Глава IV. Только поскорее!!!
Глава IV. Только поскорее!!!
Елизавета ложится спать поздно. По окончании балов и официальных приемов, когда расходятся придворные и сановники, она еще развлекается с такими же, как она, полуночниками в своих личных покоях, а когда они уходят, когда ее утомленное тело властно требует отдыха, она хоть и позволяет себя раздеть, но до той поры, пока не рассветет – значит, зимою почти до восьми часов утра, – разговаривает с полудюжиной женщин, поочередно щекочущих ей во время этих бесед пятки.
Что это – странная извращенность или восточный обычай? Позади парчовых портьер царского алькова дремлет, не раздеваясь, на жалком тюфячке мужчина – самый верный слуга Елизаветы, дворецкий Чулков, который за двадцать лет не провел ни одной ночи в настоящей постели. Только после того, как сквозь гардины начинает проникать свет начинающегося дня, исчезают чесальщицы пяток и появляется Разумовский или другой очередной возлюбленный, в объятиях которого Елизавета наконец засыпает. Но человек позади портьер – Чулков – остается на своем посту и бодрствует до тех пор, пока Елизавета не проснется, то есть по большей части до полудня.
Все эти странные привычки имеют очень простое основание. Анна Леопольдовна спала в тот момент, когда Елизавета ее свергла, и теперь она сама боится, как бы ее не постигла ночью такая же участь. Ее суеверие, ее страх патологически преувеличенны, как и все в ней, но не лишены всякого основания. Но с какой стороны может ей угрожать опасность? Народ ее любит, да и кто вообще думает в ту эпоху, когда народные массы в России еще менее умеют самостоятельно мыслить, чем в Западной Европе, о возможности серьезных народных восстаний. Только дворцовая революция может лишить в России монарха трона и жизни.
История русской монархии представляет собой в восемнадцатом веке и впрямь сплошную цепь дворцовых революций, так что один из дипломатов того времени не без основания заметил: "Русский трон переходит не по наследству и не по избранию, его просто занимают".
Уже через год после воцарения Елизаветы был своевременно раскрыт один заговор против нее, стоивший фрейлине Лопухиной языка, австрийскому посланнику Ботте его поста, а Марии-Терезии – Силезии. Всякая дворцовая революция происходит под флагом какого-нибудь претендента на престол. Заговор Ботты был затеян в интересах свергнутого с престола малолетнего Иоанна. И Иоанн действительно является единственным опасным, единственным возможным соперником Елизаветы. Он, правда, еще ребенок, не умеющий ни писать, ни читать, но все же ребенок, коронованный когда-то царем, ребенок, изображения которого были отпечатаны на монетах, ребенок, за которого на протяжении года молились во всех русских церквах как за государя.
Этот-то ребенок и лишает Елизавету сна. Тысячи шпионов шныряют по стране, прислушиваются к разговорам придворных, чиновников, солдат: нет ли где-нибудь недовольных существующим режимом и мечтающих об Иоанне. И при иностранных дворах – в Вене, Копенгагене, Лондоне, Париже сидят шпионы, задача которых – выяснять, нет ли какого-нибудь тайного соглашения между приверженцами Иоанна и одной из иностранных держав. Одно несомненно: для того чтобы обезвредить Иоанна навсегда, необходимо, чтобы на глазах народа, на глазах заграницы подле Елизаветы подрастала и упрочивалась новая будущая династия. Вот почему она, почти немедленно после воцарения, выписывает из Гольштинии своего племянника и назначает его наследником престола.
Но Петр хилый и слабый ребенок. Не успел он пробыть и года в России, как чуть было не погиб от болезни. Каждые несколько недель он схватывает какую-нибудь простуду, лихорадку, расстройство желудка. Что будет, если он умрет раньше Елизаветы? Значит, необходимо поскорее раздобыть ему жену, дабы он обзавелся потомством, дабы в случае его преждевременной смерти Елизавета имела нового союзника в ее борьбе против невинного, но опасного ребенка Иоанна. Вот чем объясняется ее торопливость в подыскивании невесты Петру, вот откуда те настойчивые письма, которые Брюммер отправляет от ее имени княгине Цербстской. Поскорее, только бы поскорее!
