Глава XX

Глава XX

Командующий приказал повторить операцию на Мотовский берег.

Начальник разведотдела Визгин и его заместитель Добротин решили поставить во главе группы опытного командира Шелавина. Вторую группу поручить Синцову. Он — спокойный, рассудительный, горячку не порет.

В отряде был теперь новый военком — старший политрук Дубровский. Он произвел на всех хорошее впечатление. Решено было послать и его. Пусть набирается боевого опыта.

Тринадцатого марта в двадцать один час группы на двух «охотниках» вышли на боевую операцию.

В начале двенадцатого ночи на малой скорости стали приближаться к берегу южнее Пикшуева, где собирались высадить группу Шелавина. До берега оставалось примерно полтора кабельтовых, когда наблюдатели заметили пятерых лыжников. Шли они в южном направлении, в сторону губы Лица. Катера повернули к Рыбачьему, удалились из видимости и легли в дрейф.

Через час вернулись к месту высадки. На этот раз ничего настораживающего на берегу не заметили. За пять минут группа высадилась на сушу. Катер отошел мористее. На материке и в море все было спокойно.

Катера пошли к Могильному.

Вихрила пурга. Береговая полоса просматривалась плохо. Подходили к месту высадки по расчету, на ощупь. Ручаться, что причалили точно в назначенное место, никто не мог.

По трапу спустились младший лейтенант Синцов, старшина Тарашнин, помкомвзвода Чинговатов, разведчики Даманов, Широков, Шерстобитов. На берег сошли двенадцать человек.

Катер походил вдоль берега часа полтора, понаблюдал за обстановкой. Сигналов от разведчиков не поступало. Они растворились в снежной круговерти.

Синцов вел людей, поглядывая на компас.

Наткнулись на линию телеграфных столбов. Провода гудели — значит, были под током. Вдоль опор немецкие связисты натоптали торную тропу. Пересекать тропу не стали, сделали крюк влево, по-заячьи попетляли, попался незаснеженный скат сопки, сняли лыжи, прошли по камням, чтобы не оставлять своих следов.

Шли по азимуту. По времени и по пройденному пути прикинули, что Титовская губа должна быть недалеко. Выбрали для привала пологую северную сторону, посчитав, что немецкие посты или точки могут прятаться только по южным, укрытым от наблюдения с Рыбачьего и защищенным от пронизывающих морских ветров скатам. Лыжами нагребли снегу, зарылись в ячейки.

Небо посветлело, буран утих, заснеженные сопки порозовели от восходящего солнца. На соседнем склоне сопки заметили струйку дыма, она поднималась из чуть различимой на снегу трубы. Сообразили что к чему. Около трубы появился немецкий солдат. Под-снегом оказалась землянка.

Стало совсем светло. Теперь отчетливо просматривался узел немецкой обороны, С моря он был прикрыт сопкой. Разведчики, сами того не ведая, попали в ловушку. Теперь не только уйти, даже встать было нельзя.

Командир группы приказал лежать, не шевелиться, ждать, пока стемнеет. Под покровом ночи можно будет скрытно отойти. Около восьми часов обитатели землянки начали выходить на улицу. Дым теперь тянулся чуть ли не из десятка труб.

За колючей проволокой немцы расхаживали в полный рост, говорили громко, хохотали.

Разведчики лежали в снегу. Случилось так, что ночью командир группы Синцов оказался на левом фланге, а политрук Тарашнин на правом. Разговаривать между собой они могли только по цепи разведчиков. Ребята, наблюдая за немцами, ворчали:

— Сами себя в западню засунули: ни вздохнуть, ни охнуть, ни встать, ни поползти!

— Живут, гады, в тепле! На улицу выходят раздетые, будто распаренные.

— Ржут как застоялые жеребцы!

Тарашнин, самый старший из группы, опытный в житейских делах, приструнил ребят, шикнул, чтобы не очень-то болтали. Обнаружат немцы — тогда не избежать беды.

Немцы, видно, позавтракали и, одевшись в шинели, ушли по тропе в восточную сторону, потом вернулись с плахами и брусьями. Другие в белых халатах ушли по дороге к мысу Могильному. Из строения, похожего на обмурованный камнем блиндаж, вышел солдат с овчаркой на поводке и скрылся за выступом скалы.

В час дня, после обеда, немцы высыпали на улицу, закурили. У разведчиков засосало под ложечкой.

