1986

1986

Ролью Мекки-ножа Миронов закончил ушедший год, ею же он открыл и год 1986-й («Трехгрошовая…» игралась 2 января). 4-го это было «Прощай, конферансье!», 5-го – «Бешеные деньги». Затем в течение двух недель Миронов в спектаклях не участвовал, целиком занятый последними репетициями спектакля «Бремя решений». 19-го он снова играл в «Бешеных деньгах», 21-го это было «Горе от ума». А 22 января «Бремя решений» было вынесено на суд широкого зрителя. Как мы помним, Миронов играл в нем главную роль – Джона Кеннеди. В других ролях были заняты: Георгий Менглет (директор ФБР Гувер), Александр Ширвиндт (Сэлинджер), Михаил Державин (Макнамара), Александр Гудзенко (Соренсен), Спартак Мишулин (Тейлор), Юрий Васильев (Роберт Кеннеди), Раиса Этуш (Жаклин Кеннеди).

До конца января Миронов сыграл еще в пяти спектаклях: 24-го это был «Ревизор», 25-го – «Прощай, конферансье!», 28-го – «Бремя решений», 29-го – «Вишневый сад», 31-го – «Бремя решений».

С роли Джона Кеннеди начался для Миронова и следующий месяц – он играл президента США в понедельник 3 февраля. Но перед этим, утром, Миронов провел первую репетицию своего нового спектакля – «Тени» по М. Салтыкову-Щедрину. Миронов выступал в нем в двух ипостасях: был режиссером и исполнял роль статского советника, директора департамента Петра Сергеевича Клаверова.

Вспоминает А. Вислова: «В записной книжке отмечено: „3 февраля, 1986 год. Понедельник, 10 утра“. Миронов приступает к репетициям спектакля „Тени“ по пьесе Салтыкова-Щедрина. Последняя постановка, последняя роль в театре, хотя о том еще никому не ведомо. В тот обычный февральский, в меру холодный день прихожу в театр и поднимаюсь в малый репетиционный зал – просторную комнату с одной зеркальной стеной и балетным станком для упражнений вдоль нее. Посередине стоит длинный стол. Здесь собираются участники будущего спектакля. Миронов приходит не один. Вместе с ним в дверях появляется В. Н. Плучек. Кажется, они что-то договаривают друг другу на ходу, как всегда острят. Но с лица Плучека не сходят напряжение и вызов. Миронов как будто старается этого не замечать, внешне спокоен и собран. В театре ни для кого не секрет, что отношения между главным режиссером и первым актером труппы натянуты. Атмосфера за кулисами последние годы нелегкая. Ее нагнетание не проходит мимо Миронова. Утрату дружеской сердечности и былого взаимопонимания в отношениях с главным режиссером он переживает остро, но изо всех сил старается не обращать внимания на закулисные сплетни и продолжает работать. Миронов всегда отдавал себе отчет, чем был обязан Плучеку, называл его учителем, испытывал к нему непоказное уважение и благодарность…

Полагаю, Миронов не для формальности позвал Плучека открыть и как бы благословить начало репетиций. Он не хотел верить в то, о чем некоторые говорили вполголоса, а другие в полный голос. И был прав. Творческий запал этих двух художников был, как правило, все-таки сильнее перепадов в личных взаимоотношениях. Плучек в своем недолгом вступительном слове высказал много важных и дорогих пожеланий.

Вот несколько отрывков из них.

– Пусть будет у вас атмосфера студии. Спектакль должен быть с душою. Актеры должны испытывать трепет перед репетициями… Несколько пожеланий Андрею Александровичу. Актерская режиссура в чем-то ущербна. Постановка спектакля – это другое призвание, другому должна быть посвящена жизнь. Она требует полного увлечения. Андрей Александрович, вы очень яркий артист и воспринимаете роль через свою артистическую индивидуальность. На репетиции рождаются иногда робкие, иногда ошибочные ростки в актерском творчестве. Их надо всячески поддерживать… Актеров призываю увлечься первоосновой. Немирович говорил о своем театре: «Мы – театр автора». Мне это необычайно близко. Актеры сегодня отучились от понимания особенностей в расстановке слов у великих писателей. О важности такого понимания говорил еще Мейерхольд. Увлекайтесь природой автора, проникайтесь им. Не возлагайте все на режиссуру. Я очень ценю самостоятельность поиска… Необходимо «царапнуть» хоть что-то из современной нашей психологии. Наш театр живой. Во всех спектаклях мы пытаемся найти современный интонационный психологический строй. Бахтин считал, что слово само по себе ничего не значит, когда оно не является носителем интонации. Каждая эпоха имеет свой интонационный фонд. Надо правильно найти в классике современный интонационный ход…

После своего «благословения» Плучек поднялся, пожелал успеха всем, по-отечески поцеловал Миронова и удалился. Глядя на них, хотелось думать, что все хорошо, а грустные домыслы и слухи неверны. Увы, то была иллюзия, что вскоре подтвердилось.

Тем не менее репетиции начались.

– Очень правильно сказал Валентин Николаевич, – произнес после его ухода Миронов. – Я надеюсь, что интерес у всех присутствующих к этой пьесе существует. Пьеса не имеет близких аналогов. Ключей привычных к ней нет. Она рождает ассоциации с поздним Островским. Повзрослели его персонажи, с ними произошла какая-то метаморфоза. До автора всем нам еще надо дотягиваться. Он прекрасен, хотя мрачен и черен. Драматическая сатира – так определен жанр пьесы. Исходным моментом каждого героя является глубочайший реализм. Второй план этой пьесы будет присутствовать на сцене, я имею в виду Шалимова и Клару. (Потом в спектакле из внесценических персонажей Миронов оставит только Шалимова. – А. В.) Шалимов и Клаверов – два антипода. Мне интересна мысль о том, как мясорубка определенной системы засасывает людей. В сценическом оформлении я представляю круглый, большой, на всю сцену зал, окаймленный колоннадой, с целым рядом лестниц, уходящих в высоту, по кругу между колоннами – ложи-бенуар, в которых возникает Клара, Шалимов, вся воспаленная фантазия персонажей пьесы. Должен быть элемент «проклятого водевиля», о котором пишет Щедрин. Симультанное, одновременное действие. Здесь возникает и проходит вторая жизнь всей системы общества. Ирреальность, вплетенная в реальность. Ни в коем случае не иллюстрировать идею, поместить ее в общий калейдоскоп жизни. «Все мы подлецы и люди благоразумные» – это эмоция современная…

