А кто говорит, что просто?

— В принципе ты прав…

— Ну вот видишь.

— Нужно только иметь в виду, что к чертежам можно приступить только после того, как будет выбрана схема решения задачи, определены внешние размеры основных элементов станции и завязана ее силовая схема… Кого же выделить на это дело? — задумался Валентин Евгеньевич.

— Конечно, асов, людей, способных мыслить самостоятельно. Без указки.

— Вот и я думаю… Хорошева, конечно… И еще… — Он назвал несколько фамилий.

— Лучшего предложения быть не может.

Действительно, все названные конструкторы имели за плечами огромный опыт работы, и участие их в совместном проектировании сулило правильность технических решений и быстроту их принятия.

— Знаешь, — Георгий Николаевич слегка обнял Валентина Евгеньевича, — я рад, что ты сам назвал Хорошева. Теперь вот что. Тебе час на переговоры с народом. Хватит? А в четыре со всеми ко мне. Я позову Николаева, Ивана Михайловича. Посоветуемся.

— Иван Михайлович будет весьма кстати — ведь все, кто примет участие в проекте, раньше были под его началом.

— Тем лучше. Значит, встречаемся в четыре. И завтра же пусть начинают.

— Договорились. Через час у тебя. Да, знаешь, какая мне мысль пришла в голову? — Валентин Евгеньевич посмотрел внимательно на Бабакина. — В компоновке пока еще много «белых пятен». Может, сделать так: если на какой-то прибор смежник пока не готов дать нам «габаритку», определим размеры прибора сами. По тому объему, который он просит. Пусть проектирует прибор в той конфигурации, которая нужна нам…

— Тогда так и поступим, не будем терять времени.

Чуть позднее идея совместной разработки компоновки обрела более глубокий смысл, чем это казалось вначале. Принятая к реализации, она свелась к вовлечению в процесс создания станции с самых первых шагов как можно большего количества специалистов. Как показала практика, именно в этих условиях обеспечивалось максимальное быстродействие цепочки «проектант — конструктор — производственник» при высоком качестве выполняемых работ. Отсутствие ведомственного, «от сих до сих» разделения повышало общую ответственность за правильность принимаемых решений, убыстряло классические этапы разработки и изготовления. Ну а конструкторам при таком «раскладе» отводилась особая роль — сначала они сидели с проектантами над компоновкой, затем выпускали рабочие чертежи в производство, а потом — потом были рядом с рабочими у станков, помогая найти лучший вариант обработки узла, деталей. Именно тот вариант, который обеспечивал выполнение конструкции в заданном весе. Тот, который исключал даже малейшее превышение расчетной величины.

Содружество проектантов и конструкторов, основы которого были заложены еще в том, первом разговоре, позволило параллельно с компоновкой, процессом сложным, трудоемким, длительным, выпускать в производство рабочие чертежи даже не на агрегаты, как мыслилось вначале, а на отдельные конструктивные узлы.

…В компоновке возвращаемого аппарата фигурировал многоштырьковый герморазъем; через него, как задумывалось, мог осуществляться в полете контроль работы борта — с помощью телеметрии, которая предусматривалась на возвратной ракете. Предполагалось, что будут измеряться: температура в разных точках, величина тока потребления, какие-то характеристики автоматики, что-то еще… В общем, разъем нес чисто контрольные функции.

Но он имел собственный вес. И это еще не все. Раз стоял разъем, то еще нужно было поставить на ракетке и пиронож, который при отсоединении от возвратной ракеты «шарика» должен «отрубить» кабель. А это — тоже вес. И притом — еще один элемент, снижающий, хочешь ты этого или нет, общую надежность станции.

На одном из совещаний Бабакин спрашивает электриков:

— Для чего провод номер шесть в этом разъеме?

— Для проверки, в порядке ли бортовая батарея.

— А если не в порядке?

— ?

— Отрезать этот провод. А на второй ножке разъема что?

— Ток передатчика.

— Если плохо, что можно сделать? Присутствующие поняли ход мысли Бабакина и как бы втянулись в игру.

— Ничего.

— Отрезать! Кто здесь есть от тепловиков? А, ты, — приветливо сказал он начальнику отдела Константину Михайловичу, который почему-то сел сзади, скрывшись за широкими спинами других. — Что тебе дадут эти температуры? Ну узнаешь их, что из этого?

— Для статистики.

