Глава 8 Североафриканский круиз — одна маленькая жизнь

Глава 8

Североафриканский круиз — одна маленькая жизнь

В декабре 1980 года, меня пригласили в областной комитет комсомола, в отдел туризма, которым руководил тогда молодой Юрий Николаевич Плеханов. Мы познакомились немного раньше, когда я ездила по горящей путевке в Болгарию. В этот раз обком комсомола собирал группу молодых передовиков производства Вологодской области, чтобы бесплатно, в виде поощрения за отличную работу, отправить их в морской круиз. Этот круиз назывался Североафриканским и должен был состояться в феврале-марте 1981 года. Юрий Николаевич предложил мне поехать с этой группой в качестве переводчика. Я с радостью согласилась, тем более что большая часть круиза падала на студенческие каникулы, а часть его я могла взять в счет отпуска. Подбором кандидатур, знакомством, встречами с ними, прививками от желтой лихорадки, еще каких-то экваториальных болячек и другой организаторской работой занималась умная и красивая Лена Серегодская. Когда предварительная работа была проведена, оказалось, что группа состоит из двух частей: молодых доярок из Грязовецкого района, и примыкавшего к ним механизатора Паши из Устюженского района, а также молодых сталелитейщиков из Череповца. В группе было несколько комсомольских активистов из разных районов области и два номенклатурных работника, один — комсомольский вожак с завода «Череповецкий металлургический комбинат», а вторая — хорошо знакомая мне, Надя Новикова, секретарь комсомольской организации родного «политеха».

Последняя подготовительная встреча произошла в конце января 1981 года. На этой встрече собрались многие участники моей группы. Отсутствовали только сталевары. С ними я увижусь в поезде Череповец — Москва, откуда все вместе мы отправимся в аэропорт Шереметьево-2. Сбор был несколько суматошным, поэтому самое яркое впечатление на меня почему-то произвел механизатор Паша из Устюженского района. Это был небольшого роста, худенький молодой человек, одетый очень скромно в детское зимнее пальто и в дешевую зимнюю шапку из сукна, отделанную серой цигейкой. Из-под соломенных прямых волос до плеч смотрели маленькие небесно-голубые глаза, светившиеся природным добродушием и душевной невинностью. Грязовецкие доярки были девчонки как девчонки — веселые, шумные и предвкушающие приключение. Нам выдали путевки, билеты на поезд, на самолет и на пароход, а также деньги, по 45 долларов на брата, и чеки, которыми можно было пользоваться только на пароходе, проинструктировав, что мы можем взять с собой немного советских денег, по две бутылки водки, по две бутылки вина и сувениры.

Началось наше путешествие в десятых числах февраля и длилось в общей сложности больше двадцати дней. Оказалось, что мы лишь часть большой компании, а вся она в количестве ста пятидесяти человек и ее руководство от «Интуриста» ждет нас в Москве. Там нас поселили в гостинице «Космос», которая поразила моих девочек своим столичным шиком, фонтанами с золотыми рыбками на первом этаже и уже почти европейским питанием в ресторане, где нас покормили ужином и завтраком на следующее утро. Вечером руководство круиза собралось в конференц-зале, чтобы ознакомить всех руководителей и переводчиков с тем, как будет протекать наше путешествие, кто за что будет отвечать, и к кому можно будет обращаться с вопросами. Там же я узнала, что мы полетим на самолете «Ту-134» с посадками в Венгрии, Марокко и на островах Зеленого Мыса. Конечной точкой нашего перелета назначена Гвинея Бисау, находящаяся почти на экваторе между Сенегалом и Сьерра Леоне. В столичном городе Бисау мы должны пересесть на советский четырехпалубный корабль туристического класса «Латвия» и по Атлантическому океану, Средиземному и Черному морям доплыть до нашей Одессы, с заходом и остановками на Канарских островах, в Испании, на Мальте и в Греции.

Как чудесно завораживающе звучали эти названия! Я побываю в странах и городах, о которых могла только мечтать. Если Африка была хотя бы на слуху, благодаря бурным политическим событиям, начавшимся там в пятидесятых годах двадцатого века, то сочетание слов «Канарские острова» звучало совершенно фантастично, навевая образы райского места, похожего на очарованные острова Синдбада — морехода.

Дальше было «Шереметьево-2», которое произвело на нас не меньшее впечатление своей величиной, чистыми, сверкающими белым кафелем и зеркалами, туалетами, высоким сводчатым, похожим на пчелиные соты потолком центрального зала ожидания. Сам этот зал, гул спешащих в разных направлениях людей, движение эскалаторов, уносящих пассажиров на второй этаж и приближающих их к отлету, кружил наши головы и настораживал в предвкушении чего-то неизведанного. Вся процедура оформления документов, приема багажа, посещения магазинов «Дьюти фри», была столь новой для всех нас и необычной, что молодежь, чувствуя некоторую робость перед всем этим невиданным великолепием, вела себя тихо и скромно. Я испытывала те же чувства, что и мои подопечные, потому что у меня это тоже был первый полет за границу, впервые из этого аэропорта, впервые мне предстояло провести в воздухе шестнадцать часов, пересечь всю Европу и долететь до экваториальной Африки. Это уже потом, побывав в самых известных аэропортах мира, таких как Хитроу в Лондоне и Кеннеди в Нью-Йорке, я поняла какой небольшой, темноватый и не очень удобный наш аэропорт Шереметьево-2. А тогда он казался мне верхом архитектурной и инженерной мысли, чудом техники и образцом организационных действий.