Конец гармонии во внутреннем и внешнем состоянии Миронова совпал с его «броском в режиссуру». Было ли то случайным совпадением или попыткой вырваться из тисков неудовлетворенности застывшим с некоторых пор уровнем режиссуры в своем театре? Последняя причина кажется более вероятной. Плучек уже не торопился, как раньше, идти навстречу невостребованным внутренним возможностям Миронова, а актер жаждал свежего притока идей…»

5 февраля Миронов играл в «Трехгрошовой опере», 6-го это был «Вишневый сад», 7-го – «Бремя решений», 10-го – «Трехгрошовая опера».

11 февраля в «Советской культуре» появилось интервью Андрея Миронова, взятое у него журналисткой Натальей Лукиных. Приведу лишь небольшой отрывок из него, где речь идет о кино. Интервьюер спросила у актера относительно его нового киношного имиджа – более серьезного, чем раньше, на что Миронов ответил следующее:

«Не думаю, что настал какой-то особенный, этапный для меня период жизни в кинематографе. „Серьезный“ этап в моей биографии открыла для меня скорее сцена, причем уже давно. В спектакле Театра сатиры „У времени в плену“ по пьесе А. Штейна мне доверили играть роль Всеволода Вишневского, серьезный драматический образ. Странно, но в самом вопросе о моем постоянном амплуа в кино слышится некое обвинение. Дескать, пел, танцевал, веселил публику и вдруг посерьезнел. Что случилось? Да ничего не случилось. Просто меня как-то дружно „записали“ в поющие комики, а я, между прочим, не так уж много и пел-то в фильмах. У меня за 25 лет работы в кино было всего четыре музыкальные картины! Ничуть не больше, чем у других драматических актеров. (Здесь Миронова подводит память: картин, где он исполнял песни, на его счету на тот момент было восемь. Перечисляю: „Бриллиантовая рука“, „Достояние республики“, „Соломенная шляпка“, „12 стульев“, „Обыкновенное чудо“, „Трое в лодке, не считая собаки“, „Будьте моим мужем“, „Блондинка за углом“. – Ф. Р.) Но это не означает, что я отрекаюсь от легкой комедии, от музыки в кино. Нисколько! Напротив, я бы и сейчас с удовольствием пел и танцевал, правда, у меня уже, конечно, не получится так, как в молодые годы. Об участии в интересной современной музыкальной кинокомедии можно только мечтать. Вот я и мечтаю пока за неимением реальных предложений…»

12 февраля Миронов играл в спектакле «Бешеные деньги», 18-го это был «Ревизор», 20-го – «Бремя решений», 21-го – «Вишневый сад», 23-го – «Прощай, конферансье!».

23 февраля по ТВ показали комедию Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля» (21.45). Фильм не транслировали почти три года (с октября 83-го).

24 февраля Миронов играл в «У времени в плену», 25-го – в «Бремени решений», 28-го – в «Горе от ума».

Март начался для Миронова с «Трехгрошовой оперы» (2-го). Далее шли: 3-го – «Бешеные деньги», 4-го – «Бремя решений». 8 марта Миронов отпраздновал свой 45-й день рождения.

12 марта Миронов играл Мекки-ножа в «Трехгрошовой опере». Его же он играл и 16-го. В тот же вечер, в 21.45, по ТВ состоялась премьера фильма Аллы Суриковой «Будьте моим мужем», где Миронов играл главную роль – детского терапевта Виктора.

17 марта Миронов играл Джона Кеннеди в спектакле «Бремя решений». На следующий день это был конферансье Буркини в «Прощай, конферансье!».

Тем временем продолжаются репетиции «Теней». Утром 19 марта в большом репетиционном зале Театра сатиры (с 1984 года он же – Малый зал театра) первый раз прогнали начало первого действия спектакля. Прогон прошел прекрасно, и режиссер спектакля Миронов (на репетициях роль Клаверова пока играет другой актер – А. Диденко) и все актеры остались довольны результатом. Вечером того же дня Миронов играл Чацкого в «Горе от ума».

Миронов работал над «Тенями» одержимо, можно сказать неистово. Вот как об этом вспоминает А. Вислова: «Для него это был нормальный ритм жизни, смысл которой заключался в непрекращающейся работе. Он ее любил, хотя как-то не то в шутку, не то всерьез признался мне: „Вы знаете, я такой ленивый“. Но каким-то чутьем он сознавал, что любое расслабление для него – непозволительная роскошь. Он старался не знать минут простоя. Быть может, предчувствие скорого конца торопило и одновременно заставляло максимально заполнять каждую секунду отпущенного срока. Он жил своей сверхзадачей. Последние годы его рабочее время чрезвычайно уплотнилось. Он работал везде: на отдыхе, дома, в самолете, в поезде, в машине. Где бы я его ни заставала, по глазам видела непрерывную работу мысли, искру неутихающего творческого огня. Из-за этого он постоянно пребывал в лихорадочном состоянии. То была не суетливость, нет, а именно внутренняя лихорадка. Непонятным образом она сочеталась с ясной головой, четкостью и ловкостью в движениях, внутренней собранностью, а еще с гибкостью мышления, мгновенной включаемостью в любой ритм. Иногда, придя на репетицию, я видела его одиноко и неподвижно сидящим в зрительном зале, с отрешенным взором, устремленным на сцену. В такие мгновения он весь был в каких-то своих мыслях, не замечал никого, но через несколько минут раздавался хлопок в ладоши, и с возгласом „Все. Начали!“ он взлетал со своего места с непредвиденной легкостью и вихрем захватывал все окружающее пространство. На его репетициях мне часто казалось, что каждое проходящее мгновение – чудо, и оно никогда не повторится… За Мироновым хотелось следить неотрывно, потому что то, как он существовал в пространстве, говорил, думал и просто жил, было обыкновенным чудом. До него можно было дотронуться, но ощущение зыбкости, непрочности, невечности, хрупкости его, как любого чуда, порождало чувство грусти и ирреальности. Сам репетиционный процесс напоминал мистическое театральное действо, своеобразное шаманство. Помню, как во время одной из репетиций „Теней“ Миронов попросил принести свечи, зажег их и с горящими глазами, проносясь мимо них, все так же лихорадочно произнес: „Сейчас будем делать театр!“ (свечи входили в замысел мизансцены). Он „делал“ театр всегда и везде, потому что нес его в себе самом. Вся его режиссура была направлена на то, чтобы заразить, увлечь, пленить других магией театра. Он взывал к творческому началу в артистах без устали. „Вы же все тут талантливые люди!“ – слышала я много раз его отчаянный возглас-призыв на репетициях. И иногда ему удавалось в других разбудить и вытащить наружу что-то неожиданное…»