Теперь невеста налицо. Она здорова и крепка, все политические и религиозные препятствия преодолены. Что может стать на пути немедленной свадьбы? Нечто очень существенное: опасения врачей. В шестнадцать лет Петр выглядит, как четырнадцатилетний мальчик. В отличие от своей тетки, он не обнаруживает ни малейшего нетерпения вступить в брак, и никто из его окружающих не может подметить в нем ни малейших признаков возмужалости.
С невестой своей он как будто в приятельских отношениях. Но если бы кто-нибудь подслушал разговоры этих молодых людей (а это, несомненно, делается), то не услыхал бы ничего, кроме ребяческой чепухи. Екатерина подчиняется во всем желаниям своего жениха. Она готова на все, для всего созрела, на все согласна. Но в результате ей приходится теперь, в пятнадцатилетнем возрасте, делать то, что ей было противно уже в пятилетнем, – играть в куклы! Надо обождать еще минимум год, требуют врачи, од – это необычайно продолжительный период для нетерпения Елизаветы.
Так как ей приходится волей-неволей подождать со свадьбой, то она затевает нечто другое, весьма способствующее поднятию престижа двора в народе: поездку на богомолье в Киев. Великий князь, Екатерина, ее мать и часть свиты посылаются вперед. Елизавета же, личность торой является тяжелым крестом ее министров и надеждой всех врагов России, проделывает значительную часть огромного расстояния от Москвы до Киева – пешком! Подобно предкам ее матери, простым крестьянам, бредет она под защитой икон, бормоча про себя молитвы, часы за часами, по жарким, лишенным тени, бесконечным дорогам России. Удобно развалясь в коляске, провожает ее Разумовский. Ее свита состоит из шестидесяти двух лиц.
Для Екатерины поездка стала сплошным удовольствием. Экипажи устроены так удобно, что в них есть мест; даже для кроватей. Вдоль дороги выстроены местами, специально для этой поездки на богомолье, красивые двор цы, наполненные изысканными яствами и напитками. Так как приходится дожидаться Елизаветы и щадить слабо* здоровье Петра, в день ездят только несколько часов.
Но эта поездка больше, чем простое развлечение, – это грандиозный, великолепный урок наглядного обучения для будущей царицы. Екатерина знакомится с необъятной ширью своей новой родины не только по географической карте, не только по сухим цифрам. Дни и недели едет она через эту страну, видит ее поля, леса, бескрайние степи. Она видит ее величие и ее бедность. Правда, специально для этой поездки дороги приведены в порядок, мосты ремонтированы, верстовые столбы свежевыкрашены. Правда, во всех селениях вокруг коляски теснятся празднично разодетые крестьяне с хлебом и солью, чтобы приветствовать проезжающих. Но позади них толпятся остальные деревенские обитатели, желающие поглядеть "на царских детей", – истощенные от голода лица, грязные дети, женщины и старики, худые тела которых едва прикрыты лохмотьями.
Это народ, подлинный русский народ, настоящая, непретенциозная, тупая, долготерпеливая опора безграничной царской власти. До сих пор Екатерина видела только блестящий внешний фасад Российского государства, теперь она видит его подлинную подоплеку, преждевременно согбенные работой и нищетой спины, детей с ввалившимися щеками, полуразрушенные, полусгнившие избы, в которых живут эти безымянные миллионы, потом и кровью коих создано великолепие Москвы и Петербурга.
Она еще слишком молода для того, чтобы понять обличающую мощь этого противоречия, она еще воспринимает обе стороны развертывающейся перед ней жизни как нечто само собой разумеющееся, но впоследствии, когда она повзрослеет и будет одинокой, когда она прочтет творения великих реформаторов и мыслителей, тогда она вспомнит о впечатлениях этой поездки. Тогда эти изможденные крестьяне к лохмотьях встанут перед ее духовным взором и преисполнят ее душу пламенными, благодарными намерениями.
Три полных месяца продолжается эта поездка. За это время отношения между женихом и невестой значительно улучшились, стали даже сердечными. Здоровая терпеливая веселость Екатерины медленно, но верно завоевывает доверие робкого, неуклюжего мальчика. Теперь не хватает, пожалуй, только легкого толчка для того, чтобы превратить эту детскую дружбу в любовь. Но от кого же может исходить этот толчок? Екатерина продолжает быть сдержанной, что вполне естественно для молодой девушки, а у Петра, никогда не испытавшего ничьей любви, не хватает мужества внести какое-нибудь изменение в создавшееся положение. Но опытные наблюдатели, особенно же сама Елизавета, не беспокоятся: надо только оставить их вдвоем в спальне! И она снова нетерпеливо борется с сомнениями врачей.
