ИСПРАВЛЯТЬ ПОЛОЖЕНИЕ МОЖНО ПО-РАЗНОМУ М. Ф. Лукин

ИСПРАВЛЯТЬ ПОЛОЖЕНИЕ МОЖНО ПО-РАЗНОМУ М. Ф. Лукин

Генерал-лейтенант М. Ф. Лукин

Иону Эммануиловича Якира, командующего войсками Украины и Крыма, а затем Украинского военного округа, командарма 1 ранга, я знал почти 15 лет. Три года я был начальником строевого отдела штаба округа, восемь лет командовал 23-й отдельной стрелковой дивизией, часто встречался с командармом, виделся и разговаривал с ним в штабе и в поле, на совещаниях и в частях.

Ему был присущ особый стиль руководства войсками, и этот стиль проявлялся во взаимоотношениях с людьми, в требовательности и тактичности, в умении прислушиваться к подчиненным, доверять им и проверять их, а когда требовалось - безоговорочно приказывать и добиваться выполнения приказа. Этот стиль был выражением большевистской партийности и принципиальности Якира, понимания высокой роли воина Красной Армии, беззаветной преданности и любви к своей социалистической Родине и, конечно, результатом непрерывной учебы у великого Ленина. Все, что к тому времени было написано о Ленине, Якир перечитывал неоднократно, ленинские тома постоянно имел под рукой и дома, и в своем служебном кабинете.

Якир не любил засиживаться в штабе, большую часть времени проводил в войсках. Но и находясь в штабе, он не был замкнутым, недоступным начальником. И здесь в течение всего рабочего дня он общался с людьми. Иона Эммануилович требовал, чтобы документы ему докладывали начальники отделов или непосредственные исполнители. При этом проверял, насколько и начальник, и исполнитель знают существо дела, требования и причины, вызвавшие необходимость появления директивы, приказа, распоряжения.

Докладывавшего он никогда не прерывал, в ходе доклада не делал замечаний, а лишь записывал в блокнот возникшие вопросы и потом задавал их, уточнял, вносил свои поправки и, наконец, принимал решение. К командующему без стеснения и излишнего волнения шел работник любого ранга, не боясь, что вызовет нетерпеливый жест, недовольную усмешку или услышит грубый окрик.

Требуя от подчиненных глубоко продумывать поставленные задачи, Якир так же поступал и сам. Командуя, он сам учился, осмысливал накопленный опыт.

Я не помню случая, чтобы командующий перепоручил учение войск, полевую поездку начсостава, военную игру кому-либо из своих помощников. А ведь рядом с ним работали отличные специалисты военного дела: начальники штаба округа П. П. Лебедев и Д. А. Кучинский, начальник управления боевой подготовки С. А. Калинин, начальник оперативного отдела В. С. Сидоренко, его помощник В. П. Бутырский, наконец, его заместитель и боевой друг Иван Наумович Дубовой. Всех их Якир высоко ценил, всем доверял, но он должен был все видеть сам, во все вникать, быть всюду с войсками - в бою, на учениях, на отдыхе. Только при этом условии, по его глубокому убеждению, можно было руководить частями и соединениями, нести полную ответственность за их подготовку и наиболее разумно использовать знания и опыт подчиненных.

Учения, которые проводил Якир и его штаб, всегда были целеустремленными: бывало, откинет командарм свою красивую голову, прищурит глаза и, будто сам себе, скажет:

- Нам не нужны учения ради учений... Отбыть номер и доложить об исполнении - для этого большого ума не требуется. Нет, каждый боец и командир за эти дни, потопав и изрядно попотев, должен вырасти и почувствовать, что он вырос. Ведь учимся не для отчетов.

С одинаковой тщательностью отрабатывались все виды боя, даже отступление, или, как мы предпочитали говорить тогда, «отход на заранее подготовленные позиции». Некоторые начальники уклонялись от отработки такого «крамольного» вида боя, опасаясь, как бы их не обвинили в трусости или в других смертных грехах. Якир не боялся слова «отступление» и требовал от командиров выдержки, смекалки, инициативы - при неудачах в особенности. В 1941 году, находясь на фронте, я часто думал: как бы пригодилось офицерам и генералам Красной Армии тщательное изучение и этого вида боя! Но, к величайшему сожалению, к началу войны многих командиров, имевших всесторонний опыт, уже не было. Зато те ученики Якира, которые уцелели, воевали храбро и умело, справедливо заслужив правительственные награды и высокие воинские звания.