21-го Миронов играл Джона Кеннеди, 22-го – Лопахина в «Вишневом саду».

22 марта по Всесоюзному радио состоялась трансляция радиокомпозиции «Актер и его роли», посвященная творчеству Андрея Миронова. Вела передачу Алика Смехова.

26 марта Миронов играл Фигаро в подзабытой «Женитьбе Фигаро», 27-го – конферансье Буркини, 30-го – купца Лопахина.

В первый день апреля Миронов вышел на сцену родного театра в роли Мекки-ножа в «Трехгрошовой опере». Далее шли: 2-го – «Вишневый сад», 4-го – «Бремя решений», 8-го – «Ревизор». По закону подлости в тот же вечер по ТВ состоялась премьера фильма Алексея Германа «Мой друг Иван Лапшин», в котором Миронов сыграл одну из лучших своих киноролей – журналиста Ханина. Премьера выпала аккурат на те самые часы, когда в «Сатире» шел «Ревизор», – 19.20. Однако утром следующего дня фильм повторили.

Вечером 9 апреля Миронов играл в «Бешеных деньгах», 11-го – в «Горе от ума», 14-го – в «Бремени решений», 15-го – в «Вишневом саду», 16-го – в «Прощай, конферансье!», 18-го – в «Бремени решений».

19 апреля Миронов приехал на «Мосфильм», где в комнате № 450 прошла видеопроба для фильма «Человек с бульвара Капуцинов». Однако смотрели главным образом не Миронова, поскольку его участие в фильме было главным условием его появления на свет, а возможную партнершу Миронова. В тот день это была Ирина Розанова. Но, как покажет будущее, главную женскую роль суждено будет сыграть не ей, а Александре Яковлевой (ее проба пройдет 23 апреля).

22 апреля Миронов играл в спектакле «У времени в плену». Затем в течение двух недель он в спектаклях не участвовал, посвятив это время записи песен для фильма «Человек с бульвара Капуцинов». Композитором фильма был его старый знакомый Геннадий Гладков – это был их третий совместный фильм. Хотя поначалу Гладков работать в «Капуцинах» не хотел – ему что-то не нравилось в сюжете, да и сроки не устраивали. Короче, Суриковой он отказал. Тогда в дело вмешался Миронов. Он лично позвонил Гладкову и попросил согласиться. Сказал: «Старик, мы, к сожалению, так редко видимся, все бегаем друг от друга. Давай хоть на этой картине встретимся. Может быть, она будет последней». (Миронов не ошибся: для них с Гладковым этот фильм действительно станет последним. – Ф. Р.) Я все еще пою в концертах твои старые песни. Напиши мне с Юлием Кимом новые, я их потом из фильма возьму на эстраду». Отказать другу Гладков не посмел.

Вспоминает Г. Гладков: «Записи у нас с Андреем шли по той же схеме, что и раньше, с препирательствами, взаимными уколами, шутками, мелким недовольством. Только на этот раз он был более задерганным и уставшим: театр, репетиции, концерты. В процессе записи многое менялось, и не все то, что записали, вошло в картину…»

Так получится, но самой шлягерной песней из записанного станет «Синема, синема», которую Миронов впоследствии действительно возьмет в свой концертный репертуар.

Отныне, теперь, наконец-то,

Сейчас и в любую погоду,

Вот здесь, а потом повсеместно

Все будем мы жить по-другому:

Без гнева и печали, на благо всей земли,

Как мы давно мечтали, но так и не смогли…

3 мая по Ленинградскому ТВ был показан документальный фильм «Я возвращаю Ваш портрет…» (16.25), где Миронов выступал в роли Ведущего. Помимо этого он исполнил веселую песню про Джона Грея, который влюбился в Кэтти, а та ответила ему отказом, испугавшись, что у них «могут случиться дети».

7 мая Миронов вышел на сцену Театра сатиры в спектакле «Бремя решений». 9-го это было «У времени в плену». И опять Миронову не повезло. В эти же самые часы по Центральному телевидению показали еще один фильм с его участием. Речь идет о премьере фильма Евгения Матвеева «Победа» (1-я серия в 19.50, 2-я – в 21.45), где наш герой играл роль американского журналиста Чарльза Брайта.

С 13 по 18 мая Театр сатиры уступил свою сцену театру-гастролеру – Венгерскому театру имени Аттилы Йожефа, а сам отправился на короткие гастроли в Иркутск.

Свой очередной спектакль в Москве Миронов играл 23 мая – это были «Бешеные деньги». Их же он играл и вечером следующего дня. На этом участие Миронова в спекталях родного театра временно прекратились.