У Елизаветы имеется еще и дополнительное основание торопить со свадьбой: желание поскорее отделаться от княгини Цербстской. Как и всегда, в тех случаях, когда она разочарована, ее быстро вспыхнувшая симпатия сменилась ненавистью и отвращением. Один вид этой неблагодарной особы ей противен, тем более что она не может в данном случае дать ход своему враждебному настроению. Но, даже сдерживая себя, она в достаточной мере умеет показать княгине свое отрицательное к ней отношение. Куда Девались прежние интимные беседы между двумя родственницами? Где прежнее сентиментальное отношение к сестре "незабвенного жениха"? Княгиня почти не видит больше императрицы. На официальных приемах ей разрешается облобызать ее руку – и только.
Но почему же она не уезжает в Цербст? Екатерина имеет собственную свиту и держится по возможности далеко от матери. Ее официальная миссия окончена, а тайная – со скандалом провалилась. Ее муж Христиан-Август в каждом своем письме требует, с совершенно понятным нетерпением и все возрастающим недоумением, ее возвращения. Ведь у нее есть дома еще и другие дети! Разум, такт, обязанности супруги и матери должны бы ей подсказать необходимость отъезда домой. И все же она остается. Какое-то соображение, оказывающееся сильнее всех прочих, удерживает ее в России.
Кое-какие указания на сей счет можно найти в мемуарах Екатерины, если читать между строк. Мы узнаем из них, что княгиня после того, как лопнула ее политическая интрига, встречалась по преимуществу с супружеской четой принцев Гессен-Гомбургских, а особенно с братом принцессы, очаровательным графом Бецким, и что общение это вызывало нарекания. Из донесений некоторых послов мы узнаем, что нарекания эти вызывались отнюдь не политическими соображениями.
Екатерина в своих мемуарах рассказывает, что ее мать крайне неохотно приняла участие в поездке в Киев и во время всей этой поездки была ужасно плохо настроена и чрезвычайно раздражена, так что однажды по какому-то совершенно ничтожному поводу даже чуть не дала пощечину своему будущему зятю. Мы знаем также, что к участию в поездке не был приглашен граф Бецкий. И, наконец, мы находим ключ ко всей этой загадке в постскриптуме депеши, отправленной 16 ноября послом Розенбергом графу Улю в Вену: "По секретным сведениям, старая княгиня Цербстская действительно согрешила и теперь беременна".
Можно себе представить, что эти "секретные сведения" были известны всему двору и что они вызвали немалый скандал. Какой источник для насмешек над этой бедной княгиней, которая приехала для того, чтобы охранять свою дочь и не уберегла себя! Как должна негодовать Елизавета, которая, хоть она и не знает запрета ни одному своему личному желанию, но необычайно зорко следит за соблюдением приличий при дворе, и особенно членами ее семьи.
Екатерина отлично знает, что произошло (это явствует из ее мемуаров, несмотря на всю сдержанность их тона). Но так как она не хочет осуждать собственную мать и, еще меньше того, вызывать ее негодование, то поступает благоразумнее всего: притворяется ничего не знающей. Это ей тем легче сделать, что ее голова занята совершенно иными мыслями и ей не до любовных похождений ее матери. В ней начинает просыпаться сознание своей женской прелести. Это великий момент в жизни каждой девушки. Немедленно после возвращения из поездки на богомолье двор закружился в вихре развлечений. Приемы, празднества, балы, маскарады сменяются одни другими, почти не проходит вечера, когда Екатерине не представился бы случай потанцевать в красивом туалете или рискованном маскарадном костюме, не проходит часа, когда она не заметила бы, не услышала бы, не почувствовала бы, что она нравится. Неужели было время, когда она считала себя дурнушкой и из-за этого пренебрегала своим туалетом? Теперь ей постоянно говорят, что она расцветающая красотка и, что еще важнее, очаровательная особа, подвижной, рано развившийся ум которой приводит всех людей в восхищение. Разумеется, дело обстоит тут не без лести, ведь она вторая по значению дама при дворе, а рано или поздно – возможно, что и вскоре, так как Бог его знает, долго ли еще выдержит здоровье Елизаветы эту вечную смену радостей и покаяния, – будет и первой.