— А если аппарат перегреется или заморозится, ты помочь чем-нибудь сможешь?

— Нет.

— Отрезать!

В разъеме было несколько десятков ножек… Через час разъема не было и в помине. Удовлетворенный совершенным, Георгий Николаевич сказал:

— Почему я решил снять этот разъем? Я не против телеметрии, вы это знаете. Без нее мы никуда еще не ходили. Но шарик сам по себе очень прост по аппаратуре. Поэтому я считаю, что полетную надежность мы должны и можем гарантировать серьезными наземными испытаниями. Тут я ваш союзник. И еще. В запасе у нас есть резервный, на худой конец вариант — возвратившийся на Землю шарик после его нахождения будет исследован дотошно. Ясно?

Приборы спускаемого аппарата и сама конструкция его показали во всех трех пусках (я имею в виду «Луну-16», «Луну-20», «Луну-24») стопроцентную полетную надежность. А контрольный разъем? Теперь уже, я думаю, многие позабыли, что когда-то такой намечался к установке…

…Почти вся бортовая аппаратура, которая работала на перелете и после посадки на Луну, была сосредоточена в герметичном приборном отсеке довольно сложной формы. Тороидальной. «Бубличной», одним словом. На этом торе было еще и несколько наростов в виде эллипсоидов с люками, через которые в отсек вставлялись приборы. Конструкция непростая, что и говорить. И, может быть, неоправданная с точки зрения непосвященного в тонкости проектирования этой станции человека. Казалось бы, отсек нужно выполнить в виде цилиндра, и тогда многое станет проще.

Но это не так. Цилиндр был бы намного выше тора. А это потребовало бы увеличения жесткости и соответственно большей массы.

В чем же конкретно состояла сложность торовой схемы?

Предполагалось, что торовый отсек будет изготавливаться из листового электрона, штамповаться, а затем фрезероваться. Сложно, что и говорить. Ну а главное даже не в этом. Из-за фигурной формы отсека нельзя при его изготовлении применить автоматическую сварку — места стыков приходилось сваривать вручную. Это обстоятельство в основном и вызывало недовольство отдельных служб — изготовлять отсеки будет трудно, контролировать качество тоже… Дело дошло до непримиримых, казалось бы, разногласий между конструкторами и «потребителями», производством. На чертеже общего вида отсека, там, где должна была стоять подпись, означавшая, что все вопросы согласованы, появилась пометка «Конструкция нетехнологична». Такой приписки на чертежах не помнят даже ветераны.

Пришли к Бабакину, показали чертеж, рассказали о разногласиях и о почти безвыходном положении. Георгий Николаевич внимательно выслушал всех и спросил:

— В агрегатных цехах умельцы есть?

Стали называть фамилии рабочих, квалификация которых была не меньше, чем у лесковского Левши, который в стародавние времена прославился умением ставить подковки на тонкие блошиные ножки. Один, второй, третий — загибая пальцы на руках, называли наперебой фамилии рабочих.

— Так, а сколько килограммов мы сэкономим при таком отсеке? — спросил Бабакин и, удовлетворенный ответом, подвел итог: — Товарищ, не пожелавший согласиться с чертежом, прав… — присутствующие встрепенулись… — был бы, — раздельно подчеркивая каждое слово, сказал он, — если бы мы гнали серию, большую или малую, но серию. А мы делаем уникальные объекты, в единичных количествах, с необычной задачей и всем остальным. Подумайте над этим доводом, а если у кого появятся более веские аргументы, скажите. Сегодня, завтра. День-два погоды не делают. Хорошо?

На всех станциях, доставлявших на Землю лунный грунт, стояли такие сложные по форме торовые отсеки.

…История с выпуском эскизного проекта «Луны-16», по-моему, далеко не тривиальна. И потому, как кажется, должна представлять интерес.

Дело в том, что руководящими документами предусматривался на начальном этапе проектирования выпуск не эскизного проекта, а так называемого аванпроекта. То есть проекта, предшествующего эскизному. Предварительного проекта.

Что должно было содержаться в этом документе? Основные принципы построения экспедиции, некоторые наиболее важные характеристики систем, участвующих в ней, ну и предварительная компоновка станции. Аванпроект — это, по сути дела, предложение о создании комплекса без детальной проработки.

