Глава седьмая

Глава седьмая

Наступил 1908 год.

Как бы ни отнекивался сам Крылов, как бы ни реагировали на его неожиданное появление в роли главного инспектора кораблестроения друзья — бурно-восторженно, враги — злобно-затаенно, — решение о его назначении, выражаясь инженерным языком, было оптимальным.

В кругах, приветствовавших назначение, знали или, во всяком случае, имели представление о «теориях Крылова», о «способах Крылова», о «курсах Крылова», о «приборах Крылова». Здесь говорили и о его сравнительной молодости для такой должности, о неподкупности, об умении постоять за себя и за дело, не ломая шапки, а уж тем более — поясницы. Здесь восхищались поразительной памятью профессора, физической силой, как у Петра Первого, поговаривали и об остром, как бритва, языке.

Недоброжелатели обо всем этом умалчивали, конечно, хотя 44-летняя молодость нового главного инспектора варьировалась по-всякому: и выслуга вроде налицо, а не генерал; пост доверили, а расположением не пользуется…

Проверка силы или слабости Крылова, нового главного инспектора кораблестроения России, должна была состояться в очень скором времени, как на оселке, на проекте Куниберти, продолжавшем беспрепятственно торпедировать пьедестал первого места. Хотя официально победившими в конкурсе были признаны фирма «Блом и Фосс», Балтийский завод и фирма «Виккерс», Морской генеральный штаб все равно отдавал предпочтение проекту Куниберти. Под неведомым давлением стали склоняться в его пользу и многие члены комиссии.

Всем стало ясно, что от слова главного инспектора кораблестроения зависит как его собственное пребыванпе на этой высокой должности, так и дальнейшее утверждение проекта Куниберти. Его «да» — и тот, кто так мощно поддерживал соискателя, не откажет новому главному инспектору в своем высоком внимании…

Произнесено было решительное «нет!». Мотивировалось оно не просто грубейшим отступлением проекта от объявленных технических условий. Проект Куниберти предусматривал расположение 120-миллиметровых орудий по диаметральной плоскости корабля. Орудия не укрывались, как было принято в русской практике и требовалось по условиям конкурса, а стояли открытыми.

Немедленно после этого, не вступая в обсуждение по существу указанных недостатков, Морской генеральный штаб, пользуясь статусом органа, ведающего стратегической подготовкой флота, просто снял эти условия с конкурса. Пьедестал для линкора Куниберти настойчиво оберегался от всех других претендентов.

Положение обострялось. Выходило, что новый главный инспектор отныне начинал борьбу не за истину в кораблестроении, а с Морским генеральным штабом. И профессор Крылов, пренебрегая формальностями, ринулся отстаивать и продвигать истину. Не возражая толковой аргументации ГИКа, морской министр, опытный адмирал и неплохой знаток техники И.М. Диков тем не менее не решался прямо одобрить ее.

Клубок страстей завязывался все туже.

Замаскированный противник предусмотрел, конечно, и такую реакцию на свои притязания. Поэтому Крылов атаковался по четко разработанной системе. Едва ли не на первом месте в ней стояла анонимка, которая в зависимости от обстоятельств то угрожала непосредственно адресату, то сообщала его высшему начальству о всяких вопиющих нарушениях с его стороны, не исключая мелкого и крупного казнокрадства. Любая нелепость шла в ход. В ответ на предложение разобрать одно анонимное письмо такого рода главный инспектор распорядился ответить министру официальным донесением: «Во исполнение резолюции Вашего высокопревосходительства на возвращаемом при сем анонимном письме прилагаю выписки из Свода законов т. 1 и т. 14.

Ежели кто получит безымянное письмо или пасквиль, то, не распространяя оного, или уничтожает, или же отсылает в местную полицию для сыскания сочинителя, а буде таковой найден не будет, то объявляется за бесчестного, пасквиль же предается сожжению через палача».

Немногие высокопоставленные чиновники, не умаляя их храбрости вообще, могли рискнуть на подобный ответ. Редчайший министр позволит себе роскошь отнестись к подобному ответу, не оставив зарубку в памяти против столь отчаянного сотрудника. Принять же меры незамедлительно нельзя: озорно-вежливо, но сотрудник совершенно справедливо указал на статьи Свода законов, а министру надлежит их блюсти всенепременно.