Но все же она ощущает всеми нервами, что хотя бы часть этих сотен сыпавшихся на нее комплиментов относятся не к будущей царице, а к сегодняшней молодой девушке, к ее сверкающей белизной коже и ее сияющим блеском черным глазам, к тому естественному очарованию, с каким она без усилий соединяет капризность с приличием, шаловливость с достоинством, веселость с серьезностью.
Ну а враги? Разумеется, у нее есть и враги. Кто из лиц, занимающих столь высокое, завидное положение, не имеет врагов?! В рядах их прежде всего Бестужев и его клика, затем кислые дамы, чувствующие себя отодвинутыми на задний план, далее все те, которые считают, что их обошли, – а таких лиц всегда множество там, где делят какой-нибудь пирог, значит, и при каждом дворе. Но Екатерина не унаследовала ничего от сварливой, склонной к интригам натуры ее матери, она не переняла ничего от примитивной мстительной Елизаветы. Она и не думает о том, чтобы заключать со своими новыми друзьями союз против своих врагов, не помышляет о том, чтобы повредить этим врагам, – наоборот, она прилагает все старания к тому, чтобы завоевать благорасположение как раз тех лиц, которым она несимпатична. Если ей это и не во всех случаях сразу удается, то она все же обезоруживает даже самых ярых своих противников своей ничем не возмутимой любезностью. Круг ее друзей растет со дня на день.
Балы при дворе Елизаветы отличаются, собственно говоря, довольно натянутым характером. Но для маскарадов императрица придумала особую программу: все женщины должны носить мужские, а все мужчины женские костюмы. Не всем эта шутка приходится по вкусу, особенно, мужчинам, которым неудобно в колоссальных кринолинах, они двигаются в них очень неловко, часто падают и, к общей радости, не умеют подняться. Причина этого несколько безвкусного каприза Елизаветы заключается в ее тщеславном желании хвастнуть своими удивительно красивыми ногами. Она вообще настолько тщеславна, что непременно желает быть не только самой могущественной, но и самой красивой женщиной России, и не выносит, когда в ее присутствии отзываются с похвалой о чьей-нибудь красоте. Успех молодой Екатерины, разумеется, не ускользает от ее внимания, и первое облачко ревности – самой обыкновенной женской зависти – начинает омрачать солнце ее материнской нежности.
Ее досада ищет какого-нибудь повода и, конечно, скоро его находит. Однажды вечером она сидит в своей ложе в опере, как раз против Екатерины, и видит, как молодая девушка весело болтает со своим женихом, сияя блеском юности. Неужели же это то самое робкое угловатое существо, которое приехало сюда какой-нибудь год тому назад? Каким самоуверенным, каким элегантным стало это существо за такое короткое время! Несдержанная, как всегда, Елизавета вдруг, словно речь шла о не терпящем отлагательства деле, посылает своего друга Лестока в ложу Екатерины с поручением передать ей чувство высочайшего негодования. Лесток, раболепный как всегда, выполняет свое поручение так удачно, что и Петр, и все сидящие близ Екатерины слышат, почему императрица недовольна великой княжной, и Елизавета, сидя в своей ложе, видит, как исчезает сияющая улыбка с лица Екатерины, как та бледнеет, пугается и борется со слезами.
Что же случилось? Чем провинилась бедная Екатерина, так старающаяся всегда угодить всем, а особенно императрице? Она превысила на две тысячи рублей свой бюджет карманных расходов! "Если так будет продолжаться, то никаких источников доходов не хватит", – велела передать молодой девушке императрица.
Сумма перерасхода так до смешного незначительна по сравнению с личным расточительством Елизаветы и ее обычной щедростью, а момент, избранный для того, чтобы прочесть нотацию, до того несвоевременен, что озлобление императрицы, очевидно, вызвано совсем иными причинами.
