Н. Масолов БОЛЬШЕВИК С ПУТИЛОВСКОГО

Н. Масолов

БОЛЬШЕВИК С ПУТИЛОВСКОГО

Василию Зиновьеву было шестнадцать лет, когда пришла горестная весть: умер Ленин. В лютую январскую стужу провожала страна в последний путь любимого вождя. Труженики города и деревни теснее смыкали ряды вокруг ленинской партии. Люди думали об одном: все силы отдать укреплению созданной Лениным страны Советов.

Тогда комсомолец Зиновьев и решил: он встанет к станку!

Перед тверским пареньком распахнул свои ворота ленинградский завод «Красный путиловец». И они понравились друг другу — старый завод и молодой рабочий. Первый был хорошим учителем, второй — прилежным учеником. Зиновьев стал не просто отменным пилорубом, но одним из тех, кто ведет за собой, кем всегда гордилась старая гвардия путиловцев, — солдатом великой революции.

«Красный путиловец» двадцатых годов… Он уже тогда был олицетворением союза мозолистых рук — союза серпа и молота. Из его цехов пришли в деревню первые тракторы, приехали в донские казачьи хутора, в таежные сибирские села люди, подобные шолоховскому Давыдову.

В начале тридцатых годов путиловцы направили на работу в деревню и коммуниста Василия Зиновьева.

Так в совхозе «Искра» на Псковщине появился новый директор. До Зиновьева на этом посту сменилось несколько человек. Увидев на ферме молодого горожанина во френче и с портупеей через плечо, один из сельских дедков съязвил:

— Ишь ты, шкета какого прислали. Ну, этот и месяца не продержится.

Но «шкет» оказался упорным, прижился быстро и твердой рукой начал наводить порядок. Совхоз пошел в гору. А через два года «Искру» было не узнать… В золотом пшеничном разливе поля. Богатые фермы. Дружные, работающие с перспективой и верой в будущее люди.

В 1940 году трудящиеся Дновского района избрали Василия Ивановича Зиновьева председателем своего райисполкома.

«Только без паники!»

К небольшому лесному озерку Зиновьев добрался, когда в небе зябко догорали последние звезды. Молочный туман отступал медленно, упорно цепляясь за камыши, окружавшие невысокой стеной тихие плесы.

Василий Иванович с большой охотой приезжал в этот живописный уголок. Он любил, затаившись на лодке у выступа тростника, слушать, как тревожно покрякивают старые утки, напоминая разыгравшимся среди кувшинок и лилий утятам о возможной беде; с замиранием сердца следить, как поблизости от поплавков его удочек дают о себе знать глухими всплесками огромные лещи и язи — хозяева здешних вод.

Однако приезжал сюда Зиновьев редко — не пускали «председательские дела, дороги», как шутливо говорил он друзьям. А их было немало — и дел, и дорог.

Но вчера Василий Иванович решил твердо: в воскресное утро 22 июня — рыбалка. Уходя на работу, он заговорщически шепнул жене:

— Вечером, Тоня, махну на озеро. Ты уж, пожалуйста, приготовь мне чего?нибудь с собой.

В дороге, довольный тем, что наконец отрешился от всех срочных и несрочных дел, Зиновьев вполголоса напевал:

Ревела буря, дождь шумел…

Шофер посмеивался:

— Ох, Василий Иванович, накличете вы дождину. А он ни к чему. На полях благодать?то какая. Воздух точно медом настоянный.

Возвращались с рыбалки во второй половине дня. На пол-пути на деревенской околице шофер притормозил:

— Василий Иванович, случилось что?то. Смотрите?ка: мужики собрались, как на сходку. Один что?то доказывает, ишь как руками машет.

Зиновьев скинул дрему и вылез из машины. Навстречу из толпы вышел знакомый колхозный бригадир.

— Что тут у вас, Демьяныч, стряслось?

— Василий Иванович, так война же!..

— Вот и разразилась буря, — сказал он не то себе, не то шоферу.

В здании райисполкома первым, кто попался на глаза председателю, была секретарь райсовета Лиза Паклинская. Девушка воскликнула:

— Наконец?то! А я уж не знала, куда еще гонцов посылать.

