ПОСЛЕДОВАТЕЛЬ ЧЕРНЫШЕВСКОГО

ПОСЛЕДОВАТЕЛЬ ЧЕРНЫШЕВСКОГО

Но и студенческая жизнь Миклухи-Маклая продолжалась недолго. Уже в марте 1864 года он, по его собственному свидетельству, оказался исключенным без права поступления в русские университеты. Формально исключение мотивировалось тем, что Миклуха-Маклай, «состоя в числе вольнослушателей С.-Петербургского университета, неоднократно нарушал во время нахождения в здании университета правила, установленные для этих лиц».

Эта глухая, неясная мотивировка все же не может скрыть действительной причины исключения: явно непримиримого отношения юного Миклухи-Маклая к порядкам, только что установленным тогда в русских университетах после студенческих волнений 1861 года.

Русские университеты, которые в шестидесятых годах имели преобладающий демократический состав студенчества, выступали застрельщиками революционного движения, все сильнее охватывавшего страну в период «реформ» 1861 года. А для роста революционного движения в то время имелись достаточные основания. «Пресловутое освобождение, — как говорит Владимир Ильич Ленин, — было бессовестнейшим грабежом крестьян, было рядом насилий и сплошным надругательством над ними».[3] У крестьян отняли даже ту землю, которую они обрабатывали на себя при крепостном праве. Наделы выделялись так, чтобы поставить «освобождаемого» крестьянина в полную экономическую зависимость от прежнего помещика. За нищенские наделы крестьяне должны были платить выкуп, вдвое и втрое превышающий фактическую их стоимость.

Естественно, что такое «освобождение» вызывало протест и ненависть многомиллионного крестьянства к существовавшему тогда строю. «Реформа» не случайно сопровождалась объявлением в ряде губерний военного положения и мобилизацией войск. Наиболее активная часть крестьянства восставала и гибла под ударами карательных отрядов. Революция стремительно надвигалась. Количество бунтов росло. Карл Маркс, внимательно следивший за тем, что делается в России, писал в январе 1860 года Фридриху Энгельсу: «По моему мнению, самые великие события в мире в настоящее время — это, с одной стороны, американское движение рабов, начавшееся со смерти (Джона) Брауна, с другой стороны — движение рабов в России».[4]

Сотни молодых студентов-разночинцев, наполнявших в шестидесятые годы русские университеты, чутко прислушивались ко всем событиям эпохи. Демократические и социалистические идеи Чернышевского, Добролюбова, Писарева, революционно-демократическая поэзия Некрасова владели умами, звали к активности. Студенты уже не слушали покорно всего, что им преподносилось с профессорских кафедр. Они стали критически относиться к отдельным лекциям и даже целым курсам. Дело доходило до того, что студенты требовали удаления профессоров, защищавших реакционные взгляды. Так неоднократно бывало в Московском и Казанском университетах.

Студенты создавали свои библиотеки и читальни, превращавшиеся в дискуссионные клубы, где читались и обсуждались свежие номера журнала «Современник» со статьями Чернышевского и Добролюбова, стихами Некрасова, наводили свои порядки в университетах, организовали даже собственный товарищеский суд, разбиравший все университетские конфликты. Эта часть студенчества чувствовала себя в университетах, по удачному выражению Д. И. Писарева, настоящим «хозяином».

Правительство выжидало только подходящего момента, чтобы покончить с этой опасной активностью демократического студенчества. Случай скоро представился. В селе Бездна, Казанской губернии, при подавлении возникшего восстания было расстреляно множество крестьян. Студенты Казанского университета немедленно приступили к сбору денежных средств в пользу семейств убитых. Кроме того, 17 апреля 1861 года молодежь устроила демонстративную панихиду по жертвам бездненской бойни. После панихиды один из самых талантливых и передовых профессоров Казанского университета, Щапов, выступил с речью, в которой назвал убитых крестьян «искупительной жертвой деспотизма за давно ожидаемую всем народом свободу». В конце своей гневной речи Щапов провозгласил: «Да здравствует демократическая конституция!»

Известие о событиях в Казанском университете произвело сильное впечатление в Петербурге. Не на шутку испугавшийся Александр II обратился к министру народного просвещения с категорическим заявлением: «Такие беспорядки, какие ныне волнуют университеты, не могут быть долее терпимы».

