Дикая природа
Дикая природа
В то время, когда Тур тренировал свои мышцы на сооруженных отцом снарядах, по лесам к северу от Лиллехаммера бродил один растрепанный человек. Все, что у него было в этом мире, легко помещалось в сумку, которую он носил через плечо. Его звали Ула Бьорнеби. При любой возможности он спал на открытом воздухе, используя камень вместо подушки и еловые ветки вместо кровати. В случае же непогоды ночевал в заброшенной овчарне на маленьком пастбище в Хинне неподалеку от Хорншё. Он питался в основном тем, что давала природа, преимущественно рыбой, но иногда ловил мелкую дичь — куропаток или даже зайцев. Иногда ему удавалось поймать важенку.
За лисий мех он получал в деревне немного денег, которых ему хватало на кофе, сахар и молоко; за беличьи шкурки ему тоже платили какую-то мелочь. Говорили, что он не уважает закон, поскольку не соблюдает правил охоты и рыбной ловли. Однако стражи порядка не трогали его — скорее всего, потому, что, вопреки слухам, Бьорнеби не совершал никаких преступлений.
Ула Бьорнеби происходил из зажиточной семьи. У его отца была большая лесопилка в Фредрикстаде, и дружил он с такими же, как он, богатыми предпринимателями. К сожалению, у отца имелся один существенный недостаток — со всеми житейскими трудностями он боролся с помощью алкоголя; кончилось все тем, что жена оставила его. Вместе с тремя сыновьями она обосновалась в Лиллехаммере и открыла там антикварный магазин, доходы от которого едва позволяли сводить концы с концами. Ула выучился на техника-лесовода, но времена были тяжелые, и работу ему найти не удалось. Отец в свое время подарил ему три акции Лесопильного сообщества, удочку и охотничье ружье. Акции не имели ценности, но удочку и ружье можно было использовать. Поскольку быть для кого-либо обузой было не в его характере, он взял свои небогатые пожитки и обосновался в Хинне — там, где заканчивался лес и начиналось высокогорье. Летом 1928 года Ула Бьорнеби вошел в жизнь Тура Хейерала.
Сколько Тур себя помнил, мать всегда снимала красный домик в окрестностях Хорншё. Туда она отправлялась каждое лето, взяв с собой Тура и остальных детей. Тур-старший с ними никогда не ездил. После случая с горничной мать и отец никогда не проводили отпуск вместе.
Прежде фру Хейердал ничто не связывало с Лиллехаммером и его окрестностями — она нашла Хорншё по объявлению в газете. Сначала она снимала номер в небольшом здешнем отеле, но затем познакомилась с крестьянином Йоханнесом Нермо из Эйера, владельцем пастбища в Хорншё и небольшого домика, который он был не прочь сдать внаем. Единственным недостатком здешних мест с точки зрения отдыха семьи Хейердал была долгая дорога от Ларвика. Сначала они ехали поездом до Драммена, где пересаживались на Вестфолдскую линию и по ней добирались до столицы. Там семейство ждала новая, очень неудобная пересадка, — приходилось перебираться на другой вокзал на противоположном конце города, чтобы ехать дальше по линии Довре. В Лиллехаммере у перрона их ждала повозка, на которой они проделывали оставшуюся часть пути в горы.
Дорога занимала три дня, но для упрямой Алисон такое неудобство не имело значения. Главное, что ей нравились цветущие пастбища Хорншё — там дышалось легко и свободно, и можно было жить все лето, не думая о необходимости соблюдать условности неудачного брака.
У отца был домик в Устаосете. Иногда мать разрешала Туру съездить туда, и мальчик делал это с удовольствием. Но именно мягкий ландшафт окрестностей Хорншё он считал своим раем. Здесь ему в пять лет впервые разрешили сесть на извозчичью лошадь — мать, конечно же, крепко держала его.