Еще дома я продумала, как одеться, чтобы везти с собой как можно меньше вещей и в то же время, чтобы у меня было все необходимое. Задача непростая, ведь мы вылетали из Москвы в двадцатиградусный мороз, а прилетали в Африку, где даже зимой стояла сорокаградусная жара. Я надела джинсы, футболку, исландский свитер и самое модное финское, стеганое пальто, купленное по случаю в центральном универмаге. На ноги пришлось купить зимние ботинки, раньше я такой обуви не носила, но с сапогами возиться не хотелось. На голову надела, перевязанную из старого мохерового свитера, самодельную шапочку. Оказалось, что я оделась удачнее многих. Особенно это стало заметно, когда мы приземлились в городе Касабланка, Марокко, где уже было достаточно жарко. Мне стоило лишь снять пальто, свитер и ботинки, легко вместившиеся в полиэтиленовый пакет с надписью «Интурист», обуться в легкие туфли, и я была готова путешествовать по жарким странам.

В Венгрии и Марокко нас выпустили только внутрь зданий аэропортов, но и этого было достаточно, чтобы почувствовать себя далеко от дома и совсем в другом мире. Особенно в Касабланке, там уже никто вокруг, в отличие от Будапешта, не говорил по-русски, и здание аэропорта было отделано в экзотическом, мавританском стиле, с множеством полукруглых портиков и тонких колонн из белого и черного прохладного мрамора. Здесь нас напоили густым, оранжевым апельсиновым соком, в Вологде в продаже такого сока тогда еще не было.

От Будапешта до Касабланки мы летели ночью, поэтому в иллюминаторах ничего нельзя было рассмотреть. Но сияющее солнечное утро застало нас над островами Зеленого Мыса. Я могла сравнивать увиденное под крылом самолета только с теми фильмами, которые нам показывали в телевизионной передаче «Клуб кинопутешественников» Юрия Сенкевича. Все оказалось также, только еще лучше. Под нами, куда ни кинь взгляд, расстилался синий Атлантический океан, а под самым брюхом самолета, окруженная коралловыми рифами и радужно-бирюзовой мелкой водой, глядела на нас маленькая группа островов. Самолет снизился, и вот мы уже на глинистой земле непривычного красного цвета, ни деревьев, ни зелени не видно. Невдалеке, посреди совершенно голого места, стоял большой сарай из гофрированного оцинкованного железа и бетонных блоков. При ближайшем рассмотрении на блоках явно читалась надпись «Череповецкий ЖБИ»! Вот так, довелось встретить родную продукцию в совершенно неожиданном месте! Сарай оказался зданием аэропорта, где мы должны были пройти первичный таможенный досмотр.

Какое, однако, счастье ощущать под ногами твердую землю после многочасового перелета, как замечательно вдохнуть свежий морской воздух и среди зимы оказаться на ярком и приветливом солнышке! Мы, вологодские, тут же собрались в кучку и сфотографировались на память. Дальше нас пригласили пройти в аэропорт. Каково же было наше удивление, когда и внутри это здание оказалось похожим на знакомые аэровокзалы Вологодской области. Здесь все было даже еще проще: пол глинобитный, лавки деревянные, всюду сидят на узлах люди, бегают и шумят ребятишки. С тем только отличием, что люди — черные и одеты в африканские многослойные и ниспадающие одежды. Здесь я впервые увидела невероятно красивых женщин и детей из Анголы (острова Зеленого мыса служили тогда перевалочным пунктом для военных и гражданского населения Анголы, в которой бушевала непонятная мне война). Высокие, стройные африканки отличались кошачьей гибкостью, давно утраченной европейскими женщинами. В них чувствовался какой-то внутренний ритм, подчиняющий каждое движение тела, будь то шаг в сторону, или простой поворот головы. В лицах едва угадывались типичные африканские черты. В них сочетались достоинство, изящество и чистота арабских черт: тонкие небольшие носы и миндалевидные глаза с длинными ресницами — с африканской припухлостью мягко очерченных губ и нежным оливковым цветом кожи. Впрочем, цвет кожи разнился от светло-коричневого до иссиня черного с зеленоватым отливом. Мы исподволь поглядывали на африканцев, а они на нас. Естественнее всех вели себя дети, они тут же начали подходить к нам, трогать нашу одежду и пытаться разговаривать с нами на своем языке. А после того, как мы подарили им первые отечественные шоколадки, сделанные в виде рублевых монеток, обернутых в золотистую фольгу, к нам потянулись и взрослые, улыбаясь и пытаясь выяснить из какой мы прилетели страны. Очень удивлялись, что мы прибыли из Советского Союза, здесь до нас таких туристов не бывало.