Царское правительство решило бороться со студенческим движением самым решительным образом, — вплоть до закрытия университетов. Была создана особая комиссия из матерых реакционеров, которая выработала новые правила для студентов: обязательное посещение студентами всех лекций и установление строгого надзора за учебными занятиями. Сходки и всякие иные формы проявления студенческой активности были категорически запрещены. А самое главное — вводилась обязательная высокая плата за право учения. Для малоимущих студентов-разночинцев это равнялось фактическому лишению возможности получить высшее образование.

Новые правила были утверждены в мае 1861 года и введены в жизнь с осени того же года. Возвратившееся после летних каникул в университеты студенчество реагировало на новые правила шумными демонстрациями протеста естественно принявшими политический характер. Тогда царское правительство, осуществляя задуманный план, прибегло к суровым репрессиям. Сотни петербургских студентов были арестованы и посажены в Петропавловскую крепость. Но эта мера привела лишь к тому, что студенческое движение получило еще большее значение, вызвав целый взрыв общественного сочувствия и солидарности. Все чаще возникали тайные кружки, ставившие своей задачей пропаганду социалистических идей; они втягивали в свою среду всю обездоленную молодежь. Издательская деятельность тайных революционных кружков (печатание и распространение нелегальной литературы) развернулась довольно широко. Так, вышли в свет 700 экземпляров «Сущности христианства» Фейербаха, которые разошлись в течение трех дней, что свидетельствовало об исключительной популярности и влиянии этого писателя на русскую студенческую молодежь. Была выпущена книга Герцена «С того берега», очень скоро ставшая библиографической редкостью, — до того велик был спрос на эту книгу.

Такова была обстановка в русских университетах, в частности в Петербургском, когда семнадцатилетний Николай Николаевич Миклуха-Маклай поступил туда вольнослушателем. Несмотря на свою крайнюю молодость, он уже отличался исключительным интересом к науке, серьезностью и начитанностью. Он хорошо знал все опубликованные работы Герцена, Белинского и Чернышевского. Мировоззрение Миклухи-Маклая формировалось главным образом под сильным влиянием идей великого русского революционера-демократа. Миклуха-Маклай был также хорошо знаком с философией Фейербаха, сущность которой блестяще изложена в статье Чернышевского «Антропологический принцип в философии».

Так как вся деятельность Миклухи-Маклая отражает некоторые революционно-демократические идеи Чернышевского, необходимо остановиться кратко на мировоззрении последнего.

В. И. Ленин, определяя мировоззрение Чернышевского, указывал, что он «...единственный действительно великий русский писатель, который сумел с 50-х годе вплоть до 88-го года остаться на уровне цельного философского материализма».[5] Сам Чернышевский определял свои философские взгляды следующим образом: «Принципом философского воззрения на человеческую жизнь со всеми ее феноменами служит выработанная естественными науками идея о единстве человеческого организма; наблюдениями физиологов, зоологов и медиков отстранена всякая мысль о дуализме человека».

Борьба Чернышевского против идеализма и дуализма шла с позиций фейербаховской философии. Это была наивысшая ступень, на которую мог подняться домарксовый материализм. Только в силу отсталости русской жизни середины XIX века Чернышевский не сумел подняться до диалектического материализма Маркса и Энгельса.

«Вследствие интеллектуального барьера, отделявшего Россию от Западной Европы, — говорит Энгельс, — Чернышевский никогда не знал произведений Маркса, а когда появился «Капитал», он давно уже находился в Средне-Вилюйске, среди якутов. Все его умственное развитие должно было протекать в тех условиях, которые были созданы этим интеллектуальным барьером... Поэтому, если в отдельных случаях мы и находим у него слабые места, ограниченность кругозора, то приходится только удивляться, что подобных случаев не было гораздо больше».[6]

Н. Г. Чернышевский, — которого Маркс назвал «великим русским ученым и критиком», — был не только глубоким мыслителем, но и страстным политическим борцом, революционером. Философия Чернышевского была философией жизни, философией революционного дела и освободительной борьбы.