Пройдет не так уж много времени, министр, обратившись к зарубке в памяти, будет писать раздраженные резолюции такого содержания: «Я не раз замечаю уже, что Морской технический комитет превышает представленные ему права и распоряжается самостоятельно».

Но пока была вырвана временная отсрочка, она была нужна для закрепления деловых позиций. Сподвижники, друзья и ученики Крылова — профессор И.Г. Бубнов, профессор К.П. Боклевский, профессор В.Л. Поздюнин и многие другие корабельные инженеры и прогрессивно мыслящие офицеры флота одолевали этапы детального проектирования русского линейного корабля.

Их противники, представители фирм, уступая в конкретных знаниях, не связывая себя такими категориями, как честь и долг, соблюдение законов чужой страны, нахраписто пытались урвать заказы флота.

— Ваши претензии, господин Гравенгоф, не могут представляться как обоснованные: я уже имел честь объяснить вам, что за счет неисполнения ряда технических заданий и достигнуто мнимое сбережение веса, о чем вы говорите как об успехе.

— Но, мой колонель…

— Меня следует называть или господин полковник, или никак не называть, как вам будет угодно. Сообщите вашей уважаемой фирме указанные нами неисполнения технических заданий, и она поймет, что мы исчерпывающе правы.

— Но, господин полковник, протест нашей фирмы рассмотрен вашим уважаемым начальством — господ…

— Не понимаю тогда, почему вы отнимаете у меня время, господин Гравенгоф.

— Вы забываетесь, полковник, я — подданный короля Италии, я принесу жалобу на ваши беззаконные действия вашему первому министру… наш посол… Я не оставлю… Наша фирма понесла убытки, вам приказано их оплатить… это…

Дело дошло до отставных унтер-офицеров гвардейского экипажа Роднина и Андрейчука. Они приняли разбушевавшегося господина Гравенгофа под белые ручки и сопроводили его до входной двери, имея полное разрешение на случай вторичного появления: «…лупите хорошенько, отвечать буду я». Повторного визита не состоялось, видимо, господин Гравенгоф, невзирая на итальянское подданство, был хорошо осведомлен об усердии и дисциплинированности русских гвардейцев.

Агентура Куниберти действовала тоньше и изощреннее. Вопрос о выборе проекта из трех иностранных, окончательно одобренных, был вынесен на широкое совещание из особ, заседающих в Адмиралтейств-совете, главных командиров портов и полных адмиралов флота. Дважды ГИК сражался с собственным генеральным штабом, но его убедительнейшая технико-тактическая аргументация лишь сдерживала чаши весов, склонявшихся в пользу Куниберти. Совещание потребовало от главного инспектора кораблестроения отдельного доклада.

Основанный на принципах теории корабля и его строительной механики, доклад был построен так, что в течение двух часов держал в напряжении адмиральские головы. Отдельное выступление было отведено вопросу сборки корабля, разработанному профессором Бубновым. С точки зрения ГИКа бубновская технология сборки корпуса оставляла позади все другие рассматриваемые проекты. Оценка работы была абсолютно верной: вскоре все мировое судостроение переняло бубновскую систему, а в специальной терминологии она была окрещена как «русская система набора судового корпуса».

Куниберти был повергнут, но зато укрепил свои позиции проект фирмы «Блом и Фосс».

С видимой легкостью уступая первенство этому проекту, произведенному весьма небезгрешно, торпедируя им недостатки проекта Куниберти, держа до поры до времени в тени проект Балтийского завода, ГИК России показал себя дальнозорким политиком и искусным дипломатом. О, сколько мудрости сокрылось под внешней непосредственностью и даже кают-компаниевской разудалостью! Ими-то как раз и были посрамлены прожженные политиканы от судостроения, вездесущие провидцы из авторитетнейших газет: слишком поздно последние заголосят о каком-то надувательстве.

«Дуйтесь, кричите сами на себя, а мы одним махом четверых убивахом».

С такой горделивой усмешкой писал об успехе Крылов: «Всеми голосами членов совещания проект фирмы «Блом и Фосс» был признан наилучшим из представленных на конкурс проектов.

Это решение вскоре было обнародовано, и император Вильгельм прислал фирме «Блом и Фосс» высокопарную поздравительную телеграмму и выдал ей заказ на два громадных линейных корабля. Эта телеграмма подействовала сперва на французскую прессу, затем на палату и, наконец, на правительство, подобно искре на порох.

Вопрос с чисто технической почвы был переведен на почву международной политики.