На выпуск аванпроекта отводилось что-то около двух месяцев. Эскизный же проект по проработке вопросов намного более глубокий, проект, на основании которого уже разрабатываются и запускаются в производство рабочие чертежи, поэтому в такой ограниченный срок, как считалось, его сделать было нельзя. Об этом говорил немалый уже опыт, и он сомнению не подвергался.

На разработку аванпроекта был составлен и утвержден график. В нем предусматривалось и наименование глав, и их краткое содержание, перечислялись ответственные исполнители, указывались сроки подготовки материалов — словом, казалось бы, все, что нужно. Но потом выяснилось, что далеко не все. В нем не был предусмотрен важнейший фактор, от которого зависело не только качество выполняемой работы, но и время, отведенное на ее выполнение. Имя фактору — энтузиазм исполнителей. А он к этому времени настолько стал массовым явлением и настолько проник во все звенья инженерно-конструкторского коллектива, что учитывать его нужно было обязательно. Именно он и оказал на эту работу решающее влияние.

Чем подогревался энтузиазм? Думаю, гордостью за фирму, перед которой была поставлена такая ответственная и престижная задача, как изготовление космической станции для доставки на Землю лунного грунта. Тезис «Нас никто не дублирует» вошел в плоть и кровь каждого. Ведь не часто же выпадает такое, когда все от начала до конца — новое, неизведанное. И вдобавок очень нужное. Не хочу быть излишне патетичным, но в данном случае фраза «Энтузиазм овладел массами» выражала именно то, что должна выражать.

Конкретным продуктом особого отношения к делу стали разделы проекта, которые каждый исполнитель старался сделать лучше, полнее, чем это задумывалось. И как следствие этого аванпроект получился непохожим на прежние — простые, описательные, состоящие из общих положений. Новый аванпроект наполнился динамичным содержанием, поисками и конкретными решениями.

И вот тут-то произошло событие, с которым лично я за много лет работы в КБ столкнулся впервые, хотя за эти годы было выпущено, не знаю, может, пятьдесят, а может, еще больше подобных документов.

Было воскресенье, декретированный, так сказать, день отдыха, но именно в этот день Бабакин попросил несколько человек приехать в КБ. Прямо с утра. К девяти часам. В это воскресенье у него (давно такого не было!) образовалось «окно». И он решил посвятить его аванпроекту, разобраться в нем и утвердить. Если все, конечно, в нем правильно. До срока, установленного начальством, оставалось дня три-четыре. Проект был отпечатан на кальке, оставшегося времени должно было еле-еле хватить на снятие синек, брошюровку их и рассылку.

Мы сидели у Николаева, в зале, изредка перекидывались словами, поглядывая на часы в ожидании, когда Георгий Николаевич нас отпустит. Слишком уж как-то в последние месяцы все перегрузились, и единственный выходной день хотелось провести как-то по-другому. Зазвонил телефон.

— Пошли, Бабакин вызывает, — сказал Николаев, положив трубку.

Георгий Николаевич сидел за столом, перед ним лежали три книги аванпроекта — баллистика и управление, конструкция и радиосистемы, хорошо знакомые нам. Бабакин увидел нас, встал, какой-то радостный, довольный, улыбающийся. И так резко контрастировала с этим фраза, с которой он нас встретил:

— А вы, братцы, сделали не аванпроект…

— А что же? — перебил его удивленно Николаев.

— Значительно больше. Садитесь. — За длинным столом оставалось много свободных стульев. Бабакин взял с письменного стола первый том, полистал его:

— По глубине проработки, по вопросам, которые в нем освещены, это — эскизный проект. Да, да, — подтвердил он, увидев, что присутствующие оживились. — Из проекта вытекает, и это подтверждается расчетами, что система реальна. Конечно, дел еще уйма, и отработки, и испытания — все еще впереди, но то, что система будет жить, сомнений не вызывает. Спасибо. Иван Алексеевич, — повернулся он к своему заму, — готовь приказ по КБ, наиболее отличившимся — благодарность в личное дело. А сейчас сделаем вот что, — оживился он и сел за стол. — У кого есть лезвие?

— Сейчас принесу. — Николаев вышел из кабинета. Через минуту Георгий Николаевич склонился над одним из томов.

В верхней части каждой страницы по установленной стандартами форме чернело: «Аванпроект». Проведя осторожно лезвием по кальке, он вырезал прямоугольник, в середине которого было это слово.

