Полет в Англию

Полет в Англию

В солнечный апрельский день командующий авиацией дальнего действия генерал-лейтенант авиации Голованов вызвал меня и командира другого экипажа Асямова (тоже бывшего полярного летчика) вместе со штурманами Штепенко и Романовым к себе.

Генерал предложил нам присесть, а сам стал медленно широкими шагами расхаживать по мягкому ковру.

— Мы решили поручить вам полет за рубеж. Тщательно проверьте самолеты и приведите их в образцовый порядок. О времени полета узнаете позже.

То, что мы услышали, было для нас полной неожиданностью. Мы и думать не могли о таких полетах. Наверное, удивление отразилось и на наших лицах, и генерал с улыбкой посмотрел на нас.

Спустя много лет выяснилось, что генерал Голованов дал нам это задание в соответствии с распоряжением И. В. Сталина.

— Как вы думаете, сколько потребуется времени, чтобы слетать в Квебек, побыть там пару дней и вернуться? — спросил Сталин в конце одного из совещаний.

Генерал ответил, что при самых благоприятных условиях можно совершить такой перелет за десять — двенадцать дней.

— А при неблагоприятных?

— Вряд ли можно вообще ответить на этот вопрос, товарищ Сталин. Даже летчику, умеющему летать в любых погодных условиях, могут отказать в разрешении на посадку, — ответил генерал Голованов.

Удовлетворил ли этот ответ Верховного Главнокомандующего, неизвестно, но спустя несколько недель, беседуя с генералом с глазу на глаз, он спросил снова:

— Как можно лучше и быстрее всего слетать в Вашингтон?

Генерал не смог ответить сразу и попросил время, чтобы обдумать возможные варианты маршрутов. И. В. Сталин согласился и велел держать все в строжайшей тайне.

Генералу было нелегко выполнить задание так, чтобы никто ни о чем не догадался. Ведь в его рабочий кабинет постоянно приходили офицеры штаба. А если на столе генерала разложены карты обоих полушарий, то не надо быть особенно догадливым, чтобы понять; готовится что-то необычное.

Взвесив ряд возможных вариантов полета, генерал отдал предпочтение маршруту, начинающемуся в Москве, проходящему через Великобританию, Исландию, Канаду в Вашингтон. Этот маршрут был самым коротким, а самым безопасным генерал считал его как раз по той причине, что он проходил через линию фронта и над оккупированной территорией. Даже в том случае, если противнику удалось бы узнать, что один из руководителей Советского государства полетит в Америку, никому не пришло бы в голову, что выбран такой рискованный маршрут.

Когда генерал доложил об упомянутом маршруте полета в Кремле, это вызвало большое удивление. «Как? Через захваченную врагом территорию? И речи быть не может!»

Но И. В. Сталин решил иначе. Выслушав соображения генерала, он счел их обоснованными и предупредил еще раз: об этом полете никто ничего знать не должен!

Даже генерал Голованов тогда еще не знал, что президент Соединенных Штатов Америки Франклин Рузвельт предложил И. В. Сталину направить в Вашингтон В. М. Молотова. 20 апреля 1942 года И. В. Сталин ответил президенту: «Советское Правительство согласно, что необходимо устроить встречу В. М. Молотова с Вами для обмена мнений по вопросу об организации второго фронта в Европе в ближайшее время. В. М. Молотов может приехать в Вашингтон не позже 10–15 мая с соответствующим военным представителем.

Само собой понятно, что Молотов побудет также в Лондоне для обмена мнений с английским Правительством».[3]

Несколько следующих дней наши экипажи провели в напряженных хлопотах. Мы приводили самолеты в порядок, тщательно готовили их к полету. Техники и инженеры проверяли каждую гайку и шайбу, прислушивались к работе моторов. Наконец сверкающие чистотой боевые самолеты стояли на опушке леса, готовые к взлету.

Стал известен и конечный пункт полета — Англия.

Асямов под большим секретом рассказал мне, что наше правительство купило в Англии большие четырехмоторные боевые самолеты и что нам придется в ближайшем будущем повезти туда экипажи, состоящие из летчиков гражданской авиации, которые будут перегонять эти самолеты. Предстоявший полет был якобы задуман для того, чтобы начальство могло решить, правильно ли выбран маршрут, и чтобы проверить, справимся ли мы с подобным заданием.

Вечером 26 апреля 1942 года, когда мы с Асямовым доложили полковнику Лебедеву о готовности самолетов и экипажей, последний неожиданно сообщил нам, что полетит только один самолет — самолет Асямова.

У меня сразу испортилось настроение.

— Ну-ну! Не вешай носа, я же еще не закончил, — заулыбался полковник. — Оба самолета держать в готовности к вылету. Если у самолета Асямова обнаружится какая-нибудь техническая неполадка, полетит ваш самолет. Во всяком случае, полетите вы оба вместе со своими штурманами, а командиром будет тот, на чьем самолете вы полетите.