С Рыбачьего, со стороны Эйны, донеслись взрывы бомб, через три-четыре минуты оттуда пролетел «юнкере» и зашел на посадку куда-то за Титовкой. Через некоторое время этим же курсом прошел второй самолет, но летел он на малой высоте, буквально на бреющем. Ушел на снижение туда же, куда и первый.

К вечеру отгороженная проволокой площадка опустела. Только часовой в маскхалате размеренно ходил по тропинке.

После ужина немцы переносили камни, возводили из них высокую стенку, ячейки для стрельбы стоя. Похоже, что егеря строили прочный опорный пункт. С него минометами и орудиями можно обстреливать окрестности Могильного и подходы к Титовской губе.

Это было большой новостью для разведчиков. Осенью минометов и орудий здесь не было.

Стемнело. Синцов сказал:

— План у меня такой: идем к месту высадки, оставим тех, кто поморозился, возьмем у Шелавина несколько человек, вернемся на тропу, по которой егеря ходят на Могильный, схватим часового или разводящего и быстро назад к катерам. Тогда успеем уйти от преследования.

За день халаты смерзлись. Как только тронулись с места, халаты зашуршали, заскрипели. Залаяли собаки. Разведчики затаились, полежали, пока овчарки успокоились. Потом поодиночке тихо-тихо поползли вверх по склону. На связанных в волокушу лыжах тянули Широкова, который отморозил ноги.

Вскоре наткнулись на хорошо накатанную свежую лыжню. Повернули по ней влево, взяли направление в сторону Пикшуева. Во втором часу ночи оказались на берегу Мотовского залива невдалеке от того места, где высадились предыдущей ночью.

Возле Могильного засветилось несколько белых ракет, ответные ракеты взлетели всего в полукилометре от разведчиков. Заподозрили засаду, затаились в снегу. Ракеты больше не загорались.

Не дождавшись условленных четырех часов, посигналили в сторону моря. Повременили немного, поморгали фонарем еще раз. Никакого ответа.

Синцов и Чинговатов прошли вдоль берега в сторону Пикшуева в надежде встретить группу Шелавина. У Пикшуева время от времени небо подсвечивали ракеты.

Было двадцать минут пятого, когда возле берега показались два катера, обменялись условными позывными и подошли вплотную к месту, где укрылись разведчики. Быстро поднялись по сходням на катер. Командир катера был встревожен тем, что вторая группа почему-то к берегу не пришла. Ее придется идти искать.

Ходили вдоль берега от Могильного до губы Западная Лица полтора часа. Исчерпав запас ночного времени, катер взял курс в главную базу.

Планом операции предусматривались следующие рейсы к разведчикам через сутки, то есть в ноль и в пять часов шестнадцатого марта. Но море заштормило, снежные бураны принесли непроницаемую пелену. Доложили начальнику штаба флота Кучерову. Контр-адмирал ответил, чтобы шли искать группу, несмотря на погоду. Позвонил Платонову, чтобы ОВР[2] выделила катер с опытными командиром и экипажем.

Кое-как дошли до мыса Выев-наволок. Надстройки, леера, пушки, принайтовленные к леерам трапы — все обледенело, катер походил на ледяную глыбу, готовую в любую минуту перевернуться. Шести-семибалльная волна кидала его как скорлупку, то обнажая днище и винты, то зарывая до бака в воду, волна перекатывалась с носа до кормы. Кругом снежная мешанина, ни зги не видно, и в полукабельтове не заметишь даже сигнальные огни.

Повернули назад в базу.

Выходить в море на «малых охотниках» больше не имело смысла. Кучеров приказал отрядить более мореходное судно. Около семи вечера при такой же погоде вышел дрифтер-бот. Держался он на волне лучше, но шел намного медленнее.

Только в одиннадцать ночи оказались в Мотовском заливе на траверзе губы Эйна. Четырежды прошли вдоль берега в полутора кабельтовых от острова Овечьего до губы Западная Лица. С берега никаких сигналов не поступило. Снежные заряды не прекращались, пурга бушевала и на суше и в море. Временами материк вовсе не просматривался. К утру несколько посветлело, сопки, лощины и на севере и на юге смотрелись довольно отчетливо. Побороздив волны до пяти утра, повернули в базу.

Следующим вечером, семнадцатого марта в шестнадцать часов, на этом же боте на поиски группы вышел командир отряда капитан Инзарцев, с ним отправились лейтенант Николаев и пятеро разведчиков.