На этот раз мы имеем дело только с маленькой, преходящей тучкой. Вскоре Елизавета начинает относиться к Екатерине с прежней нежной любовью. 15 декабря двор собирается переезжать из Москвы в Петербург. Императрица сама укутывает Екатерину шубами и покрывалами, и так как ей все еще кажется, что молодая девушка мерзнет, она снимает со своих плеч роскошную горностаевую накидку и набрасывает ее на Екатерину. Что же произошло со времени неприятного эпизода в опере, что смягчило Елизавету и примирило ее с Екатериной? Великий князь болел ветряной оспой, и они обе дрожали за его жизнь. Им вскоре представится случай еще ближе сойтись на этой почве общего страха за жизнь Петра. В четырех днях езды от Москвы, в селении Хотилово, великий князь снова заболевает и на этот раз уже настоящей оспой. Врач Боергаве энергично удаляет Екатерину из комнаты больного и настаивает на том, чтобы она с матерью ехала вперед в Петербург. Сидя в санях, Екатерина впадает в полное отчаяние. Есть ли хоть какая-нибудь надежда на то, чтобы и без того слабый, едва оправившийся от предыдущей болезни Петр справился с такой страшной болезнью как оспа? Ей вдруг становится ясно, что без Петра она ничто, Уль, что все почести, выпавшие на ее долю, оказывались только невесте великого князя, будущей супруге будущего царя, что все могущество, которое, как ей казалось, она уже держит в руках, есть только кредит, оказанный ей под обеспечение ее будущего положения, что все, преисполнявшее ее доселе счастьем и блаженством, связано со слабеньким, хилым подростком, который борется сейчас с лихорадкой, со страданиями, со смертью.
Елизавета, поехавшая вперед без остановок, находится уже в Петербурге, когда ее настигает курьер с вестью о болезни наследника. Она немедленно усаживается в сани и мчится назад в Хотилово с сердцем, охваченным ужасом. А что, если великий князь умрет? Умрет, не оставив по себе наследника? Ведь тогда он унесет с собою в могилу и ее – Елизаветы – покой, ее безопасность, тогда ей угрожает призрак коронованного ребенка Иоанна, в какой бы тюрьме он ни был заточен, ибо он единственный законный наследник, нет – единственный законный, уже ранее ее коронованный царь.
Двое саней мчатся по покрытой снегом, бесконечной русской равнине, и в каждых санях сидит плачущая, дрожащая от страха женщина. Приблизительно возле Новгорода сани эти встречаются, останавливаются. Преисполненная отчаяния Елизавета видит преисполненную отчаяния Екатерину. Горячая волна симпатии перекатывается по ледяному декабрьскому воздуху из одних саней в другие. Путницы обмениваются только несколькими словами, великая княгиня докладывает то, что ей известно о состоянии здоровья великого князя, затем императрица дает сигнал к продолжению путешествия, и сани разъезжаются в разные стороны.
Елизавета начинает сама ухаживать за больным. Едва отличимый от нежной любви страх за его жизнь за одну ночь прямо преобразил ее. Избалованная сибаритка, обычно не удовлетворяющаяся максимальным великолепием Запада и величайшей роскошью Востока, проводит полных шесть недель в жалкой деревенской избе, которую пришлось обложить паклей и соломой, чтобы защитить от ледяного ветра. Ленивейшая из женщин, привыкшая спать до полудня, теперь почти не раздевается. Женщина, столь заботившаяся до сих пор о красоте своей кожи, исполняет теперь с тщательным старанием все обязанности сиделки. Она находит, однако, время, чтобы дважды в день отправлять курьера к единственному существу, которое, она это знает, так же волнуется о здоровье больного, как и она сама: к Екатерине. Разделенные сотнями верст, эти женщины ближе друг к другу, чем были когда-либо до сих пор.
Первые недели, проведенные в Петербурге, Екатерина занята по преимуществу ожиданием курьеров. Она не покидает своей комнаты, хотя в парадных помещениях дворца балы, празднества и маскарады продолжают сменять друг друга, невзирая на отсутствие Елизаветы.
Наконец приходит от императрицы долгожданное письмо: "Сегодня я могу, к великой радости, подать вам надежду, что мы, благодарение Господу, вновь обрели его".
Не успевает Екатерина прочесть это письмо, как в молодой, сильной девушке просыпается естественная для ее возраста радость жизни, и в тот же вечер она убегает от своей сварливой матери и отправляется на маскарад. Как только она показывается, все танцоры, все придворные кавалеры, все льстецы снова льнут к ней. Опасность миновала, великий князь выздоравливает, настоящее прекрасно, будущее во сто крат прекраснее. Раз начав развлекаться, она уже не в силах перестать, и теперь, как в Москве, каждый вечер празднество, каждый вечер триумф. Да к тому же теперь нет Елизаветы, которая могла бы затемнить ее величием своего могущества, своей сияющей красотой.