Французы вообразили, что вопрос идет не о технической помощи со стороны премированной фирмы нашим заводам (технической помощи, оцениваемой в сумме около 2 млн. рублей), а о передаче немецкому заводу постройки всех четырех линейных кораблей на сумму около 180 млн. рублей золотом.

Французские газеты и палата никак не могли взять этого в толк, пресса кричала о том, что не для того Франция размещала у себя русские займы, чтобы Россия передавала ее деньги Германии.

В результате председатель совета министров П.А. Столыпин потребовал от Морского министерства, чтобы фирме «Блом и Фосс» было дано отступное под видом покупки от нее конкурсного проекта, причем мне было поручено выработать это соглашение так, чтобы были и «овцы целы и волки сыты».

В конце концов сошлись на 25 тысячах рублей.

Так как проект Балтийского завода был по конкурсу вторым, а по конструкции корпуса корабля первым, было приказано приступить к подробной разработке этого проекта в техническом бюро завода».

Так на бранном поле русские кораблестроители отстаивали право построить самим свои корабли.

Времени было в обрез по многим причинам: жесткие сроки детальной разработки, назревание войны, беспомощность кронштадтских броненосцев и, наконец, далеко не сложивший оружия внутренний враг. Обиженные фирмы, банки, из сейфов которых, как полагали их правления, уплывали верные золотые миллионы, не смирились со своим положением обойденных.

Всеми работами по созданию первой четверки русских линкоров руководил Крылов, ставший 8 сентября 1908 года генерал-майором и сменивший на посту председателя Морского технического комитета адмирала Вирениуса. Исполнение обязанностей главного инспектора кораблестроения также оставалось за ним. Удовольствия от всего этого противники его, менее года назад судачившие о недостаточном чине ГИКа, не испытывали, разумеется.

Крылов, торопя друзей-помощников, поторапливался и сам. Нужно было как можно скорее довести дело до такого состояния, когда его не поколеблет никакая сила. Ученый прекрасно понимал, что работать спокойно ему не дадут, ибо с очень многими из коллег-чиповни-ков у него давным-давно обозначились разные понимания долга.

Пока группа разработчиков в составе двадцати корабельных и морских инженеров и двухсот чертежников под руководством Бубнова вела детальное проектирование, сам генерал Крылов обеспечивал разрешение узловых проблем всего огромного дела. И число проблем неумолимо нарастало. К теоретическим, расчетным, организационным прибавлялись экономические и технические.

Одно из технических указаний по подготовке производства встретило глухое непонимание со стороны главного инженера завода А.П. Македонского. Установив, что непонимание носит принципиальный характер, Крылов рекомендовал начальнику Балтийского завода Вешкурцеву немедленно освободиться от такого главного инженера.

— Но, Алексей Николаевич, я этого сделать не могу, у Македонского с заводом контракт на пять лет, ему придется заплатить неустойку тысяч пятьдесят или шестьдесят, — заявил Вешкурцев.

— Мне решительно все равно — пятьдесят или пятьсот тысяч, я вам высказал свое требование, — отрезал Крылов.

Само собой разумеется, что бывший главный инженер, возможно, из пассивного неприятеля перешел в разряд открытых врагов. Но, выдвигая требование о смещении, генерал Крылов и не рассчитывал на что-то иное, для него интересы общенационального дела никак не увязывались с оглядыванием на правительство или что-то похожее.

Механическим отделом вершилась техническая нелепость. Отдел входил в состав Морской технического комитета, но отменить решение отдела о поставке на строящихся линкорах маломощных котлов приказом но представлялось возможным. Но как же все-таки предотвратить нелепость?

Вспоминая о вершившейся нелепости, Крылов писал: «Эти котлы (котлы системы Бельвиля. — В. Л.) при установке на линейные корабли, и то по расчету с крайним напряжением, могли дать пара на 32000 л.с., при которых корабль развивал бы 21 3/4 узла. Таким образом, вопрос о форсировке отпадал, и получалась наглядная несообразность: турбины могут развивать 45 000 л.с., а кораблю приданы такие размеры и обводы, чтобы он при этом имел ход 24 узла… Механический отдел комитета уперся на своем, и не было возможности его урезонить разумными доводами. Пришлось прибегнуть к хитрости».

Она заключалась в призыве к практике старших корабельных механиков. Съехавшись на заседание, «деды» балтийских кораблей дружно проголосовали за котлы системы Ярроу.