29 мая по Всесоюзному радио прошла премьера радиоспектакля «Душа Элеоноры» А. Луначарского (режиссер В. Кольбус), в котором Миронов играл роль Наполеона Малапарте. Однако наш герой этой премьеры не застал: именно в конце мая в составе весьма представительной делегации он отправился в Мексику на чемпионат мира по футболу. Стоит отметить, что к футболу Миронов был в общем-то равнодушен. В детстве он еще как-то им увлекался – гонял с пацанами мяч на школьном дворе, а в 55-м даже присутствовал на международном матче сборных СССР и Франции. Но потом он к этому виду спорта охладел, у него даже любимой команды не было. И единственным видом спорта, которым он всерьез занимался, был теннис. Однако, когда в 86-м ему поступило предложение отправиться на чемпионат мира по футболу в Мексику, чтобы в составе небольшой группы артистов поддержать своим искусством игроков нашей сборной, Миронов безоговорочно согласился. В группу поддержки входило несколько человек, но больше всего Миронов подружился с Михаилом Боярским, с которым ему вскоре предстояло начать сниматься в фильме «Человек с бульвара Капуцинов». Кстати, Боярский дал свое согласие на участие в этой ленте только после того, как узнал, что главную роль в нем будет исполнять Миронов.

Увы, но как ни старались артисты в Мексике, как не лезли из кожи вон, советские футболисты искрометной игры так и не показали. Хотя и оглушительным провалом выступление нашей сборной тоже назвать было нельзя. Она сумела выйти из своей подгруппы, но в 1/8 финала проиграла сборной Бельгии и досрочно вернулась на родину. Вместе с ней в середине июня возвратился и Миронов.

В эти же самые дни (14–15 июня) по ТВ крутанули очередной фильм с участием Миронова – «Соломенную шляпку» (21.40). Фильм не показывали ровно два года (с июня 84-го).

18 июня наш герой снова вышел к зрителям, пришедшим в Театр сатиры: в тот вечер игралось «Горе от ума». 20-го возобновились репетиции «Теней». Вечером того же дня Миронов играл в «Трехгрошовой опере». 23-го это было «Бремя решений».

Утром 24 июня состоялась очередная репетиция «Теней». В тот день прогнали все 1-е действие будущего спектакля и показали Валентину Плучеку. А тот… Впрочем, послушаем рассказ очевидца – А. Висловой:

«Эффект получился непредвиденный. Главный режиссер отнесся к сделанному сурово и, по существу, забраковал работу. По его мнению, надо было ставить камерный, салонный спектакль, а Миронов замахнулся на неподъемный масштаб постановки, одним оформлением которой, считал режиссер, загонял себя в чудовищно трудные условия. Плучеку не понравилась идея арены, где негде присесть, поговорить, негде укрыться. Но именно такая открытость, обнаженность пространства, где каждый просматривался насквозь, входила в замысел Миронова.

На следующий день Миронов пришел подавленный, фактически не мог репетировать. Полтора часа просто беседовал с актерами. Пересказывал мнение Плучека. Высказывался откровенно, ничего не скрывая, но ни в чем не оправдываясь. Более всего из обсуждения на него подействовало сравнение проделанной работы с уровнем самодеятельности из жэка. Не знаю, может быть, то было сказано между прочим, без злого умысла, но Миронова эти слова больно задели, и он их запомнил. Жестокость и несправедливость такой оценки понимали все. Миронов из последних сил старался удержать себя и других от отчаяния. Но в тот день у него это плохо получалось. Внешне он держался спокойно, даже пытался шутить на свой счет, но его внутреннее состояние было ужасным. Те, кто его хорошо знал, чувствовали его страшное напряжение. Переживал он сильно и глубоко. Тем не менее нужно было как-то работать дальше. Он попросил актеров прочитать начало пьесы. Что-то изменил в первых мизансценах, кое-что сократил в тексте…»

В тот же вечер, 25 июня, Миронов, несмотря на подавленное состояние, играл Лопахина в «Вишневом саду». А утром следующего дня он отправился на «Мосфильм», где в комнате № 225 состоялась примерка костюма и проба грима для роли Джонни Феста в фильме «Человек с бульвара Капуцинов». Пробыл Миронов на студии с 9 утра до часа дня.

28—29 июня Миронов играл Джона Кеннеди в «Бремени решений», 30-го – Мекки-ножа в «Трехгрошовой опере».

Июль начался с «Горя от ума» – Миронов играл в нем 2-го. Затем в течение почти недели Миронов репетировал «Тени». Работа, после того как Плучек устроил участникам будущего спектакля разнос, шла тяжело. Творческий накал у актеров заметно снизился, и всем хотелось одного – поскорее закончить репетиции и разойтись в отпуска.

8 июля Миронов играл в «Женитьбе Фигаро», 9-го – в «Ревизоре», 11-го и 12-го – в «Бешеных деньгах», 15-го – в «Горе от ума», 16-го – в «Женитьбе Фигаро», 19-го – в «Бешеных деньгах», 20-го – в «Женитьбе Фигаро». Затем Миронов взял в театре отпуск, чтобы отдохнуть перед предстоящими в августе гастролями театра в Томске и съемками «Человека с бульвара Капуцинов».

Съемочная группа фильма выехала в город Белогорск 29 июля. В картине собрался поистине звездный актерский состав. Помимо Миронова, игравшего фанатика кинематографа Джонни Феста, в остальных ролях были заняты не менее популярные актеры. Так, Олег Табаков играл прожженного делягу и циника хозяина салуна Мак-Кью, Николай Караченцов – добродушного Билли Кинга (первоначально на эту роль претендовал Алексей Жарков, который, после того как Сурикова ему отказала, на несколько лет прервал с ней всяческие отношения), Михаил Боярский – главаря бандитов Черного Джека (он согласился сниматься в этом фильме только благодаря Миронову, с которым успел подружиться на чемпионате мира по футболу в Мексике), Александра Яковлева – певичку-блондинку Диану, Игорь Кваша – обуреваемого ревностью пастора, Леонид Ярмольник – забулдыгу Мартина, Галина Польских – миссис Томсон, Семен Фарада – Томсона, Олег Анофриев – пианиста, Спартак Мишулин – вождя команчей, Наталья Фатеева – его скво, или жену, Лев Дуров – гробовщика, Михаил Светин – аптекаря, Наталья Крачковская – Кончитту, Борислав Брондуков – Денди, Альберт Филозов – антипода мистера Феста Секонда, Александр Иншаков – Джонсона, Антон Табаков – Бобби.