— Худо получилось, Лиза.

— Ну что вы, Василий Иванович. Кто мог предвидеть такое?

— Все равно худо, — мобилизация в районе началась без председателя райисполкома! Куда это годится! Будь добра, соедини меня с военкомом.

Через полчаса кабинет председателя наполнился людьми…

Опасность, даже самая близкая, оставляет время подумать и что?то предпринять. Дновские коммунисты умело воспользовались этим временем: создали истребительный батальон, организовали работу восстановительного поезда, напряженную деятельность паровозного депо. И ко всему этому приложил руки Зиновьев. Действовал Василий Иванович решительно, энергично, бесстрашно. В первую же бомбежку появился на железнодорожных путях. Растерявшиеся путейцы услышали негромкое, но твердое:

— Только без паники, товарищи!

Через полчаса плотная председательская фигура в полувоенном френче, туго перетянутом командирским ремнем, уже мелькала в районе крушения воинского эшелона. Взрывной волной сбросило с полотна железной дороги несколько вагонов. Два из них горели. Неожиданно пламя перекинулось на эшелон, стоявший рядом.

Кто?то крикнул:

— В вагонах снаряды!

Беженцы и молодые, необстрелянные красноармейцы, давя друг друга, бросились к пристанционной каменной постройке. Зиновьев метнулся наперерез. Схватил бежавшего впереди толпы бойца. У того с трясущихся, шлепающих губ, как горошины, сыпались слова:

— Взрыв… Там… Взрыв…

— Ты что, осовел от страха? — Василий Иванович тряхнул парня и, уже обращаясь к остальным, крикнул: —Размялись — и хватит. Теперь — задний ход, да побыстрее! Никакого взрыва не будет!

Подоспевшие командиры помогли прекратить панику. Дружными усилиями огонь потушили, вагоны со снарядами вручную откатили на главный путь. Вскоре эшелоны тронулись. Комендант одного из них, майор с седыми висками, на прощанье предложил:

— Давайте с нами, Василий Иванович. На фронте такие, как вы, нужны.

Зиновьев отшутился:

— И рад бы в рай, да дела не пускают.

А дел становилось все больше и больше. В первых числах июля поток беженцев через Дно усилился. Враг занял город Остров, бои велись уже на рубеже реки Великой. Люди теперь шли без конца и края. Много было раненых.

Эту массу людей нужно было рассредоточить, накормить, а главное — отправить дальше, на восток. Пришлось эвакуировать и семью — жену, дочурку Таню и полуторагодовалого Вовку. Собирались наспех, с собой, кроме еды и самого необходимого, ничего не взяли. Когда раздался короткий гудок паровоза и эшелон тронулся, Василию Ивановичу вспомнился вдруг далекий 1923 год…

…Был такой же, как и сегодня, теплый летний вечер. В крайней избе деревни Глебени собрались сельские комсомольцы. Ячейка принимала его в комсомол. Волновался здорово, а тут еще эта красивая и бойкая Тонька Суворова хихикнула: «Девчата, голосуйте за, у парня не глаза, а синь небесная…»

И вот теперь Тоня, давно уже ставшая близким и дорогим человеком, мать его детей, уехала в неизвестность…

9 июля 1941 года фашистские самолеты вновь бомбили Дно. Одна из бомб угодила в магазин. Погибло много женщин и детей.

В этот день Зиновьев отдал приказ об эвакуации документов и банковских ценностей.

В городе уже была слышна отдаленная артиллерийская канонада. В эти тревожные часы в Дно приехал секретарь Ленинградского областного комитета партии Т. Ф. Штыков. Встретились в райкоме. Зиновьев доложил о подготовке к обороне города и начале эвакуации. Штыков похвалил :

— Молодцы. Не опоздали и не поторопились преждевременно. С умом все делаете. Правильно говорится, что терять можно все, кроме головы.

Пошли в депо. Дновс. кий узел имел богатое техническое оснащение. Дновцы гордились своим узлом. Теперь предстояло в короткий срок часть оборудования эвакуировать, остальное вывести из строя.