20 тысяч тонн требовалось металла на постройку первой серии линкоров. Приглашенный в комитет представитель синдиката «Продамет» Вургафт заявил, что средняя стоимость металла составит 5 рублей 50 копеек — 6 рублей за пуд. Заметим, что председательское кресло в синдикате, держащем почти всю оптовую торговлю металлом, занимал все тот же Путилов. Сообщенная Вургафтом цена не без ведома вездесидящего председателя была завышена на 25 процентов против стоимости металла, реализуемого казенными заводами. Об этом и заявил генерал Крылов на осведомительном совещании Вургафту.

— Может быть, их расценка и такова, но эти заводы слишком маломощны для поставки требуемого количества стали в тот короткий срок, как вам нужно, мы же объединяем все металлургические заводы и поставку металла не задержим, — последовал ответ. (Обычно на русском рынке действовал принцип: «На базаре два дурака — один продает, другой покупает». Тут же, как видим, Вургафт цинично заявил, что дурак один — покупатель.)

— Так вы объединяете все заводы и в случае торгов на эту поставку цена у всех будет одна и та же?

— Да, приблизительно такая, как я вам заявил.

— А знакома ли вам вот эта поучительная книга?

Крылов предложил вниманию господина Вургафта

«Уложение о наказаниях уголовных и исправительных», раскрытое на статье, по которой полагалось двух-трехлетнее тюремное заключение за «стачку на торгах при поставке и подрядах для казны».

Далее он популярно объяснил бесцеремонному представителю спекулянтской конторы, как он намерен действовать, сообразуясь с текстом статьи «Уложения».

— Алексей, да ты с ума сошел, они на торги не явятся, и ты останешься без металла, — испуганно сказал начальник Обуховского завода А.П. Меллер.

— Нет, друг Саша, на «Продамете» Россия клином не сошлась. Вот письмо ко мне члена-распорядителя правления Кулебакских заводов, в синдикат не входящих, Данилова. Помни, что Кулебакские заводы работают в Выксунских лесах Нижегородской губернии на древесном топливе и производят великолепную сталь…

Двух миллионов рублей первоначально недосчитался тогда Путилов. Если миллионер-скряга выторговывал любой гривенник у легковых извозчиков, то можно догадаться, какой озноб его пробил при таком минусе в балансе. А неугомонный морской профессор, по донесениям верных Путилову людей, намеревался и дальше действовать в подобном роде. Ему, видите ли, высшей математики в своей академии недостаточно, он хочет быть знатоком и в двойной итальянской бухгалтерии! Ну-ну…

Странно пристальную озабоченность о постройке линкоров стали проявлять газеты и журналы. При этом читателю под рубрикой «Мы слышали» давалось такое освещение событий, что нормальный человек сочинить подобного бы не смог. В россыпь выдуманных анекдотов вправлялись злые статейки, завязанные на фактах, имеющих место в действительности. Обрабатывались эти статейки профессионально со всех точек зрения, объект их нападок — Морской технический комитет, то есть прежде всего его глава генерал Крылов обвинялся и в консерватизме, и технической безграмотности, и даже в утере (не исключалось, что намеренной) бдительности, если не в открытом пособничестве врагам России. За гонораром путгоювские поверенные, видно, не стояли. В самом деле, в руках редакции «Руси» оказался секретный журнал комитета, в котором сообщались тактико-технические данные по проектированию.

Это была более чем драгоценная находка, материальное доказательство не только для читательского воображения, но и для тех, кто будет расследовать нарушение государственной тайны. Отставка главного виновника, все того же несмиряемого генерала Крылова, обеспечена как минимум. Никакого значения, разумеется, не имело, что вписанные в журнал данные не были секретными — сам-то журнал секретный!

Дельце обмозговывали добротно, «держи вора!» воры прокричали так, что на предварительное слушание обстоятельств собралась комиссия обороны Государственной думы во главе со своим председателем А.И. Гучковым, присутствовало на слушании более ста других разнокалиберных депутатов.

Им было «угодно получить объяснения по трем вопросам: каким образом секретный журнал Морского технического комитета стал достоянием гласности; что верно и что неверно по существу в статье Брута; какие вредные последствия может иметь опубликование этого журнала».

Путилов приготовился потирать руки и очочки.

