1986

1986

Апрель.

Знаете, в чем я всё более убеждаюсь: произошло смещение в псих/ике/ поколений. Вчера еще старшие знали о войне правду и жаловались, что, мол, знать не хотят [молодые]. Фильм «Иди и см/отри/» демонстр/ировался/ за рубежом и у нас, убеждают: именно молодежь всё репшт/ельнее/ требует сказать ей всю правду. Им, им жить дальше, их будущему грозит эта гадина!

Вовремя сказать это должна лит/ература/, кино, театр, телевид/ение/ — чтобы не потерять с нею контакт в важнейшем деле этом.

Дельфины ушли в воду с суши и не вернулись. Нас бы там оставила Природа, было бы лучше и для дельфинов, и для нас.

«Сверхлитература»? Что это такое? А м.б., и повернуть всю классику, ее тяжесть на наш резец, чтобы давил. Т. е. не что-то совсем новаторское, а главное, только главное.

Я уже писал о том, как обнажила история пласты — для нас…Подключать народ. Знание войны. Народ/ное/ знание человека, всё знание — напрямую.

И это сверхлитература? Нет, одно из движ/ений/ к ней, к современ/ному/ мирочувствовоанию.

В известной книжке англичанина Кейси «Сотая обезьянка» угадывается поучительная модель поведения, к/отор/ую приложить можно и к людям, с определенной поправкой на наш разум или отсутствие такового у людей. Кстати, отсутствие его, разума, у человека, куда опаснее, нежели отсутствие у животного, потому что пустое место заполняется (у нас) и не инстинктами лишь, которые предсказуемы, а чем-то внешним по отношению к естеству человеческому, как-то: политич/еские/ страсти, сословные, националистич/еские/, технократические.

Так о «сотой обезьянке»…

Казалось бы, люди всё больше информированы о том, что грозит и должно бы снежным комом нарастать сопротивление ядерному/ безумию могильщиков планеты. Да, нарастает, но отнюдь не так лавинообразно, как должно бы, исходя из ситуации всё больше критической.

В чем тут дело, если глянуть со стороны психологии человеч/еской/, (а психол/огия/ — дело литераторов). Метод самонаблюдения — наилучший в делах таких.

Я как-то перебирал записи свои 40-х-50-х гг. Те же формулировки: [бомба] грозит катастрофой всему человечеству.

Но не было всей перестройки самого человеч/еского/мышл-/ения/ и «клеток» существа…

Сильнейшее средство наст/оящее/ об этом лит/ература/ — «Судьба Земли» [Дж. Шелла]…

Огром/ное/ знач/ение/ имело, помню, то, что сделал Е. П. Велихов, говоря о бомбе, как эквиваленте фашизма. Это было смелое заяв/ление/ во времена, когда смелость [даже сказать] — и победы не будет! И выживаемость человечества и т. д.

Ведь и среди умных физиков (не гов/оря/ о мелких политиканах в прессе) существовало и существует вот такое: как нож, бомба может быть и… и.

Велихов сказал смело, и повторил: раковые клетки, а не нож… И полезной быть не может.

Т/аким/ о/бразом/, вот процесс перестройки, захватывая души наши, особенно важно — ваши, ученых-естеств/оиспытателей/ так или иначе входит в сферу политики.

Думаю, что личный момент в нашей смелой мужественной политике, имеет место. Тут важно это, что и высокие политики осознали (но, к сожал/ению/, далеко не везде и не все): нет цены, к/отор/ой жалко, поскольку речь идет вот о чем!

Когда людьми было взорвано первое ядер/ное/устройство, проф/ессор/ Бейнбридж[152] сказал: — Теперь все мы — негодяи.

Общепризнано, что лит/ература/, кино развязывали фантазию ученых: Жюль Верн, Уэллс. Сама идея «звездных войн» из кино запала Рейгану, а возможно и Тейлору.

Сейчас ответст/венность/ лит/ературы/, кино уже не распаливают фантазию ученых и не ученых, а остужают. Как тот Чернобыльский реактор.

Вот и вчера мы видели фильм. И амер/иканский/телефильм: «День спустя». А раньше — Крамер «На послед/нем/ берегу».