Съемки фильма начались 31 июля. Снимать начали с самого начала: с проезда дилижанса по прерии (снимали у Белой скалы). Правда, в первые два дня актеров, занятых в главных ролях, не снимали, ограничившись съемками каскадеров, которые изображали бандитов из шайки Черного Джека.

Миронов объявился в Белогорске 4 августа. Но сниматься начал только на другие сутки. В тот день с 12.00 до 21.00 все у той же Белой скалы снимали нападение бандитов на дилижанс и реакцию на него пассажиров дилижанса.

6 августа, как это часто бывает в кино, снимали финал фильма. В нем перековавшийся Черный Джек признается Фесту в своей любви и уважении. Но не успевают они проехать и нескольких метров, как к ним присоединяется и возлюбленная Феста Диана.

7 августа сняли один кадр из начала фильма (нападение бандитов) и досняли финал (Фест, Черный Джек и Диана скачут по прерии, а за кадром в это время звучит песня «Механик, крути киноленту»).

На следующий день сняли эпизод из середины фильма: Фест и Диана едут на лошадях по прерии, и Фест объясняет возлюбленной, почему в кино все получается так быстро – вот герои целуются, а в следующем кадре у них уже есть дети. «Это называется монтаж», – говорит знаток кинематографа. На что Диана реагирует неожиданным образом: «Я хочу, чтобы у нас был бэби. Сделай мне монтаж». Работы длились с 12 дня до девяти часов вечера.

Стоит отметить, что съемки фильма шли тяжело. И главным виновником был некий капитан Советской Армии Б., который руководил кавалерийским полком, присланным для участия в съемках. Этот капитан оказался истинным самодуром и буквально с первых же дней съемок стал ставить палки в колеса. Говорят, он обиделся то ли за то, что ему не сунули взятку, то ли за то, что не разрешили сниматься хотя бы в крохотном эпизодике. В итоге дело едва не завершилось трагедией. Сурикова специально вызвала на роли возниц дилижанса каскадеров, но капитан потребовал, чтобы возницей стал его солдат. Но этот вояка оказался столь неумелым человеком, что лошади понесли, и дилижанс с сидящими в нем людьми едва не перевернулся. Вся группа была в шоке. После этого случая терпение Суриковой лопнуло, и она заявила капитану, что отказывается от его услуг. Капитан в отместку собрал своих подчиненных… и увез их в Москву вместе с лошадьми. Съемки фильма грозили остановиться. К счастью, на помощь пришли жители близлежащих деревень, которые стали приводить на съемочную площадку своих лошадей.

9 августа Миронов покинул съемочную группу и отправился в Томск, где продолжал свои гастроли Театр сатиры. Там на Миронова в очередной раз нахлынула ностальгия, и он снова сблизился с Татьяной Егоровой. Вообще такие сближения у них происходили регулярно, в основном именно на гастролях. В один из тех дней они стояли на берегу реки Томь и Миронов жаловался Егоровой:

– Все порушу… все… я сейчас бы сбежал, но ведь она меня голым по миру пустит. Давай здесь останемся… в Томске…

Но ничего Миронов так и не порушил.

Пока Миронов находился в Томске, в «Человеке…» готовились снимать городок Санта-Каролину, который вырос под Феодосией, в местечке Тихая бухта. Съемки должны были вот-вот начаться, когда декорации едва не рухнули. Вот как это описывает режиссер-постановщик фильма Алла Сурикова:

«Еще до начала съемок декорация стала заваливаться от ветра. Хотя выглядела она внешне как настоящий городок, все-таки это была декорация – ее передние стены сзади подпирали балки. Выбранное нами для съемок красивое место, как оказалось, имело удивительное свойство – любой ветер усиливался здесь в десять раз, и создавался эффект трубы-вытяжки. Столбы, которые должны были удерживать конструкции, вкопали почему-то неглубоко. И вот у меня на глазах рушится город моей мечты – моя Санта-Каролина. Я схватила что-то типа лопаты и бросилась его спасать. Потом я поняла, что одна не справлюсь, села и заплакала. Был яркий солнечный день. До съемок оставалось три дня. Два здоровых молодца из основного неактерского состава съемочной группы сидели неподалеку на берегу моря и играли в карты. И не поднялись… И продолжали играть… Но мне на помощь пришли каскадеры. Под сильными порывами шквального ветра они вкопали столбы. И город выстоял. С тех пор я нежно люблю людей, которые называются верным словом „каскадер“…»

Съемки возобновились 18 августа: сняли эпизоды, где в Санта-Каролину приезжает герой Борислава Брондукова. А 23–24 августа сняли эпизод, где в город приезжает антипод Феста мистер Секонд в исполнении Альберта Филозова.

Миронов прилетел на съемки рано утром 26 августа. И уже в половине десятого вышел на съемочную площадку: снялся в эпизоде из конца фильма, где Черный Джек ранит его из пистолета (в первоначальном варианте сценария выстрел оказывался смертельным, но Миронову такой финал не понравился, и он попросил Сурикову «оживить» его героя).

27 августа снимали эпизоды с участием Миронова из разных частей фильма: Фест возле салуна; женщины бегут за Фестом и требуют: «Хотим фильму!» и др.

28 августа Миронов снялся в эпизоде из конца фильма: Феста вызывает на улицу Черный Джек. На следующий день снимали продолжение этого эпизода, а также несколько кадров из раннего повествования. Та же картина была и на другой день: сначала сняли приезд Феста в Санта-Каролину, а во второй половине дня снимали кадры из середины картины: очередь за билетами в кино и др.

31 августа Миронов опять снимался вразнобой: кадры из начала и второй половины фильма. В частности, сняли сцену, где женщины несут на руках мистера Феста. В роли женщин выступили… каскадеры.