Летние каникулы в Хорншё стали новой и необычной школой в детской жизни Тура. На пастбищах паслись лошади и коровы, по склонам бродили овцы и козы. Тур весь день гулял по окрестностям, потом, набегавшись, окунался в горное озеро — здесь он почему-то не испытывал того страха, что вызывал у него Ларвикфьорд. В Хорншё все было иное — и люди тоже; они жили простой крестьянской жизнью на природе и питались ее плодами, их ничуть не занимали технические новшества, на которых были помешаны горожане. Мысль о том, что прогресс — это шаг назад, становилась здесь для Тура совершенно очевидной — разве не городская суета заставила людей оторваться от своих истоков и своей сущности? Каждый раз, когда человек изобретал что-то новое, это называли развитием. Тур видел, как появился в Норвегии автомобильный транспорт, как распространялось электричество, как вошли в обиход радио и телефон. Жизнь стала благодаря им удобнее — это верно, но Тур задавался вопросом: действительно ли все эти вещи так необходимы человеку? Люди тысячи лет обходились без автомобилей — так неужели и дальше нельзя обходиться без них?
Хорншё. Многие годы мать снимала дачу в Хорншё под Лиллехаммером. Поездки туда оказали большое влияние на Тура в детстве и отрочестве
Однажды в их доме в Хорншё появился Ула Бьорнеби, он просто вошел на кухню с большой форелью в руках.
— Возьмите, пожалуйста, — только и сказал он, положив рыбу на стол.
Мать и сын не знали, что и думать. Лицо Улы загрубело на солнце, он был одет в изношенный охотничий костюм. Тур как-то само собой вспомнил Аскеладдена[9] {56} Мать подумала, что Ула голоден, и на всякий случай предложила ему бутерброды.
С тех пор Ула приходил регулярно и помогал им в работе по дому. Алисон платила ему шиллинг за колку дров. Ула был еще молод, недавно ему исполнилось двадцать восемь лет, но Туру он казался человеком пожилым и бывалым — ведь он так лихо размахивал топором и рассказывал такие замечательные истории! Однажды Ула спросил, не хочет ли Тур побывать в овчарне на пастбище в Хинне. У мальчика перехватило дыхание — он давно об этом мечтал! Отправиться с этим «горным» человеком в его владения без мамы — что может быть лучше?! Он не осмеливался даже подумать об этом! Оставалось, однако, главное — получить разрешение у матери. Мальчик набрался мужества: в конце концов худшее, что может случиться, — это то, что она скажет «нет». Но мать разрешила, он не поверил собственным ушам! Она, которая так боялась, что сынок поцарапает коленки, вдруг разрешила ему пойти вместе с этим дикарем! Алисон лишь потребовала, чтобы Тур вернулся домой в тот же день.
Она приготовила на дорогу еду, и они отправились в горный лес. Тур резво прыгал через ручьи и корни, вместе с Улой он отдал себя во власть нового и неизвестного ему мира. Они шли по тропинке на восток до тех пор, пока не оказались в долине, где было расположено пастбище. Эту долину Тур сразу же назвал долиной Улы; настоящее ее название было Остадален. Вскоре они оказались на месте.
В овчарне был земляной пол, в стенах между ольховыми балками зияли щели. Печи не было, но Уле она была не нужна — он готовил на открытом огне, а дым выходил наружу в отверстие в потолке. На некоем подобии полатей он соорудил постель из шкур и шерстяных одеял. Там он спал как летом, так и зимой.
За первым посещением Хинны последовали другие, и со временем мать разрешила Туру там ночевать. Дело кончилось тем, что Тур стал проводить в Остадалене большую часть времени. Он помогал Уле Бьорнеби во всех его делах и, похоже, был хорошим учеником.
Жизнь в Хинне была простой, но трудной, и впервые в жизни Туру довелось потрудиться, чтобы, к примеру, поесть. Здесь никто не подавал завтрак на стол и не приходил посыльный с товарами из магазина, как дома в Ларвике. Здесь не было горничной, которая убирала кровать и стирала одежду. Но в то же время здесь не было строгой матери.