Войска Украинского военного округа не жалели сил на учениях: устраивали завалы в лесах и на дорогах, прикрывали их хорошо замаскированными огневыми средствами, на открытой местности оборудовали минные поля, отрывали противотанковые рвы, преграждали пути движения танков «противника» надолбами и искусственными болотами. Поэтому действия подразделений, частей и даже соединений приобретали решительный, подлинно боевой характер.

Большое значение командарм Якир придавал обороне пограничной полосы, где строились долговременные железобетонные укрепления. В этой полосе было проведено много учений. В результате каждый командир хорошо знал местность и роль своего соединения по мобилизационно- оперативному плану. Во время сборов начальствующего состава округа командир дивизии вместе с командирами полков, батальонов и дивизионов выезжал в «свой» район и там проводил тренировки.

Иногда учения проводились совместно с войсками или с участием начальствующего состава других округов. После одного из таких учений запомнилось мне выступление командира 74-й стрелковой дивизии Северо-Кавказского военного округа Веревкина-Рахальского. Поблагодарив нашего командующего за науку, он откровенно и чистосердечно сказал:

- У нас занятия, к сожалению, не так динамичны, менее продолжительны, а действия большей частью разыгрываются на картах. На ваших учениях мы мало спали, не всегда вовремя ели и очень уставали. Зато мы многому, очень многому научились. Большое вам спасибо!..

Такой отзыв представителя другого округа всех нас обрадовал. А Иона Эммануилович хитро посмотрел на нас, штабных командиров, и едва заметно покачал головой: похвала, мол, дело хорошее, но не зазнавайтесь и не думайте, что всего достигли - впереди еще много труда.

Мы любили Иону Эммануиловича за его исключительную тактичность. Случалось, что тот или иной командир принимал во время занятий неправильное решение и попадал подчас в очень неприятное, даже в смешное положение. Щадя самолюбие оплошавшего командира, товарищ Якир всегда находил способ помочь ему избежать язвительных острот. Подражая своему командующему, и мы старались быть тактичными и сдержанными по отношению друг к другу.

Как-то командир кавалерийского корпуса Н. Н. Криворучко, человек очень способный, решительный, но не в меру горячий и нетерпеливый, в ходе учений принял явно неправильное решение. Иона Эммануилович мог бы указать Криворучко на его ошибку, но поступил иначе. Обратившись к командиру 9-й кавалерийской дивизии К. П. Ушакову, он спокойно спросил:

- Представьте себе, товарищ Ушаков, что вы спите и все, что сейчас происходит, видите во сне. Как бы вы поступили, проснувшись?

Ушаков сообразил, в чем дело, и вполне серьезно ответил:

- Я бы, товарищ командующий, прежде всего сказал бы себе, что видел неважный сон. - И после небольшой паузы дипломатично добавил: - Видимо, я не очень ясно, путано доложил комкору обстановку. Разрешите доложить ее снова?

- Ну что ж, докладывайте, - согласился Якир.- Тогда товарищ Криворучко, конечно, сможет принять правильное решение.

Криворучко все понял и был благодарен Якиру и Ушакову за товарищескую «выручку».

Часто командующий посылал командира одной дивизии проверять другую, соседнюю.

- И товарища проверите, и сами ума наберетесь,- обычно говорил он, но при этом требовал, чтобы проверка не была формальной и недостатки не просто фиксировались, а устранялись на месте.

В 1932 году меня направили проверить 15-ю Сивашскую стрелковую дивизию, которой командовал В. В. Тарасенко. Как я и предполагал, дивизия показала отличные и хорошие результаты по всем видам боевой и политической подготовки, кроме... стрелковой. Я мог бы констатировать этот недостаток в докладной записке и уехать, считая проверку законченной, но знал, что это не удовлетворит командующего, и стал выяснять причины.

Оказалось, что новое стрельбище было только что оборудовано и части не успели еще устранить недоделки. Стрельбище имело большой уклон по директрисе, и мишени были поставлены на высоких кольях, а от этого между ними и землей образовался большой зазор, что, конечно, мешало стрелкам правильно брать прицел.