Вспоминает А. Сурикова: «Девушкам из кордебалета Андрюшу было не поднять, одного таланта в нем было килограммов на семьдесят. Да он бы и не позволил, чтобы женщины его несли. Мы пошли по простому кинопути: кричали и домогались Феста на крупном плане женщины, а на общем – несли каскадеры в платьях и шляпках. Они были счастливы безумно – мужчины, оказывается, обожают переодеваться в женщин, особенно такие мужественные, как каскадеры. Они красили губы, показывали коленки, задирая юбки, кокетливо выставляли „ножки“ в огромных сапожищах – туфелек на такие лапы, конечно, не нашлось. Больше всех распоясались, почувствовав себя девушками, Саша Иншаков и Саша Огнянов. Каскадеры несли Андрея с огромным удовольствием, ведь не раз мысленно носили его на руках. Когда вечерами мы собирались у меня в номере и приходил Миронов, это был праздник. Особенно если Андрей что-то рассказывал – например, как сам был исполнителем трюков на картине Эльдара Рязанова „Необыкновенные приключения итальянцев в России“. Жаль, что никто не догадался включить видеокамеру или хотя бы магнитофон… Но ведь никто не думал, что это уже не повторится!..»

1 сентября был снят вставной номер – песня Феста «Синема! Синема!», где Миронову подыгрывал детский танцевальный ансамбль из 15 человек. Съемки шли трудно. Миронову каждый раз что-то не нравилось, и он просил Сурикову снять новый дубль. А съемки велись на дорогую пленку «Кодак», каждый метр которой был на вес золота. Однако отказать Миронову Сурикова не могла, и в итоге было снято пять дублей. Работы длились с 10.30 до 19.30.

2 сентября был отснят эпизод из конца фильма: Феста сражает пуля Черного Джека, а также эпизод, где Фест бросает в окно Диане подарок.

3 сентября Миронов снимался вразнобой. Сняли сцену, когда Фест приходит к гробовщику (Лев Дуров) и заказывает у него деревянную кассу; Фест и Диана едут по городу на лошадях и др. К слову, роль гробовщика сначала предназначалась Армену Джигарханяну, но он на съемки не приехал. Пришлось срочно искать другого исполнителя, которым стал Лев Дуров.

4 сентября сняли эпизод, где гробовщик привозит Фесту деревянную кассу. На следующий день съемки этого эпизода были закончены. Работа длилась до 12 часов ночи.

5 сентября съемка была назначена на два часа дня, поэтому первую половину дня большинство членов съемочной группы отсыпались. Но были и такие, кто встал ни свет ни заря: Алла Сурикова, Лев Дуров и директор картины Владимир Дугин. Именно последний предложил совершить экскурсию на один из крымских коньячных заводов. Четвертым экскурсантом было решено взять Андрея Миронова. Но он воспринял это приглашение как форменное издевательство. «Да вы что, я спать лег под утро, мне сегодня опять сниматься, а вы меня куда-то тащите. Я еще не был на могиле Волошина, не был в Музее Айвазовского! Зачем мне этот завод!» Но гости были столь настойчивы, что Миронову не оставалось ничего иного, как подняться с постели и безропотно топать за своими гостями к машине. Далее послушаем А. Сурикову:

«На заводе директор стал рассказывать про сорта вин, про беды отрасли (а это было время, когда вырубали виноградники), подчеркнул, что единственная польза от запрета спиртного – меньше стали ездить всякие цэковские начальники, которые вина и коньяки вывозили бочками. Потом началась дегустация… Мадера коньячная, коньяк „Праздничный“. Настроение несколько улучшилось.

Потом прошли в следующий зал, в следующий…

И с каждым переходом настроение у моих актеров поднималось, а у меня падало. Музеи уже не выдвигались первоочередным аргументом. Я засуетилась, стала дергать директора завода за рукав: «У вас производство, но и у нас производство. Скажите, ради бога, артистам, что у вас больше залов нет. Лучше выдайте все „оставшиеся залы“ „сухим пайком“ и отправьте нас обратно».

Артисты меня в этом порыве не поддержали: «Мы не пионеры, а вы не председатель дружины. До двух обсохнем!»

Но все же, вняв моим опасениям, Андрей Александрович в следующих залах лишь пригублял очередной напиток и, сливая вслед за директором остатки в специальный винный сток, с иронией приговаривал: «А это поплывет к нам на съемочную площадку „сухим пайком“!» И весело импровизировал на тему, кто и как будет этот паек дегустировать, как рухнет оператор Григорий Беленький под тяжестью пайка…»

В два часа дня съемочная группа в полном составе была на съемочной площадке, и работа продолжилась. Снимали эпизоды общения Феста с гробовщиком. Съемки длились до двенадцати ночи. А на следующий день (6 сентября) Миронов покинул съемочную группу и уехал отдыхать в свой любимый санаторий «Актер», что в городе Сочи. Там же оказалась и его коллега по «Сатире» Вера Васильева. Как мы помним, с этой актрисой Миронова связывала давняя дружба. А совсем недавно Миронов и вовсе совершил благородный поступок: зная, что Плучек специально игнорирует Васильеву как актрису и вот уже почти десять лет не дает ей новых ролей, Миронов взял и пригласил ее на роль Ольги Дмитриевны в свой спектакль «Тени». И Васильева была ему за это благодарна.

В. Васильева вспоминает: «В один прекрасный солнечный день я, скользнув взглядом по нашему дому, вижу на 15-м этаже в угловом номере Андрея Миронова. Он один на балконе, жестикулирует, останавливается, затихает, потом снова ходит…

Я знаю: Андрей учит роль Клаверова в пьесе Салтыкова-Щедрина «Тени». Эту пьесу он ставит в нашем театре, я репетирую роль матери Сонечки Мелипольской, Ольги Дмитриевны.