Бабакин поднял том и через образовавшееся отверстие посмотрел хитро на приглашенных:

— Вот так будет лучше, — хмыкнул он. — Один лист готов. — Георгий Николаевич принялся за вторую страницу. — А вы что стоите без дела? Берите лезвия и делай то же каждый по своему тому.

Работа закипела, горки калечных прямоугольников росли на глазах.

Через час все было кончено. В страницах зияли отверстия, а слова «Аванпроект» не было и в помине.

— А вот титульный лист. Перепечатайте. Вместо «Аванпроект» здесь должно быть «Эскизный проект». Ясно?

Так и было сделано. Так и был отсинен эскизный проект с этой кальки и разослан по всем полагающимся адресам. На синьке вырез не был виден. Вместо него темнел прямоугольник без всякой надписи. И только на сохранившемся до сих пор первом экземпляре можно увидеть не совсем аккуратно, второпях вырезанные окошечки.

7 марта Бабакин подписал приказ. В преамбуле к нему говорилось: «За большой вклад в разработку проекта изделия и обеспечение его выпуска в исключительно сжатые сроки объявить благодарность с занесением в личное дело…» В приказе были приведены фамилии шести человек.

Казалось, эскизный проект создан и можно не теряя времени приступить к широкой практической реализации темы. Однако, несмотря на безусловную привлекательность эксперимента, некоторые сведущие люди не без основания усматривали в нем и такие сложности, решение которых не могло полностью гарантировать успех этой затеи. К числу неясностей относили и возможный резонанс, который мог сопутствовать неудаче смелого замысла. Разве можно строго судить людей, которые каждый на своем месте отвечали за то, чтобы «все было правильно». Поймите, речь ведь шла не о какой-то модификации, пусть большой, принципиальной, но все же модификации. Здесь, как уже было сказано, все абсолютно новое, ни на что не похожее. Ни прообразов, ни аналогов не существовало. А кто стоял за предложением? Главный конструктор. Толковый, инициативный человек, доказавший делом свое право возглавить крупнейшие разработки. Коллектив КБ. Грамотный, авторитетный, имеющий многолетний опыт в создании сложнейших образцов техники. Смежные организации. Вот тут-то и начинается… Да, действительно, ряд смежных организаций, их руководители в космических делах были далеко уже не новичками. Но к созданию новой космической техники, точнее, к созданию систем управления ею подключалась и совсем новая организация, к тому же молодая, стало быть, неопытная. Как она справится с ответственным заданием? Одного желания и энтузиазма тут может оказаться недостаточно… А грунтозаборное устройство? Пока даже для наших вроде бы изученных земных условий нет еще автоматического бура, способного одинаково хорошо работать и по твердым, скальным грунтам и по сыпучим, песчаным! А какой грунт будет «там» — неизвестно…

Проблем хватает. И малейший недосмотр, а вернее, просмотр сведет все задуманное и отработанное к нулю. А тут еще эта проблема веса. Нет гарантии, что при изготовлении станции все-таки удастся удержаться в пределах весовой сводки… Но именно теперь Бабакин получил мощную поддержку со стороны своего руководства и Центрального Комитета партии — он был правильно, как говорится, понят. Научная целесообразность новых станций, огромное международное значение предстоящих полетов были оценены надлежащим образом.

Что же руководило главным конструктором, когда он аванпроект, в сущности, «голую» идею одним махом превратил в проект и позже, когда день запуска станции приближался с неумолимой быстротой? Когда уже не было дороги назад. Откуда в нем эта неистребимая вера в благополучный исход дела, которой он заразил всех, с кем ему приходилось общаться, включая и тех, кто вначале не очень-то верил в эту затею?

Я убежден, что в основе всего лежит склонность к техническому риску, свойственная ему всегда. И в молодости. И в эти зрелые годы. Это, кстати, не только мое мнение.

Считается, что технический риск предполагает принятие решения лишь после всестороннего рассмотрения возможных последствий, которые при этом могут возникнуть. Это — научная основа. Она подкрепляется комплексом расчетов, и если нужно, то и данными, полученными экспериментальным путем.

Ну какой же это риск! — возразите вы. И будете правы, потому что это еще действительно не риск, или, поиграв словами, можно сказать так: риск недостаточно рискованный — все-таки есть расчеты и, что особенно важно, экспериментальные данные.