Это была серьезная атака, и Крылов писал о ее отражении: «Свой доклад я начал со ссылки на дело гвардейского офицера Вонлярлярского, который, торопясь получить наследство, подкупил доктора Панченко, чтобы тот отравил родного дядю Вонлярлярского; оба пошли в бессрочную каторгу.

— Если миллионер и доктор медицины могли пойти на такое преступление из-за денег, то почему же вы считаете, что какой-нибудь писарек Морского технического комитета, получающий жалованье двадцать пять рублей в месяц, должен быть более стоек перед деньгами и более честен, чем князья и графы? — спросил я у собравшихся.

Дальше я сослался на то, что присылаемые в запечатанных пакетах темы экзаменационных работ для гимназий выкрадываются, печати подделываются, и этими темами гимназии торгуют, предлагая их другим гимназиям. Это делается самым разнообразным образом — через гувернантку директора, через горничную инспектора и т. д.

Обращаясь к Звегинцеву, я сказал:

— Александр Иванович, мы с вами вместе были в Морском училище. Ваш выпуск в складчину подкупил «рыжего спасителя» Зуева, чтобы получить экзаменационные задачи по мореходной астрономии. Задачи эти печатались в литографии Морского училища под надзором инспектора классов, бумага выдавалась счетом, по отпечатании камень мылся в присутствии инспектора и т. д. Однако стоило только инспектору на минуту выйти, как Зуев, спустив штаны, сел на литографический камень и получил оттиск задач по астрономии. Вы лично, Александр Иванович, по выбору всего выпуска списали на общее благо этот оттиск. Ведь так это было?

Сквозь гомерический хохот всего зала послышался робкий ответ Звегинцева:

— Был грех.

Первый вопрос о разглашении сведений был исчерпан».

Два оставшихся вопроса, поданных, правда, не в столь юмористическом освещении, также были исчерпаны: генерал Крылов был орешком, который не поддавался всемелящим челюстям путиловской компании. После заседания к Крылову подошел старый адмирал К.П. Пилкин:

— Спасибо вам, давно я так не смеялся, как сегодня.

И вновь, летом 1908 года, раздались аплодисменты докладу генерала Крылова. На этот раз его убедительную речь, продолжавшуюся 45 минут, приветствовали члены оборонной комиссии самой высшей инстанции России — Государственного совета. Побывав в Русском музее, нельзя не обратить внимания на то, как представил заседание совета И.Е. Репин.

Государственных мужей запоздало заинтересовало вдруг: «Отчего в Цусимском бою наши корабли опрокидывались?»

И далее: «Не ждет ли подобное те корабли, которые скоро будут закладываться на стапелях Балтийского завода?»

Так и подмывало прирожденного знатока русской речи если не начать, то тут же после вступления произнести: «Не хвались идучи на рать…» Но, подумав, не рискнул. Слишком свежа была боль о пяти тысячах погибших моряках, об ушедшем с кораблем Степане Осиповиче Макарове. Лучшая память о них — боевые корабли, которые вот-вот должны были с кальки перейти на плаз, а с него и на стапели… Впрочем, лично для него они сошли с них, он представлял их, каждый в отдельности, до мельчайших подробностей. Он видел их в могучем скоростном движении, слышал, как корабельные форштевни разваливали непокорные морские волны, видел позади них бурунные дорожки от мощных ходовых винтов. Это правильно забронированные красавцы, легкие на вид, как недавние корветы со скошенными мачтами. Нет, ни один из них не перевернется вверх килем от одного попадания ниже ватерлинии — он ручается за это своей честью. К тому же каждый из них снабжен таблицей непотопляемости, позволяющей командиру в считанные секунды принять абсолютно верное решение для спасения корабля. Они сильны, эти завтрашние корабли, наступательным и оборонительным огнем… Они…

Но Крылов не стал живописать. Деловым людям нужны деловые объяснения, и Крылов прибегнул к своему излюбленному способу убеждать сомневающихся — убеждать стройными цифровыми выкладками. При этом он так вдохновлялся, что аудитории не очень уж редко казалось, что перед нею маг.