Это уже совсем другое дело! Мое настроение заметно улучшилось.

28 апреля был получен приказ: вылет вечером.

Прибыли и пассажиры — четыре человека, среди них В. Н. Павлов из Народного комиссариата иностранных дел.

Погода стояла по-настоящему осенняя: по низкому небу мчались мрачные стаи облаков, временами моросил дождь. К вечеру небо сделалось тусклым, свинцовым.

Тягач медленно отбуксировал самолет Асямова на бетонную взлетную дорожку, а мой стоял в готовности на опушке. И там было все в порядке: моторы опробовали, экипаж в ожидании.

— По местам! — скомандовал Асямов.

Экипаж быстро занял свои места. Я залез в кабину, пристроился на месте второго пилота за спиной Асямова и занялся подгонкой ремней парашюта.

— Завести моторы! — послышалась новая команда. Все четыре винта послушно пришли в движение. Борттехник Масюк довольно улыбался: на задание полетит все-таки его самолет!

— Все в порядке, самолет к взлету готов! — доложил он через некоторое время Асямову.

Проверив еще раз работу всех моторов, Асямов крикнул в микрофон:

— Иду на взлет!

Сначала медленно, затем все быстрее и быстрее мчался самолет по бетонной взлетной дорожке. Лес неподалеку от аэродрома несся навстречу нам с бешеной скоростью… Но самолет уже устремился в воздух, и верхушки сосен погрузились в темную пропасть.

— Убрать шасси! — скомандовал Асямов. Большие, диаметром полтора метра, колеса как бы сами собой убрались под крылья самолета.

Нас окружала кромешная тьма. Мы летели в облаках. Видны были только светящиеся стрелки на приборной доске.

— Проходим исходный пункт маршрута, — сообщил второй штурман Романов, когда мы все еще набирали высоту в беспросветной темноте облаков.

— Кто это тебе сказал? — усмехнулся Асямов. — Я лично никаких ориентиров не вижу.

— Что значит «не вижу»? — удивился Сергей. — Только что мы были над радиомаяком Загорска.

— Так бы и сказал сразу, — проворчал Асямов добродушно. — У меня же нет радиопеленгатора.

Маленький подмосковный город Загорск был для нас постоянным исходным пунктом, хотя там и не было аэродрома. Чтобы не выдать местонахождения своего аэродрома противнику, даже если бы маршрутная карта полета случайно попала к нему, начало маршрута всегда наносили на карту от Загорска. Курс и другие расчеты на полет от аэродрома до этого исходного пункта каждый знал наизусть. Поскольку для всех боевых взлетов исходным пунктом являлся Загорск, то можно было не опасаться, что пилот забудет, как выйти к нему.

Самолет поднимался все выше. Спокойно гудели моторы. Все было как обычно, как обычно у летчиков.

Темный мешок туч начал рваться: время от времени мелькали далекие звезды. Еще несколько минут — и мы окончательно оторвались от мутной массы облаков.

Свежее чистое небо. Наверху искрятся мириады звезд. Тишина.

Тишина? Это только кажется. Где-то под этими безразличными облаками наши бойцы сражаются не на жизнь, а на смерть, отражая натиск вражеских танков.

Судя по времени, мы должны были уже пролетать над линией фронта. Так оно и было. Сквозь редкие облака прорезались потерявшие уже свою яркость Струи света вражеских прожекторов, воздух трамбовали разрывы снарядов, трассирующие пули нервно чертили светящиеся линии… Все это было обычным для военного времени, делом повседневным.

Подобные «концерты» нас особенно не тревожили. Самолет был уже на высоте более пяти тысяч метров.

Облачный покров не мог полностью скрыть жгучие раны терзаемой земли — красное зарево тут и там напоминало вулкан, начавший извержение. Горели наши города и села…

Верхний край облачного покрова поднимался все выше. Когда, по расчетам, мы были над средней частью Балтийского моря, стрелка высотомера показывала уже 7500… Временами мы мчались сквозь верхнюю кромку высоко поднявшихся облаков, но оставаться в них у нас не было никакого желания — здесь на нас могла обрушиться целая куча неприятностей. Самолет мог обледенеть и потерять управление, даже развалиться в воздухе. При обледенении к тому же чрезвычайно трудно пользоваться радиосвязью и средствами радионавигации.

Вскоре впереди справа глубоко под нами замерцало множество далеких огоньков, свет которых был заметен сквозь облака.

Южный берег Швеции.

Конечно, подданные шведского короля, будучи гражданами нейтрального государства, могли позволить себе роскошь пользоваться ночью электрическим светом. Нам, вот уже в течение почти целого года вынужденным жить и работать в кромешной тьме ночей, подобное казалось далеким воспоминанием…

Это зрелище мы могли наблюдать не более часа, и опять южная часть Скандинавского полуострова окуталась темнотой.

Мы летели над фьордами Норвежского королевства, страны прославленных некогда викингов, землю которой теперь топтали нацисты.