- Что ж, дорогие товарищи, - сказал я командирам,- сделаем, как требует командующий: сначала все исправим, а потом уж и поеду.

Якир и сам подавал пример делового подхода к выявленным недостаткам.

В тридцатые годы в армии увлекались стрельбой из пулемета «максим» с закрытых позиций и через голову своих войск. Этим искусством обязаны были владеть все - от командира пулеметной роты до командира дивизии включительно. Но загруженные множеством служебных обязанностей, мы, старшие начальники, почти не тренировались. И со мной произошел конфуз.

Только что закончился первомайский парад войск харьковского гарнизона. У всех было приподнятое, праздничное настроение. И вот тут-то меня подозвал к себе Якир и спросил, когда дивизия выходит в лагеря и начнет нормальные занятия. Я ответил, что на это потребуется неделя.

- Значит, через семь дней я приеду к вам. Проверю стрелковую и физическую подготовку, - улыбнувшись, сказал командарм.

- Товарищ командующий, вы же знаете, что в территориальных дивизиях в перерыве между сборами остается только младший комсостав да немного красноармейцев з хозяйственных взводах. И те работают на складах, несут караульную службу... Нельзя ли отложить проверку хотя бы на две недели? - стал упрашивать я.

- Нет, время дорого, откладывать нельзя.

- Слушаюсь!

И он приехал ровно через семь дней. Конечно, результаты проверки оказались неудовлетворительными. Я пал духом, но Якир, ни в чем не упрекнув меня, неожиданно переменил разговор:

- Товарищ Лукин! Вот вам пулемет, вот база. Обстреляйте цель вон за тем бугром.

Я был настолько расстроен, что скоропалительно ответил:

- Товарищ командующий! Командир двадцать третьей дивизии Лукин стрелять из пулемета с закрытых позиций не может.

- Так, так... Когда же командир дивизии сможет стрелять?

- Через месяц...

- Хорошо!

Якир молча кивнул головой, повернулся и отошел. Перед отъездом Иона Эммануилович собрал командный состав и неторопливо, спокойно, будто вел задушевную беседу, сказал примерно следующее:

- Товарищи! Есть у меня один приятель, Михаил Федорович. Да вы все его знаете, вот он, это ваш командир дивизии. Я его уважал и был уверен, что он по-настоящему занимается боевой подготовкой частей. А что же оказалось? Успехи, видимо, вскружили голову Михаилу Федоровичу, он зазнался, вас и себя распустил. И берет меня сомнение: как дело пойдет дальше? Ведь ваша дивизия не обычная, на сборах развертывается в корпус, а успехов у вас что-то не видать. Так вот, я решил посоветоваться с вами: теперь мне снимать товарища Лукина или подождать до осени и посмотреть, на что он способен?

Все присутствующие в один голос заявили, что дивизия не подведет округ и, как прежде, снова добьется под руководством Лукина хороших и отличных показателей.

Якир сосредоточенно, с затаенной улыбкой и добрыми искорками в глазах слушал выступления участников совещания и в заключение сказал:

- Ну что ж, как говорят, глас народа - глас божий,- и неожиданно весело рассмеялся, отчего у всех отлегло от сердца. - На этом и покончим. Осенью опять приеду и проверю. Надеюсь, что вы свое слово сдержите.

Провожая командующего и члена Военного совета Г. Д. Хаханьяна, я не удержался и спросил:

- Зачем же было, товарищ командующий, стыдить меня перед моими подчиненными? Уж поругали бы с глазу на глаз...

Якир повернулся к Хаханьяну:

- Вы слышали, как все вступились за своего комдива? Прямо ощетинились! Это хорошо, очень хорошо. Ну а вам, Михаил Федорович, - обратился он ко мне, - могу популярно объяснить. Исправлять положение можно по-разному: одного поощрить, другого наказать, но не в этом главное. Главное в том, что ваши командиры не попытались загородиться вами, а почувствовали и свою личную ответственность. У всех задето здоровое самолюбие. Теперь я уверен, что двадцать третья дивизия добьется хороших результатов. Желаю успеха!..

После отъезда Якира и Хаханьяна я долго раздумывал над этими словами. Было в них что-то необычное. Приказать, отругать, снять - все это было во власти командующего. А он искал пути к человеческим сердцам, старался натолкнуть нас, чтобы мы взглянули сами на себя критически, как бы со стороны, и сами же сделали необходимые выводы.