Постепенно у Тура образовались мозоли от работы с топором и пилой; появлению мозолей способствовала и гребля на озере, где они с Улой ловили рыбу. Иногда они уходили в лес так далеко, что не успевали вернуться в овчарню засветло и устраивались на ночлег в кустах, как зайцы; они лежали на мху, уставившись в звездное небо, и разговаривали о самых разных вещах. Позже Тур передал настроение тех времен в школьном сочинении:
«Была середина лета. Мы с товарищем ловили форель в горном озере к северу от Лиллехаммера. Клева не было. Мы ловили на удочку, в качестве наживки использовали мух, от частых забросов у нас болели суставы. <…>»
Озеро Лингшёен находилось в центральной части долины Остадален. В тех краях это было лучшее место для рыбалки, поэтому Уле и Туру имело смысл идти до места почти двенадцать километров. Однако в день, описанный Туром, рыба не клевала. Они свернули снасти и решили продолжить рыбалку после захода солнца.
С сумерками появились злые комары: «<…> Они роились вокруг нас, мы отмахивались, как могли, но это не помогало». Однако вскоре они забыли о комарах — появилась рыба: у берега клевал окунь, форель — подальше.
«Не было ни малейшего дуновения ветра, гладкая и темная вода. <…> Я взял весло и осторожно оттолкнулся от берега. <…>»
Достаточно далеко от берега они закинули удочки. «Рыба тут же начала клевать, даже прежде, чем мы полностью опустили леску. <…> Когда совсем стемнело, появилась луна похожая на большой огненный шар над лесом. <…> Мы ловили рыбу до одиннадцати. <…> Мы срубили несколько сучковатых веток и подвесили форелей на них. Когда мы сосчитали их, у нас получилось около тридцати одинаковых форелей на каждого и, кроме того, несколько окуней».
Шестьдесят рыбин и долгий путь обратно. Ноша была тяжелой, и, когда они наконец пришли домой, Тур так натер спину, что спать пришлось на животе. Захотелось ли ему домой после этого? Нет, ни в коем случае! Ведь ему еще столько предстояло узнать и увидеть — рыбная ловля была только началом прикосновения к природе! Ула рассказывал Туру бесчисленные истории о лосях и зайцах, оленях и лисицах, росомахах, куницах и горностаях. Некоторые из этих животных, случалось, попадались им в лесу. О других многое могли сообщить помет и отпечатки лап. Тур испытывал особое волнение, когда видел клочки меха, висящие на дереве, или когда они наталкивались на следы звериной борьбы не на жизнь, а на смерть, и видели кровь и обглоданные кости, свидетельствующие о том, что здесь слабый уступил сильному. Да, борьба видов за существование то и дело напоминала о себе, и все было так, как рассказывала мать.
Без сомнения, товарищем Тура стал человек, который сумел вернуться обратно к природе; благодаря Бьорнеби мальчик убедился воочию, как проста на самом деле жизнь. Самую большую горечь в то лето он испытал в день, когда закончились каникулы, а с ними и приключения. Туру не хотелось возвращаться в Ларвик, в мир, царивший там, в школу, на улицу — и домой, на Стенгатен, где родители шарахались друг от друга, как от привидений.
Кроме того, в городе его ожидала еще одна проблема. Мальчик достиг возраста конфирмации и по христианскому обычаю должен был читать перед пастором. Однако Тур не хотел этого делать. Хотя вечерами он по-прежнему молился, уже было ясно, что в его душе мировоззрение матери одержало победу над мировоззрением отца. Время в обществе Улы Бьорнеби открыло ему дверь в новый удивительный мир. Он видел, как рождается ягненок и что остается от глухаря после того, как его поймала лиса. Он видел, как животные борются за существование!
В мире Улы не было места для пастора, говорящего о Судном дне и проклятии. Если Тур и чувствовал силу, то это была не сила мести, а сила любви, и если Бог все-таки существовал, то это должен быть бог любви, а не тот бог, который заставил одинокую мать выкинуть своего незаконного мертворожденного ребенка в Церковную бухту — потому что пастор не разрешил похоронить дитя в освященной земле.