Последняя посадка ждала нас в городе Бисау. Делая круг над аэродромом, мы припали к иллюминаторам и увидели, очерченную горизонтом степь, с рыжей землей, редкими пальмами и ветвистыми баобабами. Мы прилетели на место в полдень, в самую жару, когда температура воздуха была примерно сорок пять градусов тепла по Цельсию. В забавной ситуации оказались сибиряки, которые летели вместе с нами и впоследствии должны были плыть с нами на одном пароходе. Им пришлось добираться до Москвы в разгар сибирской зимы, поэтому в самолет они сели в шубах, дубленках, зимних шапках и в зимних сапогах. Вот было зрелище, когда в Бисау они вышли из самолета в сапогах, шапках и в спортивных трусах! Они вышли бы и босиком, но еще в самолете нас предупредили, чтобы мы не снимали обувь и носки из-за каких-то жутких насекомых, откладывающих яйца под кожу людей, а потом превращающихся в личинок и червей! Изгнать их из организма почти невозможно. Прямо с самолета нас должны были посадить на автобусы и доставить на пароход. Однако не тут-то было! Сначала мы долго ждали гида, затем автобусов. Кто-то за это время успел переодеться, но многие так и топтались на месте в сапогах и шапках. Было в этом ожидании что-то до боли знакомое. Как дома, нас казалось, никто особенно не ждал и не желал видеть. Впоследствии мы узнали, что народ здесь не торопливый и не обязательный. Появившийся в конце концов гид был худощав, черен и одет официально в рубашку с брюками. Он прятал от нас глаза и сразу спросил, есть ли у нас лишние сигареты. Мы намек поняли и одарили его «Столичными» сигаретами и сувенирами. Гид посадил нас в автобусы, договорился о встрече на следующий день и исчез. Автобусы удивили нас не меньше, чем аэропорт на Островах Зеленого Мыса. Старостью и обшарпанностью они напоминали ржавый вологодский автобус, который ходил тогда из центра в Парк Мира. Кроме того, в этих автобусах отсутствовали двери и стекла в окнах! По всей видимости, через полые окна и двери осуществлялась вентиляция, иначе мы бы сварились за тот час, пока ехали в гавань. По неровной дороге, тоже напоминавшей наши насыпные проселочные пути, мы довольно быстро, хоть и тряско, ехали к месту назначения, с любопытством выглядывая из окон и рассматривая все, что попадалось на пути. Так мы миновали несколько деревень, состоявших из круглых, глиняных хат, крытых соломой. По дороге и по тропинкам шагали женщины, как коконы, завернутые в куски ярких тканей, с корзинами на головах. Кто-то нес овощи, фрукты, а кто-то — мокрое белье, вязанки дров и так далее. Мужчин мы видели мало, да и те сидели или стояли, подпирая стены своих жилищ, разговаривали между собой и курили. На нас никто не обращал внимания.

В гавани мы быстро перешли на свой корабль и почувствовали себя почти дома! Здесь нас тоже ожидала масса впечатлений: прекрасный, но уже не новый пароход, замечательный обслуживающий персонал, начиная от шеф-повара, толстого веселого одессита, и кончая официантами из бара, с которыми мы сразу подружились. Капитан и его команда, незримо присутствовавшие в нашем путешествии, были профессионалами высочайшего класса, в чем нам предстояло не раз убедиться. Вообще, вся команда была родом из Одессы, поэтому казалась мне особенно прекрасной и близкой. Моя бабушка, по маминой линии, тоже была одесситкой, а мой прадед, одесский моряк, ходил боцманом на торговых судах по Черному и Средиземному морям.

Мы с Надей Новиковой решили держаться вместе, но, к сожалению, нас поселили не только в разных каютах, но и на разных палубах, что не мешало нам, однако, проводить вместе весь день и вечер. Мне досталась четырехместная каюта на главной палубе, которую я делила с девочками из Грязовца. Расселившись по каютам, мы с наслаждением приняли душ и отправились ужинать в ресторан. Однако в этот первый вечер мы так устали после длительного перелета и обрушившихся на нас впечатлений, что как-то быстро разбрелись по каютам и легли спать.

Утреннее пробуждение началось с того, что в каюте тихо заиграла музыка, звучала моя любимая мелодия Джеймса Ласта «Одинокий пастух». Эта мелодия всегда удивительно сочеталась с живым миром. Она как-то по особенному звучала в лесу, на берегу реки и в море, разливаясь вместе с окружающим простором, забирая с собой душу, высоко поднимая и ширя ее! Выглянув в иллюминатор, я увидела во все стороны простирающуюся, переливчато-розовую, зеркальную с голубыми бликами водную гладь. От воды вставал и поднимался к восходящему солнцу легкий, прозрачный туман, преломлявший и делавший нежно-розовым мягкий, утренний свет. Огромное водное пространство, погруженное в утренний покой, тихая нежная мелодия и этот розовый рассвет привели меня в восторг, не только вселенской красотой, но и ощущением того, что я тоже являюсь частью этой красоты, этого необъятного мира, несмотря на свою ничтожность! Чудесно начинался мой первый день на рейде в Атлантическом океане в далекой, неведомой стране.

В этот день мы пошли на экскурсию по городу Бисау, а вечером к нам на пароход должны были прибыть местные музыканты и певцы. Бисау оказался маленьким, провинциальным городком, состоявшим из одной центральной улицы, на которой располагались ремесленные мастерские по пошиву одежды и обуви, а также несколько оштукатуренных и побеленных известкой коттеджей в колониальном стиле. Двери в мастерские были открыты и внутри виднелись столы и стулья, сами ремесленники, склонившиеся над работой, и разбросанные у дверей обрезки разноцветной кожи и тканей. Коттеджи остались от бывших колонизаторов, португальцев. Утром и днем, по причине жары, на улицах было безлюдно. Бедность городка подчеркивалась немощеными дорогами и горячей пылью под ногами. Наш гид явно стыдился своего города, рассказывая нам о том, что промышленности здесь нет, за исключением маленького завода по производству лампочек, который в тот момент стоял за неимением заказов.

Гвинея Бисау пятьсот лет принадлежала Португалии, но создавалось впечатление, что за эти пятьсот лет почти ничего не изменилось в жизни местного населения. Колонизаторы когда-то вывозили отсюда рабов, вырубали леса, пытались сделать местное население католиками и преуспели в этом. Здесь даже имеются полезные ископаемые, но они до сих пор никем не разрабатываются, нет специалистов и инвесторов. Сейчас страна, недавно получившая независимость, выглядела брошенной наедине со своей бедностью, неграмотностью и отсталостью. От португальцев остались только эти несколько коттеджей и католический Собор, который нам показали вечером. В городе было не на что больше смотреть, разве что на необычную растительность. Чуть в стороне от центральной улицы росли огромные баобабы, которые казались голыми, потому что широкие кроны с раскидистыми ветвями парили где-то высоко над землей, а видимая часть представляла собой толстые, сужающиеся кверху, жилистые, тянущиеся в небо стволы. Росли там и похожие на наши южные растения деревья и цветы, но они выглядели гипертрофированно большими по сравнению с ними. Привычные для нас кусты акации превратились здесь в высокие деревья с мощными соцветиями сочных розовых цветов. Из-за заборов свисали обильные, пурпурные кисти рододендронов, виднелись кусты роз, увеличенные в несколько раз, яркие и пахучие. Вообще, все цветы и цветущие деревья испускали здесь пряные и сладкие экзотические ароматы, которые пропитывали воздух и будоражили наше сознание, напоминая, что мы находимся, далеко от дома и в чужой стране.