В начале первого ночи кабельтовых в восьми-девяти от Могильного бот сел на банку. Была пора отлива. Рассчитывать на то, что удастся сняться с мели самим, было бесполезно. Вода убывала, а бот все более и более кренился. Ходить по палубе стало невозможно, так как по заледенелой обшивке можно запросто соскользнуть за борт.

Наконец начался прилив, вода стала прибывать. Бот потихоньку, еле-еле начал выравниваться, стрелка кренометра почти незаметно для глаза поползла влево. При полной воде без малого через пять часов бот снялся с мели. Пошли к Могильному. Весь мыс, губа Кислая, вход в губу Титовку и берег левее Могильного виделись отчетливо. Никто оттуда не сигналил.

В шесть часов повернули на восток, в сторону Пикшуева. Шли на расстоянии, не досягаемом для ружейного огня, в бинокли вглядывались в расщелины, сопки, промоины, лощины между горными складками, в береговой урез. На Пикшуеве разглядели двух человек, которые, замаскировавшись, следили за ботом. Но никаких сигналов те не подавали. Три вражеских самолета пролетели вдоль залива на небольшой высоте.

Совсем рассвело, ходить стало опасно. Повернули в Полярное.

Командующий флотом приказал начальнику отдела Визгину отправиться на поиски группы самому. В четыре часа утра девятнадцатого марта Визгин вышел с двумя катерами. С ним отправился лейтенант Николаев и группа обеспечения.

Через два с небольшим часа на траверзе острова Кувшин наблюдатели заметили группу. Сбавили ход и одним катером стали не спеша подходить, чтобы снять разведчиков.

Второй дрейфовал мористее. Поблизости стали рваться мины, минометная батарея с Пикшуева открыла огонь по катеру. Из-за сопок вывернулись два «мессершмитта» и обстреляли его. Командира катера старшего лейтенанта Фролова тяжело ранило, ранение получил и лейтенант Николаев. От пуль и осколков мин пострадали еще семеро краснофлотцев, двое погибли. Один мотор на катере получил повреждение и заглох.

Визгин распорядился повернуть в базу.

Начальник штаба флота спросил:

— Вы уверены, что немцы не затеяли игру?

— Такая вероятность не исключена, но я убежден, что разведчики живы, — говорил Визгин.

— На чем основан ваш оптимизм?

— Они подавали условные сигналы.

— Но сигналы могли подавать и по принуждению, могли и сами немцы, если кого-то захватили и допросили.

— Я верю в своих людей, там стойкие разведчики. Хотя они давно без связи и без пищи, на морозе, но они понимают, что их не бросят, вызволят. Такой дух в отряде с самого начала.

— Что ж, идите. Будьте осмотрительны. Мы вас поддержим.

В половине двенадцатого двумя катерами Визгин вышел в море. Это была шестая попытка найти и вызволить группу.

Как только прошли Сеть-наволок, появилась семерка наших истребителей, они ходили кругами, прикрывая катера на всем маршруте. На этот раз немцы не посмели завязывать бой, съемке разведчиков больше не мешали. Катера прошли к Кувшину без помех.

В половине пятого вечера они возвратились в Полярное. Сразу же на причале прибывших осмотрели врачи. Пятерых разведчиков — Серикова, Ситнова, Ковалева, Шмакова и Грошкова — прямо с причала увезли в госпиталь. Все они поморозили ноги.

Шесть суток группа лейтенанта Шелавина находилась под огнем неприятеля. Почти сразу после их высадки в небе стали загораться одна за другой осветительные ракеты. По глубокому снегу, пережидая вспышки ракет, шли медленно. Сперва берег был пологий, но вскоре перед разведчиками встал обрывистый подъем, тянувшийся до самого уреза воды, обходной путь, не просматривался. Пришлось лезть в лоб. Примерно две с половиной сотни метров преодолевали более двух часов.

Поднялись на ровное плато, с него виднелась хребтина Пикшуева. Наткнулись на четыре полуразрушенные землянки и домик. Возле них лежали недавно распиленные, еще не потускневшие доски и плахи. Но натоптанных следов поблизости не увидели, вокруг все было запорошено снегом.

В полуразвалившихся без дверей землянках все-таки меньше пронизывал ветер. Поочередно выходили наблюдать за Пикшуевым и округой. На мысу ходили вражеские солдаты. С мыса стреляли орудия. Снаряды рвались на Эйне. Над Энной появился и «юнкерс».

На соседней скале засекли вражеский дозорный пост, старательно замаскированный снегом.