Что интересно: потряс фильм Америку, нас, вряд ли,

А наш?.. Потрясет? А между тем надо именно потрясать.

Только так и мы можем донести правду о послед/ствиях/ ядер/ной/ войны.

Одной информации недостаточно. Надо, [чтобы] в человеке/ сдвинулось всё и он не мог жить по-прежнему.

Такой сдвиг давала «Судьба Земли» [Шелла]…

Восприятие молодежью фильма «Иди и смотри».

Сужаем базу и резонас нашего движ/ения/ за мир тем, что оно отключено от экологич/еских/ страстей — (Байкал, реки), а на Западе это согласуется.

Б. Рассел[153]: Если мы — выдержим 30 лет (не дадим войне разразиться), то сможем и 1000 лет.

1982 г. — Марш…Мы шли рядом с женщ/инами/ и мужчинами/ из Хельс/инки/, и Турку, из Стокг/ольма/, Осло и думалось, вот они викинги XX века, за к/отор/ыми следом движ-/ется/ вся Европа — к Миру, разоруж/ению/. А эти викинги — пожилые женщины, чем же сильны? Чистотой, наивнос/тью/ помыслов, искренностью.

За дни, к/отор/ые мы у вас [Турку. Лагерь мира, июнь.], мы убедились, что эти кач/ества/ сохран/ились/, но движ/ение/ мира помолодело. Молодежь строила этот лагерь, она сегодня — украш/ение/ и сила той Фин/ляндии/, к/отор/ая обьявл/яет/, что снова возглавит движ/ение/ за мир, движение «За Север без ядер/ного/ оружия».

Кто знает, с чего начнется то решит/ельное/ движ/ение/, к/отор/ое… с какого ручейка, м.б., с этого?

Эти викинги XX века, викинги движ/ения/ за мир, к/отор/ые в те годы увлекли за собой полконтин/ента/, хочется верить, что и сегодня это вам удастся.

…Последний раз мы видели в России, Белор/уссии/ викингов в 1982 г. — это были прекрасные викинги, женщины и мужчины с транспарантами: «Нет ядер/ному/ оружию на Западе и Востоке».

Через Ленингр/ад/, Москву, Смол/енск/ — конечная точка Минск. Потом был Марш на Хатынь, к несуществ/ующей/деревне, где покоится прах 628 бел/орусских/деревень, заживо сожженных фашистами.

Тогда был лозунг: Нет бомбе на земле, сегодня — и в космосе.

История знала немало обманов, вел/иких/ обманов и самообманов.

Но те могли загубить чью-то власть, какое-то госуд/арство/ и даже племя. Этот обман — о противоядер/ном/ щите — способен уничтожить само человечество.

Конечно же, и это чувство не только народов и стран, против к/отор/ых направл/ен/ этот стреляющий щит, но и всех независимых крупнейших ученых и деят/елей/ культуры.

Но в этом обмане, грубом и бессовестном, есть элемент самообмана.

Неужели те страны, те правительства, ученые, промышленники, к/отор/ые готовы принимать участие в СОИ[154], не осознают, что, создав эту систему, люди окончат/ельно/ отдадут свою жизнь, судьбу в руки роботов, компьютеров. Любой срыв в этой сложнейшей системе, а он неизбежен, и человечество сгорит в огне ядерном.

Так неужто корысть, глупость, инертность победят человечество/, склонность — вот такой — ой дождик, как сегодня, считать препятствием, препоной для общего дела.

Но ведь вы пришли, многие придут завтра в ряды сторонников мира.

Планета была свидетелем в нач/але/ 80-х гг., когда марши мира, тронувшись со Скандин/авского/ полуострова, прошли-прокатились освеж/ающей/ спасит/ельной/ волной по всей Европе, по всему миру

Что ж, планета, вас снова ждет, прекрасные викинги, ждет Европа, ждет Америка — вы двинетесь, и все двинутся, как было в 1981-84 гг.

Спасибо, что вы есть и что вы такие честные, чистые, бескорыстные, думаете обо всех, за всех, вы со всеми.

Надо, надо, нужен еще один поступок, шаг, чем бы ни окончилось!

«Известия» от 23 авг. 86 г. В. Астафьев: «Протестует память минувшей войны».