Свое слово мы сдержали. Через несколько месяцев, осенью, дивизия показала, что ко всем видам боя подготовлена отлично. И командиры не только уверенно и грамотно управляли подразделениями и частями, а и сами стреляли вполне удовлетворительно. Неплохо стрелял и я. Командарм специальным приказом отметил высокую выучку многих командиров, а меня наградил золотыми часами. Эти часы я берегу и поныне. Иногда беру их в руки, разглядываю и переношусь мыслью к тем, уже далеким, дням...

Тогда быстро развивалась авиация, и Якир настойчиво учил войска взаимодействовать с военно-воздушными силами. Он часто устраивал так называемую воздушную поездку: сажал сухопутных начальников в самолеты и вылетал с ними в определенные районы. Он добивался грамотного использования авиации, нанесения ею массированных ударов по наиболее важным объектам. Мы, конечно, с трудом привыкали к полетам, тем более что летали не в роли пассажиров, а с конкретными заданиями: определить с воздуха огневые позиции для артиллеристов, возможные места сосредоточения крупных мотомеханизированных частей, наиболее выгодные пути подхода и развертывания войск. В общем, в воздухе мы должны были ориентироваться так же, как на земле.

Но этого было мало. Якир старался нас и «оморячить». Поэтому с воздуха мы часто попадали на морские просторы, на совместные игры начальствующего состава округа и Черноморского флота, которым в то время командовал герой гражданской войны Иван Кузьмич Кожанов. На этих учениях мы знакомились с действиями военно-морского флота, а моряки учились взаимодействию с сухопутными частями.

Сначала некоторые ворчали: «Чего это нас купают в море?» Но скоро мы убедились, насколько прав был Якир, заставляя «оморячиваться». Отрабатывалась как-то посадка и высадка десанта. Предстояло быстро погрузить огневые средства десантных войск. Но куда грузить? Этого толком не знали ни мы, ни моряки. Артиллерию и пулеметы буквально запихали в трюмы кораблей. И сколько же времени пришлось потом потратить и как помучиться при высадке! Пошли в ход домкраты, канаты, доски... А дорогие минуты уходили безвозвратно. Понятно, морякам досталось от Кожанова, а нам от Якира.

Командующий был с нами везде - и в поле, и на кораблях, и в самолетах, и на отдыхе.

Разбора учений или игр мы всегда ждали с нетерпением. Якир подробно разбирал действия войск, тщательно анализировал поведение командиров, часто называя их не по фамилиям и должностям, а по имени и отчеству. Когда командир дивизии, полка или батальона слышал свое имя и отчество, он невольно настораживался: а что последует дальше? Похвалит командующий или покритикует? А он и критиковал сдержанно, тактично. Только когда упоминал нерадивых или бездельников, едва заметно хмурил брови, на лице его появлялось строгое и вместе с тем страдальческое выражение.

Стоило понаблюдать за Ионой Эммануиловичем, обратить внимание на его взаимоотношения с подчиненными, и становилось ясно, что в основе этих взаимоотношений лежит его любовь к людям, доверие к ним. Нередко, несмотря на возражения штаба, он выдвигал наиболее способных на высшие должности или переводил в другие, отстающие части. А через некоторое время, вспомнив об отличившемся командире, спрашивал:

- Товарищ Лукин! А где теперь командир роты, помните, такой белесый, невысокий, на дивизионных учениях показал отличную маскировку?..

- Товарищ командующий, так вы же забрали его у меня, и теперь он командует батальоном в другой дивизии.

- А-а... Ну, это хорошо. Был на роте, получил батальон, разве плохо?

- Вы у меня, товарищ командующий, недавно забрали лучшего командира батареи. - И я называл фамилию.

- Того, что удачно расположил орудия и действовал очень энергично? Худощавый, черноволосый? Молодец! Поздравьте его, он уже командует дивизионом в хозяйстве Полякова.

Я огорченно вздыхал:

- Самых лучших вы отдаете товарищу Полякову.

- Не печальтесь, Михаил Федорович, растите новых, таких же толковых. А Полякову надо давать лучших, ведь его дивизия стоит у самой границы. Ну как, согласны?

Я умолкал, так как соглашался: действительно, Полякову нужны наиболее подготовленные, инициативные, самостоятельные люди.