Зиновьева в депо хорошо знали. По приветливым улыбкам, по тому, как измученные беспрерывными рейсами машинисты разговаривали с председателем чрезвычайной тройки, Штыков понял: Зиновьев здесь не просто свой, но и весьма уважаемый человек. Когда вышли на пути, спросил:

— Кто помогает тебе на узле из райкомовцев?

— Тимохин. Он тут раньше работал заместителем начальника отделения паровозного хозяйства.

— Ну, а сколько, ты думаешь, тебе осталось председательствовать?

— Судя по информации командира дивизии, отступившей от Порхова, — неделю.

— Считай, меньше. Поторопись с эвакуацией. — Штыков немного замялся. — А после в Ленинграде ждать тебя, так что ли?

Зиновьев вскинул на секретаря обкома глаза. Оба невесело улыбнулись. Помолчав немного, Василий Иванович тихо ответил:

— Терентий Фомич, не сомневайтесь: дновские коммунисты выполнят свой долг до конца.

Взрывы в ночи

Темна и звездна сентябрьская ночь. Но ночной мрак какой?то особенный, бархатистый. Может, поэтому и язычки пламени лижут охапку хвороста неторопливо, с ленцой. У небольшого неяркого костра сидят трое. Молчат. Думают. Каждый о своем. Изредка поднимают головы, прислушиваются: где?то далеко–далеко землю сотрясают взрывы.

Первым нарушает молчание Зиновьев. Он поворачивает лицо, заросшее черной окладистой бородой, в сторону взрывов и говорит Тимохину:

— Чуешь, Матвей?

— Чую. А что?

— По–моему, это — хороший ответ на вопрос ребят: «Где наша армия и что она делает?» Бомбят?то наши. — И уже мягче, успокаивающе продолжает: — Ничего, комиссар, наладится связь. Не тревожься. Не сразу, как говорится, и Москва строилась.

И опять молчат. И опять каждый свое думает.

Зиновьев, Тимохин, Селецкий. Командир. Комиссар. Парторг. Три вожака партизан–дновцев. Это они одними из первых в юго–восточных районах Ленинградской области подняли знамя борьбы против немецко–фашистских оккупантов.

Перед тем как разбить лагерь в зарослях у озера Белого, отряд партизан под командованием Зиновьева совершил большой переход из села Поддорье. Шли заболоченными лесами, болотами. Когда по скользким корягам пробирались через заросшую мхом гать, многие бойцы проваливались до пояса. Не избежал водяной купели и Тимохин — окунулся почти с головой. Зиновьев помог ему выбраться на кочку.

— Вот это по–комиссарски, — пошутил он. — Уж если нырять, так по–настоящему.

Может, и не стоило идти такой глушью. В первые месяцы войны фашисты, проникая в глубь советской территории, держались главным образом шоссейных дорог и лишь поздней осенью 1941 года начали, как клопы, расползаться вширь. Но опыт к партизанам пришел не сразу. Да и появиться невдалеке от станции Дно Зиновьев хотел, не привлекая к себе внимания: действовать отряд должен был как диверсионный.

Первая диверсия не принесла успеха. Партизаны, отправившиеся на задание, удачно подобрались к железной дороге и заложили под полотно самодельную мину. Когда вражеский эшелон приблизился, командир диверсионной группы дернул за шнур. Хлопнул взрыв, но… поезд остался на путях. Высыпавшие из вагонов гитлеровцы обстреляли кустарник, затем приступили к ремонту. На глазах у затаившихся партизан они исправили повреждения, и эшелон двинулся по назначению.

Нахмурился Зиновьев, когда ему доложили о неудаче, но, увидев опечаленные лица бойцов, ободряюще сказал:

— Ничего. Первый блин всегда комом. Промашку дали: начинять наши «колобашки» нужно, не жалея начинки.

С тех пор в свои мины подрывники стали класть больше тола. И вскоре они записали на боевой счет отряда первый подорванный эшелон врага.