«Если требуется погубить мир и человечество ради доказательства неоспоримости своей системы, умереть, доказывая чистоту и высоту идей, то зачем они, эти идеи, системы, мировоззрения, поставившие мир на край гибели? Кому они будут нужны?»

Модель: две мчащиеся навстречу друг другу машины. Кто свернет? И вот свернули, даже остановились (мораторий), а те всё равно мчатся и норовят в лоб — напугать: сворачивай в канаву, «на пепелище, на свалку истории».

Роман-трагедия. Вот так выразилась ядер/ная/ тема у Айтматова/. [«Плаха»].

Мука, что мы никого не осиротим, т. е. исчезнем и не оставим даже сожаления.

— Ну, м.б., вселенная будет жалеть.

Какое это было счастье кого-то осиротить. Знать, что твой уход — это кто-то остался, кого-то осиротили…

Впереди кино (военного) идет и прошла литература — всё более документальная, всё более антивоенная.

Парадоксальность развития: чем дальше, тем лучше вспоминает лит/ература/. Как это было. И как это бывает. Нам, напр/имер/, показался (это гов/орю/ ради наглядности, чтобы вам яснее было), что [американский фильм] «День спустя» имеет недостатки не потому, что авторы не могли представить во всем ужасе ядер/ную/ войну (никто не может это), а недостаточно помнят прошлую. В народ/ной/ памяти ее нет.

В нашей — даже слишком.

И второе, в чем парадоксальность. Отчего антивоен/ный/ пафос рос всё время. Всё острее «видели» будущую катастрофу.

Из этого «Иди и см/отри/». Хотя тут нет никаких прямых ассоциаций с ядер/ной/ войной, но фильм и об этом. Ибо Бел/оруссия/ — это ядер/ная/ война (по результату) обыч/ными/ средствами. Один амер/иканский/ журн/алист/ побывав в Хатыни… представил ядер/ную/ войну, пронесш/уюся/ над США — как эквивалент того, что пережила Бел/оруссия/.

Альберт Швейцер[155]: Если мы согласимся с возможн/остью/ применить ядерн/ое/ оружие, мы перест/анем/ быть цивилиз/ованными/ людьми.

Я сказал бы: станем фашистами (бытовыми).

Что это такое — быт/овой/ фаш/ист/?

В Нюрнберге смотрели с ужасом непонимания. Этот готов был убить 30 млн.!

Ну, сколько сегодня среди обык/новенных/ людей, кто готов и 200, и 300, и млрд. убить — мысленно.

— Сбросим, чтобы не дать им сбросить! В этом контексте я расцениваю фильмы такие, как «Рэмбо», «Рокки».

…Задача: чтобы война, военное занятие людей, убийство вызывали отвращение в зрителе. Вся жестокость [в фильме «Иди и смотри»] — чтобы вызвать отвращение к кровопролитию.

Физики сделали бомбу, политики ее быстро приспос/обили/ к своим делам. И когда поняли, что это такое. Мы сделали работу за дьявола!

Сегодня уже политикам приходится часто это повторять, когда понимают; что такое оружие ядер/ное/. Мы сделали раб/оту/ за дьявола!

Война и лит/ература/: проблемы нового мышления. У каждого народа, страны — свои проблемы. Но и их решение — из общего положения. Нет безопасности для себя. Нет чистого воздуха — для себя. И чистой воды… И… И…

Смертность человечества — соверш/енно/ иное мирочувствование.

…И яснее стало чувство: не только физики-химики, но и мы, гуманитарии, ответств/енны/, как используют нас.

Сегодня это: старое мышление — это не личный изъян, это — вина за содействие силам, актив/ным/ или инертным, волокущим мир в пропасть.

Вот так хочу поставить вопрос: вина!

В политике: безопасность лишь для себя — опас/ная/ иллюзия.

В социал/ьных/ науках: история для себя, для своей системы и отриц/ание/ будущего для других.

Генофонд, нац/иональное/ многообразие — условие будущего. Почему надо думать, что человеч/еству/ легче будет двиг/аться/ в будущее (а не к вырожд/ению/ и гибели), когда у него все пути сойдутся в узком тоннеле одной лишь социал/ьной/ структуры?

Почему не предположить, что через какое-то время человечеству/ понадобятся несколько истоков, ростков и пр. для рождения новых структур?