Как ему не нравился этот пастор! И церковные обряды, и песнопения, и самого пастора Тур считал чем-то чуждым природе; особое неприятие вызывал у него обряд причастия, в котором потребление вина и хлебцев граничило, по его мнению, с каннибализмом и кровавым жертвоприношением{57}. Нет, никогда ни один пастор не возложит свою руку на голову Тура, как это происходило с другими мальчиками во время конфирмации. Никогда он не позволит совершить над собой этот обряд ради подарков, как делают многие. Тур решил твердо сказать «нет» и пастору, и конфирмации, и часам, и запонкам, и первой паре настоящих длинных брюк{58}.
К четырнадцати-пятнадцати годам Тур понемногу начал освобождаться от чрезмерной опеки, в которой растила его мать. Однако он понимал: чтобы оставаться по-настоящему независимым, недостаточно просто висеть на папином турнике — нужно иметь в себе силы претерпеть любые лишения. Пребывание у Улы Бьорнеби научило его не только ловить рыбу и колоть дрова, но и укрепило в нем понимание необходимости быть по-настоящему физически сильным. Разве он не видел, как легко передвигается Ула с тяжелой ношей после рыбной ловли, как проворен он бывает во время охоты! Тур продолжил занятия бегом в лесу за городом и сам не заметил, как стал бегать быстрее сверстников.
Тур стал проводить с Улой каждое лето, а однажды мать на Пасху взяла его в Хорншё, и он получил возможность отправиться со своим другом на лыжах в горы. Во время этого похода Ула научил Тура строить иглу. А в Туре неожиданно проснулась любовь к зимним горам; эту арену позже он изберет для первой серьезной битвы с самим собой, чтобы она показала, может ли он претендовать на звание мужчины.
Ула во многом способствовал физическому развитию Тура, но наибольшее влияние он оказал на его умонастроение. Городской мальчик восхищался способностью этого отшельника жить в полном согласии с дикой природой. Именно подружившись с Бьорнеби, Тур начал всерьез говорить о том, что позже станет главным интересом в его жизни. Он увидел, что возвращение к природе возможно, и захотел сделать это сам. Он решил уйти от современных людей, которые, по его мнению, зарыли в землю собственный опыт и засорили свой мозг тем, что вычитали в газетах и услышали по радио. Тур считал, что зависимость людей от чужого опыта отрицательно сказалась на их способности наблюдать и воспринимать окружающий мир{59}.
Мальчик видел, как Ула каждый день принимает разнообразные решения, чтобы справиться с возникающими проблемами, — отшельник не мог рассчитывать ни на кого, кроме себя самого. Свои знания Ула черпал не в городской суете, а в горах и в лесу, и Тур резонно рассудил, что именно приобретенный опыт позволяет ему лучше понимать происходящее вокруг. Уникальная, в сущности, жизнь в Хинне давала Уле каждодневную возможность изучать цивилизацию извне — разве не об этом мечтал Тур? Если цивилизация действительно развивается в неправильном направлении, и — чтобы обеспечить людям нормальную жизнь, — вектор ее развития нужно изменить, не возникает ли необходимость пристально взглянуть на происходящее со стороны?
В этом смысле лучшим советчиком для Тура был Арнольд Якоби. Наряду с Улой Бьорнеби, с которым Тур общался все-таки меньшую часть года, Арнольд был его по-настоящему близким другом. В школьные годы они держались вместе и в горе, и в радости, с Арнольдом Тур вел продолжительные дискуссии о том, куда идет цивилизация и как восстановить утраченную связь с природой. Чтобы убедительнее представить свои мысли, Тур обратился к сравнению, которое Арнольд упоминает в своей книге{60}.