Все чаще и чаще полыхали теперь осенние ночи зарницами от взрывов и к дурманящему запаху прелых листьев примешивался едкий запах гари. Тщетно метались огненные метлы трассирующих пуль по насыпи железной дороги в поисках виновников крушений.

В Ленинградском партийном архиве хранятся документы, рассказывающие о боевых делах отряда «Дружный». Вот хроникальная запись некоторых из них:

«25 сентября 1941 года. Произведен взрыв железнодорожного полотна на участке Морино — Волот. Во время минирования уничтожена автодрезина, убито семь гитлеровцев! Задержавшийся на станции Морино в ожидании ремонта пути фашистский эшелон атакован и разгромлен нашими летчиками».

«2 октября 1941 года. Спущен под откос воинский поезд. На участке Вязье — Бокач на двое суток приостановлено движение».

«4 октября 1941 года. Подрывники отряда минировали шоссе у деревни Вельское. Подорвалось три грузовика, погибло около 30 гитлеровцев».

И так день за днем.

Однажды Василий Иванович собрал коммунистов (каждый третий в отряде был членом партии) и сказал:

— Нам, товарищи, нелегко, а населению еще горше. Не ослабляя боевой работы, мы должны резко усилить свое влияние в деревнях. Пойдемте к народу. Люди еще растеряны, напуганы, и для них даже улыбка послужит утешением.

Темными дождливыми ночами пробирались посланцы «Дружного» огородами к крестьянским избам. Раздавался осторожный стук в окно. Хозяин встречал партизанских связных и испуганно и радостно. Начинался долгий горячий разговор.

Особенно часто таким гостем бывал в деревнях Селецкий. В прошлом комсомольский работник, знавший хорошо местные условия (Павел Васильевич работал в Дновском районе около десяти лет), секретарь райкома быстро устанавливал контакт с нужными людьми. Селецкий привлек к активней подпольной работе колхозного кузнеца деревни Быково Федора Стаценко, семью колхозника Филиппа Федорова из деревни Ботаног. Вскоре в этой же деревне удалось сколотить небольшую подпольную группу. Во главе ее стала пожилая сельская учительница Евдокия Ивановна Иванова.

А иной раз в деревнях проходили даже митинги. Собирались обычно на околице. Зиновьев влезал на ящик или стоя на крыльце говорил громким голосом:

— Вы знаете меня. Знаете и Тимохина. Мы не покинули свой район и просим вас верить нам по–прежнему, как представителям Советской власти. Фашисты брешут, что бои ведутся на улицах Ленинграда. Не видать им нашего славного города, как своих ушей. Но нельзя допускать, товарищи, чтобы здесь, в нашем районе, оккупанты чувствовали себя хозяевами. Фашисты не понимают и никогда не поймут, как дорога нам земля, где ходили за сохой и бороной прадеды и деды наши, земля, политая отцовской кровью. Не покоряйтесь ни в чем гитлеровцам! Помогайте партизанам!

После таких встреч у людей укреплялась вера в будущее, росла воля к борьбе. В зональных военных комендатурах гитлеровцев осенью 1941 года все больше и больше фиксировалось случаев исчезновения оружия, порчи средств связи, невыполнения срочных поставок сельскохозяйственных продуктов.

Протянулись крепкие нити от партизанских бивуаков и к Дновскому железнодорожному узлу, имевшему важное стратегическое значение. При эвакуации Тимохин и Зиновьев создали в Дно костяк антифашистской подпольной организации, во главе которой стояла железнодорожница Анастасия Александровна Бисениек.

В начале ноября Бисениек передала в «Дружный»: «В Дедовичах на запасных путях вторые сутки стоит под погрузкой эшелон. Охраняется очень строго. Встречайте завтра».

— Вот это кстати, — обрадовался Зиновьев, получив донесение подпольщицы. — А то безделье поднадоело. Да и праздник Великого Октября отметить нужно.

— Ну, на этот раз с группой пойду я, — поторопился «сделать заявку» Тимохин.