Риск появляется там, где не хватает расчета и тем более эксперимента, при решении особо сложных задач, когда все факторы, от которых зависит успех, оценить достоверно практически нельзя.

В сложной взаимосвязи событий и явлений даже при самом глубоком анализе данных остается все-таки какая-то возможность что-то недооценить, а то и просто чего-то не знать. И вот тут решающее слово за техническим риском. Разумеется, риском разумным, обоснованным, который отражает лишь частичную непознанность события, явления. Риск как проявление опыта, интуиции.

Иногда приходилось слышать: «Бабакин родился в рубашке», «Бабакину всегда везет». Да не везло Бабакину, и не родился он в рубашке! В деле, которым он занимался, которому отдал жизнь, везению не было места. Тем более — многократному.

Вероятностные расчеты остаются вероятностными, но степень незнания уменьшается по мере расширения знаний.

У него получалось все, или почти все, что он задумывал, именно потому, что он шел на оправданный технический риск.

Отсюда его вера и убежденность.

Ночь на 24 сентября 1970 года Георгий Николаевич провел на КВЦ. На фоне черного осеннего неба светящиеся в это время окна здания говорили о том, что за его стенами происходит что-то необычное. Об этом свидетельствует и множество машин, выстроившихся тут же на территории. Представители организаций, принимавших участие в создании «Луны-16», ждут сообщений о завершении беспримерного космического рейса.

Бабакин сидит один за небольшим гостевым столом у левой стены огромного зала. Он напряженно вслушивается в голоса, которые разносят динамики по всем комнатам здания. Он мысленно там, в районе Джезказгана, в центре той кажущейся непосвященному человеку неразберихи, в которой на деле самый настоящий порядок и организованность. Идет перекличка, уточняется готовность поисковых средств. Пока все нормально. Каждая поисковая группа знает свою точку, каждый вертолет и самолет — свой маршрут. Все знают свой маневр.

В зале оживление. Первый важный этап выполнен — возвращаемый аппарат отделился от ракеты. Напряжение спадает. Бабакин встал, подошел к группе главных конструкторов.

— Поздравляю, Георгий Николаевич, — говорит один из них.

— Сплюнь, сплюнь сейчас же, — просит Бабакин и удовлетворенно кивает, глядя на имитацию жеста, свойственного в первую очередь студентам. Он очень осторожен, почти суеверен, но то, что многие трудности уже позади, понимает прекрасно. Но он знает, что еще многие остаются — «шарик» отделился от ракеты, теперь он не должен сгореть в атмосфере Земли, потом у него должна отстрелиться крышка парашютного отсека, потом открыться парашют, потом… Нет, поздравления принимать время еще не настало.

Чувства Бабакина обострены до предела — слишком много он вложил в эту станцию. Слегка побаливает грудь, где-то в районе сердца. Он, как ему кажется, незаметно для других, слегка потирает это место, заложив руку под пиджак.

Но это ему кажется, что незаметно…

— И давно это у тебя? — спрашивает Сергей Михайлович, один из самых близких его сподвижников.

— Да нет, — Георгий Николаевич не хочет быть даже с ним откровенным. — Просто дьявольски устал. Ничего, обойдется…

— Зря ты так. Сходи к врачу, посоветуйся,

— Схожу, схожу… — не очень обнадеживающе обещает Бабакин,

Что скрывалось за этим неуверенным ответом? Память о прожитом? Эпизоды этой беспримерной лунной эпопеи с лихо закрученным сюжетом, исход которого пока не ясен? Или же то, что еще предстоит прожить? Вот приземлится «шарик», и там… Почему «и там»? Сразу же надо переключаться на другое — на луноход, который уже в работе… Где уж тут время для врачей…

Бабакин внимательно посмотрел на присутствующих — сколько пройдено вместе. С конструкторами, управленцами, радистами, электриками… А производственники? Сколько труда, смекалки вложено ими в станцию, которая вот-вот вернется из дальних странствий. Чертежи чертежами, инструкции инструкциями, но что они, пока руки рабочих не воплотили их в металл? Нет, ему не забыть, да и как он может забыть круглосуточный, кажется, свет в окнах заводских цехов… Да и разве, положа руку на сердце, мог бы он, главный конструктор КБ, уделять так много времени решению проектных завязок и инженерных задач, если бы организация и работа производства не были в надежных руках? Да, на плечи Николая Ивановича, директора предприятия, в недалеком прошлом крупного партийного работника, и Алексея Платоновича, опытнейшего технолога, легла огромная работа по переоснащению производства, внедрению новых процессов.