Иона Эммануилович Якир пользовался большой популярностью не только в войсках, но и среди населения. Он использовал всякую возможность поговорить с людьми. Встретит в поле колхозников - обязательно расспросит о житье-бытье; увидит председателя колхоза или сельсовета - спрашивает о видах на урожай, о состоянии конского поголовья, о стоимости трудодня. Сам выскажется, что и как, по его мнению, следует делать. И что-то запишет в книжечку, чтобы не забыть поделиться своими впечатлениями и соображениями с членами Политбюро ЦК Компартии Украины.

После каждого учения он обязательно знакомил командный и начальствующий состав с заводами, фабриками, рудниками, даже заставлял спускаться в шахты. Во время этих экскурсий мы получали представление о промышленности и сельском хозяйстве округа, лично знали многих директоров предприятий, председателей колхозов, партийный актив. Это, несомненно, повышало нашу ответственность и неразрывно связывало военную службу со всей жизнью страны. Как правило, на учения приглашались члены правительства УССР и секретари ЦК КП(б)У, секретари обкомов и руководители оборонной промышленности.

В 1936 году мне пришлось расстаться с И. Э. Якиром - меня назначили комендантом города Москвы. Но как только Иона Эммануилович приезжал в столицу - то ли в Наркомат обороны, то ли на очередной пленум ЦК партии (ведь он был кандидатом, а потом членом ЦК партии), мы встречались и вспоминали месяцы и годы совместной работы.

Последний раз я видел Иону Эммануиловича в Москве в мае 1937 года, незадолго до его незаконного ареста. Что-то тревожило и томило Якира: он казался неимоверно усталым. На Киевском вокзале, чтобы как-то рассеять подавленное настроение Якира, я спросил его, скоро ли он возьмет меня обратно к себе на Украину. Иона Эммануилович тяжело вздохнул, неопределенно пожал плечами и ответил так, что у меня сжалось сердце:

- Эх, Михаил Федорович, что об этом говорить... - И неожиданно предложил: - Зайдемте в вагон, посмотрим лучше фотографии моего Петьки и жены.

Он очень любил жену, обожал сына и, разглядывая их фотографии, как-то отвлекался от одолевавших его тягостных мыслей.

До отхода поезда мы говорили о всякой всячине, расспрашивали друг друга о семьях, о здоровье, но не касались главного, что волновало нас обоих: что же происходит, почему арестовываются и бесследно исчезают люди, которых мы знали как отличных боевых командиров и преданных коммунистов? Об этом было тяжело не только говорить, но и думать.

Арест командарма 1 ранга Якира поразил меня как внезапный удар грома среди ясного солнечного дня. Разве мог я поверить в то, что он - шпион, враг?! Видимо, в это не верили и те, кто санкционировал арест и расправу над ним - скорую, позорную и несправедливую. Поэтому выискивали новые и новые «материалы», чтобы как-то оправдать свои действия.

В 1938 году меня назначили начальником штаба Сибирского военного округа, в связи с чем пригласили в ЦК партии. Беседовал со мной кто-то из помощников Маленкова. Закончив разговор о моем новом назначении, он протянул мне пачку чистой бумаги и предложил:

- Вот вам бумага, вот перо, опишите вражескую деятельность Якира. Ведь вы с ним работали много лет. Встретимся через два часа.

Я отодвинул в сторону бумагу и в горестной задумчивости просидел без движения полтора-два часа. Я любил Якира, верил ему и не мог отыскать в его жизни и работе ни малейшего пятнышка.

Когда «кадровик» снова появился в кабинете и увидел нетронутые листы бумаги, он недовольно спросил:

- Почему вы ничего не написали?

- Потому что мне нечего писать. О Якире ничего плохого сказать не могу.

- Так, - многозначительно протянул «кадровик». - Ну что ж, можете идти.

Много лет отслужено в Советской Армии. Мне восьмой десяток. Нахожусь в отставке. Но работаю в Комитете ветеранов войны, выполняю общественные и партийные поручения. И всегда, когда мне приходится выступать перед молодежью или перед новым поколением офицеров, я вспоминаю Иону Эммануиловича Якира - талантливого военачальника, коммуниста по сердцу и совести, заботливого человека и умного учителя.

Такого забыть нельзя!