Посоветовавшись, решили подрыв эшелона произвести поблизости от полустанка Бокач. Рассуждали примерно так: раз эшелон очень строго охраняется на станции — значит, за ним будет вестись наблюдение и в пути. Гитлеровцы за последнее время усилили охрану лесных участков железной дороги. Прямой резон рвать полотно на открытом месте да поближе к фашистскому гарнизону. Опаснее, но зато вернее.

Ноябрьская ночь вороньим крылом укрыла пятерку отважных. На диверсию пошли Тимохин, Юра Бисениек (сын дновской подпольщицы), Сергеев, Шматов и Войчунас. В полночь были у цели. Бесшумно сняли часовых. Под стык рельсов искусно заложили заряд и, протянув шнур в кусты, залегли. На стылой земле пришлось лежать долго. По дороге прошли две контрольные дрезины, небольшой пассажирский поезд. Неожиданно вблизи засады на проселке показались три подводы с гитлеровцами. Одна из них остановилась. У партизан дух перехватило: неужели солдаты что-либо заметили? Но остановка, видимо, была случайной. Фашисты, громко разговаривая, двинулись дальше.

В конце второго часа ожидания со стороны станции Дедовичи показался большой товарный состав. Шел он на двойной тяге. Замерли подрывники. Было даже слышно, как под ватниками учащенно и гулко колотятся сердца… Когда между паровозами и миной осталось три десятка метров, Тимохин шепнул:

— Юра…

Юра Бисениек резко дернул шнур. Огненный столб взметнулся перед первым паровозом. С разбегу он ткнулся в образовавшуюся воронку. На него верхом наскочил второй. Платформы полезли друг на друга. Под откос полетели, кувыркаясь, танкетки, орудия, автомобили.

С уцелевших платформ ударили пулеметы. Били они короткими очередями, точно перекликаясь друг с другом. Но партизаны уже добрались до спасительного ельника, синевшего в пятистах метрах от места крушения.

Подрывники благополучно вернулись в отряд. Товарищи горячо поздравляли их с успехом. Обычно скупой на похвалу, Зиновьев сказал:

— Молодцы! Достойны большой награды. Теперь нам не грех и Октябрьский праздник отметить.

В ночь на 6 ноября 1941 года отряд расположился на Кряжевском хуторе. После утомительного перехода люди заснули как убитые. Засыпая, не знали, что их уже стережет беда… Вьюжистым, холодным утром к бивуаку партизан предатель привел карателей. Более ста гитлеровцев полукольцом окружили хутор. Отряд, очевидно, погиб бы — двойной перевес у фашистов и внезапность нападения на спящих решили бы исход боя в пользу врага. Но коварный замысел сорвали бдительные часовые Павел Селецкий и Василий Власов. Заметив подозрительное движение в кустах, они подали сигнал командиру.

— В ружье! — скомандовал Зиновьев и, первым выскочив на пустырь, начал поливать свинцом бежавшие к хутору фигурки.

Каратели, не ожидавшие такого приема, залегли. Тогда Зиновьев приказал:

— Всем отходить к болоту. Со мной остается Дмитрий Федоров.

Некоторое время вели огонь вдвоем, затем Василий Иванович отослал назад и Федорова. Убедившись в том, что отряд достиг болота, Зиновьев решил попытаться спастись и сам, но вдруг с ужасом обнаружил: патронов в диске нет. Вспомнив о запасном диске, метнулся к постройке. Фашисты, заметив партизана, бросились к нему…

«Кажется, погиб… — мелькнуло в голове Зиновьева, — но дешево гадам не дамся…» Он выхватил из?за пояса нож. Неожиданно сзади раздались торопливые выстрелы, и перед бегущими к постройке карателями рванулась граната. Василий Иванович оглянулся: из?за камня стрелял Тимохин.

— Держи, командир, пистолет, а я поработаю карабином, — крикнул Тимохин как?то по–мальчишески звонко и задорно.

Так они, поддерживая друг друга прицельным огнем, и отошли рядом — командир и комиссар.

А праздник Великого Октября партизаны–дновцы все же отметили. 7 ноября 1941 года комиссар отряда поздравил всех с праздником, раздал крестьянам листовки. А потом молодежь танцевала. Хором пели советские песни. Призывно звучали слова:

Смело, товарищи, в ногу,

Духом окрепнем в борьбе…

«Постоим за родину–мать!»