На побережье Норвегии танцевали вихри пламени, освещенная огромным пожаром опушка леса меняла цвет и форму самым фантастическим образом. Когда пламя уменьшалось, лес отодвигался и темнел, а когда оно увеличивалось — светлел и приближался, как будто хотел рассмотреть, что пожирал огонь.

И Норвегия осталась позади. В отдалении слева мелькал прожектор — там было побережье Дании, разделявшей участь Норвегии.

Впереди, на серой и однообразной поверхности моря, показались огни.

— На курсе корабли! — доложил Штепенко.

— Обходить справа! — скомандовал Асямов.

Мы сменили курс. Стараясь увидеть корабли в море, пристально вглядывались в темноту. Вскоре мы разглядели их. Один… еще один… третий… четвертый… Целый караван двигался в направлении побережья Норвегии.

На мачтах горели огни. Значит, это корабли гитлеровцев.

Штурманы нанесли на карты курс кораблей, численность и координаты.

Караван остался позади, и мы снова легли на прежний курс.

Вдали, очень далеко впереди, похожие на звезды, мерцали огни прибрежных маяков на Британских островах. Ночью они казались довольно близкими, однако на самом деле до них было не менее трехсот — четырехсот километров.

Синоптики предсказали нам встречный ветер. Согласно договоренности с англичанами, приземлиться мы должны были рано утром. Соответственно полученным от синоптиков данным мы начали полет пораньше. А теперь возникли трудности. Ветер оказался попутным и к тому же сильным. Наши расчеты не оправдались, и мы прибыли к побережью Шотландии почти на два часа ранее условленного времени!

На аэродроме, где мы должны были приземлиться, не было видно никаких признаков жизни, царила полная темнота. Немного южнее, на берегу Эдинбургского залива, работал ночной аэродром. Время от времени там мигал большой зеленый глаз прожектора. Казалось, он зовет нас приземлиться там.

— Может быть, попытаемся? — спросил я у Асямова. И тот направил самолет к аэродрому, сделал на довольно небольшой высоте круг, но затем снова набрал высоту.

— Ничего не выйдет, этот аэродром для таких, как наш, самолетов слишком мал. Придется все-таки ждать утра.

Так мы крейсировали вдоль восточного берега Шотландии, временами пролетая и над аэродромом, где должны были приземлиться.

Когда начало светать, мы с ужасом увидели, что «наш» аэродром еще только строится! Взлетно-посадочная полоса была, правда, готова, но все пространство вокруг нее было забито десятками всевозможных строительных машин, беспрестанно снующих во всех направлениях.

Наконец, когда окончательно рассвело, на одном конце посадочной полосы разложили посадочный знак, и вскоре наш гигантский самолет уже катился по гладкому бетону. Как только самолет остановился, к нему со всех сторон ринулись велосипедисты. Они кричали, размахивали руками и флажками, пытаясь что-то объяснить нам.

Затем прибыл дежурный офицер (это мы поняли по повязке на его левом рукаве) и помог найти для стоянки нашего самолета место. Моторы остановились, и мы вылезли. Теперь можно было с наслаждением размять затекшие руки и ноги.

Нас окружили шотландские и английские офицеры. Прибыли и переводчики — для командиров офицер, для остального экипажа сержант.

Командир базирующейся здесь истребительной части полковник Уильямс пригласил нас выпить кофе. Мы сразу же согласились. Раннее утро было прохладным, к тому же, проведя в воздухе одиннадцать часов при двадцатиградусном морозе, мы основательно продрогли.

Казалось, что авиационный городок расположен совсем близко, но, чтобы туда добраться, пришлось долго кружить вокруг аэродрома. Недавно построенная дорога вилась между полями и лугами, поворачивая то направо, то налево, и была настолько узкой, что две машины едва могли там разъехаться. Мы долго гадали и никак не могли понять, зачем понадобилось делать дорогу такой извилистой. Наконец я решил спросить об этом у полковника.

Он ответил:

— Ничего не поделаешь, земля является частной собственностью фермеров. Государство не может прокладывать дорогу прямо через их землю, пришлось вести ее по пограничным межам…

— А как обстоит дело на поле битвы, на линии фронта… словом, там, где возникает необходимость рыть траншеи и окопы? Разве тогда государство тоже каждый раз должно спрашивать разрешения у фермеров? — задал я новый вопрос.

Переводчик-офицер притворился, будто не слышит мой вопрос, и стал быстро-быстро объяснять что-то Асямову…

Внешний вид авиационного городка был довольно неприглядным: временные деревянные постройки типа бараков, покрытые толем; довольно большие окна. Кругом остатки разнообразных строительных материалов, кучи гравия и песка, дранки и щепки. Однако при входе в дом сразу бросалась в глаза хорошая обстановка комнат, мягкая мебель, ковры, на стенах картины.