В лит/ературе/, (иск/усстве/): новый гуманизм. Отказ от арифметич/еского/ — полный. Невозмож/но/ больше: погибнет млн., счастье придет к млр.! Ну, 100 — можно? Ну, а единица.

Убить человека и убить человеч/ество/ — опасно сблизилось, сошлось.

Полное отриц/ание/убийства, как решения истор/ических/ задач. И социальных.

А тем более — войны.

И соответ/ственно/ — милитаризма.

Новое мышл/ение/…Некот/орых/ завораживает слово: но в о е. Как в 20-е годы — новое искусство. На самом деле — лишь из всего богатства историч/еского/ мышл/ения/ и памяти, но переоцененной. И тут значение имеет уже не наближенность к нам во времени. Бывает и так, что — наоборот.

Если враг не сдается… и — не делай другому, чего… Дело прочно, когда под ним струится кровь…

И: не убий!.. От не убий человека до не убий человечество.

Ну, а практика. Инерция старого мышления. И она — не просто беда. Она в усл/овиях/ ядер/ной/ эры — вина писателя, лит/ературы/. Тем более, что за ней — историч/еская/ вина поэтизации войны. Которую надо искупать.

Толстой: люди воюют, торгуют. И решают: что такое добро, а что зло.

И еще сегодня, а как это решать в условиях, когда может наступить, говоря сл/овами/ Залыгина — «ничего». Ни зла, ни добра — не будет, кому решать.

…Что добро, что зло — в услов/иях/ глобальных пробл/ем/ экологич/еских/ и «военных».

…Но в условиях, когда возникло «ничего». Не помериться талантом, не сия суета, а именно: перепроверить прошлое богатство мыслей этим «ничего».

Новое мышл/ение/ — это и новое чувство — литературы/. Новая степ/ень/ честности — о судьбе человеч/ества/.

Даже Сталин призвал религию в годы войны — спасать страну.

А тут всю планету — почему ее надо отталкивать?

Смотришь в бездну — она в тебя.

Мы — око материи.

Но она нам глаза в глаза! В/еликий/ Драмат/ург/.

Про СОИ и ее отца Рейгана на Западе гов/орят/ снисходительно, иронически: ну, мол, спятил старикашка, не отнимайте игрушку, не обращайте внимания и давайте договариваться о ракетах наземных, средних и пр.

«Он всё равно не отдаст, не откажется, чудак этакий!»…

Это — как у Мрожека[156], старый маразматик ходит по сцене с «дубальтоўкай», целится, люди хотят отнять, а два дебила — «усовестить» стараются всех:

— Дядэк хцэ стшелить!

«Хцэ» и всё тебе!

Нам не хватает воображ/ения/: идти от того, будто уже свершилось, а потом открутка, и вот мы теперь (не мы, а Рейган и Горб/ачев/) обсуждают снова.

Как быстро договорились бы. Как при нападении марсиан.

У меня ощущение, что Горб/ачев/ именно так и видит, оттого драматич/еская/ сцена после переговоров.

А Рейкьявик Рейгана.

Аксиома нашей эпохи: ядер/ную/ войну нельзя вести, в ней нельзя добиться победы.

Это не Ив. Ив. псих/ология/, а феномен мировой — бункерной/ психол/огии/. 10 [человек останутся в живых], да. Но в число 10 легко включить и свою драгоценную особу, не грубо прямо, но есть в нас этакий механизм подсознания.

Бункеры Бункеровичи нормой считают бункерное мышление. Потому-то не отводят глаза. А то, что происходит, для них — аномалия. Дискомфорт, желание и готовн/ость/ на старые рельсы.

…Надо быть Дост/оевским/, чтобы в 19 в. заболеть мыслью о гибели человечества. Сегодня этим заболеть — надо немного совести и чувствительности…

Мы сделали работу за дьявола — [сказал американский физик-ядерщик] Роберт Оппенгеймер в конце жизни. Физики часто для политиков и за политиков. Но и политики — за еще большего дьявола.

Рейк/ьявик/ — драма человечества. И драма человеческая. Да, я гов/орю/ о непосред/ственных/ участниках переговоров. Когда-нибудь об этой драме напишут романы или трагедии.

Да, драма.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.