После прогулки по городу нас отвезли на обед, а ближе к вечеру мы снова отправились в город посмотреть на католический Собор в центре, куда должны были прийти на службу местные жители. В полумраке белый высокий Собор празднично светился сквозь окна и открытые двери внутренними огнями. На улице мы едва разглядели с десяток прихожан и кучку раздетых и босых детей, которые бросились к нам просить деньги и сувениры. Некоторые из них были крайне навязчивы и показывали на золотые цепочки, надетые на наших девушках, явно требуя, чтобы им эти украшения отдали. Под натиском аборигенов мы быстро вернулись на корабль и, поужинав, собрались на палубе принимать артистов. Пожалуй, это событие было самым интересным во время нашего пребывания в Гвинее Бисау. Артистов было несколько человек, мужчин и женщин. Мужчины с мускулистыми, черными обнаженными торсами, сияя белозубыми улыбками, играли на местных инструментах. А гибкие женщины в тюрбанах, туго обернутые несколькими слоями ярких ситцевых тканей, ритмично хлопали в ладони и приплясывали босыми ногами, издавая гортанные звуки. Замечательно, что вместо барабанов они использовали большие кожаные чемоданы, издававшие, по всей вероятности, необходимые звуки! Да и носить их, наверное, было удобнее, чем барабаны. Концерт проходил на шлюпочной палубе, под темно-синими ночными небесами. Сверху сияли и переливались мириады ярчайших в мире звезд, и висел дынной долькой золотой полумесяц. Мы сидели и стояли на палубе вокруг артистов, и мне казалось, что нет на свете ничего гармоничнее, чем сочетание этих небес и звезд с африканскими ритмами и гортанными звуками песен.

На следующее утро мы уходили в свое первое дальнее плавание. Мы покидали Африку, так и не рассмотрев ее толком, с сожалением глядя на мутную прибрежную воду и на горы гниющего мусора, скопленные на самом побережье, где когда-то, наверное, были прекрасные песчаные пляжи.

Наш белый пароход состоял, как я уже говорила, из четырех палуб. Самая первая палуба, шлюпочная, служила одновременно и рабочей палубой, однако, здесь можно было погулять и отдохнуть в баре. Но основным местом нашего пребывания в течение дня была верхняя палуба. Там располагался бассейн с морской водой, вдоль бортов стояли деревянные шезлонги, на которых мы загорали и наблюдали за эскортом дельфинов, весело режущих спинными плавниками волны и как будто соревнующихся с нами в скорости. На главной палубе находились ресторан, в котором мы завтракали, обедали и ужинали, а также музыкальный салон. Надо сказать, что кормили нас отменно. Ежедневно в меню присутствовали свежие овощи и фрукты, мясо и рыба, по вечерам нас баловали пирожными и тортами. То есть, к нашим услугам было все необходимое для полноценного отдыха, времяпрепровождения лишенного каких бы то ни было забот. В океане было не жарко, но достаточно тепло, чтобы загорать и даже купаться. Мы будто вернулись в лето, а солнечная погода способствовала всеобщему хорошему настроению. Я, конечно же, облазила весь пароход, так мне было здесь интересно. Одно немного тяготило — не оставалось места, куда можно было бы уйти от всех и побыть в одиночестве. Ну да одиночества мне и дома хватало.

Вообще с погодой нам повезло, за все время путешествия по Атлантике нас сопровождало солнышко и легкое волнение вод, ни у кого не вызвавшее морской болезни. По утрам мы загорали и плавали в бассейне, после обеда, обычно отдыхали в баре и в музыкальном салоне, а вечером в том же салоне слушали музыку и танцевали. Так, в веселом и непринужденном общении мы быстро добрались до Канарских островов.

Канарские острова — это семь вулканических островов, которые входят в состав испанского государства, а также одна из семнадцати его провинций. Мы зашли в столичный порт, город Лас Пальмас, основанный в пятнадцатом веке и находящийся на центральном острове Гран Канариа. С парохода были видны обрывистые горы, зеленые долины, белые пляжи и высокие финиковые пальмы, которые росли и около пляжей и около многочисленных отелей. Здесь мы провели четыре незабываемых дня и успели за это время осмотреть сам остров, побывать в местных магазинах и истратить свои доллары. Нам посоветовали сделать это именно на Канарских островах, где музыкальная техника в то время была довольно дешевой. Меня и почти всех остальных наших туристов интересовали портативные кассетные магнитофоны. Их тогда не продавали в нашей стране, но они были предметом вожделения каждого молодого человека. Здесь же мы побывали на настоящем испанском карнавале с ряжеными, шествиями оркестров и танцоров, акробатов и клоунов. Утром нас забирали туристические автобусы европейского класса — вместительные, удобные, мягкие, с кондиционерами и телевизором, поражавшие нас своим шиком и бесшумным ходом.