Не знаю, думал ли Бабакин об этом в те последние минуты перед завершением космического эксперимента или нет. Уверен только, что если его мысли были заняты «подведением итогов», то он не мог обойти и себя.

Наверное, он сам лучше, чем кто-то другой, знал, что тот стиль работы, который свойствен ему, даже с натяжкой не может служить образцом великой организованности. Но он его устраивает, особенно когда задумывается очередная система — словом, когда начинается поиск. Дело здесь не в том, что так удобнее лично ему. Такой стиль — в этом он убеждался не раз — просто раскрепощает людей, делая тем самым работу коллектива более продуктивной. Конечно, когда наступает этап методической работы, когда поиск завершен, когда необходимо каждому дать задание, распределить роли, чтобы успешно преодолевать противоречия, неизбежные при рождении нового, нужна уже организация. А вот в этом он не очень силен. Увлекающаяся, взрывная натура его требует раскованности, она не приемлет пут параграфов и циркуляров. (Наверное, поэтому Бабакин всегда с уважением относился к руководителям-организаторам, возможно втайне даже завидуя им.)

Повторяю, может ни о чем таком Бабакин тогда и не думал. Будем считать, что это — мои мысли о нем. Но им есть оправдание: я знаю, что так оценивали Бабакина многие люди, близко его знавшие. И — это в данном случае важнее — он сам нередко говорил в таком духе…

…Бабакин поднялся с места. В дальнем углу зала, у огромного глобуса Луны, он увидел тех, кто по праву должен разделить с ним успех… Или неудачу? Успех, конечно.

Николай Иванович и Алексей Платонович, оба высокие, рано начавшие седеть, увидев идущего к ним Георгия Николаевича, направились навстречу.

— Уже скоро, — успокаивая себя, сказал Бабакин.

— Осталось совсем немного. — Николай Иванович посмотрел на часы.

8 часов 11 минут. «Шарик» все ниже и ниже. Высота 14,5 километра. Раскрывается парашют. Сначала тормозной, затем основной. Скорость снижения «шарика» замедляется. Заработал передатчик.

— Пеленг взят, — докладывает радостно информатор, которому полагается по всем канонам быть беспристрастным.

Пилот вертолета Ми-4 Востряков еще в воздухе замечает возвращаемый аппарат. Он сопровождает его до самой земли. Садится совсем рядом. «Космический геолог» дома. Московское время 8 часов 26 минут. Восторженные возгласы присутствующих на КВЦ прерывает информатор:

— Товарищи! Государственная комиссия, техническое руководство полетом горячо и сердечно поздравляют с выдающейся победой в космосе.

Это было первое поздравление. С каждым днем поток поздравлений возрастал. Правительства, государственные, общественные деятели и ученые многих стран отмечали выдающееся достижение советского народа, восхищались им.

Поздравления доставили большую радость «космическим» коллективам. Но все-таки особое чувство гордости за свою Родину вызвало поздравление ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР и Совета Министров СССР.

Зачитанное на общем митинге в самом большом цехе предприятия в присутствии тысяч людей создателей этой космической станции нового типа, оно дошло до сердца каждого, не оставив никого равнодушным.

«Впервые в мировой практике освоения космоса, — подчеркивалось в поздравлении, — успешно решена принципиально новая задача полета автоматического аппарата на другое небесное тело, взятия образцов его грунта и возвращения на Землю.

Задачи изучения и освоения космического пространства постоянно усложняются и требуют поиска технически и экономически рациональных средств создания необходимой для этого космической техники. Осуществление программы полета станции «Луна-16» еще раз подтвердило большие возможности и широкие перспективы применения автоматических аппаратов для исследования космического пространства и получения научной информации с поверхности Луны и планет Солнечной системы.

Новые достижения советской науки и техники в создании автоматических станций стали возможными благодаря вдохновенному труду нашего рабочего класса, советской научно-технической интеллигенции…»

15 ноября 1970 года в центральной прессе появилось небольшое редакционное сообщение. Сообщение называлось «Награды за большую победу в космосе», а ниже — подзаголовок: «О присвоении звания Героя Социалистического Труда, награждении орденами и медалями СССР и присуждении Ленинской и Государственных премий СССР ученым, конструкторам, инженерам и рабочим за создание ракетно-космического комплекса, осуществление полета станции «Луна-16» и доставку лунного грунта на Землю».