В вихре этих развлечений она встречается во второй раз с Гюлленборгом, и эта вторая встреча еще многозначительнее первой. Четыре года тому назад в Гамбурге это был единственный человек, почуявший в робком, заброшенном ребенке духовную искру и ободривший девочку. Теперь он вновь видит ее окруженной почитателями и… Разочарован. Тогда он назвал ее маленьким философом, теперь он видит, как она с воодушевлением танцует, с наслаждением ведет легкомысленные разговоры, выслушивает пошлые комплименты обожателей. Он разочарован и не скрывает своего разочарования. Неужели она не ставит себе никаких других требований, как быть красивой и предметом ухаживаний? Неужели порыв ее души влечет ее только на эту внешнюю высоту, достигнутую ею благодаря политическому браку?
Екатерина отнюдь не обижается на его упреки, понимает, что в замечаниях Гюлленборга много гораздо более для нее лестного, чем в комплиментах придворных. Этот человек ждет от нее большего, чем то, чего она достигла. Ею овладевает потребность оправдать ожидания Гюлленборга, и она отправляет ему через несколько дней послание под названием "Автопортрет пятнадцатилетнего философа". Этим она хочет доказать, что, невзирая на все искушения, не лишена чувства серьезной и глубокой самокритики. Гюлленборг в восторге от ее послания и отвечает на него письмом на двенадцати страницах, в котором преподает будущей государыне советы, как развивать свой дух и укрепить свою душу. Он рекомендует ей читать вместо пошлых романов творения Плутарха, речи Цицерона и в первую очередь произведения Монтескье. От него она впервые слышит имя Вольтера.
Семя упало на плодородную почву: оно взойдет, когда для этого приспеет время. Теперь еще слишком рано.
В начале февраля возвращается наконец в Петербург Елизавета вместе с выздоровевшим великим князем. После шестинедельной разлуки, в течение которой Петр был ближе к смерти, чем к жизни, Екатерина встречается со своим женихом. Встреча происходит в большом зале и в пять часов, то есть в такое время, когда уже стемнело. Но темнота недостаточна для того, чтобы скрыть в его лице опустошения, произведенные болезнью, а в лице Екатерины ужас по этому поводу.
Петр и раньше не являл собою образца сияющей юношеской красоты, но лицо его было все же миловидно, отличалось нежными, привлекательными чертами. Теперь черты эти до неузнаваемости огрубели, лицо вздулось, покрыто ужасными, еще не побледневшими шрамами. Он подходит к своей невесте и спрашивает ее с искаженной улыбкой: "Вы меня узнаете?" Екатерина бормочет несколько общепринятых слов относительно своей радости по поводу его выздоровления, затем удаляется в свою комнату и разражается безудержными, бесконечными рыданиями.
Это совершенно естественная, понятная и здоровая реакция. Тем не менее нельзя не признать, что Екатерина в момент, когда она вновь свиделась со своим женихом, не выдержала характера. Вполне понятно, что нормальной молодой девушке, при всей ее искренней радости по поводу выздоровления жениха, трудно было не содрогнуться при виде того, как он ужасно обезображен. Вполне понятно, что всей ее доброй воли, всего ее самообладания, всего ее сострадания хватает лишь на то, чтобы скрыть это свое содрогание и произнести несколько любезных фраз. И все же момент этот ставил гораздо большие, совершенно иные требования. Он требовал от Екатерины как раз того, чем она не обладает, того единственного, чего не хватает в реестре достоинств ее богатой натуры: теплой, бьющей через край, идущей от самого сердца нежности.
Та условная, безучастная фраза, которую Екатерина с трудом произносит при встрече с Петром, разрушает в течение одной секунды всю возведенную было с таким терпением, умом, тактом и инстинктом постройку. Нежные весенние ростки привязанности, распустившиеся было в душе Петра и нуждающиеся только в теплом дыхании, чтобы расцвести любовью, завяли. Вера никогда и никем не бывшего любимым мальчика в искренность симпатии Екатерины нарушена, доверчивый компаньон детских игр превратился во врага.
Он сам, пожалуй, это не вполне осознал. Но со дня на День это становится все более заметным. Правда, и в Петербурге он видится со своей невестой довольно часто, так как их комнаты расположены рядом, но остается он с ней только самое короткое время, а для бесед предпочитает общество лакеев. Наряжает их в мундиры и заставляет проделывать воинские упражнения. Еще с раннего детства мундиры, военная муштра и грубые слова команды лучше всего позволяли ему справиться с мучительным чувством слабости и недостаточной мужественности. Теперь, когда он ощущает особую подавленность, он возвращается к своим старым привычкам. Эти смешные воинские упражнения, проделываемые в комнате с парой одетых лакеев, являются только выражением крайнего упадка мужества, вызовом проснувшегося и окрепшего протеста против невесты.