Сначала нас повезли на экскурсию по городу в сопровождении гида-испанца, говорившего по-английски с таким акцентом, что я сначала едва его понимала, но быстро привыкла и бойко переводила его несложные речи. Около порта и в центральной части города располагались жилые кварталы невысоких домов, тесно стоящих вдоль узких улиц. Нас удивляло то, что все нижние этажи домов занимали магазины, магазинчики, лавки и лавчонки, полные самого разнообразного товара. Вспомним, что в то время в Вологде на весь город был один центральный универмаг и с десяток промтоварных магазинов средней руки. Товаров в них было мало, и, будучи отечественного производства, они уступали импортным вещам по цвету, качеству и разнообразию. Здесь же можно было найти все, что душе угодно, на разные вкусы и на разный кошелек. Богатый магазин, забитый роскошной посудой и тканями, растянувшийся на целый квартал, соседствовал с лавочкой, в которой едва можно было повернуться, но зато здесь продавали японские кассетники по сорок долларов за штуку. Я тут же истратила все свои деньги и счастливая таскала по всему городу маленький магнитофон фирмы «Саньо». К нему прилагалась пробная кассета с веселой испанской песенкой «Эспанья пор фавор», которую я без конца слушала и выучила наизусть. Словарное значение фразы «пор фавор» — «пожалуйста», но в контексте песни — это предложение познакомиться с Испанией, полюбить ее. И я уже заранее любила страну Испанию с ее теплом, суетливой праздничностью, этой веселой песенкой и полной для нас новизной.

Поскольку гид у нас был один, а нас много, решили разделиться на маленькие группки по три, четыре человека и самостоятельно погулять по городу, а затем, в определенное время, встретиться в порту. Все бросились за покупками, и переводчик тут не имел значения, нам прекрасно помогал древний способ изъясняться — язык жестов. Мы с Надей и еще с несколькими девчонками, также быстро истратившими свои деньги, как я, пошли по направлению к побережью, посмотреть, чем же славятся Канарские острова, почему летом и зимой сюда едут отдыхать богатые люди из Европы и Америки. Кстати, во время нашего пребывания там, туристов было немного, выяснилось, что зимой сюда ездят исключительно пенсионеры, поскольку в это время здесь не жарко и пожилые люди могут не опасаться за свое здоровье. Во все дни, что мы провели в Лас Пальмасе, температура воздуха была стабильно плюс двадцать пять градусов по Цельсию, при совершенно голубых небесах и легком ветерке.

Мы шли по какой-то длинной, извилистой улице, цветной и яркой, как китайский бумажный дракон, как все на этом острове, и дошли до самого побережья, когда перед нами раскинулся пустой пляж с чистейшим, белым песком. Он тянулся от наших ног до воды не меньше километра. А дальше, насколько видно глазу, простирался бирюзовый, мелкий у берега океан, становившийся все темнее по мере приближения к горизонту. А там, на гребне кораллового рифа, поднималась высокая с белым гребешком волна, которая долго катилась к берегу и, приближаясь, становилась меньше ростом, наконец, совсем сходила на нет и униженно лизала прибрежный песок! Во всю бесконечную ширину пляжа мы увидели одну или две пары людей, отдыхавших на песке. А всего на острове Гран Канариа пятьдесят километров таких пляжей! Вдоль берега стояли грибки для купальщиков, крытые китайской рисовой соломой, а за ними непрерывная цепь темных зданий дорогих отелей в четыре, пять этажей, выдержанных в классическом архитектурном стиле Европы девятнадцатого века. Мы присели отдохнуть на плетеные кресла под одним из этих грибков, и тут же к нам подбежал китаец-официант спросить, будем ли мы что-нибудь заказывать. Получив отрицательный ответ, он сказал, что тогда мы можем посидеть здесь только пять минут. Оказалось, что хотя пляжи были общественными, грибки принадлежали владельцам отелей, и сидеть под ними бесплатно нельзя! Ну, что ж, самое главное мы увидели, пора отправляться «домой», на пароход, наше время кончилось. А так хотелось раздеться, посидеть на белом песочке и нырнуть в голубую волну!

В один из дней мы поехали посмотреть на знаменитый вулканический кратер Ла Кальдера де Бандама, что в десяти километрах от Лас Пальмаса. Сначала мы ехали по дороге мимо вилл богатых европейцев и американцев, владеющих здесь землей и приезжающих отдыхать в свои собственные поместья. Виллы стояли в отдалении от дороги, а перед ними простирались мандариновые и банановые сады. Невысокие мандариновые деревья плодоносят здесь как раз в феврале, и сейчас они были просто усыпаны аппетитными оранжевыми плодами. Банановые деревья больше похожие на раскидистые кусты, до земли развесили огромные плоские зеленые листья. Тугие гроздья бананов тут и там свешивались из уютного ложа между основаниями этих листьев и стволами деревьев. Дорога уперлась в подножие невысокой горы, а затем продолжилась по ее склону. Скоро мы очутились на самой вершине, на пике Бандама, откуда открывался вид на необъятный кратер глубиной около двухсот метров. Вся внутренняя поверхность его давно заросла травой и кустарником, но отвесные склоны пустовали. Лишь на самом дне стояли какие-то приземистые постройки, похожие на сельский домик и сараи, рядом с ними копошилось несколько человек. По склону вилась тропинка, ведущая к дому. Гид предложил желающим спуститься вниз, но никто на это не решился.

На обратном пути, уже в Лас Пальмасе, мы заехали в дом-музей Христофора Колумба, откуда по легенде он отправился в поисках новых земель и открыл Америку. Этот старинный, двухэтажный, высокий дом построен в виде закрытого четырехугольника с внутренним двориком. Внутрь дома мы не входили, только в этот маленький дворик. Но уже его внешний вид, чистота линий стен и узких, длинных окон с заостренным верхом, башенки по углам на крыше, темный цвет каменной кладки, отполированные временем и людскими руками деревянные поручни террасы подчеркивали его возраст и много говорили о человеке, который здесь когда-то жил. Во дворе, украшенном кадками с цветами, стояла подставка, на которой сидели два больших, красно-зеленых попугая, пронзительно закричавших при виде нас и с негодованием отвернувшихся от наших фотоаппаратов. И сам дом, и дворик отличались такой ухоженностью, что создавалось впечатление, будто сейчас из дверей покажется сам Христофор Колумб и пригласит нас стать его гостями. Я стояла посреди двора, как зачарованная, и думала о том, что вот в таком доме мне хотелось бы остаться на всю жизнь!