«Шестидесятые годы», по свидетельству самого Чернышевского, были периодом, когда крестьянский вопрос сделался «единственным предметом всех мыслей, всех разговоров». Правильно вскрыв классовое содержание так называемой «крестьянской реформы», Чернышевский впротивовес планам крепостников и либералов видел подлинное решение крестьянского вопроса в экспроприации всей помещичьей земли и в уничтожении абсолютной монархии посредством революции. Он стоял на точке зрения массового крестьянского революционного движения, считая, что освобождение народа есть дело самого народа. Чернышевский верил, что только народная революция откроет путь к социалистическому преобразованию России. В его учении «демократизм и социализм сливались в одно неразрывное неразъединимое целое» (Ленин).

Вместе с тем в воззрениях этого пламенного демократа-революционера определенное место занимали идеи утопического социализма. Так, например, говоря о путях и особенностях движения России к социализму, Чернышевский особое значение придавал русской отсталой крестьянской общине. Его крестьянский социализм поэтому был одной из форм утопического социализма.

Чернышевский видел в современной ему русской крестьянской общине средство для перехода к новой ступени развития, которая будет, с одной стороны, выше, чем русская община, а с другой — выше, чем западноевропейский капиталистический строй с его классовыми противоречиями.

В сохранении крестьянской общины Чернышевский видел преимущества России перед Западной Европой для перехода к социализму.

Позднее эта мысль Чернышевского была подхвачена народниками, которые своим утверждением, что для России, с ее крестьянской общиной, капитализм является регрессом и что поэтому Россия должна итти своим особым путем, минуя стадию капиталистического развития, довели эту мысль до полного абсурда.

Касаясь вопроса, могла ли Россия, не испытав мук капиталистического строя, сразу перейти к высшим общественным формам на основе сохранившейся крестьянской общины, Ф. Энгельс писал: «Уже самая постановка вопроса показывает, где нужно искать его разрешения. Русская община просуществовала сотни лет, и внутри нее ни разу не возникло стремления выработать из самой себя высшую форму общественной собственности, точно так же, как ни чего подобного не происходило ни в германской марке ни в кельтском клане, ни в индийских и иных общинах с первобытно-коммунистическими порядками. Все они с течением времени, под влиянием окружавшего их или же возникавшего в их собственной среде и постепенно захватывавшего их товарного производства и обмена между отдельными семьями и отдельными лицами, — все они все более и более утрачивали свой коммунистический характер и превращались в общины независимых друг от друга земельных собственников».[7]

Миклуха-Маклай разделял взгляды Чернышевского на крестьянскую общину; не раз он высказывался в своих статьях о развращающем влиянии капиталистических отношений, проникавших в жизнь туземцев. Отсюда-то и проистекала его любовь к обитателям берега Маклая, сохранившим первобытно-коммунистические порядки во всей их чистоте, так же как и идейное содержание его борьбы против захвата европейскими капиталистическими странами новы территорий в Океании. Попытка Миклухи-Маклая создать своеобразную социалистическую республику папуасов, кончившаяся такой плачевной неудачей, свидетельствует о прочности утопических взглядов, воспринятых им еще в шестидесятые годы от великих русских революционеров-демократов.

В системе философских взглядов Чернышевского очень большую роль играл воспринятый им у Фейербаха «антропологический принцип».

Сила этого принципа заключалась в революционной критике всех существовавших тогда понятий, а слабость — в том, что он исходил из представления «нормального человека» вообще и выступал в качестве обязательного его атрибута. Эта слабость «Антропологического принципа в философии» прекрасно была вскрыта Марксом в его тезисах о Фейербахе. «Сущность человека, — писал Маркс, — не есть абстракт, присущий отдельному индивидууму. В своей действительности она есть совокупность общественных отношений».[8]

Правда, Н. Г. Чернышевский пошел дальше социологии Фейербаха. Нередко он искал объяснения исторического развития и самой сущности человека в «экономическом положении», в «материальных условиях» людей, и тогда он выходил за пределы антропологического принципа. Но даже тогда, когда Чернышевский обращался к экономике как к источнику общественного развития, он не смог показать, что действительный базис общества — это совокупность исторически определенных производственных отношений.

Миклуха-Маклай знакомился с Фейербахом через Чернышевского. Под влиянием идей последнего он особенное внимание отводит антропологии. Эта наука становится краеугольным камнем его учебных занятий в университете. Но, как уже сказано, в марте 1864 года молодого студента исключили из Петербургского университета без права поступления в другие русские высшие учебные заведения.

Восемнадцати лет Николай Николаевич Миклуха-Маклай оставил Россию и для продолжения своего образования уехал за границу.