Отряд «Дружный» входил в состав 2–й бригады. По праву он считался одним из лучших отрядов. Командование высоко ценило организаторский талант и мужество командира партизан–дновцев. В конце 1941 года комиссар 2–й бригады С. А. Орлов отправил в Смольный письмо–донесение на имя начальника Ленинградского штаба партизанского движения М. Н. Никитина. Рассказывая о боевой деятельности бригады, он писал:

«В нашем коллективе много замечательных людей, имена которых войдут в историю. Вот, к примеру, боевой председатель Дновского райсовета Зиновьев Василий Иванович — замечательный большевик, лучший партизанский командир в нашей округе».

В начале 1942 года командование Северо–Западного фронта решило привлечь партизанские силы к большой наступательной операции. 2–я бригада получила приказ усилить диверсии на коммуникациях, объединенными отрядами напасть на вражеский гарнизон в городе Холме Калининской области, захватить город и удерживать его до подхода частей Красной Армии.

Задача была не из легких. Город расположен на открытой местности. Подходы к нему минированы. Гарнизон сильный. Стояли крепкие морозы, что тоже было не на руку партизанам.

15 января бригада приступила к операции. Двигались тремя колоннами по разным маршрутам. Только первая колонна шла держась дорог, остальные — болотами и лощинами. Совершив в таких условиях 80–километровый марш, партизаны заняли исходные рубежи.

Отряды «Дружный», «Храбрый» и отряд под командованием Горяйнова наступали с юга, вдоль реки Ловати. С большим трудом дновцам удалось перебраться через реку и ползком по глубокому снегу зайти фашистам в тыл. Впереди чернело здание льнозавода.

— Ну, кажется, мы наконец у цели, — удовлетворенно произнес Тимохин.

И вдруг справа, захлебываясь, застучал немецкий пулемет. Вслед за ним застрочили автоматы. Гитлеровский патруль заметил партизан. Медлить было нельзя.

Зиновьев поднялся во весь рост и бросился к городу. Дновцы в едином порыве устремились за командиром.

Начали атаку и другие отряды. Было это 18 января в 4 часа 10 минут.

Поле освещалось ракетами. Фашисты вели шквальный огонь из пулеметов и минометов. Справа и слева, впереди и сзади атакующих звонко лопались мины. Но партизаны, сбив заслон, уже ворвались в Холм. Началось многочасовое сражение на улицах города.

К утру партизаны разгромили комендатуру, истребили до четырехсот фашистов, захватили всю западную часть города и его центр. Героически дрались Юра Бисениек, Павел Иванов и другие дновцы. Подобравшись к двухэтажному дому, откуда фашисты вели кинжальный пулеметный огонь, они бросили в окна здания противотанковые гранаты. Дом рухнул.

В руках гитлеровцев оставались два крупных узла сопротивления: церковь и тюрьма. Со сторожевых башен и из амбразур тюремной ограды на партизан сыпался град пуль. Советские люди, заключенные в тюрьме, разбили форточки и громко, чтобы их услышали партизаны, запели «Интернационал». И тогда вновь поднялся первым Зиновьев:

— Братцы, там нас ждут! Вперед! Постоим за Родину-мать!

Новая атака. В разгар ее Юра Бисениек заметил, что Зиновьев, бежавший впереди с ручным пулеметом в руках, вдруг остановился. Секунды две он стоял, пошатываясь то вправо, то влево, затем сделал шаг вперед и упал. Партизаны бросились к командиру, но он был уже мертв…

К гитлеровцам подошла подмога из соседних гарнизонов. Партизаны начали отход…

Ни сам Зиновьев, ни его боевые друзья не прикрепляли к его видавшему виды председательскому френчу орден с изображением великого Ленина. Звания Героя Советского Союза путиловский большевик Василий Иванович Зиновьев был удостоен посмертно. Но всю свою недолгую жизнь этот замечательный человек прожил с Лениным в сердце.