Во время нашей остановки на острове Гран Канариа проходил ежегодный карнавал. Посмотреть на праздник мы отправились на центральный стадион, похожий на все большие стадионы мира. Он четко делился на треугольники-сектора, и в каждом секторе сидели туристы, принадлежавшие к какой-нибудь одной стране мира. С одной стороны от нас были французы, с другой испанцы. Я почему-то обратила внимание на то, что испанцы были одеты в дешевую синтетическую одежду и не носили украшений. Может быть, поэтому они так пристально нас рассматривали, одетых в добротные шелковые и шерстяные платья и костюмы и в изобилии украшенных золотыми кольцами, серьгами и цепочками. Мы производили обманчивое впечатление людей состоятельных. Женщины обращали внимание на наших светловолосых и светлокожих мужчин и, не смущаясь, подходили и трогали их за руки, заглядывая в голубые и серые глаза. В праздник местный народ, в отличие от нас, был навеселе, и, видимо, поэтому позволял себе некоторые вольности. Сами же испанцы и испанки низкорослы, темноволосы и смуглы, как и все народы, населяющие Средиземноморье. Осмотревшись, мы сосредоточились на том, что происходило на поле стадиона. А там, в центральную часть поля с музыкой прошагали два больших оркестра в сопровождении длинноногих полуобнаженных красавиц с султанами из страусовых перьев на головах, и началось шествие сказочных персонажей, героев фильмов и книг, связанных с историей Испании и Европы. Перед нами выступали незнакомые нам певцы и певицы с прекрасными голосами, клоуны и акробаты показывали веселые номера, и все это продолжалось несколько часов, слившись в невиданный калейдоскоп красок, движения, звуков. Это было ново, неожиданно и чарующе!

В последний день мы успели просто погулять по городу, посмотреть со стороны на городские музеи, кафедральный Собор и монастырь Святого Франциска. Переполненные впечатлениями мы отправились дальше по океану, отмеряя километр за километром зыбкой стального цвета воды, в сторону Испании. Мне нравилось смотреть на убегающую за кормой воду, на чаек и альбатросов, сопровождавших наш пароход, присутствие которых говорило о том, что мы идем вдоль берега и находимся недалеко от него. Мне нравилось находиться между двух стихий — водной и небесной. Одинаково безбрежные и прозрачные, они меняли цвет в зависимости от глубины и освещения и вносили в мою душу необыкновенный покой.

Дни бежали за днями, быстро менялись города и страны, люди и пейзажи, так что ощущение реальности иногда покидало меня. Казалось, что я просто вижу прекрасный сон, в котором отразилось все, о чем я, когда-либо читала и думала…

Широкий и глубокий Гибралтарский пролив мы проходили днем вблизи Пиренейского полуострова. В одном месте корабли проходят так близко от берега, что отчетливо видны укрепления старинных испанских крепостей, служивших когда-то защитой от набегов мавританцев и пиратов. Берег покрыт здесь сплошной каменной броней с пушечными бойницами и кажется совершенно неприступным. В проливе корабли медленно идут по фарватеру, ведомые испанскими лоцманами, поэтому крепость можно рассмотреть до мельчайших подробностей, но и нас видно как на ладони. Тем более что мы все высыпали на палубу, пытаясь прочувствовать всю необычность и значимость этого события. Мы не где-нибудь, а в Гибралтарском проливе, звучит-то как!

Поздно вечером мы подошли к древнему городу Картахена, названному так еще до новой эры, основавшими его карфагенянами. Картахена — это столица испанской провинции Мурсия, а также крупный порт и промышленный город. Но мы, к счастью, увидели его совсем по-другому. По прибытии нас повезли погулять по центру города, где в феврале вдоль дорог и вокруг центральной площади стояли апельсиновые деревья, отягощенные золотыми в закатных лучах солнца плодами. Конечно, их тут никто не рвал, и они украшали собой мрачноватые старинные улицы. Под деревьями на площади мы встретили женщин-полицейских, стройных жгучих красавиц в форме — белых блузках с черными галстуками, черных узких юбках и в туфлях на низком каблуке, в черных же армейских фуражках и с кобурами на поясах. Эта форма была им очень к лицу. Несмотря на строгий вид, они привычно разрешили нам сфотографироваться рядом с собой. Вечером температура воздуха понизилась до четырнадцати градусов тепла, поэтому местное население грелось в домах и в многочисленных ресторанчиках и кафе, призывно источавших ароматы кофе и свежевыпеченных булочек. Посредине площади, высоко выбрасывая тугие струи воды, шумел большой продолговатый фонтан, у которого мы немного посидели на скамейке. Нам, северянам, казалось тепло, и мы с наслаждением вдыхали испанский воздух, пахнущий апельсинами.