Мы умылись, немного привели себя в порядок и вошли в гостиную. В углу в традиционном английском камине уютно пылал огонь. Для наших окоченевших от холода рук и ног это было как нельзя кстати. Мы полукругом уселись перед камином.

Сразу же появился солдат с большим подносом, на котором выстроились стаканы, чашки, чашечки, целая батарея бутылок. Полковник Уильямс сам наполнил стаканы и торжественно предложил тост за победу над гитлеровцами, за Красную Армию и традиционный тост летчиков «Нарру landings»¹.

Вдруг шум голосов умолк, наши хозяева встали. Мы последовали их примеру. Вошел седоволосый человек невысокого роста в форме высшего офицера английской авиации. Он сразу подошел к нам и пожал каждому руку.

Командующий округом вице-маршал авиации Эндрюс, — представил его переводчик.

— Как прошел полет? Какая была погода? — Этими обычными для летчиков вопросами начал разговор вице-маршал.

Когда в ходе беседы, переходя с одной темы на другую, мы рассказали Эндрюсу о кораблях, которые видели у побережья Норвегии, вице-маршал заметно оживился. Он отдал одному из присутствующих офицеров какое-то приказание и попросил нас сообщить точное местонахождение каравана. Офицер сразу же нанес наши данные на свою карту и быстро вышел.

В тот момент подошел полковник Уильямс и сказал несколько слов переводчику.

— Мистер Уильямс просит сообщить, что самолет, на котором вас доставят в Лондон, в вашем распоряжении, — обратился к нам переводчик.

Мы допили кофе, поблагодарили за радушный прием и попрощались. На аэродром мы поехали, делая опять те же самые заячьи петли, на этот раз в противоположном направлении.

Нас уже ожидал пассажирский самолет «фламинго», десятиместный, с необычайно высоким шасси. Последнее обстоятельство придавало ему некоторое сходство с розовой южной птицей, именем которой он и был назван.

Кстати, самолет был снабжен оригинальными и довольно удобными парашютами: пассажир, сев в кресло, пристегивает себя к нему ремнями и даже не замечает расположенного за сиденьем парашюта, лишь поднявшись, он чувствует его у себя на спине.

Штепенко и я заняли места с правой стороны, предполагая, что, если самолет движется на юг, то есть в направлении Лондона, слева можно будет увидеть лишь волны Северного моря, а справа удастся полюбоваться Шотландией и Англией.

Моторы загудели как бы сами собой. Пробежав несколько сот метров по взлетной дорожке, самолет плавно взмыл в воздух.

Мы с интересом рассматривали землю, проплывавшую внизу. Бросалось в глаза, что как шотландцы, так и англичане вспахивали во время войны каждый клочок земли. На пограничных межах можно было видеть каменные ограды, отделявшие землю одного фермера от земли другого. Серыми лентами извивались каналы и шоссе.

Когда самолет летел еще сравнительно низко, мы заметили, что на полях и в огородах работали в основном мужчины. Женщин можно было увидеть очень редко. «Вот тебе и второй фронт! — подумал я про себя. — Вместо того чтобы сражаться с оружием на фронте, наши союзники предпочитают сажать цветную капусту!»

Конечно, ведь это было прибыльным делом: цены на овощи не подлежали правительственному контролю, а в результате общей нехватки продуктов, вызванной морской блокадой, цены на черном рынке резко подскочили.

— Эндель, — прервал мои думы Штепенко, — смотри, сколько аэродромов!

Действительно, теперь и я увидел густую сеть аэродромов. В любой момент пребывания в воздухе можно было заметить на горизонте по крайней мере два-три аэродрома. Заметив наш интерес к ним, офицер-переводчик довольным тоном сказал:

— У нас в Англии столько аэродромов, что в случае аварии летчик всегда имеет возможность приземлиться на одном из них.

Напоминающая паутину сеть дорог густо покрывала всю поверхность Британских островов. По многочисленным каналам тянулись караваны барж. Вдоль берега канала, таща за собой баржи, двигался по рельсам электровоз.

Был яркий, солнечный весенний день. Воздух хорошо прогрелся, и самолет в воздушных потоках довольно сильно болтало. Знаменитых английских туманов, о которых я знал из книг Чарльза Диккенса, в это время года не было. Воздух был удивительно чист, видимость — такая хорошая, что видна была вся Англия, от восточного до западного побережья. Далеко на западе горизонт сливался с темными водами Атлантического океана.

Двигаясь на юг со скоростью двести километров в час, мы вскоре оказались над промышленными районами Англии. Все чаще мы видели внизу города, окутанные облаками дыма. Темно-красные кирпичные корпуса фабрик и другие здания четко вырисовывались на фоне окружающей их зелени лесов и лугов. Серыми гранитными глыбами виделись нам средневековые замки, дома и стены, покрытые плесенью и мхом, поросшие кустами и деревьями.

К исходу второго часа нашего полета внизу показались утопающие в зелени большие красные здания, очень похожие друг на друга. Широкие улицы окаймлены прямыми рядами деревьев.