Арнольд Якоби. Лучший друг Тура во время учебы в гимназии. Спустя много лет он стал первым биографом Тура Хейердала
Цивилизацию, по мнению Тура, легче всего сравнить с домом, где живет множество людей, никогда не выходивших за дверь. Поэтому никто из них не знает, как выглядит их дом со стороны. Если им захочется об этом узнать, кому-то придется набраться смелости и выйти наружу, чтобы описать увиденное своим товарищам. Этот «кто-то», безусловно, станет первооткрывателем, и Арнольд понял, что Тур хочет взять эту миссию на себя. После этого он уже больше не был уверен, что Тур посвятит себя исключительно карьере ученого-естествоиспытателя.
Тур рано почувствовал в себе влечение к открытиям и часто развлекал Арнольда рассказами о своих будущих путешествиях.
— Но ведь открывать уже нечего, — возражал Арнольд.
Действительно, белые поселенцы давно уже пересекли внутреннюю часть Австралии, Стэнли встретил Ливингстона в Африке, Фритьоф Нансен пересек на лыжах Гренландию, а Руал Амундсен побывал на Южном полюсе.
Тур смотрел на него с удивлением.
— Открытия бывают не только географические, — объяснил он. — В мире все еще остается немало загадок — например, загадка острова Пасхи{61}.
Тур жаждал прикладных знаний, поэтому он не читал романов, несмотря на тщетные попытки матери приобщить его к художественной литературе. Возможно, не было ничего удивительного в том, что у молодого человека отсутствовал интерес к выдающимся норвежским писателям того времени — Кнуту Гамсуну и Сигрид Унсет. Однако обоснование неприятия беллетристики было достаточно не ожиданным: Тур «не хотел попадать под влияние чужих выдумок». Он мечтал жить собственным умом — «быть первооткрывателем своей жизни». И происходить это должно было отнюдь не благодаря романам, которые он считал «суррогатами жизни»{62}.
Поэзию он отнес к той же категории: Тур вообще не читал стихов, предпочитая им музыку. В газеты он также почти не заглядывал, находя их чтение пустой тратой времени.
Все это не означало, что Тур не читал вообще, — наоборот, он рано начал ценить книги. Но они должны были быть «по теме», а для Тура «по теме» означало «о природе». В них должно было рассказываться о других народах и их культурах, о животных и растениях, реках и горах. Они должны были повествовать об океане.
В школе он был первым учеником по естествознанию. Он также делал успехи по географии, математике и отчасти истории. Увлечение одними предметами порой приводило к тому, что он просто игнорировал остальные. В школе основным иностранным языком был немецкий. В сентябре 1929 года преподаватель немецкого языка записал в дневнике Тура: «Тур сегодня получил „неудовлетворительно“ по немецкой грамматике, третий раз за этот месяц. Он не только плохо подготовлен, он совершенно не участвует в уроке. Оставлен сегодня до 5 часов. Явиться с росписью родителей в дневнике».
На занятиях в школе. Тур не отличался успехами в учебе, кроме естественнонаучных дисциплин — там ему не было равных. Здесь он третий слева
В другой раз классный руководитель дал общую характеристику успеваемости Тура: «Все дается с напряжением».
Дома за оценками сына следила, в первую очередь, Алисон. Во всяком случае, когда сын показывал дневник, расписывалась в нем именно она. Наверное, она улыбалась, прочитав, что Тур не проявил себя лучше, чем на «удовлетворительно» при изучении Закона Божьего. Но ей, как англоманке, не так-то приятно, вероятно, было узнать, что сын продемонстрировал слабые знания как устного, так и письменного английского языка.
Весной 1930 года Тур сдал экзамены за базовый курс средней школы. В личном дневнике, который он вел в ту пору, записано: «Экзамен за курс средней школы сдан с такими результатами: „удовлетворительно“ по норвежскому, „удовлетворительно“ по немецкому, „неплохо“ по английскому и „очень хорошо“ по математике».
Эти оценки в доме Хейердалов приняли без восторга. Тем не менее, похоже на то, что гуманитарное развитие сына родителей особенно не беспокоило. Мать была рада, что он делал успехи там, где, по ее мнению, и следовало, — в «дарвинистских» дисциплинах.