Нанесли на карту все, что разглядели на Пикшуеве и возле него. Семен Флоринский заснял всю панораму мыса и подходы к нему.

Около девяти часов вечера двинулись к Пикшуеву, но спокойно прошагали всего лишь с километр. Засветилась ракета, а следом раздалось несколько винтовочных выстрелов и пулеметных очередей.

Шелавин понял, что идти на выстрелы нет смысла. Решили сделать крюк, подойти к немцам по Мотовскому берегу, с западной стороны.

Шли полчаса. Прямо по курсу разведчиков взвились одна за другой три ракеты, которые на столько освещали местность, сколько наводили на цель.

Шелавин предположил, что немцы держат их под наблюдением с поста, замаскированного снегом.

К посту подкрались скрытно. Видели и дозорных. Оставалось только, затаившись, выбрать момент для броска.

Тут разведчик Дмитриев случайно нажал на спусковой крючок и выстрелил.

Постовые ответили осветительными ракетами.

Пришлось не солоно хлебавши отползти назад.

Весь день пятнадцатого марта провели на небольшой сопке, через лощины с нее виднелись и Пикшуев и Эйна. Звуки выстрелов из орудий слышали, но разрывов в Эйне не наблюдали: все скрывала метель. Днем два «мессершмитта» около часу кружили на малой высоте возле сопки, где укрылись разведчики.

Из снега разведчики соорудили себе укрытия, чтобы держать круговую оборону. На самом опасном направлении поставили пулемет, все держали под рукой гранаты.

Продукты подошли к концу. Комиссар предложил поровну разделить содержимое рюкзаков на всех едоков. Каждому в этот день выдали по одной галете и по кубику масла. Флоринский из сгущенного молока, перемешанного со снегом, делал мороженое: из чайной ложки сгущенки получалось граммов пятьдесят сладкой смеси, которая утоляла жажду.

Военком в своем рюкзаке нашел резиновый мешочек, а в нем — пачку «Беломорканала» и коробку спичек. Это было выше всяких наград.

В полночь должны были прийти катера, чтобы снять разведчиков, но ни катеров, ни сигналов не было видно. Погода совсем разладилась. Буран застелил снегом сопки и лощины, спрятал и море.

Разведчики ослабели от холода, от пустоты в желудках, не было даже воды. Временами жевали снег, но он холодил до мурашек на коже.

Днем 16 марта над Эйной летали «юнкерсы», потом они пересекли Мотовский залив и долго кружились над тем местом, где ходили разведчики и где они укрылись.

Ночью комиссар и Михеев пошли к морю. Наткнулись на разбитую лодку, корму ее разнесло разрывом мины или снаряда. В лодке двое погибших: мужчина и женщина, по одежде — люди гражданские, рыбаки или служащие маяка. Погибли, наверное, прошлым летом.

На берегу нашли крупную треску. Нарезали тонкими ломтиками и без соли, без хлеба съели.

На следующий день-пурга разыгралась с новой силой, метель выла и кружила, сыпала снегом, наметала сугробы. Согревались, пытаясь мутузить друг друга, наваливаясь кучей. Командир и комиссар не позволяли лежать, заставляли ходить.

Из губ сочилась кровь. Глаза у всех покраснели. Самый младший из разведчиков — восемнадцатилетний Сережа Шмаков тихо плакал, иногда скулил, просил брата пристрелить его. Тот сперва его уговаривал, потом надавал по щекам, Сережа затих.

На рассвете восемнадцатого заметили бот. Шел он вдоль берега. Чувствовали, что он их ищет. Выстрелили красными и зелеными ракетами. Но бот в этот момент укрыло снежным зарядом, ракету не заметили.

Даже очень стойкий и крепкий парень Георгий Лазько, моряк богатырского сложения, с обвислыми черными запорожскими усами, и тот спрашивал:

— Узнают ли наши, где и как мы погибли?

— Жора, мы выдюжим, еще расстреляем свои патроны, — подбадривал комиссар, — бесславно замерзать не станем, с фрицами схватимся. Тогда звон пойдет, наши услышат.

Вечером на Пикшуев прошла колонна — тридцать пять человек с винтовками и ранцами за плечами. Большинство шли пешими по тропе, тянули за собой узкие длинные сани, груженные каким-то имуществом. Лишь несколько человек катились на лыжах.

Ночью метель стала стихать. Ветер переменился, потянуло холодом, начало сильнее подмораживать.