От переводчика мы узнали: это Лондон, точнее, северный пригород столицы Британской империи.

В моем воображении Лондон, правда, представлялся иным: дымным и покрытым сажей, туманным и мрачным. Однако, как говорят, лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать!

Самолет пошел на снижение, описывая большую спираль. Почти задевая заводские трубы и высокие двускатные крыши, он сел на спрятавшуюся между зданиями зеленую площадку. Через несколько минут мы стояли перед аэропортом, на крыше которого прочитали название — Хэндон.

Значит, это и был Большой Лондон, его северо-западный пригород Хэндон. В нашу сторону сразу помчались машины. Сердца наши трепетно забились, когда вышедшие из одной машины люди обратились к нам на чистейшем русском языке.

Полковник Стукалов, Борисенко и другие работники советского посольства приветствовали и обнимали нас, поздравляя с успешным полетом. Затем поднялся невообразимый шум, как на летнем птичьем базаре на южных скалах острова Рудольфа! Каждый хотел посадить нас в свою машину. Сложность заключалась в том, что нас было только четверо, а машин — семь.

Выход все же нашелся: мы обещали поочередно использовать каждую машину во время пребывания в Лондоне.

После получасовой, довольно быстрой — конечно, в наземном смысле — гонки (стрелка спидометра указывала на цифру «100») машины свернули с магистральной дороги в массивные ворота дома № 13 на Миллионер-стрит. Здесь находилось советское посольство.

Кстати, потом мы узнали, что цифра «13» в Лондоне довольно непопулярна. На многих улицах вообще отсутствуют дома с этим «несчастливым» номером.

В вестибюле здания посольства нас встретили супруга посла и первый секретарь посольства К. В. Новиков. После короткой беседы он сказал нам:

— Пообедайте, отдохните как следует, а завтра утром в удобное для вас время — до двенадцати часов — вас будет ждать товарищ Майский.

Соотечественники засыпали нас вопросами: «Как жизнь в Москве, как Ленинград?», «Какое настроение у советских людей в тылу?», «Что думают наши воины на фронте?». Десятки и десятки вопросов, в которых звучала забота о судьбе Родины, требовали ответа. Ведь мы были первыми советскими людьми, посетившими посольство после начала войны. Мы едва успевали подробно отвечать на расспросы.

В столовой, куда нас пригласили на обед, собрались почти все работники посольства. Снова посыпались вопросы. Несколько часов мы, как могли, отвечали на них и потом наконец отправились на отдых в гостиницу.

На следующее утро, хорошо отдохнув, мы поехали на приём к послу. Нас сразу проводили в его кабинет.

Товарищ Майский был один. Он поздравил нас с успешным завершением полета, дружески побеседовал с нами и пригласил на торжественное собрание, которое должно было состояться в посольстве по случаю 1 Мая.

— Здесь есть желающие познакомиться с вашим самолетом. В этом заинтересованы наши инженеры, а прежде всего — англичане. Можно это устроить? — спросил товарищ Майский на прощание.

Асямов согласился.

Желающих отправиться в Шотландию собралось столько, что самолет не смог вместить всех.

— Сергей Александрович, — сказал Романов, — в самолете мало места, да и всем нам нет смысла лететь в Шотландию. Один из нас полетит, а другие могли бы остаться здесь, чтобы ознакомиться с Лондоном. Давайте кинем жребий, кому из нас лететь показывать самолет!

Асямов согласился. Он вынул из коробки четыре спички и обломил у одной из них головку.

— Кто вытянет спичку без головки, тот и полетит, — сказал он, пряча за спиной руку со спичками.

— Начнем с тебя! — протянул он кончики спичек в мою сторону.

Повезло, я вытащил спичку с головкой.

Романову тоже повезло.

Штепенко прищурил глаза, подумал немного и затем решительно протянул руку. И ему повезло.

— Бросили вы меня на произвол судьбы! — усмехнулся Асямов. — Ну ладно, полечу один. Покажу гостям самолет и заодно прикажу техникам подготовиться к обратному полету.

Самолет взял на борт десять человек…

Мы втроем сразу сели в машину и в сопровождении сотрудника нашего посольства начали ознакомление с Лондоном.

Прежде всего обращали на себя внимание интенсивность и темп движения. Большие красные автобусы мчались с невероятной скоростью, ловко лавируя на улицах, забитых машинами. Раскачиваясь и шатаясь, как пьяный, двигался двухэтажный трамвай. У большинства легковых машин на крыше был странный мешок, похожий на матрас. Нам сказали, что эти машины приводятся в движение газовым топливом. Одного такого мешка якобы достаточно, чтобы проехать 50–60 километров. Когда содержимое мешка кончалось, мешок заменяли другим, а старый возвращали на газовую станцию.

Мы проехали мимо известного Вестминстерского аббатства, где вот уже несколько столетий происходят коронации английских королей и королев. Эта средневековая церковь является национальным пантеоном, там много гробниц и усыпальниц королей, великих людей. Запомнилось фантастическое богатство архитектурных форм здания.