Снова мой взгляд прикован к нему. Вот он стоит, опустив голову, вот пошел пошатываясь, точно мается чем-то, то вдруг резко выбросил руку вперед, точно удар нанес, то замер в нерешительности. И это артист на отдыхе, когда, казалось бы, можно расслабиться, ни о чем не думать. Он же весь собран, полон волевой энергии, целеустремленности, разумного отношения к своей работе. Смотрю на него с восхищением и завистью и с величайшим уважением. Как мне не хватает этих качеств – собранности, воли, страстного отношения к своим творческим замыслам. У него все это есть, причем все эти качества были видны сразу, когда он только пришел в театр, а потом все больше развивались, я уже не говорю о таланте, который углублялся, отшлифовывался, становился блистательным, зрелым и заразительным.

Как только приехала в санаторий, попросила Андрея о встрече: мне предстояло попытаться написать свои воспоминания, и Андрею Александровичу Миронову я собиралась отвести в них значительную часть. Мне не хотелось ломать его отдых, вторгаться в его дела и развлечения, и я терпеливо ждала, когда он сам назначит время.

Наконец он сказал, что после игры в теннис в 11.30 будет у меня в номере. Я предвкушала тихую сердечную беседу, так как в наших взаимоотношениях было много доброго и дружественного, несмотря на разницу в возрасте…

В день, когда мы назначили встречу, мой муж, который относился к Андрею с бесконечной нежностью (Владимир Ушаков тоже был актером Театра сатиры. – Ф. Р.), напомнил мне, что Андрей никогда не опаздывает, поэтому я должна быть в номере заблаговременно. В половине двенадцатого появился Андрей с ракеткой в руках. Он был собранный, деловой и тоном человека, привыкшего давать интервью, начал отвечать на мои вопросы. По его просьбе я прочитала одну из глав, которая была у меня в работе. Но вскоре почувствовала, что это ему неинтересно, и закончила чтение…

Я спросила Андрея о «Доходном месте» Островского. Мне всегда казалось, что это был рубеж его актерской зрелости. Думала, что самые влюбленные слова он скажет по адресу Марка Захарова. Но нет, без излишних чувств, отдавая дань этому спектаклю и роли, он сказал: «В „Доходном месте“ прозвучал серьезный гражданский мотив – проблема молодого поколения, проблема компромисса. В этой роли, в этом спектакле был внутренний надрыв по поводу несовершенств нашего бытия. У меня была внутренняя связь с таким театром, как „Современник“, здесь была более высокая ступень гражданского существования художника. В дальнейшем в моей работе эти принципы стали для меня основными: как смыкается то, что я чувствую сегодня, и как я это могу выразить через роль…»

В это лето в Сочи в разговорах мы часто касались моей роли Ольги Дмитриевны в «Тенях». И Андрей очень заманчиво и нешаблонно рисовал в своем и моем воображении этот образ.

– Вера, надо уйти от наработанных красок, надо ни разу не улыбнуться, бояться елейности, трогательности – всего того, что привычно воспринимается в вас. Надо быть обиженной невниманием к своей особе, но не стараться найти отклик, не вызывать сочувствия к себе. Надо уйти в себя, не выпускать наружу то, что думаете о роли, ощущать тревожный поиск внутри себя чего-то, не стараться разъяснить зрителю, что с вашей героиней что-то происходит. Испуг не для других, не для зрителя, а только для себя. Не подавать ни одной фразы, не подчеркивать ни одного хотения. Глаз в себя…

И, вновь задумавшись, сказал: «Когда мы начинаем что-то уметь в нашей профессии, мгновенно все разгадывается. Чего-то не уметь – это очень важно. Перестаньте быть обаятельной, легкой, радужной, будьте Верой Кузьминичной, а не Верочкой».

Вот на этой интересной, может быть, спорной, но безусловно полезной мысли я закончу свои воспоминания о разговоре в Сочи, когда я слушала уже зрелого художника, стараясь понять его, выполнить органично для себя то, что представлялось мне правильным и захватывающим в его словах…»

Тем временем в Белогорске продолжают снимать «Человека с бульвара Капуцинов». В те дни фильм едва не потерял одного из своих исполнителей – близкого друга нашего героя Игоря Квашу, игравшего пастора Адамса. О том, как это произошло, вспоминает А. Сурикова:

«Игорь прилетел в Симферополь (11 сентября. – Ф. Р.), откуда нужно было добираться до площадки часа два на машине. Администратор, который встречал его, поехал сначала в одно место, потом в другое, потом еще куда-то – по своим административным делам. Было жарко. Кваша устал после перелета. Посреди дороги он просто вышел из машины («Я приехал сниматься, а не кататься по вашим делам»), поймал встречное такси и рванул обратно в аэропорт.

Вечером мне из Москвы позвонила его жена Таня, прелестная женщина и удивительный человек (дочь драматурга Штейна): «Игорь еще не улетел, он сидит в аэропорту. Он очень переживает, но отступить не может. Рейс завтра утром. Возможно, имеет смысл перехватить его?» Позвонила и Люба Горина, редактор нашей картины и подруга Андрея Миронова, Игоря Кваши, его жены и моя тоже… Попросила зла на Игоря не держать, и даже наоборот.

Дело уже к ночи. Стемнело. Подъезжаем к аэропортовской гостинице, стучимся в дверь его номера. Игорь видит меня и становится таким счастливым, забывает обо всех своих обидах: «Я так переживаю. Но я не мог иначе… Но я так переживаю. Я переживаю уже вторую бутылку водки». Мы купили еще водки и поехали «переживать» обратно. По дороге я почувствовала: водитель засыпает. Пришлось остановиться до утра – иначе заснет за рулем и не будет ни Кваши, ни меня, ни кино.

Так мы спасли ситуацию и репутацию. «Разведка» сработала – в лице жены и редактора, – и мы вернули Игоря в картину. На следующий день объявили выходной, работать было невозможно – всю ночь проездили…» (Съемки возобновились 13 сентября, где Кваша снимался в эпизоде, когда его пастор призывает женщин Санта-Каролины прогнать Феста из городка. – Ф. Р.)