Крылов убедил, конечно, членов Государственного совета, отбил очередную закулисную атаку. Но вопросы, испытывающие крепость нервов, продолжали задаваться. Кто их истинный автор? Не он ли вел руки чиновников-правоведов, которые, составляя доклад о праве сообщения проектных данных иностранным фирмам, перепутали некоторые статьи? Ну, что за беда? А что произошло с министром, который, доверяя, зачитывал этот самый доклад? А вот что: после произнесения этого злополучного параграфа нашелся дотошный депутат, который выискал истинное звучание «ошибочно» вписанного параграфа. Он же гласил не о корабле, а о наказании за самовольную порубку казенного леса. Как говорится, «в огороде бузина, а в Киеве дядька»: в зале хохот, дотошливому депутату — так ли уж он дотошлив, а может быть, его кто-то нацелил? — аплодисменты, а докладчику — отставка.

Нет, с Крыловым такого произойти не может — он сам, как мы видели и еще увидим, дока по части законов и уложений, но в арсенале закулисного автора соблазны не только для писарей и военных стряпчих.

Прочитан еще один доклад в Государственной думе. От его сути председатель комиссии обороны, как свидетельствует Крылов, «пришел в ярость».

— Я считаю ваш доклад совершенно неуместным, — заявил Гучков.

— Я исполняю приказание морского министра.

— Мы не можем знать, что в морской технике составляет секрет.

— Вот мне и нужно было, чтобы вы сознались в своем незнании и о том, чего не знаете, не говорили бы и зря не придирались.

— Я закрываю заседание.

— Благодарю вас, а то у меня в Морском техническом комитете дело стоит.

Не очень-то легко достался этот искрометный диалог: Гучков был Гучковым, его простое неудовольствие могло обернуться большими неприятностями. Но Крылов всегда был готов к лобовому столкновению с вершителями судеб России такого плана, как Гучков. Они не оставили еще мысли если не опорочить развернутое инженерами-патриотами дело, то хотя бы затормозить его своим вмешательством. Откровенное зло это вмешательство — тем больше чести сумевшим отбить его натиск. И вот уже па стапелях Балтийского и Обуховского заводов начали клепать корпуса линкоров. Непременное условие: «Корабли должны быть построены на русских заводах, русскими силами, из русских материалов» — выполнялось в полной мере.

На душе стало легче, административные действия обрели большую свободу и стали увереннее. Меткого, блещущего афоризмами языка Крылова стали побаиваться и министры вместе со своими товарищами.

Судовой архитектор, выполняя заказ по бытовому убранству линкора, украсил адмиральскую каюту кушетками и козетками, мягкой мебелью в стиле французских Людовиков. Просмотрев проект, председатель Морского технического комитета начертал на нем такую вот резолюцию: «Со своей стороны полагаю, что убранству адмиральской каюты более подобает величавая скромность кельи благочестивого архиерея, нежели показная роскошь спальни развратной лицедейки».

Просмотрел проект и товарищ министра, адмирал. Просмотрел и мечтательно произнес:

— А ведь красиво.

— Красиво, ваше превосходительство, но в бою вредно.

«Помни войну» — этот наказ Макарова его ученик и последователь Крылов соблюдал неукоснительно.

«Мне довелось участвовать в совещаниях по рассмотрению проектов, проходивших под руководством Крылова, — писал в «Морском сборнике» в 1945 году профессор А.П. Шершов. — С полным знанием дела, ясностью, без обычных ранее проволочек он вел эти совещания и исключительно успешно разрешал спорные вопросы, ставя часто в тупик заграничных специалистов, полагавших, что они будут играть основную роль. Привлечены были к работам наши заводы и молодые силы. В результате был создан русский проект линейных кораблей типа «Севастополь» — по тому времени наиболее совершенный по конструкции корпуса, расположению вооружения и защиты. Корабли эти оправдали себя на деле и до сих пор не утратили своего боевого значения».

Одним из тех, кто составлял «молодые силы», работавшие под руководством Крылова, был корабельный инженер, удостоенный ордена за храбрость в Цусимском бою, революционер-большевик В.П. Костенко. О нем, русском морском офицере, автор «Цусимы» А.С. Новиков-При-бой писал: «…меня не прельщали ни ордена, ни богатства. Я хорошо знал, что все это достается людям не обязательно даровитым и честным. Но мне до болезненной страстности хотелось быть таким же умным и просвещенным человеком, каким представлялся в моих глазах Васильев (под этой фамилией выведен в «Цусиме» Костенко. — В. Л.), хотелось так же, как он, находясь даже на военном корабле, читать Маркса и гениальные произведения других мыслителей, так же, как и он, свободно разбираться во всей путанице житейской чертовщины».