В тот год прежде, чем отправиться на каникулы, Тур явился к ректору гимназии и написал заявление с просьбой о приеме. Никто не удивился, что он выбрал естественнонаучное направление. На следующий день в дом на Стенгатен пришла посылка из фирмы «Хаген», известной поставками экспедиционного снаряжения Нансену и Амундсену. В графе «Отправитель» стояло имя покупателя: «управляющий Тур Хейердал». Получателем значился Тур Хейердал.
«Я сразу же распечатал ее и страшно удивился, когда увидел замечательную последнюю модель „Краг-Йоргенсен“ с принадлежностями», — записал Тур в дневнике.
Его радость не поддавалась описанию. Он давно хотел иметь винтовку — не для охоты, а для того, чтобы с собственным оружием ходить в местный стрелковый клуб. Раньше ему приходилось брать винтовку напрокат. Тур тут же написал «папе» благодарственное письмо; владелец пивоварни в это время находился в Осло — он был болен.
Каникулы, как обычно, планировалось провести в Хорншё. Но перед тем, как уехать отдыхать, Алисон и Тур навестили друзей и родственников в Осло и Тронхейме. В Осло они сходили на выставку скульптур Вигеланна, где Тур был восхищен «обилием естественных произведений скульпторского искусства». Затем они отправились на машине в Райскую бухту на Бюгдё. Там яблоку негде было упасть от купальщиков и любителей ходить под парусом. Но Тур не уделил особого внимания ни морю, ни парусам. Пятнадцатилетнего юношу больше интересовали самолеты, исчертившие небо.
Туру довелось вкусить и столичной ресторанной жизни. Алисон брала его с собой в «Конген», «Скансен» и «Театеркафеен». Он мог заказывать все, что угодно, но всегда выбирал одно и то же — блюдо, известное в Ларвике как «лапскаус», но в столичном меню указанное как «мясное ассорти». На десерт — мороженое.
При посадке на поезд, направлявшийся в Тронхейм, мать и сын разделились. Алисон хотела ехать одна в спальном купе и выписала себе билет в первом классе. Туру пришлось отправиться в путь в более демократичных условиях, и он разделил купе с тихим добрым человеком и его маленьким сыном. В Хамаре поезд некоторое время стоял, и большинство пассажиров воспользовались этим для ужина в станционном ресторане. Около 22 часов пришел кондуктор и постелил. Тур улегся последним и уснул как убитый. Он проснулся лишь на следующее утро, когда кондуктор разбудил их за полчаса до прибытия в Тронхейм. На станции он снова встретился с матерью. Они наняли такси и поехали на Калвескиннгатен, 6, где дядя и тетя Тура ждали их к завтраку.
Днем мать и сын отправились на историческую выставку в Королевском научном обществе Норвегии, где разглядывали предметы церковного искусства, резные фигуры, иконы св. Олава, униформу, старинное оружие и другие предметы. Но самое интересное началось, когда Тур отправился на только что открывшуюся ежегодную выставку рыб, — прежде таких аквариумов ему видеть не доводилось. Здесь он пробыл достаточно долго, а затем, с трудом оторвавшись от разглядывания рыб, отправился к огромному кораблю, стоящему на берегу. Это был «Фрам», судно Нансена, Свердрупа и Амундсена, спроектированное Колином Арчером и построенное на хорошо знакомой Туру верфи Толдеродден в Ларвике. Капитаном «Фрама» был Оскар Вистинг, который, как Тур прекрасно знал, побывал на Южном полюсе.
На территории выставки располагались и развлекательные аттракционы — карусель, горки, движущиеся лестницы, огромное колесо с кабинками, игровые павильоны, радиоуправляемые автомобили и качалки, тир и различные силомеры. Везде развевались флаги и транспаранты. Здесь были выстроены башни, стены и мосты — такие же, как в эпоху рыцарей, и Туру все это так понравилось, что он не удержался, сел и начал рисовать то, что он видит. Однако за хорошо украшенным фасадом скрывалась одна серьезная проблема. Чуть ранее, в этом же году, стортинг[10] принял решение, что Тронхейм отныне будет называться Нидаросом. Это вызвало возмущение среди горожан, и люди раз за разом устраивали в знак протеста демонстрации с требованиями вернуть старое название.