Екатерина изумлена и оскорблена этим поведением своего жениха. Она не знает за собой никакой вины, не подозревает даже, что сама задела и оттолкнула Петра в решительный момент, считает, что обязана ответить на его демонстративную холодность величайшей сдержанностью. Но гордость и сдержанность Екатерины только укрепляют Петра в мнении, что своим безобразием он вызывает в ней отвращение, делает его еще более малодушным, одиноким, озлобленным.
А как раз в эти дни начинаются приготовления к свадьбе. Елизавета не в состоянии больше ждать, страх, пережитый ею по поводу болезни великого князя, воспоминание о бешеной скачке к деревне, где он болел, не выходят у нее из головы. Тщетно заверяют ее врачи, что великий князь еще слишком молод, слишком слаб, не оправился окончательно от болезни, тщетно докладывают ей, что Петр еще незрел, что в его голове нет ни одной серьезной мужской мысли, что перед отходом ко сну он еще играет в куклы. Все убеждают императрицу в необходимости подождать еще год. Она затыкает уши. Она не может ждать еще второй год.
Еще недавно в ее опочивальне нашли за занавесом спрятавшегося там человека с котом в руках. Самые ужасные пытки не заставили его проговориться о том, кто его подослал, кто его сообщники. Шпионы все чаще докладывают о росте недовольства, о тайных приверженцах Иоанна. Какая польза от того, что издаются указ за указом, что сжигаются все бумаги, удостоверяющие права Иоанна и его матери, что приказывается под страхом сурового наказания сдать в казну все монеты с изображением маленького царя, какая польза от всего этого, раз вопрос о престолонаследии висит на столь тонком волоске, как здоровье великого князя Петра?
Через год еще какая-нибудь более коварная болезнь может его похитить, но через год может также оказаться налицо новый представитель царского рода, более крепкий и здоровый, чем Петр, такой же крепкий и здоровый, как Екатерина. В конце концов великому князю уже 17 лет. Правда, это еще слишком юный возраст для того, чтобы стать подлинным главою семьи, понять сущность брака, но все это придет позднее, да и вообще не столь уж важно. Важно одно – чтобы последний отпрыск дома Романовых (помимо того Иоанна) имел сына и тем укрепил ее, Елизаветы, трон. Только это.
Венчание назначается на первое июля. Елизавета хочет, чтобы венчание это было самым пышным из когда-либо праздновавшихся в России, она хочет, чтобы сказочный блеск этого венчания создал и в русском народе, и за границей впечатление о нерушимом, необъятном могуществе русского трона. Приготовления к этому гигантскому празднеству – он должен продолжаться целых десять дней – всецело ее поглощают. Это задача, соответствующая ее безраздельному тщеславию, ее восточной любви к роскоши и блеску, ее любви к инсценировкам. Она ничем другим больше не интересуется, не выслушивает докладов министров, оставляет самые важные бумаги непрочитанными, откладывает принятие решений по самым важным вопросам. Русскому послу в Париже отправляется приказ навести самые тщательные справки о том, как были организованы празднества по поводу венчания дофина с испанской инфантой, и вскоре от того получают точный список французского свадебного придворного церемониала и рисунки брачной процессии.
В то время как в Петербурге сгоняются со всех концов России гурты скота, свозятся на сотнях телег птицы, фрукты, овощи, мед, вино, в то время как в гавани причаливают чуть ли не ежедневно суда с сукном из Англии, готовыми ливреями из Парижа, экипажами из Германии, в то время как императрица и с нею и весь двор, и вся Россия заняты приготовлениями к свадьбе, жених выслушивает от своего любимого лакея Румбера, отставного Шведского драгуна, поучения о том, каков должен быть настоящий брак. Румбер оставил на родине жену, он говорил на основании личного опыта: жена не смеет в присутствии своего мужа даже дышать; только дурак позволяет жене иметь свое собственное мнение; несколько вовремя отпущенных пощечин весьма полезная вещь и т.п. Подобные речи Петр выслушивает с большой охотой, а с еще большей охотой передает их, злобно ухмыляясь, Екатерине.