В самом городе мы оставались совсем недолго, проехались вдоль высокой каменной стены, отделяющей старый город с основными достопримечательностями от нового города, и посетили замок Ла Консепсьон, в котором располагается исторический музей. На следующий день нас посадили в роскошные автобусы и повезли в горы, чтобы показать какие-то древние пещеры, похожие на все виденные мною когда-либо пещеры со сталактитами и сталагмитами, подземными озерами и ручьями. Замечательными в этой поездке были дороги и фруктовые деревья, растущие вдоль них. Таких идеально ровных, чистых и ухоженных дорог я до тех пор еще никогда не встречала. Было так непривычно, что за всю многочасовую поездку нас ни разу не тряхнуло и не подбросило на каких-нибудь неровностях. Мы сидели в бархатных креслах, за окнами автобусов пробегали мандариновые рощи и встречались островки невысоких кряжистых сосен, а нас лишь мерно покачивало на поворотах дороги, вьющейся вверх по склону высокой горы. Я понимала, что Испания по сравнению с Советским Союзом несоизмеримо мала, и в ней легко сделать такие прекрасные дороги, и все же очень жаль, что в моей стране таких дорог не было и, наверное, не будет еще очень долго. Однако мы были молоды, и чувство сожаления быстро уступило место удовольствию от всего увиденного и происходящего. Всю дорогу мы пели русские песни, чем немало развлекли нашего испанского водителя и гида.

Утром следующего дня перед дальнейшим путешествием нас выпустили в припортовую часть города и разрешили погулять не группой, а по отдельности. Да, да, выпустили и разрешили! В Советском Союзе каждый человек, попавший за границу, находился под неусыпным государственным оком, не дай Бог, скажет или сделает что-нибудь, что может опозорить родную страну или, что еще хуже, выдать государственную тайну! (Кстати, насколько такое излишнее внимание к себе со стороны государства раздражало меня тогда, настолько сейчас мне бывает стыдно за своих соотечественников за границей, имеющих полную свободу и ведущих себя так, будто они резвятся у себя в деревне у бани, а не на международном пляже в той же Испании). Именно поэтому мы по большей части должны были ходить группами не менее трех человек, и не вступать в контакты с местным населением. Мы с Надеждой Новиковой сразу отделились от всех и пошли, куда ноги поведут.

Незаметно мы оказались на цветочном базаре. Такое количество разноцветных, ярких, как будто только что сорванных цветов, в живую, а не в кино, я увидела впервые в своей жизни. Большая площадь была заполнена розами, гвоздиками, астрами, гладиолусами и еще какими-то незнакомыми мне цветами! Они стояли на длинных стеблях в корзинах, ведрах, ванночках, вазонах — это было, как в песне, море цветов, а между ними тянулись узенькие проходы, чтобы можно было подойти к тому, что вам понравилось. Мы с Надей остановились с краю и увидели необыкновенного фиолетового цвета гвоздики, пышные и крупные. Я в восторге наклонилась, чтобы понюхать их, и в этот момент откуда-то снизу поднялась хозяйка этой красоты, немолодая, полная женщина, и стала предлагать нам купить свои гвоздики. Я заговорила с ней по-английски и объяснила, что мы бы с удовольствием, но у нас нет денег, и мы просто любуемся ее цветами. По-видимому, широта испанской души сродни широте души русской, потому что женщина тут же выбрала три самых красивых цветка и подарила их мне! У нас оставались еще какие-то значки с видами Вологды, ими мы скромно отдарились. Надо сказать, что цветы эти простояли у меня в каюте до самого окончания нашего путешествия, они выдержали остановки на Мальте, в Греции и шторм в Эгейском море. По русскому поверью это означает, что цветы были подарены от всего сердца. Поэтому с благодарностью помнятся до сих пор!

От цветочного рынка мы двинулись в сторону пирса, на котором росли и качались под ветром непривычные для нас высокие финиковые пальмы. И здесь, недалеко от порта, нам на глаза попался небольшой двухэтажный рынок, где продавали свежую рыбу и морепродукты. В Испании все, что касается еды — это мужское дело. Здесь на рыбном рынке мы не увидели ни одной женщины-продавщицы. Нас встретила поразительная чистота и какая-то праздничность этого помещения: влажный, только что вымытый пол, сверкающие витрины, внутри которых на льду лежала, хватающая воздух ртом и жабрами рыба самых разных расцветок и величины. Здесь распускали щупальца кальмары и осьминоги, а на блюдах, тоже на льду, горками лежали креветки, красовались омары, устрашающе шевеля клешнями, и томились устрицы в закрытых раковинах. Остро пахло морем и ни с чем не сравнимой свежестью недавно пойманной рыбы. По другую сторону витрин стояли продавцы-мужчины в белоснежных куртках с закатанными рукавами и таких же белоснежных шапочках. Они с достоинством посматривали на нас, решая про себя, покупатели мы или нет.

Вот и все, что мы увидели в Испании. Мы не ездили ни в роскошный Мадрид, ни в загадочную Барселону, но я была этому даже рада, потому что нам удалось увидеть город, который не часто показывали туристам из Советского Союза. Было в этом городе что-то настоящее, не парадное, не напоказ. И именно это было для меня ценнее всего. Я увидела настоящих испанцев, таких, какими они бывают каждый день, и почувствовала сходство с ними, через их такие обыденные лица, через те простые занятия, которым они предавались, не обращая на нас внимания. Здесь был провинциальный ритм жизни, и я уверена, что другой народ можно узнать только в провинции, там, где меньше приезжих, где четче видны национальные особенности людей, где они не размыты большей общностью и массовостью, например, общеевропейской или азиатской.

Внезапно, по выходе из Картахены, затосковал Устюженский механизатор, Паша. Это была настоящая ностальгия, тоска по Родине. Паша забивался в угол в комнате отдыха или садился рядом со мной у бара и, почти плача, начинал рассказывать мне о своей семье, о доме и о том, как он по ним соскучился. Начиная с Испании, он ни о чем больше не мог ни думать, ни говорить. Не мила ему стала вся эта поездка, бесконечное море, ограниченное судном жилое пространство, постоянно веселящиеся вокруг люди. Не мила стала и сама жизнь без привычных просторов родной Вологодчины, без полей, которые он привык пахать, без любимой, ветреной жены-молодухи, без чудесной долгожданной дочурки, которой он вез целый ворох подарков. Под конец он только тихо скулил, по-вологодски окая: «Хочу в Устюжну, домой хочу!» Так продолжалось до тех пор, пока мы не ступили на одесский причал, пока он не увидел наших таможенников, толпы соотечественников и не услышал в изобилии родную речь, приправленную добродушным матерком. Ностальгии как не бывало! Ее заменило упорное стремление скорее сесть в поезд и домой, домой, с четким пониманием того, что дороже и лучше родных краев нет ничего на свете!