Тур быстро писал в дневнике: «По всему Тронхейму были развешаны изображения роз[11] и вымпелы, кое-где на стенах крупными буквами было написано ТРОНХЕЙМ — в знак протеста против названия Нидарос». Возможно, это было первое политическое наблюдение мальчика.
Они пробыли в Тронхейме неделю. Тур радовался, что ему не нужно ходить в школу; каждое утро он лежал в постели до тех пор, пока остальные не заканчивали свой завтрак. Однажды он взял напрокат старенький велосипед, который едва был способен катиться по дороге. Тормоза были слабые, сиденье болталось, шины пропускали воздух. Поскольку насоса не нашлось, ему пришлось ехать на спущенных шинах. Наибольшим недостатком, по мнению Тура, было отсутствие у велосипеда звонка.
Однако, несмотря на интенсивное движение, он все-таки отправился в путь. Везде он натыкался на автобусы, автомобили, трамваи, мотоциклы и пешеходов. Сиденье болталось, и ему на неровной мостовой было трудно держать равновесие, несколько раз он едва не упал. На мосту через реку Нид-Эльв стало еще хуже — там стояли, дирижируя движением, полицейские, но он ничего из их указаний не понимал. Впрочем, когда Тур, мокрый от пота, наконец вернулся обратно на Кальвескиннгатен, он был очень доволен прогулкой.
Вечером был семейный ужин, и после еды все пошли пить кофе в беседку. Туру разрешили остаться в гостиной и завести граммофон; первой же попавшейся ему пластинкой оказался «Второй норвежский танец» Грига, который он не раз слышал по радио. Это произведение было его любимым.
Когда пару дней спустя они с матерью собрались в Лиллехаммер и Хорншё, ему подарили эту пластинку. Тур, чтобы не разбить, хорошо ее завернул и положил в новенький рюкзак фирмы «Берган», который Алисон купила ему за тридцать две кроны и пятьдесят эре. Ему не терпелось скорее прибыть на место. Когда они, наконец, добрались до своего домика, он не мог больше ждать и сразу побежал в ангар чтобы посмотреть на лодку. Пока он стоял там и вдыхал свежий горный воздух полными легкими, ему вдруг пришло в голову, что лодку надо просмолить.
Когда он вернулся в дом, на крыльце стояли два крестьянина, которых прислала горная полиция. Кто-то обвинил Улу Бьорнеби в том, что он продал фру Хейердал дрова, незаконно нарубленные в общих владениях. Они попросили разрешения сделать спилы с поленьев, которые принес Ула, чтобы сравнить их с пеньками. Крестьяне постарались убедить впечатлительную фру Хейердал, что она сама находится вне подозрений.
Уже не первый раз деревенские жаловались на Улу. Тот не соглашался с обвинениями, и Тур, конечно, был на его стороне.
Закончив пилить, крестьяне забрали куски дерева с собой в лес. Обратно они не вернулись, и Тур больше ничего об этом не слышал. «Наверное, все же кто-то другой промышлял в общинных владениях, а не Ула», — с облегчением подумал он.
Новое происшествие случилось позднее. Тур как раз приготовил себе тарелку сметанной каши[12], когда появился Ула. С ним был незнакомый человек. Они собирались ловить рыбу оттертралом. Не хочет ли Тур пойти с ними, спросили они, и он с большим удовольствием откликнулся на приглашение.