Пусть она только не подумает, будто он добивается ее любви. Ее любовь ему абсолютно не нужна – она должна его только бояться. Подобно Ричарду III, Петр решил стать плохим супругом, потому что утратил надежду завоевать любовь своей невесты. Вдобавок к своему отвращению перед его уродством (это отвращение можно было бы и преодолеть) Екатерина начинает ощущать прямо страх перед его характером. Она начинает бояться брака, часто плачет, и ее фрейлинам приходится затрачивать немало стараний для того, чтобы снова привести ее в хорошее настроение.
Брак еще не заключен, а уже дают о себе знать признаки глубокой взаимной антипатии. Кое-что об этом доходит до сведения Елизаветы. Она глубоко возмущена, велит удалить лакея Румбера, приказывает даже посадить его в тюрьму, она удваивает свое внимание по отношению к Екатерине и при каждом подходящем случае отличает ее. Но, в общем, императрица видит все эти вещи в таком свете, в каком ей их хочется, в каком она должна их видеть: все это ничего не значащие пустяки. Великий князь попросту еще ребячится, брак превратит его в мужчину. Когда у него будет жена, он перестанет играть в куклы, когда у него будет такая умная и веселая жена, как Екатерина, настанет конец его дружбы с грубыми лакеями.
В эту же приблизительно пору играющий в солдатики Петр провозглашается совершеннолетним и назначается владетельным князем Гольштинии. Для будущего властелина бескрайнего Российского государства это, казалось бы, особого значения иметь не должно, но на малодушного приниженного мальчика это производит огромное впечатление.
Стелин сообщает, что великий князь огласил во всеуслышание полученную им бумагу о возведении в сан владетельного князя и сказал Бергольцу и Брюммеру: "Наконец-то желания мои осуществились. Достаточно вы мною командовали, теперь очередь повелевать за мною. Я постараюсь так скоро, как возможно, отослать вас обратно в Гольштинию".
Лучше всего он бы себя чувствовал, если бы ему и самому разрешили вернуться в Гольштинию и быть там маленьким владетельным князьком, вассалом обожаемого им короля Фридриха. Гольштиния ему оттого так по душе, что ее размеры соответствуют его духовному размеру. Несчастье его жизни заключается именно в том, что ему предстоит получить больше, чем он желает: величайшую страну Европы в управление и самую гениальную женщину той эпохи в жены.
Свадьба назначается на 21 августа. За три дня до того по улицам Петербурга разъезжают герольды и громом барабанов извещают народ о предстоящем событии. На Адмиралтейской площади расставляются столы с закусками, из фонтанов льется вино, и ликованию нет конца. Свадебная процессия идет от Зимнего дворца до Казанского собора от десяти часов утра до часу дня. В коляску, в которой сидят императрица и молодые, впряжены восемь лошадей, ведомых под уздцы шталмейстерами; за коляской следуют сто двадцать придворных экипажей, сопровождаемых скороходами, гайдуками, пажами и верховыми офицерами. Екатерина надела на напудренные волосы небольшую бриллиантовую корону и платье из серебряной парчи, обшитое до половины юбки золотой парчой. Она выглядит – даже по отзывам ее матери – восхитительно. Обряд венчания совершает учитель и духовник Екатерины Симеон Тодорский и длится он полных три часа.
Сопряженные со свадьбой празднества, приемы, ужины, оперные спектакли, комедийные представления, иллюминации и фейерверки продолжаются десять дней. В заключение происходит любопытная церемония, введенная еще Петром Великим, но организуемая в этом году в последний раз: выезд "дедушки русского флота" – знаменитого маленького ботика Петра Великого. Ботик этот обычно хранится в Петропавловской крепости, он слишком стар и непрочен для того, чтобы быть спущенным на воду. Его погружают на большую баржу, завешанную красным сукном, и в сопровождении бесчисленного количества гребных лодок, яликов, флотских офицеров, высших чинов адмиралтейства, императрицы и новобрачных маленький ботик доставляется по Неве до Александро-Невского монастыря, где архиепископ окропляет его святой водой и на нем подымают императорский вымпел, а Елизавета целует хранящийся на борту ботика портрет своего отца. Символическое значение этой довольно сложной церемонии очевидно: Елизавета, а вместе с ней и новобрачные присягают в верности заветам Великого Петра.
"Это была, пожалуй, самая веселая свадьба, когда-либо праздновавшаяся в Европе", – пишет княгиня Цербстская своему мужу Христиану-Августу. Возможно, что это замечание справедливо, если только не принимать в расчет двух участников веселых празднеств: Петра и Екатерину.