Еще одно великолепное сооружение — здание парламента. Над стенами, покрытыми каменной резьбой, возвышается стройная башня — Биг Бен, — бой часов на которой так же разделяет время на прошлое и настоящее, как у нас в Кремле на Спасской башне.

Недалеко от кафедрального собора Святого Павла возвышается монументальный памятник королеве Виктории. По мере того, как мы ехали, все чаще встречались следы варварских налетов, совершенных гитлеровцами в 1941 году. Сначала попадались лишь отдельные разрушенные дома, затем целые кварталы, а приехав в Сити, мы увидели только руины и кучи развалин. Когда-то здесь, в центре столицы Британской империи, была сосредоточена вся коммерческая и финансовая деятельность. С утра до вечера клокотала здесь в огромных зданиях деловая жизнь. Банкиры и коммерсанты, директора трестов и концернов управляли отсюда огромной частью мировой экономики. А теперь здесь стояла мертвая тишина, только порывы ветра поднимали облака пыли и сажи…

За год, прошедший после последнего опустошительного налета, в Лондоне сумели расчистить для движения только магистральные улицы, хотя длят этой цели были созданы два специальных треста, финансируемых государством.

Мы проехали через Гайд-парк. Тут же рядом находится Букингемский дворец — резиденция королей. Над зданием реял государственный флаг. Это означало, что король Георг VI находился во дворце.

У англичан сохранился ряд символических обычаев, ставших традициями. Расцвет Англии начался когда-то с овцеводства, и сегодня это находит отражение в том, что спикер — лидер палаты общин — вместо кресла сидит на мешке, набитом шерстью. Еще и сегодня у короля есть стадо овец. Эти королевские поставщики шерсти пасутся не где-нибудь на лугах Шотландии, а прямо в центре города, в Гайд-парке. В этом парке и простым смертным разрешено гулять и лежать на газоне, рвать цветы, собираться на митинги…

Нам пришлось поспешить обратно, чтобы вовремя успеть на обед в советском посольстве. Машина двигалась по набережной Темзы. В Лондоне очень много мостов, движение машин по ним очень оживленное.

Мы приехали в район заводов и фабрик. Тысячи велосипедов, поставленных на многоэтажные подставки… Велосипед — транспорт рабочих, а постройки барачного типа — их дома… На веревках сушилось белье. Вокруг сновали неумытые сорванцы.

Подкрепившись, мы снова направились в город. На этот раз пешком. Мы намеревались купить кое-какие сувениры домашним. Это оказалось, увы, гораздо более сложным делом, чем мы могли предположить. Все товары, вплоть до мелочей, продавались только по карточкам.

Нас выручил профсоюзный комитет посольства, где нам выделили некоторое количество талонов. Заодно нам подсказали, что прежде всего следует купить газеты. В связи с острой нехваткой бумаги в магазинах оберточной бумаги нет. Каждый покупатель должен позаботиться об этом еам. Для этой цели превосходно подошла «Таймс», имевшая солидный объем.

Из передовой статьи этой влиятельной газеты мы поняли, что кто-то добивается у правительства разрешения женщинам носить на работе мужские брюки. Эта проблема возникла в связи с дефицитом женских шелковых чулок…

С моими покупками произошел курьез. Я попросил продавщицу положить вместе с другими сувенирами флакон хороших духов. Я не был тонким ценителем парфюмерии, положился на вкус продавщицы. И только в гостинице, развернув пакет, я с удивлением обнаружил, что духи эти были московские — на этикетке красовалось знакомое и известное «тэжэ»!

День клонился к вечеру. Надо было быстро побриться, привести в порядок одежду, закончить остальные приготовления и поспешить в посольство на торжественное собрание, посвященное 1 Мая.

После короткого доклада с приветствием к сотрудникам посольства от нашего имени выступил Штепенко. Затем всех пригласили к праздничному столу.

Я сидел за столом с тревогой в сердце. Асямов обещал к вечеру обязательно вернуться, но его все еще не было…

Настроение было плохое. Оно не улучшилось даже тогда, когда из зала донеслись звуки музыки, извещавшие о начале бала. Я сел в углу зала и наблюдал за танцующими, а беспокойство в душе все росло. Я вздрогнул, когда ко мне подошел один из работников посольства, и тихо сказал:

— Вас приглашает к себе товарищ Майский.

Я вмиг оказался па втором этаже. Войдя в кабинет посла, я увидел его беспокойно шагающим из одного угла комнаты в другой.

— Товарищ Пусэп, с Асямовым случилось несчастье…

— Простите, как? Что случилось? — почти закричал я.

— Весь день англичане держали нас в неведении относительно того, что произошло. Сначала они передали, что самолет совершил вынужденную посадку. Затем сообщили, что произошла авария. И только теперь, несколько минут назад, в ответ на мое настоятельное требование, они признали, что произошла катастрофа… Все — и экипаж, и пассажиры — погибли…

Посол удрученно умолк. Я стоял остолбенев, пораженный этим известием.