Незнакомец сел за весла, вдали от берега Ула спустил в воду два оттер-трала. Рыба ловилась хорошо, но, как назло, оказалось, что на берегу стояли рыбные инспектора и рассматривали их в бинокль. Ловить оттер-тралом разрешалось только местным деревенским жителям, и снова Уле пришлось подвергнуться допросу. Он уверял, что у него есть разрешение властей, но лицензия осталась дома, в Хинне. Инспектор не поверил Уле на слово и проводил его до дома, чтобы выяснить все до конца. Незнакомцу тоже не удалось вызвать сочувствие инспекции, ему грозил штраф в 50 крон.
Тур отделался легким испугом. Люди с биноклем сочли, что он не принимал участия в ловле, а только смотрел, — так они и сказали, хотя, конечно же, видели, с каким радостным оживлением Тур помогал снимать рыбу с крючка. Милосердие в них возобладало над чувством долга: юный Хейердал выглядел совсем еще ребенком. Однако Тур не очень понял, почему так строго обошлись с Улой. Да, он был из Лиллехаммера, и поэтому формально не считался жителем деревни. Но он жил в Хинне, и был таким же деревенским жителем, как и остальные. Почему местные власти преследовали его и не разрешали пользоваться тем малым, что он добывал себе на жизнь в лесу? Неужели было бы лучше, чтобы он стал городским бродягой?
Тур за свою короткую жизнь не так часто сталкивался с несправедливостью. Но это лето заставило его соприкоснуться с богатым на конфликты миром взрослых. Он записал в дневнике: «Какая низость, как подло поступают эти местные крестьяне по отношению к Уле, я еле сдерживался от злости, когда они делали спилы с наших бревен».
Однако ничто не могло помешать Туру вести собственную охоту за приключениями. Практически каждый день он собирал рюкзак и отправлялся в поход — с Улой, с кем-то еще или в одиночку. Он ходил вдоль ручья, бродил по болотам, поднимался на вершины, и все это с одной целью — наблюдать. Дикие утки низко летали над водой, скрывались в камышах, где водились ондатры и мелкая живность. Куропатки звали своих цыплят, что разбрелись кругом, среди деревьев раздавался шум крыльев глухарей. Там и сям Туру попадались лемминги: он не мог удержаться, чтобы не попробовать поймать какое-нибудь из этих маленьких существ. Иногда это удавалось, но обычно он оставался без добычи. Тогда случалось, что, увлекшись дикой игрой, он поднимал ружье и нажимал на курок — выстрел разрывал лемминга в клочья. В пылу ловли Тур забывал, что убивать зверей плохо. Впрочем, куда чаще он стрелял по мишеням, бутылкам, жестянкам, корням, плавающим в воде. Ему так нравилось стрелять, что он достал себе револьвер 32 калибра. С ним он бродил по лесу и целился в деревья или развлекался, простреливая дырки в полу веранды.
Несмотря на то, что Алисон всегда следила за увлечениями сына, в его сумасшедшем увлечении стрельбой она не видела ничего дурного. Возможно, это объяснялось тем, что в юности она сама любила пострелять и даже, будучи в Англии, получила в подарок «маленький симпатичный револьвер»{63}. Только когда Тур выстрелил в тарелку и она разлетелась на мелкие кусочки, случился скандал. «Если он хочет стрелять, пусть держится подальше от дома», — заявила Алисон.
Таким же привлекательным, как лес и горы, было для Тура и озеро Хорншё с маленьким островом посередине. Там он купался, плавал на лодке, ловил рыбу.
Лив и Тур в Хорншё осенью 1936 г.
Там он построил свой первый плот, использовав, как он записал в дневнике «несколько поленьев и палок». И далее: «Я забрался на плот и поплыл к острову. Плот не был особенно устойчивым, и, когда налетели надоедливые оводы, он несколько раз чуть не перевернулся из-за моих резких движений».
Но плот не перевернулся. Вскоре Тур заплыл так далеко, что до берега стало одинаково далеко в любую сторону, но — хотя он плавать не умел — страха не было.
Он ведь сам построил этот плот.
Тихоокеанский рай. На о. Фату-Хива Маркизского архипелага Тур и Лив хотели найти путь обратно к природе