26 сентября по ТВ показали комедию Эльдара Рязанова «Невероятные приключения итальянцев в России» (21.40), где Миронов играл капитана милиции Васильева, который выполняет сложное и ответственное задание: под видом гида пытается найти с авантюристами из Италии ларец с драгоценностями. Фильм не демонстрировался на голубых экранах почти пять с половиной лет (с мая 1981 года).

Миронов вновь объявился на съемках «Человека…» 2 октября. В тот день сняли эпизоды из разных частей фильма: Фест подходит к салуну, оттуда вылетает человек (драку в самом салуне снимут чуть позже в павильоне); Фест идет по улице; несколько кадров из нападения команчей на городок и др.

На следующий день снимали сцены с участием Миронова и Яковлевой: в частности, сцену, где индейцы приносят Феста в городок. После чего в течение трех дней Миронов не снимался (в те дни снимали приезд команчей в городок. Вождя индейцев играл Спартак Мишулин, которого порекомендовал взять в картину Миронов после того, как эту роль не смог сыграть Фрунзе Мкртчян; его скво, или жену, – Наталья Фатеева).

4—5 октября съемки не проводились. Именно в те дни произошла история, о которой вспоминает А. Сурикова: «У нас украли жеребца Малыша, а вместе с ним пропала и кобыла Верка. Сперва мы подумали, может, они отлучились по случаю романа… Отлюбятся и вернутся. Но они не возвращались… Что делать? Съемки же! Вестерн! Тут нам кто-то шепнул: „Надо милицию просить, чтоб нашли… Милиция знает, кто промышляет конокрадством и где держат ворованных лошадей“. Объявили выходной.

И вот Андрей Миронов, режиссер Александр Згуриди (он приехал, чтобы снимать после нас в нашей декорации кусочек своей картины) и я двинулись в поселок Планерское к милиционерам.

Заходим в кабинет начальника милиции. Тот видит Миронова и… потеет от счастья и волнения. Андрей Александрович «добавляет» – строго, спокойно и по-деловому: «Уважаемый товарищ майор, к вам приехали лауреат Государственной премии Алла Ильинична Сурикова – между прочим, племянница министра внутренних дел Украины (что сплошь выдумка), лауреат Ленинской премии, народный артист СССР (что сплошь правда) Александр Михайлович Згуриди и я, актер Андрей Миронов».

Он изложил суть дела и закончил примерно так: «Мы пойдем в Музей Айвазовского и на могилу Волошина, и нам очень бы хотелось, чтобы за это время жеребец по кличке Малыш (далее следовало краткое описание лошади) и кобыла по кличке Вера вернулись на съемочную площадку. Я еле сдерживаю Аллу Ильиничну, чтобы она не звонила дяде в Киев… Зачем вам неприятности?»

Когда, осмотрев положенные достопримечательности, мы ехали обратно, по дороге в Санта-Каролину встретили Малыша. Он шел в сопровождении милиционера на место съемки. Увидев нас, Малыш приветственно заржал – у лошадей тоже есть чувство юмора…»

Съемки возобновились в День Конституции 7 октября. Снимали сцены из конца фильма с участием Миронова, Яковлевой и Боярского. Работа длилась с 14.30 до 23.30. На следующий день Миронов улетел в Москву.

Театр сатиры открыл свой очередной сезон 6 октября спектаклем «Клоп». Однако Миронов в нем уже давно не играл, поэтому к открытию сезона не спешил – снимался в «Человеке с бульвара Капуцинов». И к зрителям, пришедшим в Театр сатиры, он вышел только 15 октября в спектакле «Трехгрошовая опера». Параллельно он возобновил репетиции «Теней». Причем теперь роль Клаверова репетировал сам (до этого ее играл А. Диденко). Как пишет А. Вислова: «С возобновлением репетиции набрали свежее дыхание. С Мироновым что-то произошло. Он снова весь горел. Резко изменился весь настрой работы над спектаклем. Миронов не боялся пересмотра сделанного, многие старые мизансцены ломал, активно предлагал новое, разнообразно фантазировал, искал. Время позволило немного оглядеться, всмотреться еще внимательнее в пьесу, в ее героев, увидеть пропущенное, на чем-то заново сосредоточиться. Работа сдвинулась с мертвой точки, пошла, набирая темп. Но Миронов не торопился, снова и снова разговаривал с актерами о пьесе, о характерах, об их возможных поворотах. В шутку называл такие беседы либо „аристократией духа“, либо „мессой в бардаке“ (выражение Ф. Г. Раневской). Но всерьез понимал их значимость и относился к подобным коллективным размышлениям ответственно…»

А вот как вспоминал о тех репетициях актер А. Левинский: «В „Тенях“ я просто Миронова боялся. Именно как актер режиссера. Особая черта его жизни – выходить во фраке, говоря образно. У других людей свой стиль, более безалаберный. Внешний вид – это личное дело. Но я помню, что для него это было просто колоссально. Нельзя, чтобы на фраке была хоть ниточка, пушиночка. Это было для Андрея что-то космическое. Особенно это касалось сцены. В жизни он не мог сказать: мол, как же ты ужасно выглядишь! Это не этично, он был хорошо воспитан, деликатен. Но если что-то не так на тебе на сцене – здесь я понимал, что он может кричать, драться. Он не был драчливым режиссером, но у него случались такие вспышки гнева, что его все боялись. Особенно болезненно реагировал на какие-то мелочи, касающиеся чего-то внешнего. Я это на себе ощутил по-настоящему, когда репетировал в „Тенях“. Он придавал этому совершенно другое значение. Блюди свой внешний облик – в этом и твое профессиональное достоинство, и отношение к публике, и отношение к призванию – все. Конкретно в этом. Начищенный конец башмака. Сам он всегда выглядел идеально. Я помню „Горе от ума“: последний монолог, стоит много народу сзади, в каких-то замерших позах, и кто-то что-то уронил. Как же он потом бегал за кулисами, рычал: „Как это может быть! Какая мерзость!“ Для него трагедия – нарушена гармония сцены…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.