— Из Москвы вам пришел приказ завтра вылетать обратно. Но как вы сможете это сделать, если командир самолета погиб… — продолжал посол.

— Товарищ Майский, я смогу повести самолет обратно и один. На самолете было два экипажа: два пилота, два штурмана и два радиста. Конечно, будет немного тяжелее, но мы справимся. Приказ выполним точно!

— Хорошо! — протянул мне руку посол. — Значит, завтра вечером вы вылетаете. Перед этим зайдите ко мне.

Я молча пожал ему руку и вышел из кабинета. Горе и скорбь легли на сердце тяжким грузом.

Нет больше Сережи Аеямова… Никогда больше мы не увидим его — веселого, жизнерадостного товарища, славного летчика и мужественного воина…

Войдя в зал, я заметил, что многие смотрят на меня вопросительно. Я сел между Штепенко и Романовым. Они узнали всю горькую правду… Для нас праздника больше не было. Мы извинились перед присутствующими и покинули зал, сославшись на предстоявший нам на следующий день полет.

…В эти горестные для нас часы генерал Голованов находился в Москве у Главнокомандующего и доложил о гибели Асямова. Сталин был крайне удручен этим трагическим событием. Он долго молчал. Наконец спросил:

— И что мы сейчас предпримем? Встреча с Рузвельтом должна обязательно состояться! Есть у вас еще какие-нибудь предложения?

— Есть, товарищ Сталин. В Англии сейчас находится пилот Пусэп, командир экипажа. Он, как бывший полярный летчик, привык к дальним беспосадочным полетам, да и в военное время он провел в воздухе немало часов. Он один и приведет самолет обратно. Тогда пополним экипаж, и можно отправляться в путь.

— Вы в этом полностью уверены?

— Да, уверен, товарищ Сталин!

— Ну что ж, действуйте!

…Утром, как и было договорено, мы появились у посла. В конце короткого разговора он сказал:

— Мне надо послать в Москву дипломатическую почту. Сможете ли вы ее доставить по всем правилам? Понимаете, она не должна попасть в руки посторонним!

— Товарищ Майский! — поспешил ответить Штепенко. — Обещаем вам, что отвезем все как положено! А если случится что-нибудь неожиданное, мы уничтожим почту в первую очередь!

— Хорошо, — улыбнулся посол, — верю вам. Счастливого пути! Когда прилетите в Москву, передайте Родине наш привет!

После завтрака мы взяли в секретариате запечатанные мешки с почтой и поспешили на аэродром. Из-за маленького происшествия в пути мы чуть не опоздали. Под нашу машину попала собака. Тотчас вокруг нашего несчастного шофера собралась негодующая толпа. У меня возникло уже опасение, что шофера тут же поколотят. Провожавшему нас представителю посольства с большим трудом удалось упросить полицейских и владельца собаки отложить разбирательство дела. Следует сказать, что по английским законам за наезд на собаку шофер может подвергнуться более тяжелому наказанию, чем за наезд на человека. Человек, дескать, должен знать правила движения, а пес их не может знать… Это, конечно, правда. Но нам все же после этого случая и того, что мы видели раньше, трудно было отделаться от назойливой мысли: странный все-таки народ эти наши союзники, англичане, — идет жестокая война, а они занимаются какими-то пустяками…

Развив бешеную скорость, мы все же прибыли на аэродром вовремя. Английский пассажирский самолет ждал нас. Из прибывших одновременно с нами машин выгрузили огромную груду различных ящиков и ящичков, мешков и мешочков — патриотический подарок работников посольства Красной Армии.

От этого стало тепло на душе, но… Англичане тщательно взвесили всю эту груду, вес оказался внушительным. Наш-то самолет возьмет все это на борт, но вот английский самолет, который должен был доставить нас в Шотландию, с таким грузом не справится. Пришлось довольно долго ждать, пока подготовили к полету самолет помощнее и побольше.

Все эти хлопоты требовали времени. Вряд ли мы успели бы в Шотландию вовремя, если бы, повинуясь какому-то внутреннему чувству, я не назначил вылет из Англии на час раньше, чем это было действительно необходимо. Этот запас времени пришелся теперь кстати!

На этот раз нас попросили пристегнуть парашюты. На мой вопрос, почему экипаж самолета не сделал того же самого, переводчик ответил:

— Мы уверены, что все будет хорошо, но нам дали строгий приказ беречь вас от любой случайности.

Все шло нормально, и вскоре мы приземлились на аэродроме вблизи города Данди. Там ожидали оставшиеся с самолетом борттехники.

От начальника аэродрома они уже знали о гибели Асямова, Он и нам выразил искреннее соболезнование и просил, если мы снова окажемся в Англии, обязательно зайти к нему в гости.