А вот что писал сам Костенко: «До весны 1910 года работа шла без провалов, благополучно. Но в марте 1910 года (по доносу Штакельберга. — В. Л.) я был арестован в Петербурге на своей квартире жандармским управлением».

Подробно об аресте и о том, что за ним последовало, рассказывал и Крылов: «Как-то в марте 1910 года сижу у себя в кабинете, докладывают:

— Вас желает видеть корабельный инженер Маслов.

— Просите.

Входит Маслов:

— Ваше превосходительство, я живу в одних меблированных комнатах с Костенко. Сегодня ночью пришли жандармы, произвели обыск, аабрали разные бумаги и его самого и увезли.

— Скажите, был при этом капитан первого ранга Зилоти?

— Нет, не был.

— Если Зилоти не был, то был его помощник лейтенант Славинский?

— Нет, не был.

— Значит, от Главного морского штаба никого не было?

— Никого.

— Благодарю вас.

Между тем существовало высочайшее повеление, чтобы при обыске или аресте морского офицера был непременно или старший адъютант Главного морского штаба (в то время Зилоти), или младший адъютант (Славинский); значит, здесь было явное нарушение этого повеления».

Мгновенно оценив положение — талантливый инженер, достойный человек и офицер в цепких жандармских руках! — Крылов решил сделать все возможное для его освобождения, использовав на первый случай и чисто формальный момент, которым пренебрегли жандармы. Взбудораженные именно этим моментом, затрагивающим честь морского офицера, союзниками Крылова стали и старший адъютант Главного штаба, и помощник начальника штаба, и собственно его начальники, и, наконец, морской министр, которому генерал Крылов по-уставному отчеканил:

— Ваше высокопревосходительство, известно ли вам, что сегодня ночью арестован корабельный инженер Костенко, производитель работ Морского технического комитета?

— Нет, неизвестно.

— Главному морскому штабу это тоже неизвестно. Позвольте доложить вам вот этот указ Петра Первого:

«Поручика Языкова за наказание батогами невиновного и ему не подчиненного писаря корабельной команды лишить чина на четыре месяца, вычесть за три месяца его жалованье за сидение в кригсрехте и за один месяц в пользу писаря за бесчестие и увечье его. Поручику же Флемингу, который, тот бой видя, за своего подчиненного встать не сумел, вменить сие в глупость и выгнать аки шельма из службы».

— Ваше высокопревосходительство, вы имеете случай не уподобляться поручику Фламингу.

Уподобиться шельме и пребывать к тому же в объявленной глупости никому не захочется. Не захотели этого, понятно, и участники тонкой игры в престижность, затеянной Крыловым ради спасения человека. Совместными усилиями Костенко вместо шестилетней каторги, уготованной ему судебной палатой, не пробыл в тюрьме и девяти месяцев.

«Новиков приехал в Барроу, куда его вызвал Костенко, — вспоминала М.Л. Новикова, жена писателя, жившая, как известно, до замужества в Англии. — Последний, талантливый кораблестроитель, был послан русским правительством (читай: председателем Морского технического комитета. — В. Л.) на кораблестроительный завод Виккерса на постройку крейсера «Рюрик»… Впоследствии Костенко и Новиков создали на «Рюрике» революционную организацию во главе с судовым комитетом».

Это было уже тогда, когда первые русские линейные корабли «Петропавловск», «Полтава», «Севастополь», «Гангут» приготовлялись к ходовым испытаниям, а рапорту об отчислении от должности генерал-майора Крылова был дан официальный ход по его настойчивому ходатайству.

В принципе великое дело было совершено, чашу терпения, все более и более наполнявшуюся мелкими придирками, переносить стало ни к чему — председательское кресло само по себе не было предметом внимания Крылова. И может быть, во имя русского флота стоило бы некоторое время посидеть в этом кресле, но придирки становились все оскорбительнее. В апреле 1910 года на имя Крылова от министра поступило указание рассмотреть 200 вырезок на морскую тематику из 50 провинциальных газет. Среди этой кипы опусов безграмотная статейка бывшего полицейского Португалова, перепутавшего градусы с процентами, была не самой смехотворной.

О немедленном ответе на мелочные служебные придирки сообщил сам Крылов: «На следующий день я пришел к Григоровичу, возвратил всю кипу вырезок и сказал:

— Ваше превосходительство, передайте морскому министру: если он считает, что в число обязанностей председателя Морского технического комитета входит обязанность копаться в мусоре, то пусть нанимает себе на эту должность мусорщика…»