На рассвете вражеская батарея открыла стрельбу по квадрату, где отсиживались разведчики. Но стреляли по площади без корректировки, снаряды падали в стороне.

Утром девятнадцатого увидели катера. Шелавин подал три сигнальных ракеты. Катера замедлили ход, потом один быстро пошел к берегу. Разведчики, прихватив оружие, лыжи и пустые рюкзаки, поспешили к воде.

С Пикшуева завыли мины. Они рвались и в воде возле катеров, и на берегу, отрезая разведчикам подходы на посадку. С катеров сигналили, чтобы отходили южнее, к губе Западная Лица.

Пока шли четыре километра к устью губы и к острову Кувшин, мины рвались по всему пути.

Прислушавшись к стихающему вою мины, Дубровский плюхнулся на снег, широко разбросив лыжи. Мина разорвалась где-то невдалеке, но глубоко в снегу, выбросив смесь сажи и почерневшего снега. Комиссара оглушило. Из уха потекла кровь, отнялась правая рука. У правой лыжи отбило носок. «Легко отделался для первого раза», — подумал, очнувшись, старший политрук. Дубровский поставил палки между креплениями лыж, прицепил к ним гранату, отогнув усики предохранителя. Достаточно взяться за палку, граната взорвется. Отполз к обрыву и свалился к урезу воды, там встал на ноги и пошел по отливной обсушке.

Немцы попались в ловушку Дубровского: разорвавшейся гранатой двоих ранило, одного убило. Разведчики были уже у воды.

Один катер вошел в устье губы Западная Лица, но тут из-за сопок вынырнули два «хейнкеля» и обстреляли его с бреющего полета. Зенитчики катера сбили один самолёт на первом же заходе, он упал между сопками на глазах разведчиков.

Все видели, как на одном катере что-то взорвалось, вспыхнуло, пламя. Вскоре оба катера отошли от берега, взяли курс на выход в море и исчезли за горизонтом.

Но горевать и отчаиваться не было времени. По следам разведчиков с Пикшуева шла группа преследования, навстречу ей другая двигалась со стороны устья Западной Лицы. Враг замышлял с двух сторон прижать разведчиков к урезу воды.

И Шелавин нашел выход, казалось бы, из безвыходного положения. Напротив острова Кувшин в море высунулась островерхая высокая скала. Этот безымянный утес, с трех сторон ополаскиваемый морскими волнами, был удобной позицией для обороны. На него и забрались разведчики. Немцы могли подойти только с западной стороны, с материка, по долине шириной метров в триста. Долина ровная, заснеженная, ее скрытно никак не проскочишь.

Днем появился «хейнкель», завис над разведчиками. Вскоре начали рваться снаряды. Самолет, видимо, корректировал стрельбу. Но стреляли орудия от Лицы на предельной дистанции. Снаряды рвались с большим рассеиванием. Ни одного прямого попадания на скалу, где угнездились разведчики.

Из-за скатов ближних сопок егеря ползли к разведчикам.

— Агафонов и Курносенко, — приказал Шелавин, — из снайперских винтовок бейте на выбор и наверняка.

Флоринский стрелял из пулемета очередями, не давая немцам делать перебежки, прижимал их к снегу.

— Если не подтянут миномет — удержимся, — сказал Юра Михеев.

— Их очень много, по десятку на каждого из нас приходится, — прошептал Дмитрий Ковалев.

Держались час, второй…

Егеря медленно, но упорно подползали. Если немцы приблизятся на ружейный выстрел, будет очень и очень туго.

В этот момент появились наши самолеты. С первой же атаки сбили немецкого корректировщика, прошлись на бреющем полете над вражескими солдатами, поливая их свинцом. Много темных точек на снегу осталось лежать неподвижно.

Немецкие самолеты в небе не появились, батарей ни с Пикшуева, ни от Лицы больше не стреляли.

К утесу, где держались разведчики, подошел «малый охотник». На радостях ребята скатывались по отвесной скале прямо к берегу.

Шелавин попытался докладывать Визгину по форме, приложив руку к шапке, но тот прервал:

— Ладно, Федор, потом, потом обо всем по порядку расскажешь.

Военфельдшер Коля Заседателев, Андрей Головин и Степан Мотовилин оказывали первую помощь помороженным и застуженным.

— Не забыли, выручили! — еле шевеля губами, говорили ребята.

— А вы как думали? Головко своих орлов в обиду не дает! — отвечали моряки.

— Это точно! Мы еще дадим немцам по зубам!