Наш большой воздушный корабль был уже готов к взлету. Мы запустили моторы. Беспокойство вызывали маленькие размеры аэродрома. Опасения подтвердились: отделившись от бетонной дорожки, колеса самолета задели сначала макушки кустов, а затем даже деревьев, растущих на краю аэродрома. Разворот на 180° — и мы легли на курс. Направление — прямо на восток. Довольно близко внизу лениво катились волны Северного моря.

Вылет был рассчитан так, чтобы темнота встретила нас у побережья Норвегии. На всякий случай мы старались набрать как можно большую высоту. Она всегда лучший и наиболее действенный союзник как против врага, так и против капризов погоды.

За моей спиной, там, где сидел я на пути из Москвы, разместился теперь штурман Романов. Опять я вспомнил Асямова.

Майор Романов распахнул купол кабины у себя над головой и, вооружившись секстантом, занялся астрономическими наблюдениями и расчетами. Штепенко был теперь один в кабине штурманов в передней части самолета. Он работал с радиокомпасом, пеленгуя оставшиеся позади английские радиостанции.

Под нами плыли облака. Между ними мелькали очертания скрытых сумерками мысов и фьордов побережья Норвегии.

Становилось все темнее, однако зарево на севере так и не погасло. Ночи стали совсем короткими. К тому же мы спешили навстречу рассвету, двигаясь со скоростью 400 километров в час, что еще больше укорачивало ночь.

Я поднимал самолет все выше и выше: 6000… 7000… 8000 метров. Температура наружного воздуха резко понизилась. Термометр показывал 48 градусов мороза. Появилось знакомое по Северу чувство, будто сидишь в нижнем белье на морозе. Холод пробирался к телу со всех сторон. Пониже, конечно, теплее, но у нас не было никакого желания знакомиться с зенитной артиллерией и истребителями гитлеровцев.

Вдруг слой облаков кончился.

— Под нами западное побережье Готланда, — сообщил Штепенко.

Светало. В скором времени от горизонта оторвался солнечный диск. Ветер усилился. К счастью, он был попутным, помогал нам. Скорость полета возросла до 450 километров в час. Вскоре мы увидели внизу Рижский залив. Затем на него опустилось светлое покрывало облаков.

Однако радость, охватившая нас при появлении слоя облаков, оказалась довольно непродолжительной… Под лучами поднимавшегося солнца этот слой довольно быстро улетучился.

— Будьте начеку! — предупредил я бортстрелков.

— Есть быть начеку! — прозвучали в ответ голоса ребят.

До линии фронта оставалось не так уж много — всего сто километров.

— Сзади приближается истребитель! — услышал я вдруг взволнованный голос стрелка средней башни.

«Теперь начнется!» — подумал я, увеличивая скорость самолета за счет потери высоты.

— Не давайте ему приближаться! — скомандовал я. Наш самолет затрясся, — значит, пушки, находящиеся в средней башне и в хвосте, открыли огонь по вражескому истребителю.

— Скотина такая! — ругался Штепенко. — Чуть не убил! Хватил прямо под пятку…

Причиной негодования Штепенко послужило то, что снаряд, выпущенный фашистским истребителем, попал в основание рамочной антенны радиокомпаса. К счастью, он не взорвался.

Я еще прибавил скорость. Теперь мы чувствовали себя уже гораздо увереннее: мы летели над своими!

Самолет снова задрожал: опять стреляли наши пушки.

— Как дела? — спросил я у стрелка средней башни.

— Он боится приблизиться к нам, ведет огонь с расстояния нескольких километров.

— Тогда пусть стреляет, когда-нибудь у него кончатся боеприпасы. А мы сейчас совсем спрячемся.

В следующий момент мы шмыгнули в появившиеся перед нами облака. Теперь можно было продолжать полет совершенно спокойно. В облаках он нас не найдет!

Через десять минут я повел самолет на снижение.

1000… 800… 500 метров.

— Спускаюсь ниже облаков. Следить за землей! Под нами была истерзанная многочисленными ранами войны земля нашей Родины…

Через час нашему взору открылся просторный зеленый ковер родного аэродрома.

Мы дома!

Задание выполнено!

Довольно скоро нам стала ясна настоящая цель выполненного полета. Это был экзамен на зрелость! Успешное осуществление полета дало командованию твердую уверенность в том, что мы в состоянии выполнить задание намного сложнее и неизмеримо ответственнее.

— Вскоре после возвращения самолета, — вспоминает те дни Главный маршал авиации Голованов, — я был опять у Сталина. Он спросил, можно ли слетать к Рузвельту, и, получив положительный ответ, дал распоряжение подготовить самолет к полету в Вашингтон. Внимательно глядя мне в лицо, он сказал, что в Вашингтон полетит Народный комиссар иностранных дел.

— Этого не должен знать никто, — закончил Сталин. — Чем быстрее полет будет осуществлен, тем лучше. Ответственность за полет возлагаю на вас.