Почему-то мне казалось, что Мальта находится посредине между Испанией и Италией. На самом деле она располагается под самым боком у Италии, недалеко от Сицилии. До Мальты мы добирались двое суток. Погода уже не была такой теплой как у африканского побережья, поэтому купанья отменились и загорали лишь самые отчаянные любители погреться на солнышке.

Как-то днем в небе над нами появился натовский боевой самолет с американскими опознавательными знаками. Завидев Советский флаг, он пару раз с ревом пронесся над нашими головами. Никого, однако, не испугав, он улетел по своим делам. Честно говоря, испугаться мы просто не успели, потому что не поняли, что происходит. А вообще попытка летчика напугать мирных туристов была явным нарушением всех международных правил. Думаю, что если бы наш летчик позволил себе такое, его бы уволили из военной авиации в два счета.

Островная Мальта возникла перед нами, сияя на солнце белыми кубиками домов, поднимавшихся от побережья в гору. Мы шли в порт столицы Мальты, в город с красивым названием, Ла Валетта. Город назван так в честь Великого Магистра Мальтийского ордена Жана Паризо де ла Валетта, который в свое время с успехом защищал юг Европы от турок. Сам порт сохранил вид крепости, охранявшей островитян от врагов и от набегов пиратов.

Мальта известна миру пять тысяч лет! Особенно знамениты два периода ее жизни: мегалитическая культура каменного века и культура рыцарей ордена иоаннитов, последователей Святого Иоанна.

Мегалитические святилища на Мальте старше египетских пирамид на пятьсот или даже на тысячу лет! Нас возили посмотреть на подземное культовое сооружение Хал Сафлиени, которое находится в глубине острова. Его вырезали в высокой скале кремниевыми и обсидиановыми орудиями в течение столетий. Мы опускались с вершины этой скалы на несколько этажей в глубину (а там существует целая разветвленная сеть пещер и ходов) и осматривали довольно обширную пещеру, которая в древности использовалась для поклонения местным богам, обучения жриц и для захоронений. Захоронения были повсюду — вырытые в стенах углубления хранили останки отдельных людей, маленьких детей и целых семей, кто-то покоился под каменными плитами прямо у нас под ногами. В пещерах Хал Сафлиени было холодно и сухо, тем приятнее было выбраться из этого мрачноватого места на солнце и бросить взгляд на весь бело-зеленый остров с вершины скалы.

Недалеко от пещер в центре острова находится город Мдина, бывшая столица Мальты. Мдина рассыпалась по склонам невысоких гор, ее узкие улочки и средневековые двухэтажные дома с балконами хранили облик глубокой старины. Говорят, что в ней живет много народа, но мы заметили лишь удивительное спокойствие, царящее повсюду в этом пронизанном солнцем мире.

История Ордена рыцарей-иоаннитов, или как мы больше привыкли называть, Мальтийского ордена, начинается примерно с 1050 года новой эры в Святой земле. На Мальту рыцари пришли в шестнадцатом веке, получив обнищавший к тому времени остров в лен от императора Карла V, и принесли сюда вторую самобытную и высокоразвитую культуру. Они были призваны стоять на острове и охранять Европу от вражеских посягательств, что с честью и выполняли четыреста лет. Благодаря им снова пошла замершая было торговля, стали строить госпитали и укрепительные сооружения, при них расцвела культура и архитектура. Тогда же на острове возвели знаменитый Собор Св. Иоанна, главное украшение и достопримечательность Мальты. Удивительно, что когда смотришь на плоский и удлиненный фасад собора, на крепостные пристройки с двух сторон, создается обманчивое впечатление, что он не такой уж и большой. Но все меняется, как только входишь внутрь здания. Внутри собор огромен, он всей своей мощью уходит в темную глубину, и человек теряется в этом глубоком и длинном пространстве. Высокие сводчатые потолки стрелами уходят в небо, и где-то вверху мерцают цветные витражи. Ранее виденные мною католические соборы, как правило, были плохо освещены, с аскетически голыми стенами и темными от времени скамьями, и лишь в алтарной части обычно стояло распятие, да горели свечи. От того, что я увидела здесь, замирало сердце. В половину высоты стен собор был украшен картинами, гобеленами, в стенных нишах стояли драгоценные дары рыцарей и богатых прихожан. В капелле собора находился шедевр Караваджо «Обезглавливание Св. Иоанна». Даже пол здесь выложен маленькими плитками разноцветного мрамора, а там, где в нем остались захоронения первых рыцарей ордена, основателей собора, плиты надгробий сделаны из полудрагоценных камней, с золотыми надписями. Пол, по кусочку, постоянно реставрируют, так как по нему ежегодно проходит столько ног, что снашивается даже мрамор! Отдельного внимания заслуживает алтарь, задрапированный алым шелковым бархатом. В нем, как обычно, стояло распятие Иисуса Христа, но оно поражало своей величиной, каждый мог видеть его от самого порога собора. Вся утварь — чаши, кувшины и вышивка риз были сделаны из серебра и украшены серебряными же цветами и листьями, а по бокам алтаря стояли четыре витых серебряных подсвечника, высотой в человеческий рост и толщиной в руку с огромными зажженными свечами. По легенде, во время второй мировой войны немцы вывезли в Германию все предметы алтарной части, но после своего разгрома, под нажимом общественности, вернули их назад.