Самого высокого трудового отличия Родины — звания Героя Социалистического Труда был удостоен главный конструктор станции Георгий Николаевич Бабакин.

Конструкция новой станции — пример исключительной рациональности. Оптимальность ее членения на разных этапах полета — свидетельство этого. Посадочная ступень, имеющая в своем составе жидкостный ракетный двигатель, систему баков с компонентами топлива, приборные отсеки, амортизированные опоры для посадки, осуществила доставку к Луне, посадку на ее поверхность и старт с нее ракеты «Луна — Земля». Ракета «Луна — Земля» вывела на траекторию перелета к Земле возвращаемый аппарат и доставила его в атмосферу Земли. И наконец, возвращаемый аппарат, совершивший посадку на Землю, привез ампулу с лунным грунтом. Именно такое построение станции обеспечило решение «весовой» проблемы. И не только ее. Посадочная ступень — совершенно новое средство в космической технике — была рассчитана на выполнение и других задач. Именно на ней доставлены на поверхность нашей небесной соседки два лунохода. И с ее помощью ряд станций станет лунными спутниками.

Группа авторов книги «Автоматические станции для изучения поверхности покрова Луны», вышедшей в семьдесят шестом году в издательстве «Машиностроение», так говорят об этом: «Следует отметить исключительно продуманный подход разработчиков этих станций к выбору основных конструктивных решений. Им удалось унифицировать ракетные блоки, многие бортовые системы и носитель, которые использовались без принципиальных переделок при создании станций «Луна-16, -17, -19, -20 и -21».

Вот почему посадочная ступень получила наименование «унифицированной». Можно с уверенностью сказать, что не будь найдено такое решение, новые «луны» не смогли бы потом стартовать практически без существенных интервалов, как это было в начале 70-х годов.

Поздравления, награды, успех — это было приятно, скрывать тут нечего. Георгию Николаевичу иногда хотелось чуть расслабиться, хоть немного отвлечься от дела. Его хватило лишь на два посещения консерватории. И все. Каждый новый день ставил перед ним свои задачи, и нужно было только поспевать, чтобы сделать сегодня то, что никак не могло быть перенесено на завтра.

Подготовка небывалой по масштабам пресс-конференции в Доме ученых, доклады в правительственных органах, выступление на президиуме Академии — все это требовало от Георгия Николаевича серьезной, глубокой подготовки, отнимало много времени.

Это — внешняя сторона деятельности. Вне предприятия. А «внутренняя»? Она, понятно, была неизмеримо больше — назревал ряд ответственейших событий. В середине декабря ожидалось прибытие к утренней звезде «Венеры-7», запущенной еще до полета «Луны-16», первой станции, которой была уготована посадка на планету. Полет требовал непрерывного внимания не только потому, что он открывал новую страницу в изучении планеты, но и потому, что на «верфи» уже закладывалась следующая «Венера», восьмая. Вот и получается — одной станцией нужно управлять, анализировать сведения о ее полете, а по другой принимать конкретные решения, обеспечивающие посадку ее в отличие от всех предыдущих «венер» теперь уже на «дневную» сторону планеты — стало быть, ей надо значительно изменить «науку». Или вот «марсы». Совершенно новые, не имеющие аналога станции. И хотя проект по ним защищен давно, а по спущенным рабочим чертежам в цехах изготовлены уже почти все агрегаты, да и сами станции тоже готовы, дел еще предостаточно. Стендовые испытания, наладка, отработка станций никогда не проходят без сучка без задоринки. А до пуска «марсов» остается немногим более полугода.

Где уж тут отдыхать!

Тем, кто систематически общался с Бабакиным, бросалось в глаза — он очень утомлен… Оперативки в цехе, вылеты на космодром и Центр дальней космической связи, распутывание проектных «узелков», каждодневные разбирательства внезапно возникающих проблем и житейских, бытовых вопросов сотрудников, анализ результатов полетов немыслимы без его непосредственного участия. Быстро седеющий человек, слегка начинающий полнеть, он появляется внезапно в самых неожиданных местах — там, где, как он чувствует, должно приниматься ответственное решение, чтобы сдвинуть с места то, что почему-то забуксовало.

Такой бешеный ритм жизни вынесет не каждый.